матери забрасывает  грязью
в злобе!.. Я не знаю, кто этому безумцу нашептал,  что  я  якобы  подстрекал
Жоржа! Далее он пишет, что  Жорж  болен  дурной  болезнью.  Он  осыпает  его
площадной бранью, он угрожает! Нет, я не могу читать больше.
     Строганов. Не веришь, что это пишет русский дворянин.  Ах,  какой  век!
Какая разнузданность! Дорогой барон, он  бросает  перчатку  не  только  вам.
Ежели он пишет так представителю коронованной главы, он  вызывает  общество.
Он карбонарий. Да, барон, это плохо. Это опасное письмо.
     Геккерен. Что  же  я,  полномочный  королевский  представитель,  должен
вызвать его? Граф, я теряюсь. Помогите советом. Мне вызывать?
     Строганов. О нет.
     Геккерен. Он бросается, как ядовитый зверь! Барон Дантес не  подал  ему
повода!
     Строганов. После этого письма, барон, уже не имеет значения, подавал ли
барон Дантес ему повод или не подавал. Но вам  с  ним  драться  нельзя.  Про
барона Дантеса могут сказать, что он послал отца...
     Дантес. Что могут сказать про меня?
     Строганов. Но не скажут, я полагаю.  (Геккерену.)  Вы  должны  написать
ему, что его вызывает барон Дантес. А о себе прибавьте только одно - что  вы
сумеете внушить ему уважение к вашему званию.
     Дантес. Так будет.
     Геккерен. Да, будет так. Благодарю вас  бесконечно,  граф,  мы  слишком
злоупотребили вашим вниманием. Но умоляю, оцените всю  тяжесть  оскорбления,
которое нанесли. Пойдемте, граф, стол готов. (Уводит Строганова.)

Дантес один. Вдруг сбрасывает шкатулку на пол. Та отвечает ему стоном. Берет
         пистолет, стреляет в картину не целясь. Вбегает Геккерен.

     Геккерен. Что ты делаешь?! Ах, сердце!

                Дантес молча поворачивается и уходит. Темно.
Из тьмы - багровое зимнее солнце на закате. Ручей в сугробах. Горбатый мост.
Тишина  и  безлюдье.  Через  некоторое  время  на мост поднимается Геккерен.
Встревожен.  Что-то  ищет  взором вдали, собирается двинуться дальше. В этот
момент  донесся  негромкий  пистолетный  выстрел.  Геккерен останавливается,
берется  за  перила.  Пауза.  Потом  опять негромко щелкнуло вдали. Геккерен
                                 поникает.
                                   Пауза.
На  мост  входит  Дантес.  Шинель  его  наброшена на одно плечо и волочится.
Сюртук  в крови и снегу. Рукав сюртука разрезан. Рука обвязана окровавленным
                                  платком.

     Геккерен. Небо! О небо! Благодарю тебя! (Крестится.) Обопрись  о  меня.
Платок, на платок!
     Дантес. Нет. (Берется за перила, отплевывается кровью.)
     Геккерен. Грудь, грудь цела ли?
     Дантес. Он хорошо прицелился. Но ему не повезло...

                        На мост поднимается Данзас.

     Данзас. Это ваша карета?
     Геккерен. Да, да.
     Данзас. Благоволите уступить ее другому противнику.
     Геккерен. О да, о да.
     Данзас. Кучер! Ты, в карете! Объезжай низом, там есть  дорога!  Что  ты
глаза вытаращил, дурак! Низом подъезжай к поляне! (Убегает с мостика.)
     Геккерен (тихо). А тот?
     Дантес. Он больше ничего не напишет.

                                   Темно.
  Из тьмы - зимний день к концу. В квартире Пушкина у кабинетного камина в
                   кресле - Никита, в очках, с тетрадью.

     Никита (читает). "На свете счастья нет..." Да, нету  у  нас  счастья...
"Но есть покой и воля..." Вот уж чего нету, так нету.  По  ночам  не  спать,
какой уж тут покой... "Давно, усталый раб, замыслил я побег..." Куда  побег?
Что это он замыслил?..

                               Входит Битков.

