ни углеводов, ни жиров, ни мыла, ни спичек, то есть вообще ни хера
не будет, а будет  повторение 92 года, когда со всех полок, "пока ты нежился
в своем еврейском государстве", - сказал он с упреком, исчезло все съестное,
кроме  морской  капусты. "Там очень  много йода",  - машинально  заметил  я.
Вообще-то,  у  самого  Рыжего  отец  Александр Ефремович  был очень  крепким
евреем,  "юристом"  был не хуже,  чем  у  Жириновского,  и  я устал уже всем
доказывать,  что  всегда во все  времена евреи считались  по  отцу.  И  если
раввины, которым мы во всем остальном не верим, и считают по-другому, то ход
еврейской  истории  это  переломить  не  может.  У  Моисея  все   жены  были
нееврейками,  у царя Давида  половина  жен  были гойками,  у  царя  Соломона
нееврейками были все. И хоть раввины и утверждают, что их потомство отделено
от еврейского народа,  но мы-то с вами взрослые люди и  хорошо понимаем, что
цари свое потомство никуда особенно отделить не дадут. И  Рыжий просто ехать
в  Израиль побаивается, чтобы его там  не  засосало. Все-таки  я решил,  что
морской капустой питаться не готов. Кроме меня, про  углеводы Рыжий позвонил
еще  моей племяннице Яне, которая по его требованию, лениво вышла из  дома и
на Четвертой Красноармейской начала делать закупки на зиму.  Она купила литр
топленого молока и хотела еще на всякий случай купить курицу, но курица была
какой-то зеленоватой  и  несвежей,  и на этом ее  закупки кончились. А Герка
Соколов вообще  идти за продуктами  отказался, ссылаясь на  то, что он живет
один с котом  и  хромает. А  если что, так он ко мне  будет приходить поесть
горячего  супа. И я взял с собой пятьдесят долларов, большой синий станковый
рюкзак, который я стащил в Иерусалиме у своего последнего  хозяина, и поехал
на Сенную  площадь. Дальше действие происходило по тексту "Робинзона Крузо".
Мое любимое место в романе, отвечающее моей сущности куркуля, когда Робинзон
Крузо возит с погибших  кораблей разные полезные вещи. Робинзон сделал плот,
связал  его  веревками и поехал  на  Сенную площадь.  И  вот что мне удалось
привезти себе  в  пещеру  во  время  первой поездки. Пюре из  кабачков - три
банки,  производство  Румынии,  сгущенку вологодскую, город  Сокол, знакомое
местечко,  я там  лежал,  симулируя кишечную непроходимость, перед службой в
Балтфлоте. Сгущенка без сахара,  Латвия, баловство к утреннему  чаю,  но под
нее нужно  иметь отдельную  кухню. Индийский мед из  Мадраса,  500  граммов,
норвежские ананасы из Таиланда 1 банка  227 гр. Сказка - плитка "шоколадного
вкуса с орехами"  по заказу фирмы "Русский шоколад" - вы замечаете, что  все
слова как прежние, но при этом совершенно  новенькие. Кофе жареный в зернах,
сделано на Московском проспекте,  114,  ячневая крупа в целлофановом мешочке
без  названия,  глубинный  блокадный  голод,  еще  двадцать голодных  лет  у
Робинзона впереди, только ждать Пятницу и трахать коз.
     Это все, что мне приходит  в голову  при виде ячневой  каши. А что если
она  прорастет? Свекла нарезанная,  слабокислая, 3 руб.60 коп. банка. 200гр.
