глаза
и сидел неподвижно, с опаленным лицом, испещренным глубокими морщинами.
   Иуда не верил в воскресение. Тело могли  выкрасть  наемники  священников,
чтобы могила не  стала  местом  поклонения,  или  же  ревностные  поклонники
Иисуса. Отсутствие следов на песке утверждало его в предположении, что Мария
видела лишь призрак, но этот призрак отнимал ее у него навсегда, а вместе  с
ней рассыпалось навсегда в прах и все здание его загоревшихся  надежд,  Иуда
сгорбился и съежился весь, словно от невыносимой тяжести.
   Он переживал ощущения банкрота, неожиданно  утратившего  до  копейки  все
внезапно  приобретенное  богатство.  И  сознание,  что  ему  снова  придется
вернуться к прежней жизни, влачить жалкое существование,  прямо  лишало  его
всякого самообладания. Он судорожно впился пальцами в  склокоченные  волосы,
до крови закусил губы и глухо стонал. Наконец, упал лицом на землю  и  долго
лежал неподвижно. Солнце было уже высоко, когда Иуда встал с серым  лицом  и
мутными, осовевшими глазами.
   Он слышал отдаленный шум суетливого, полного  праздничного  шума  города,
бессмысленно смотрел на блиставшие  на  солнце  высокие  башни  и  мраморные
дворцы, на залитую золотом крышу храма.
   - Священники, - мелькнуло в его обезумевшем уме, - священники обязаны мне
многим. - Он ожил при мысли, что ему удастся получить какое-нибудь  скромное
местечко, если не в Иерусалиме, то  где-либо  в  синагоге,  где  он  обретет
спокойное существование и возможность двигаться дальше по ступеням иерархии.
   Он не смел уже мечтать о внезапном возвышении и горько  усмехался,  видя,
как он сам понижает свои  собственные  желания;  в  то  же  время  где-то  в
тайниках его души теплилась слабая надежда,  что  он,  может  быть,  получит
нечто большее, чем предполагает...
   Иуда поднялся, одернул свой изношенный плащ, увязал в  узелок  взятые  из
копилки деньги и лениво направился в город.
   Но вспомнив по дороге  подробно,  как  священники  настаивали  на  смерти
Иисуса, какую большую, по-видимому, опасность они  усматривали  для  себя  в
лице учителя, как страшно они ненавидели его, Иуда  креп  духом  и  шел  все
проворнее, все более и более убеждаясь, что  его,  несомненно,  ждет  щедрая
награда.
   В таком настроении он пришел ко дворцу Анны. Дежурным привратником был  в
этот  день  Ионафан,  тайный  последователь   Иисуса,   хорошо   знавший   о
предательстве Иуды. И хотя вера  его  в  Иисуса  сильно  поколебалась  после
казни, он все-таки весьма недружелюбно встретил Иуду и сердито спросил его:
   - Чего ты хочешь еще?
   - Хочу видеться с твоим господином, у меня есть для него важное известие,
- ответил Иуда, несколько ошеломленный таким приемом.
   У Анны как раз были несколько членов  синедриона  и  сам  первосвященник,
который от имени верховного судилища пришел выразить тестю благодарность  за
ловкую защиту дела Иисуса  перед  Пилатом:  своей  находчивостью  Анна  спас
положение священников и снова вернул древний авторитет приговорам судилища.
   Когда Ионафан доложил о приходе Иуды, Нефталим весело сказал:
   - Есть тут и моя заслуга. Моя крепкая пощечина, данная этому  пройдохе  в
нужный момент, немало помогла нам в деле ареста Иисуса. Чего еще хочет  этот
человек?
   - Говорит, что принес важное известие.
   - Спроси его, в чем дело, - приказал первосвященник.
   - Пришел сообщить, что Иисус воскрес из мертвых, - сердито ответил  Иуда,
недовольный тем, что его не принимают лично.
   Ионафан задрожал  и  в  первый  момент  хотел  утаить  это  известие,  но
испугался  ответственности,  да  и  само  известие  показалось  ему  слишком
невероятным.
   В сильном волнении вернулся он в залу и проговорил дрожащим голосом:
   - Говорит, что Иисус воскрес из мертвых.
   - Он так говорит, - раздался общий смех.
   - Ловкий человек, - смеялся Анна. - Он хочет вторично выдать  нам  равви,
но на этот раз добровольно.
   - Я полагаю, что он  добивается  какой-нибудь  награды.  Можно  дать  ему
отступного: такого рода люди могут всегда пригодиться, - заметил Каиафа.