"Давно, усталый раб, замыслил я побег..." Не разберу.
     Битков. "В обитель  дальнюю  трудов  и  чистых  нег".  Здорово,  Никита
Андреевич.
     Никита. Ты откуда знаешь?
     Битков.  Вчера  в  Шепелевском  дворце  был  у  господина   Жуковского,
подзорную трубу починял. Читали гостям эти самые стихи.
     Никита. А. Ну?
     Битков. Одобрительный отзыв дали. Глубоко, говорят.
     Никита. Глубоко-то оно глубоко...
     Битков. А сам-то он где?
     Никита. Кататься поехал с Данзасом, надо быть, на горы.
     Битков. Зачем с Данзасом? Это с полковником? Отчего же его до  сих  пор
нету?
     Никита. Что ты чудной какой сегодня? Выпивши, что ли?
     Битков. Я к тому, что поздно. Обедать пора.
     Никита. Тебе-то чего беспокоиться? К обеду он тебя, что  ли,  звал?  Ты
лучше в кабинете на часы погляди. Что ж ты чинил? Час показывают, тринадцать
раз бьют.
     Битков. Поглядим. Всю механику в  порядок  поставим.  (Уходит  в  глубь
кабинета.)

           Колокольчик. Из столовой в гостиную входит Жуковский.

     Никита. Ваше превосходительство, пожалуйте.
     Жуковский. Как это - поехал кататься? Его нету дома?
     Никита. Одна Александра Николаевна.  А  детишки  с  нянькой  к  княгине
пошли...
     Жуковский. Да что же это такое, я тебя спрашиваю?

                             Входит Гончарова.

     Гончарова. Бесценный друг! Здравствуйте, Василий Андреевич!
     Жуковский, Здравствуйте, Александра Николаевна. Позвольте вас спросить,
что это такое? Я не мальчик, Александра Николаевна!
     Гончарова. Что вас взволновало, Василий Андреевич? Садитесь... Как ваше
здоровье?
     Жуковский. Ma sante est gatee parles attaques de nerfs.. {Мое  здоровье
разрушено нервными припадками... (фр.).} И все из-за него.
     Гончарова. А что такое?
     Жуковский. Да помилуйте! Вчера как оглашенный скачет  на  извозчике,  с
извозчика кричит, что зайти ко мне не может, просит зайти к себе сегодня.  Я
откладываю дела, еду сюда, а он, изволите ли видеть, кататься уехал!
     Гончарова. Ну простите его, я вас прошу, тут какая-то путаница.  Право,
вас следует расцеловать за хлопоты об Александре.
     Жуковский. Ах, не надобно мне никаких поцелуев... Простите,  забылся,..
Отрекаюсь на веки веков! Из  чего  я  хлопочу,  позвольте  спросить!  Только
что-нибудь наладишь, а он тотчас же испакостит! Кажется, умом он от  природы
не обижен, а ежели он теперь поглупел, так его драть надобно!
     Гончарова. Да что случилось, Василий Андреевич?
     Жуковский. А то, что царь гневается на  него,  вот  что-с!  Извольте-с.
Третьего дни на бале  государь...  И  что  скажешь?  Я  сгорел  от  стыда...
Извольте видеть, стоит у колонны во фраке и в  черных  портках...  извините,
Александра Николаевна. Никита!

                               Никита входит.

Ты что барину на бал подал позавчера?
     Никита. Фрак.
     Жуковский. Мундир надобно было подать, мундир!
     Никита. Они велели, не любят они мундир.
     Жуковский. Мало ли чего он не любит.  А  может,  он  тебе  халат  велит
подать? Это твое дело, Никита. Ступай, ступай.
     Никита. Ах ты, горе... (Уходит.) Жуковский. Скандал. Не любит  государь
фраков, государь фраков не выносит. Да он и права не имеет!  Ему  мундир  по
должности присвоен! Это недостойно, неприлично! Да что  фрак!  Он  опять  об
отставке начал разговаривать. Нашел время! Ведь он не  работает,  Александра
Николаевна! Где история, которую он посулил? А тут опять про какие-то  стихи
его заговорили! Помните, что было?..  А  у  него  доброжелателей  множество!
Поверьте, натрубят в уши!
     Гончарова. Ужасно то, что вы говорите, Василий  Андреевич!  Но  он  так
взволнован, так болен в последнее время...  Так  иногда  глаза  закроешь,  и
кажется, что летим в пропасть... Все запуталось...
     Жуковский. Распутаться надобно, это блажь. У государя добрейшее сердце,
но  искушать  нельзя.  Нельзя  искушать!  Смотрите,  Александра  Николаевна,
Наталье Николаевне скажите: оттолкнет от себя государя - потом не поправишь!
     Гончарова. Чем отблагодарим вас, Василий Андреевич?
     Жуковский. Да что благодарности!.. Я ему  не  нянька!  Вредишь?  Вреди,
вреди, себе вредишь!.. Прощайте, Александра Николаевна.
     Гончарова. Ах, нет, нет... Как  же  так?..  Останьтесь,  подождите,  он
сейчас придет, он сейчас придет...
     Жуковский. И видеть его не намерен, да мне и некогда.
     Гончарова. Смените гнев на милость, он исправится...
     Жуковский. Ах, полно, Александра Николаевна. En cette derniere chose je
ne compte guere. {Ну, на это уж я не  рассчитываю  (фр.).}  (Идет  к  дверям
видит на фортепьяно стопку книг.) Я этого еще не  видел.  Новый  Онегин?  А,
хорошо!
     Гончарова. Сегодня из типографии принесли.
     Жуковский. А, хорошо. Очень хорошо.
     Гончарова. Я уже гадала сегодня по этой книге.
     Жуковский. Как это по книге гадают? Погадайте мне.
     Гончарова. Назовите какую-нибудь страницу.
     Жуковский. Сто сорок четвертая.
     Гончарова. А строка?
     Жуковский. Ну пятнадцатая.