жареных миног  в  маринаде.  Яблоки  с  черноплодной рябиной, протертые, нет
срока хранения  и  места изготовления, цена в первом поясе  50 коп., видимо,
еще "горбачевцы". Молоко шоколадное  из г.Купянск Харьковской области.  Если
кто из Купянска, то его там производят на улице Ломоносова, 26. В Калифорнии
много из  Купянска,  американцы  их почему-то  сразу узнают.  Но  и  мы вас,
господа  из Калифорнии,  тоже научились узнавать! В Мариинке, в Эрмитаже и в
Русском музее на входе стоят специальные билетеры,  которые  должны выявлять
иностранцев, проходящих по русским билетам. Меня один раз чуть не раскололи,
и  я  понял  смысл  выражения  "постарайся  прикинуться валенком".  Валенок,
кстати, на Сенном не было, а вот молочка три баночки  я взял, покушенькаем в
конце зимы, оно еще  долго не испортится. Лечо "Веро", Неаполь, улица Кавур,
79,  харчова цiнность почему-то на украинской мове. Бывали мы на вашей улице
Кавур! Одно ворье живет, как  и во всем вашем  Неаполе.  Горох лущеный фирмы
"Ангстрем", страна происхождения Украина. Гречка с "кукинг дирекшенз",
     даже написано "buckweat", английскую мову можно по гречке изучать. Срок
годности 99 год, страна  происхождения Украина. Зеленый горошек  425 гр., из
Италии, "пиколиссимо", меньше уже не  бывает, срок годности  31.12.2000,  мы
его там под елочку в 2000 и сожрем, если до этого не протянем ноги. Именно в
этот торжественный момент, когда мы  будем вскрывать зеленый горошек, должны
накрыться  кое-чем  все  компьютеры мира. До  этого момента нужно успеть все
напечатать  и  распечатать.  Горчица  "Григорий  Распутин" с  фотографией  и
стихами "От всех напастей излечиться поможет вам моя горчица. Накрутит хвост
чертям в аду ее могучий русский дух!" Отпад, у меня  аж прямо все зазвенело!
Очень  солидные  стихи, думаю, что  это кто-то из  ахматовцев.  Годность  до
15.05.98,  просрочен  уже русский дух на  пять  месяцев, сволочи  подсунули.
Майонез провансаль 250 гр. Санкт-Петербург, Масляный пер., 8. Кетчуп "Летний
сад" 500 гр., где произведен, можно только догадываться. Кажется,  я перешел
на содержимое уже второго плота. Если вы помните, один из плотов затонул, но
Робинзону удалось большую  часть содержимого  спасти.  Кальмар  натуральный,
Новгородский рыб.хоз.  Этот город известен своими кальмарами! Соус Хрен  или
"Дульсиор   хреновый",   из-за   границы,   страны   нет,   но   есть   факс
49-622222062.Если  будете  заказывать,  можно поискать в  желтых  страницах.
"Виола" - восемь  порций с  блондинкой, лет  тридцать  назад  такие картинки
висели  в  коммунальных  туалетах.  Шпроты  в масле "Пищевик",  масло  очень
подозрительное.  Говядина рубленая 440 гр. "Люпак" из  Голландии,  суп "дары
моря"   из  Барселоны,  имени   Стоичкова,  думаю,   что   дрек.   Сельдь  в
пряно-чесночной  заливке,  тоже  просроченная,  банка течет, где у Робинзона
были глаза - неясно.  3 штуки. Свинина "Люпак", тоже 440 гр., поди  проверь!
Еще 415 гр. из Holland,  всего  855 гр. говядины на зиму. Между прочим,  все
европейское - по ленд-лизу ни одного грамма. Кальмаров нужно срочно есть или
дарить. Уже  сильно просроченные. Можно  накормить Анькиного учителя физики,
он   вечно   приходит    голодным.   Икра   лососевая,    4   банки,   город
Петропавловск-Камчатский, улица  Вулканная,  8. У Брюллова даже  есть  такая
картина:  он  идет по  улице  Вулканной  и  тянет  на себе  ящик  с  рыбными
консервами. Я не  помню, где она висит. Вообще, зимой в гости очень прилично
будет ходить с  консервами.  Бабы набирают по мешку соли,  может  быть,  это
дворничихи?! Я чувствую себя зажиточным немцем. Меня зовут Клаус, мне теперь
не страшен никакой голод. Хиль  поет по радио про  лесорубов,  он будет петь
нам  свои бодрящие песни до самого конца света!  До чего же  я люблю слышать
песни по  местной сети! "Любовь прошедшая, листва  увядшая..." Как  же нужно
натерпеться  за  границей  за двадцать  лет,  чтобы все  это  уже три месяца
вызывало  у меня  такой восторг.  "Как же  было нам хорошо  и куда все ушло,
куда?"