   - Я тоже думаю так, - подтвердил Датан и вынул пять сребреников.
   Первосвященник вынул десять, другие по несколько, - А я  даю  один  и  то
только ради ровного счета, больше не стоит, -  дополнил  сумму  до  тридцати
Нефталим.
   - А я, - пошутил Анна, - в память воскресения из мертвых дырявый кошелек,
- он всыпал в кошелек сребреники и, давая их Ионафану, сказал:
   - Дай ему это и скажи, чтобы не смел больше являться  сюда,  а  со  своей
стороны можешь добавить ему несколько тумаков, если он будет жаловаться, что
ему еще и этого мало.
   - На тебе, подлый предатель, тридцать  сребреников,  и  будь  проклят,  -
вложил в руку Иуды кошелек бледный от волнения Ионафан и, охваченный  горем,
что учителя больше нет в живых, он сильным ударом вытолкнул Иуду на улицу  и
запер ворота, Иуда зашатался и ухватился за  стену,  -  И  это  все,  ничего
больше, - отчаянно гудело у него в голове. Одной рукой он  судорожно  сжимал
кошелек, другой ухватился за грудь.
   Тело его покрылось холодным потом, он чувствовал, что  земля  шатается  у
него под ногами, что он погружается в какое-то вязкое болото, которое  тянет
вниз его одеревеневшие ноги.

Глава 12

   Апостолы сначала не верили Марии, что Иисус воскрес из мертвых  и  явился
ей.
   Бегали к гробнице, чтобы убедиться, но она была действительно пуста.
   Первые прибежали Петр и Иоанн. Саваны без капли  крови,  разбросанные  по
гробнице, произвели на них потрясающее впечатление.  Глубоко  взволнованные,
они целый день проблуждали за стенами Иерусалима, укрываясь в оврагах,  а  в
сумерки украдкой пробрались в уединенный домик в предместье,  принадлежавший
кожевнику Эфраиму,  где  был  назначен  сборный  пункт.  Здесь  они  застали
Варфоломея, Филиппа, Симона Киринеянина и Андрея, которым возбужденная Мария
уже вторично рассказывала о своем видении.
   Подробности  рассказа  Марии,  ее  искренность  и   энтузиазм,   наконец,
принесенные Матфеем новые версии  о  тех  необыкновенных  явлениях,  которые
видели другие женщины у гроба, - все это убедило их, что Иисус действительно
воскрес.
   Апостолов   охватило    странное,    полутревожное,    полуторжественное,
мистическое настроение.
   Двери были тщательно закрыты, затворы задвинуты  из  опасения  внезапного
нападения черни, возбужденной фарисеями против учеников. Все более  глубокая
тишина окружала домик со всех сторон, ибо с наступлением вечера  шум  города
затихал. Было уже довольно поздно, когда Филипп осмелился,  наконец,  зажечь
светильник, слабый огонек которого далеко не рассеивал таинственной темноты,
притаившейся во всех углах комнаты.
   Все невольно жались поближе к свету, никто не смел заговорить,  и  каждый
шорох,  каждый  скрип  возбуждали  тревогу  в  сердцах,  вызывали  испуг   и
беспокойное ожидание, еще более усиливаемое нервным возбуждением Марии.
   Она ежеминутно срывалась с места и, то смертельно бледная, то вся в огне,
вслушивалась в каждый звук, в каждый шелест,  а  затем  без  сил  падала  на
скамью, когда шум затихал.
   Все вскочили, когда раздался громкий стук в двери.
   - Кто там? - дрожащим голосом спросил Петр.
   - Мы, - послышались голоса Иакова, сына Алфеева, и Левия, брата Иоаннова.
   Они уже знали о воскресении Иисуса и рассказывали новые известия,  вполне
подтверждавшие  слова  Марии,  Перебивая  один  другого,  они   взволнованно
рассказывали о том, что случилось с ними сейчас по  дороге.  Когда  они  уже
повернули  в  предместье,  то  мимо  них  прошел  неслышным  шагом,   словно
таинственная тень, какой-то прохожий и приветствовал их словом  "шолом",  то
есть мир, счастье. Они с удивлением ответили  ему  тем  же  и  только  потом
вспомнили, что тон приветствия, голос и фигура этого прохожего  поразительно
напоминают учителя. Они немедленно вернулись на то самое место, но, конечно,
там не нашли никого...
   - Счастье, - повторила взволнованная Мария,  -  когда  мы  соберемся  все
вместе, он придет со счастьем.
   - Не хватает только Фомы, - вздохнул Иоанн.