                  Битков показывается у камина в кабинете.

     Гончарова (читает). "Познал я глас иных желаний..."
     Жуковский. Мне? Верно...
     Гончарова. "Познал я новую печаль..."
     Жуковский. Верно, верно.
     Гончарова. "Для первых нет мне упований..."
     Битков  (шепотом).  "А  старой  мне  печали  жаль..."   (Скрывается   в
кабинете.)
     Жуковский. А?
     Гончарова. "А старой мне печали жаль".
     Жуковский. Ах, ах... Как черпает мысль внутри себя! И  ведь  как  легко
находит материальное слово, соответственное мысленному!  Крылат,  крылат!  О
полуденная кровь!.. Неблагодарный глупец. Сечь его! Драть!

                        Сумерки окутывают квартиру.

     Гончарова. А теперь вы мне.
     Жуковский. Страница?
     Гончарова. Сто тридцать девятая.
     Жуковский. А строка?
     Гончарова. Тоже пятнадцатая.
     Жуковский (читает).  "Приятно  дерзкой  эпиграммой  взбесить  оплошного
врага..."

                       Пушкина остановилась в дверях.

     Нет, что-то не то... "Приятно  дерзкой  эпиграммой  взбесить  оплошного
врага... Еще приятнее в молчаньи  ему  готовить  честный  гроб..."  Нет,  не
попали, Александра  Николаевна.  А,  простите,  Наталья  Николаевна!  Шумим,
шумим, стихи читаем...
     Пушкина. Добрый день, Василий Андреевич, рада вас  видеть.  Читайте  на
здоровье, я никогда не слушаю стихов. Кроме ваших...
     Жуковский. Наталья Николаевна, побойтесь бога!
     Пушкина. Кроме ваших, Василий Андреевич.  Votre  derniere  ballade  m'a
fait un plaisir infini... {Ваша последняя баллада доставила мне  бесконечное
наслаждение... (фр.).}
     Жуковский. Не слушаю, не слушаю!

                          В кабинете пробили часы.

     Ах,  батюшки!  Мне  к  цесаревичу!..  Au  revoir,  chere   madame,   je
m'apercois, que je suis trop bavard {До свидания... я замечаю,  что  слишком
болтлив... (фр.).}...
     Пушкина. Обедайте с нами.
     Жуковский. Благодарствуйте, никак не  могу.  Au  revoir,  mademoiselle.
Извольте же сказать ему! Прошу не провожать меня. (Уходит.)

                                  Сумерки.

     Гончарова. Таша, Василий Андреевич приезжал сказать насчет неприятности
на бале из-за фрака.
     Пушкина. Как это скучно! Я предупреждала.
     Гончарова. Что с тобой?
     Пушкина. Оставь меня.
     Гончарова. Я не могу понять тебя. Неужели ты не  видишь,  что  все  эти
неприятности из-за того,  что  он  несчастлив?  А  ты  с  таким  равнодушием
относишься к тому, что может быть причиной беды для всей семьи.
     Пушкина. Почему никто и никогда не спросил меня, счастлива ли я? С меня
умеют только требовать. Но кто-нибудь пожалел меня когда? Что  еще  от  меня
надобно? Я родила ему детей и всю жизнь слышу стихи  только  стихи...  Ну  и
читайте стихи! Счастлив Жуковский, и Никита счастлив, и  ты  счастлива...  и
оставьте меня.
     Гончарова. Не к добру расположена твоя душа, не к добру.  Вижу.  Ты  не
любишь его.
     Пушкина. Большей любви я дать не могу.
     Гончарова. Увы, я знаю твои мысли, И мне больно за семью.
     Пушкина. Ну и знай (Пауза.) Знай, что и сегодня я  должна  была  с  ним
увидеться, а он не пришел. И мне скучно.
     Гончарова. Вот на какой путь ты становишься!
     Пушкина. Да что тебя волнует? Разве он одинок? Ты ухаживаешь за ним,  а
я смотрю на это вот так... (Подносит пальцы к глазам.)
     Гончарова. Ты с ума сошла! Не смей мне так говорить, не смей, не  смей!
Мне жаль его, его все бросили!..
     Пушкина. Погляди мне в глаза...
     Никита (в дверях). Полковник Данзас просит вас принять его.
     Пушкина. Откажи, не могу принять.
     Данзас (входит в шинели). Приношу  мои  извинения.  Вам  придется  меня
принять. Я привез Александра Сергеевича. Он ранен. (Никите.) Ну что  стоишь?
Помогай вносить его! Только осторожно, не тряхните его.
     Никита. Владычица небесная! Александра Николаевна, беда!
     Данзас. Не кричи. Не тряхните его.