     Женька, что там у нас с театром?

     "Когда у Додина  репетировали  "Пьесу  без  названия",  у  Шестаковой и
Курышева  никак не получалась  любовная сцена. Шестакова -- это жена Додина,
она вообще истеричка и в каждой роли проливает немыслимое количество слез. А
тут она  говорила, что не может с ним играть любовь, потому что  он  слишком
высокий  и ей к нему не пристроиться. "Пусть он встанет  на колени!" И когда
Курышев опустился на колени, оказалось, что  он  все равно  выше Шестаковой.
Она, рыдая, убежала со сцены и целый месяц  отказывалась репетировать,  пока
Додин не придумал  бассейн прямо на сцене, в который засунули  Курышева, так
что у него  только голова торчала. А Шестакова лежала на песке,  и  так  они
играли эту сцену".
     В Питере настоящий театральный бум. Актеры ничего не получают, какие-то
жалкие  крохи.  Ставка Алисы Фрейндлих  около семисот  рублей -  сегодня это
долларов пятьдесят, а у молодых актеров вдвое меньше. Но в половине  театров
аншлаг. Билеты  стоят порядка доллара, но  можно пройти  дешевле. А  хлеб не
стоит  ничего. Рубль двадцать  полкирпичика. Но  это настоящий  хлеб. Плохо,
если   не   будет   сливочного  масла,  эстонского   или  в  крайнем  случае
вологодского, но он  и без масла замечательный. В  Иерусалиме  черный хлеб в
магазинах "Клим и Слава" - очень скучный. Хороший хлеб делал Володя Хлебник.
Если вы иерусалимец, то вы должны были его пробовать. Хлебника еще знают как
Володю, "который не садится". Сейчас он работает грузчиком на перевозках, но
вообще-то он театральный режиссер и кончил "Щуку". Но он не  может  жить как
люди.  До  Иерусалима он был  евреем-крестьянином в Ленинградской  области и
подарил Ленгорсовету свою  коммунальную комнату. Весь Ленгорсовет высунулся,
чтобы посмотреть  на такого идиота.  Но  самый  идиотский шаг он совершил  в
прошлом году.  Грузчиком он несколько  лет  работал  по-черному.  Так вот он
сосчитал, сколько  за  эти  годы  он  должен государству  налога, получилось
пятнадцать тысяч. И он послал  эти деньги по почте налоговому управлению.  В
руки  они отказались принимать, надеялись,  что он одумается. Это был первый
случай  в истории Израиля, что кто-то  без требования присылает  пять  тысяч
долларов  этим прохиндеям. Ему все ребята грузчики  говорили,  что  уж лучше
отдал бы детскому  дому. Так  нет, говорит,  детскому  дому я  должен отдать
свои, а  это деньги государства! Как будто  он найдет другие пять  тысяч для
детского дома. Редкий  мудак. Одно слово - "щука". По этому вопросу я ничего
больше добавить не могу.
     Я брожу по Большому проспекту  и задыхаюсь от счастья. Так  в 38-м году
борцы "за  возвращение  на родину" улыбались в  столыпинских вагонах. Тонкие
кривые ноги никогда  раньше не казались мне  такими  обольстительными. Я уже
сто лет не был в постели с  русской женщиной! "Да, да, - говорю я своей жене
Женьке, - ты еще маму  вспомни! Тем более что, может быть, ты  беременна. Ты
не хочешь поехать рожать  в Израиль?" "Я  тебе поеду!  Женишок!" -  отвечает
она. Ограниченная женщина. Она ко всему относится слишком буквально.