   - Нет Иуды, - заметил Варфоломей. Раздался стук в дверь,  и  вошел  Фома,
видимо, чем-то расстроенный.
   - Слышали...
   - Иисус воскрес из мертвых, хорошо, что ты пришел, мы  дожидаемся  только
Иуды...
   - Что Иисус воскрес из мертвых - это мне уже говорили, но я поверю только
тогда, когда увижу его собственными глазами. Но я знаю, что Иуда не  придет,
Иуда предал учителя, сообщил, где его можно найти.., и вчера был еще  раз  у
священников с известием, что он воскрес из мертвых... Это подлый человек...
   - Не правда, - воскликнула Мария и поднялась бледная, как полотно,  -  ты
повторяешь подлые сплетни. Иуда оказался мужественнее вас  всех.  Он  первый
уведомил меня о захвате учителя, он искал вас, чтобы спасти Иисуса.  Вы  все
попрятались... Он призвал меня на помощь...  У  креста  стоял  до  последней
минуты... Ему первому сообщила  я,  что  учитель  воскрес  из  мертвых...  Я
побежала искать вас в одну  сторону,  а  он  в  другую...  Я  знаю,  где  он
спрятался, и приведу его сюда... Ты тяжко обидел его, Фома. Ты сомневаешься,
что Иисус воскрес из мертвых, хотя я его собственными  глазами  видела,  как
вижу тебя сейчас, а веришь, что Иуда...
   - Тише, тише, Мария, - успокаивали ее ученики.
   - Как же мне не верить? Ионафан, слуга Анны, рассказал мне подробно  все.
Он вчера был дежурным, сам докладывал о нем священникам, сам вынес  и  отдал
ему тридцать сребреников, которые дали ему в награду за  помощь.  Священники
не поверили ему и смеялись над ним и добавили ему еще дырявый кошелек.
   - Это их новая ложь, новая интрига, - раздражалась Мария,  -  оставайтесь
здесь, а я знаю, где найти Иуду, и сама спрошу его, приведу сюда. Это  ложь,
ложь, - повторяла она возбужденно, стремительно отперла двери и выбежала  на
улицу.
   Мария  торопливо  шла  по  опустевшим  улицам  города,  заблудилась  было
сначала, но потом выбралась на верный путь. Она стремительно бежала под гору
и остановилась только около хижины.
   Иуды не было. Мария села и отдыхала. Ночь быстро проходила. Луна  уже  не
светила, а только слегка мигала на синем своде небес, словно старая истертая
маска. На востоке уже загорелся краешек  горизонта  чудесным  бледно-зеленым
цветом, - Рассвет, отчего он не возвращается? - беспокоилась Мария.
   Она встала, обошла вокруг хижины, остановилась на краю обрыва и заглянула
вниз.
   В предрассветных сумерках на дне котловины ей бросились в глаза  какие-то
черные тени. Она рассмотрела, что это плащ Иуды. Быстро и  ловко  спустилась
Мария по крутому обрыву и стала, как вкопанная, На камнях потока на боку,  в
луже крови лежал Иуда с разбитой головой; между бессильно  повисшими  руками
виднелся дырявый кошелек и блестели рассыпавшиеся сребреники.
   - Сребреники, - загудело в голове Марии.
   Бледная, как привидение, она опустилась  на  колени  и  дрожащими  руками
стала собирать деньги  и  считать.  Около  разорванного  кошелька  оказалось
четырнадцать, дальше покатилось еще три, потом нашлось еще  семь.  Остальные
она долго не могла найти, искала упорно, пока, наконец, не заметила что-то в
кровавой луже. Мария смело погрузила в нее руку и достала оттуда  еще  пять,
не хватало только одного. Мария приподняла плащ, встряхнула  его,  поднимала
окоченевшие руки и ноги, поворачивала разбитую голову мертвеца  и,  наконец,
нашла последний сребреник в судорожно сжатых руках Иуды.
   Некоторое время она держала  в  окровавленных  руках  кучку  этих  денег,
которые, казалось, жгли ее руки, потом отскочила,  задрожала,  как  лист,  и
бросила все в воду, на миг запенившуюся кровью.
   Почти без памяти Мария склонилась над потоком и стала  мыть  в  нем  свои
дрожащие руки, дикими глазами следя за тем, как вода окрашивалась  кровью  и
уносила эту кровь вдаль. Когда исчезла последняя капля крови,  она  опустила
голову и долго сидела неподвижно, думая о том, что позади  нее  лежит  труп.
Потом задрожала, повернулась и впилась в него горящим взглядом.