                              Никита убегает.

Велите дать огня.

                         Пушкина сидит неподвижно.

     Гончарова. Огня! Огня!

        Битков с зажженным канделябром появляется в дверях кабинета.

     Данзас. Беги, помогай его вносить.

   Битков убегает с канделябром. Из внутренних дверей появилась горничная
                             девушка со свечой.
В  кабинет  из передней пробежал Битков с канделябром и скрылся в глубине, а
вслед  за  ним  группа  людей  в сумерках пронесла кого-то в глубь кабинета.
                   Данзас тотчас закрыл дверь в кабинет.

     Пушкина. Пушкин, что с тобой?
     Данзас. Нет, нет, не входите, прошу вас. Он не велел входить, пока  его
не перевяжут. И не кричите. Вы его встревожите. (Гончаровой.)  Ведите  ее  к
себе, я приказываю.
     Пушкина (упав на колени перед Данзасом). Я не виновата! Клянусь,  я  не
виновата!
     Данзас. Тише, тише. Ведите ее.

Гончарова и горничная девушка увлекают Пушкину во внутренние комнаты. Битков
              выбегает из кабинета и закрывает за собой дверь.

(Вынимает  деньги.)  Лети на Миллионную, не торгуйся с извозчиком, к доктору
Арендту,  знаешь?  И  вези  его  сюда сию минуту. Ежели его нету, где хочешь
достань доктора, какого ни встретишь, вези сюда.
     Битков. Слушаю. Понял, ваше высокоблагородие.

               На улице за окнами послышалась военная музыка.

(Бросается  к  окну.)  Ах  ты, господи! Гвардия идет. Не пропустят. Я черным
ходом, проходным двором. (Убегает.)

                           Гончарова появляется.

     Гончарова. Дантес? Говорите правду, что с ним?
     Данзас. Он ранен смертельно.

                                   Темно.

                                  Занавес



ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Ночь.  Гостиная  Пушкина.  Зеркала  завешены.  Какой-то  ящик, солома. Стоит
диванчик.  На  диванчике,  не  раздевшись, спит Данзас. Все двери закрыты. С
улицы   доносится  по  временам  глухой  гул  толпы.  Из  кабинета  тихонько
появляется  Жуковский  со  свечкой,  сургучом  и  печатью.  Ставит свечку на
                фортепьяно, подходит к окну, всматривается.

     Жуковский. Ай-яй-яй...
     Данзас. А? (Садится.) Мне приснилось, что  я  на  гауптвахте.  Ну,  это
натурально, сон в руку.
     Жуковский. Константин Карлович, я буду за вас просить государя.
     Данзас. Благодарю вас, но не извольте трудиться. Уж будем  отвечать  по
закону. (Щупает эполеты.) Прощайте. Эх, линейные батальоны, кавказские горы.
     Жуковский. Извольте глянуть, что на  улице  делается.  Толпы  растут  и
растут. Кто бы мог ожидать.
     Данзас. Я уж насмотрелся.

Из дверей во внутренние комнаты выходит Пушкина, с ней - горничная девушка.

     Горничная девушка. Барыня, извольте идти к себе. Барыня, пожалуйте.
     Пушкина (девушке). Уйди.

                         Горничная девушка отходит.

(У дверей кабинета.) Пушкин, можно к тебе?
     Данзас. Вот, не угодно ли!
     Жуковский (преградив Пушкиной дорогу). Наталья Николаевна, опомнитесь.
     Пушкина. Какие глупости! Рана неопасна... Он  будет  жить.  Но  надобно
дать еще опию, чтобы прекратить страдания... И тотчас, тотчас вся  семья  на
Полотняный завод...  Почему  они  не  кончают  укладку...  "Приятно  дерзкой
эпиграммой взбесить оплошного врага..." Приятно... приятно... в  молчании...
Забыла, все забыла... Пушкин, вели, чтоб меня впустили к тебе.
     Жуковский. Наталья Николаевна.
     Данзас (в дверь столовой). Владимир Иванович... Доктор Даль...