     И все-таки можно ли выжить? Если будет субсидированный хлеб,  то да. Мы
возвращаемся к фантастической простоте. Счастье - это когда есть хлеб. Лучше
брать кирпич, круглый не покупайте.


РЕПОРТАЖ 5
                                 Ах, когда я вернусь. Галич

     В сберкассах нет рублей. Так и написано: "Рублей  нет".  Стоит очередь,
ждет, что явится какой-нибудь  идиот с пачкой рублей. Может быть, он захочет
купить себе здесь доллары. Может  быть,  ему  нужно  ехать  в командировку в
Бангладеш,  и  ему  выдали  на компрессорном заводе толстую  пачку рублей. Я
решаю  ехать дальше и  менять  деньги  на базаре у  турков.  "Покупаем тонны
жратвы,  но  это  все как слону  дробинка",  - говорит  женщина в коричневом
берете.  Я  меняю деньги  по не очень высокому  курсу  и  покупаю себе  пять
баночек шпрот. Раньше я обожал шпроты. Сейчас меня от них поташнивает.  Люди
спокойны. Женщины  женственны и  ногасты. Социального бунта  нет.  Еще  пару
часов  я  продолжаю  патрульный  полет  по  городу.  Афиши  мужского балета.
Миленькие  козлы в  розовых пачках. Из  любопытства  я  бы  посмотрел минуты
полторы-две, но из-за двух минут не хочется тратить  деньги.  "Да и имеет ли
это отношение к балетному  искусству", - высокопарно думаю я. В глубине души
я боюсь, что меня могут в зале изнасиловать. Но моя жена, профессорская дочь
Женька, говорит на это, что  у меня  ложное  представление о  ценности  моей
персоны. Она не представляет, чтобы лицо любого пола могло бы мною увлечься,
но на  свободу  она  меня при  этом  не  отпускает.  "Все-таки,  кажется,  я
беременна!"  - с  возмущением  докладывает она. "Может быть, это  судьба!" -
"Презервативом надо пользоваться, а не судьба, ты специально меня бесишь!"
     Как некстати я женился! Тем более  вернувшись на  родину! Нас  расписал
сам консул, потому что без этого из Израиля не удавалось вывезти  детей, а я
мечтал, что  мне удастся дожить до конца  дней неженатым. Теперь  я  даже не
имею права смотреть на женщин! Я должен рассматривать афиши с этими козлами.
В метро темновато, но каждая  вторая женщина читает. Русские женщины - это и
есть моя родина. Я начинаю представлять себе, что я сын Людмилы Зыкиной, что
я "русское поле". За два месяца меня никто еще не назвал "жидом",  правда, к
старости  я  стал больше похож  на норвежца. Но норвежцем меня тоже никто не
обзывает. Но мама у меня стопроцентная еврейка. Она уже пять лет не  выходит
из дома, и ее  возят в кресле, но настроена она  очень решительно.  Ее очень
раздражает,  что я  делаю запасы. Она говорит: "Только не  сей  паники!". Но
все-таки за  день  я постоял  в  трех очередях. У  Кушелевки висит громадный
портрет  Данаи. Кажется, она рекламирует радиотелефоны. "Классная девка.  Но
очень толстая!" -  говорит  мне парень, который  продает  копченую  колбасу.
"Баксы" он называет "баками". Копченая колбаса по четыре бака. Колбаса лежит
на  картонном ящичке.  Накрапывает мелкий дождь. Даная  держится за  половые
органы и  не  понимает, что через много сотен лет ее  рассматривает какая-то
сволочь. Поставьте себя на ее место!