   Эти руки, эти мертвые руки,  когда-то  мощные,  обхватывали  ее  горевшее
страстью напряженное тело. Эти руки, посинелые руки мертвеца,  как  стальной
обруч, опоясывали ее талию и бедра... Эти губы, распухшие  теперь,  когда-то
жарким властным поцелуем прижимались к ее пурпуровым  губам...  Эта  голова,
теперь разбитая, когда-то укрывалась в волнах ее  волос...  Это  разбитое  и
искалеченное тело покоилось когда-то в ее объятиях.
   -  Предатель!  -  пронзила  ее  сознание  ужасная  мысль,  и  лицо  Марии
страдальчески задергалось, а глаза  наполнились  слезами.  Уже  без  всякого
отвращения она подошла к мертвецу, сняла с него плащ, разостлала  на  земле,
нежно, как мать, окутала его этим плащом  и  ушла.  Из  груди  ее  вырвалось
короткое рыдание, а из глаз выкатилось несколько слезинок.
   Долго ходила она по улицам, пока, наконец, нашла дом Эфраима.
   - Ну, что Иуда? - стали расспрашивать ее ученики.
   - Не живет уже, - ответила она изменившимся голосом и  устало  опустилась
на скамью.
   Ученики долго молчали и вдруг испуганно переглянулись, заметив, что  края
ее рукавов в крови.
   - Мария, - сурово заговорил Петр. - Что ты сделала с ним?
   - Обернула его в плащ и оплакала, - угрюмо ответила она.
   - Я не спрашиваю тебя, что было потом, но что раньше?
   - Любила его, - ответила она тихо, и лицо ее помертвело,  а  глаза  стали
мутными и сонными.
   С этих пор  на  некоторое  время  энтузиазм  ее  угас,  хотя  известия  о
появлении то тут, то там воскресшего Иисуса становились все чаще и чаще.
   Видение Петра было довольно слабого характера. Далеко  ярче  был  рассказ
двух ревностных последователей Иисуса: Клеопы и Луки.
   Они вдвоем шли в Эммаус и вспоминали о последних днях Иисуса и его муках.
Вдруг к ним подошел неизвестный человек и спросил, о чем это так горячо  они
разговаривают. Когда они ему рассказали, как старейшины в Иерусалиме осудили
и приговорили к смерти того, кто, по их мнению, мог  спасти  народ  Израиля,
что это было три дня тому назад, что женщины говорят, будто бы он воскрес из
мертвых, что ученики действительно  нашли  пустой  гроб,  что  тело  учителя
исчезло, - незнакомец стал расспрашивать  их  о  различных  подробностях,  и
оказалось из разговора, что  он  человек  начитанный  в  Священном  писании,
хорошо изучил книги пророков и  Моисея.  Так  разговаривая,  они  подошли  к
Эммаусу. Когда они пришли в Эммаус, незнакомец хотел  идти  дальше,  но  они
упросили его остаться поужинать. И вот, по его манере ломать хлеб,  по  тому
волнению, которое испытывали их сердца в общении с ним,  они,  увы,  поняли,
что это был учитель, лишь тогда, когда он уже ушел.
   Мария слушала все эти рассказы с тихим  спокойствием,  но  и  с  чувством
горечи, что он не является ей. Он сказал ей: "Не прикасайся еще ко  мне",  и
она надеялась, что это "еще" скоро  минет,  и  плакала  по  ночам,  что  оно
тянется так долго.
   Постоянное пребывание среди учеников стало для нее чрезвычайно тягостным.
Ее неприятно поражали их странное поведение и образ действий. Казалось,  как
будто  бы  воскресение  из  мертвых  учителя   было   для   них   совершенно
неубедительно.
   Самовольно, не дожидаясь решения  учителя,  они  избрали  на  место  Иуды
нового товарища. Одни из  них  хотели  Иосифа,  другие  -  Матфея;  наконец,
бросили жребий и счастье выпало на долю последнего.
   Потом пошли споры о том, кто должен  стоять  во  главе,  и  мнения  вновь
разделились. Сторонники Иоанна ссылались на  ту  симпатию,  которую  учитель
постоянно высказывал Иоанну, а сторонники Петра - ссылались на его годы и на
то, что Иисус назвал  его  камнем,  на  котором  должна  быть  основана  его
церковь.
   Спорящие стороны стали прибегать к Марии, мучили ее  вопросами  по  делу,
совершенно для нее не интересному, Допытывались у нее - учитель,  приказывая
уведомить учеников, не называл ли каких-либо имен и в каком порядке?