                                Даль входит.

Помогите нам.
     Даль. Наталья Николаевна, вам здесь нечего делать... (Берет  склянку  с
фортепьяно, капает в рюмку лекарство.) Пожалуйте, выпейте.

                         Пушкина отталкивает рюмку.

Так делать не годится. Вам станет легче.
     Пушкина. Они не слушают меня, Я хочу говорить с вами.
     Даль. Говорите.
     Пушкина. Он страдает?
     Даль. Нет, он более не страдает.
     Пушкина. Не смейте  меня  пугать.  Это  низко...  Вы  доктор.  Извольте
помогать. Но вы не доктор, вы  сказочник,  вы  пишете  сказки...  А  мне  не
надобны сказки. Спасайте человека. (Данзасу.) А вы сами повезли его...
     Даль. Уйдемте отсюда, я помогу вам.

                 Горничная девушка берет под руку Пушкину.

     Пушкина. "Приятно дерзкой эпиграммой..." Все забыла...  Александрине  я
не верю.

                  Даль и горничная девушка уводят Пушкину.

     Данзас. Что она мне говорит?
     Жуковский. Константин Карлович, как можно обращать  внимание!  Женщина,
скорбная главой... Ведь ее заклюют теперь, заклюют...
     Данзас. Но он не уехал бы от меня. Поверьте, я вызвал бы его. Но он  не
велел. И как вызовешь, когда завтра меня запрут.
     Жуковский.  Что  вы  говорите!  Умножить  горе  хотите!  Все   кончено,
Константин Карлович.

       Из-за закрытых дверей очень глухо донесся тихий складный хор.
Данзас уходит через дверь в столовую и закрывает ее за собой. Из внутренних
                 комнат выходит Гончарова, подходит к окну.

     Гончарова. А он этого не видит.
     Жуковский. Нет, он видит, Александра Николаевна.
     Гончарова. Василий Андреевич, я не пойду к ней больше. Оденусь сейчас и
выйду на улицу. Мне тяжело, я не могу здесь больше оставаться.
     Жуковский. Не поддавайтесь этому голосу, это темный  голос,  Александра
Николаевна. Разве можно ее бросить? Ее надо жалеть, ее люди загрызут теперь.
     Гончарова. Да что вы меня мучаете?
     Жуковский. Я вам не велю, идите, идите туда:

                             Гончарова уходит.

(Прислушивается  к  хору.)  Что ты наделал... Да, земля и пепел... (Садится,
вынимает  записную  книжечку,  берет  перо с фортепьяно, записывает что-то.)
...Не  сиял  острый  ум...  (Сочиняет,  бормочет.) В этот миг предстояло как
будто виденье... и спросить мне хотелось, что видишь...

                            Тихо входит Дубельт.

     Дубельт. Здравствуйте, Василий Андреевич.
     Жуковский. Здравствуйте, генерал.
     Дубельт. Вы собираетесь запечатать кабинет?
     Жуковский. Да.
     Дубельт. Я попрошу вас повременить, я  войду  в  кабинет,  а  потом  мы
приложим и печать корпуса жандармов.
     Жуковский.  Как,  генерал?  Государю  было  угодно  на  меня  возложить
опечатание и разбор бумаг... Я не понимаю. Я должен разбирать бумаги один...
Помилуйте, зачем же другая печать?
     Дубельт. А разве вам неприятно, Василий Андреевич, ежели печать корпуса
жандармов станет рядом с вашей печатью?
     Жуковский. Помилуйте, но...
     Дубельт.  Бумаги  должны   быть   представлены   на   прочтение   графу
Бенкендорфу.
     Жуковский. Как? Но там же письма  частных  лиц.  Помилуйте,  ведь  меня
могут назвать доносчиком. Вы посягаете на единственно ценное, что имею, - на
доброе имя мое. Я доложу государю императору.
     Дубельт. Вы изволите полагать, что корпус жандармов  может  действовать
вопреки повелению государя  императора?  Вы  полагаете,  что  вас  осмелятся
назвать  доносчиком?  Ах,  Василий  Андреевич...  Неужели  вы  думаете,  что
правительство может принять такую меру с целью вредить кому-нибудь?  Не  для
вреда это предпринимается, Василий Андреевич. Не будем терять времени.
     Жуковский. Повинуюсь.

   Дубельт с канделябром входит в кабинет, потом возвращается, предла