     Я еду к Герке,  чтобы  одолжить у него наличные рубли.  Он держит их  в
томике  Твардовского.  Рубль так стремительно  падает, что  еще немножко,  и
деньги в Твардовском превратятся  в пыль. На  встречной ленте  эскалатора ни
одного знакомого лица. На Петроградской стоит  мой  институт.  И  я  никогда
раньше не мог подняться наверх, совершенно никого не встретив. Наверное, так
долго не живут. Господи, какие ноги, какие губы! Можно потерять сознание.
     Герка не сделал никаких запасов. Придется кормить его,  когда  начнется
голод.  Через  две  недели  приедет  моя дочь  Даша и  привезет  израильские
бульоны. Но  я не  знаю, до  какой степени  нужно оголодать, чтобы начать их
есть. В связи с обвалом  рубля мне непонятно, платить  ли триста долларов за
Василия Ивановича.  Очень  дорого! Я  решаю  пока не  давать  окончательного
ответа. На набережной около института Крупской каждые  двадцать метров стоит
по  паре гаишников.  Что  они  тут  могут заработать? Может  быть,  гаишники
возьмут за Василия Ивановича поменьше. Интересно,  отменили  ли  Крупскую, я
давно  о ней ничего не слышал. Я  постригся  наголо под машинку, но с каждым
годом  в  тазу  остается  все меньше  волос. Наверное, я стал чаще стричься.
"Толстому" Котлярову сделали операцию на железе,  и он оброс, как "волосатый
человек" из  анатомии  для восьмого класса. Или из девятого.  Когда  в  тазу
совсем не останется волос, я тоже сделаю себе операцию на железе.
     Мы  пока  не  переезжаем,  нет  воды.  Нечем  будет  мыть  за  Василием
Ивановичем.  Можно  пустить  новые трубы  вдоль  здания, но  они должны быть
утепленными, и  это на шестой этаж  встанет в копеечку.  Анька очень  хорошо
адаптируется.  Зашли водопроводчики,  потому  что  из ванны  вода  капает на
соседей, и что-то ей  сказали. Она на это открыла рот, а они резонно послали
ее на хуй. Она звонит мне в бешенстве и говорит:  "You know what they said?"
Я говорю: "Ань, я знаю, я все знаю на сто лет вперед!"
     Уже  несколько дней  мы  ничего  не едим.  Во-первых, не  до  этого,  а
во-вторых, жалко -  это запасы  на зиму. Есть абсолютная вера в свою страну,
понятно, что никогда лучше не будет и все старания твои не напрасны.
     Стою  в очереди  за хлебом и начинаю нервничать. Хлеб обещают подвезти,
но это  специальное стояние!  Я  уже  так давно не стоял со своей страной  в
очереди за хлебом.
     Вечером  удалось  наменять  еще  немного  денег,  и  я  зашел в аптеку.
Анальгина не было, и я купил  на полтора  доллара мешок женских подкладок из
города Котлас.  Хоть я профессиональный  акушер-гинеколог,  но с этим у меня
из-за врожденной деликатности  всегда  были  проблемы. Я не знаю,  как этими
подкладками пользоваться. Моя жена, профессорская дочь Женька,  сказала, что
это подкладки  на  случай  войны. Это специальный проект  г.Котлас, их  надо
прикреплять к  трусам  крупными булавками. "В Америку бы послать!" - думаю я
мечтательно.
     "Познакомлюсь навсегда  с  состоявшимся  мужчиной.  193232СПб до востр.
Воронова". Объявление из газеты Шанс.
     Говорят,  что Черномырдин  -  Черномырдин  по жене.  А не по жене он не
Черномырдин,  а  немец.  Может  быть,  Шульц  или  Кнопф,  а  жена  мордовка
Черномырдина по отцу. А теперь еще и по мужу.