   А когда она, измученная их приставаниями, отвечала коротко, что он назвал
только одно имя - ее собственное и сказал "Мария", - стали относиться к  ней
недоверчиво и сомневаться, чтобы  учитель  мог  выделить  так  из  всех  них
существо, как бы то ни было, много  грешившее  и  вдобавок  еще  женщину,  И
постепенно ученики становились для нее все более и более  чуждыми.  Она  все
больше и больше отстранялась от них, и в конце концов  ее  охватило  желание
полного одиночества.
   Придя к убеждению, что в уединении ей легче будет встретиться с  учителем
и сойтись с ним, она, не прощаясь ни с кем, решила уйти в пустыню. Но  перед
уходом ей захотелось еще раз пойти  на  гору  Елеонскую  и  посмотреть,  что
делается в Вифании.
   В усадьбе  она  нашла  вырванные  ворота,  следы  опустошения  и  попытки
грабежа. На дворе лежал вытащенный из ее комнаты сундук, вор, испуганный  ее
приходом, не успел еще ничего унести.
   Наверху лежал  коричневый  плащ,  которым  Иисус  покрыл  ее  при  первой
встрече. Она осторожно вынула его и поцеловала, как реликвию,  прижимаясь  к
нему лицом, губы ее задрожали, и щеки покраснели от прикосновения к  жесткой
ткани, потом отложила его в сторону.
   Затем она достала измятую тунику цвета морской воды, в которой она была у
Муция, с печальной улыбкой присматривалась  к  легкой,  прозрачной  материи,
протканной серебряной ниткой, и бросила ее в огонь; туника  сгорела  в  один
миг.
   Мария развернула полосы  разноцветного  тумана,  тюлевые  вуали,  и,  как
некогда в безумном танце, так и теперь в том же самом порядке бросила  их  в
огонь: сначала красную, которая покрывала ее плечи и грудь, потом  лазурную,
окутывавшую талию, затем  зеленую,  обвивавшую  ее  стройные  ноги,  розовые
колени и белые бедра, наконец,  радужное  опоясание  бедер.  Ярким  пламенем
вспыхнули они на костре, который потом сразу погас.
   Мария с грустной печалью смотрела на догоравший  огонь,  напрасно  ища  в
пепле остатки этих прозрачных облаков.
   Желтый  шелковый  пеплум,  разорванный  сладострастной  рукой  Иуды,  она
бросила в огонь, не глядя на него.
   Напав на нитку жемчуга, которая была надета на ней во время пира у Деция,
она некоторое время перебирала ее в  руках,  потом  неожиданно  разорвала  с
такой силой, что жемчужины рассыпались во все стороны по песку, словно  град
слез.
   Затем Мария достала из сундука  черное  платье  с  широкими  рукавами,  с
которым не было связано никаких воспоминаний, ибо она не носила его  до  сих
пор совершенно, быстро сбросила с себя свое изорванное, постояла  на  солнце
нагая, подняла вверх руки и надела тунику, скатившуюся по  ее  белому  телу,
словно поток лавы, Затем стала торопливо бросать в огонь  остальные  наряды:
белый, крашенный пурпуром  гиматион  -  дар  Никодима,  накидку,  протканную
цветами, воспоминание ночей, проведенных вместе с Гиллелем, связку  пунцовых
лент, скромный, но милый дар артиста-певца Тимона.
   Наконец, она бросила в огонь пустой сундук, подняла с земли меч, схватила
тыкву для воды и, словно преследуемая каким-то страшным вихрем,  убежала  из
Вифании вверх по горе.
   На вершине она остановилась и  присела  отдохнуть.  Боязливо  оглянувшись
назад, она увидела султан дыма, который в тихом воздухе качался из стороны в
сторону и извивался, словно хоругвь.
   Мария смотрела на дым и  испытывала  впечатление,  как  будто  бы  что-то
обугливается в ее душе,  затем,  когда  дым  исчез,  она  тяжело  вздохнула,
встала, закрыла лицо плащом и, обойдя стены Иерусалима, направилась на юг, в
пустыню, избегая встречи в людьми.
   Она миновала долину, полную пещер и ям - ужасных жилищ прокаженных,  -  и
свернула в сторону, несколько на восток, на каменистую и пустынную тропинку.
   Крутые и отвесные, словно  стены,  возвышались  с  обеих  сторон  угрюмые
базальтовые скалы. Широкий овраг казался руинами, уцелевшими после какого-то
страшного землетрясения. Среди этих рассадин ржавого цвета к