     Федя  едет в метро  и бормочет: "Хочу  в Иерусалим!" Иногда мне удается
отвести  разговор в сторону.  Я  уже  не помню ни одного  номера телефона, я
забыл  свой  номер машины.  Меня там  посадят за банковские долги,  какие-то
проценты на проценты. Перед тем государством у меня нет никаких заслуг!  Они
не  ценят, что  я  нарожал  там  детей и внуков,  половина из  них служит  в
израильской армии,  пощадите!  Я  столько  раз лжесвидетельствовал: я  делал
евреями  русских  и эстонцев, казахов и латышей! Чуть-чуть, Федька, потерпи,
вырастешь и  поедешь, куда захочешь. Осталось четырнадцать лет. Или  потерпи
хотя бы до снега.
     Начинается фестиваль Балтийских  театров. Якуты привозят Короля Лира, а
эстонцы  из Тарту Гамлета. Я пойду на Лира. Я так живо представляю себе, как
он  сидит на санях и курит трубку, а якутские гонерильи  делят  между  собой
чумы. Хорошо бы все люди  на  свете были  якутами и  всегда шел снег.  А  то
приходит весна, ты начинаешь на что-то надеяться, а впереди все равно холод,
тоска и смерть.
     Богородской  колбасы  взял  четыре  палки.  И гомельские  спички  из-за
картинки. Написано просто: СПИД. И ни слова больше.
     Книга Костелянца о теории драмы.  Человеку девяносто  лет, он  насквозь
глухой, и вдруг в книге открываются целые позитивные шекспировские миры.
     Люди  все изменились.  Наташка Сафронникова говорит:  "Может  быть,  ты
забежишь  ко мне на работу?" Дело в том, что пока был жив Лешка, я заходил к
ним домой. Меня никому  не приходило в голову приглашать на работу. Мой друг
Дима  Слободинский не верит, что  люди могут меняться. Он говорит,  что люди
как  старые  футбольные  мячи -  из той же  кожи, тот  же  рисунок,  правда,
обшарпанный. И хуже отскакивают.
     Люда  Старицина  побыла месяц и возвращается в Израиль, и Саша С. побыл
несколько  месяцев и  возвращается.  В кино сегодня нечего делать.  Мои дети
возвращаются  -   разорилась  компьютерная  фирма.  Я  объясняю  им,  что  в
Иерусалиме  стоит  мой незакрытый тендер.  Может  быть, его  еще не оттащила
полиция. Плевать, что он не закрывается, на  нем еще  можно заработать  море
денег по  семьдесят  шекелей в час без  грузчика. За  холодильник не  берите
меньше  ста  сорока.  Господи,  как  мне  хочется  оттащить на  шестой  этаж
холодильник. Я  завидую  им нестерпимой  черной  завистью.  Как мне  хочется
заработать  сто  сорок  шекелей.  Машина  в  приличном   состоянии,   только
забрызгиваются свечи. Свечной ключ под сидением. Я не оставил лямки. Жесткие
черные  лямки,  на  которых  я  ношу  мебель.  Это  моя  последняя  связь  с
единственной профессией, которой я сегодня  владею. Я больше ничего не умею.
Я  уже  забыл, как  выглядят скальпель  и  кюретка.  Мои мечты  вернуться  в
операционную повисли  в воздухе. Пусть  придет  к власти  Зюганов, пусть все
будут жрать одних миног  и  морскую капусту, но я  не вернусь.  Хочу  ли я в
лагерь?  Я  не  люблю,  когда люди рассуждают об  этом  в  теплых  туалетах.
Понятно,  что из  лагеря очень потянет  на Канарские острова.  Ну  и что  из
этого? Был такой  в Венгрии легендарный футболист Пушкаш. Он ушел  в 56-м из
Венгрии  и много лет таскался  по  Европе. Вот  он сказал, что  единственное
счастье,  которое  он испытал в  жизни,  -  это  быть  дома.  Лучше  мне  не
объяснить. Все время  оче