еноты  и  ее  фрейлины-католички  удалились;   молодожены
остались одни.
   Неяркое сияние свечей льстит ему, подумала Марго; она не верила в то,
что сможет терпеть его в  непосредственной  близости  от  себя.  Она  не
хотела,  чтобы  эти  грубые  руки  касались  ее.  Жесткие  волосы   мужа
разительно отличались от мягких кудрей Генриха де Гиза. Почему  Наваррец
не пользуется духами, уж если он не  уделяет  большого  внимания  своему
туалету?
   Он наблюдал за ней, решив  отвечать  на  ее  безразличие  собственным
равнодушием.
   -  Видишь,  -  произнес  он  наконец,   -   бракосочетание   все-таки
состоялось. Я помню, как давно, когда  мы  вместе  ехали  в  Байонн,  ты
выдернула у меня волос и поклялась, что скорее умрешь,  чем  выйдешь  за
меня замуж.
   - Я не знаю, - грустно ответила она, - что для меня хуже: умереть или
находиться сейчас здесь.
   Он засмеялся.
   - Не  представляю,  чтобы  ты  согласилась  умереть...  до  окончания
церемонии!
   Она внезапно тоже рассмеялась.
   - Наверно, мне следовало оказать - сразу по ее завершении.
   Между ними в это мгновение возникло некоторое понимание.  Она  выдала
наличие у нее чувства юмора, сходного с чувством юмора Генриха, и  столь
сильного, что ей не удалось подавить его и сыграть  избранную  для  себя
роль до конца.
   - Я не видел никого веселее тебя на сегодняшнем балу.
   - Я  научилась  играть  роль,  которую  навязали  мне.  Ты  бесстыдно
преследовал мадам де Сов. Уверяю тебя, это заменили многие. Ты вел  себя
неприлично в день свадьбы. Во всяком случае,  для  Парижа.  Возможно,  в
твоем далеком Беарне...
   - Теперь это ваше королевство, мадам.
   - Возможно, в нашем провинциальном Беарне галантность, элегантность и
хорошие манеры не в цене; но я хотела бы,  чтобы  здесь,  в  Париже,  ты
обращался со мной уважительно. Я стала твоей женой.
   - Весьма неохотно, - напомнил он ей.
   - И королевой Наварры.
   - Менее неохотно, - вставил Генрих, и она позволила себе улыбнуться.
   - Я хочу, чтобы ты знал: что  касается  меня,  го  я  согласилась  на
брачную церемонию только ради короля и моей матери. Я  хочу,  чтобы  наш
брак оставался чисто государственным, формальным... я имею в виду...
   - Мне вполне ясно, что ты имеешь в виду, -  сказал  он,  опираясь  на
локоть и глядя на Марго.
   - Надеюсь, ты будешь уважать мои желания.
   - Не беспокойтесь на сей счет, мадам. Могу я пожелать  вам  спокойной
ночи?
   - Спокойной ночи, - сказала она.
   Марго сердилась на Генриха. Он мог бы  продемонстрировать  сожаление,
если не пожелал уговорить ее. Он обладал дурными манерами, был  дикарем,
провинциалом. Она чувствовала себя оскорбленной тем, что  ее  выдали  за
такого человека, пусть даже короля.
   Марго посмотрела на расшитый полог кровати; она дрожала от гнева.
   Помолчав, он сказал:
   - Я замечаю  вашу  неспособность  успокоиться,  мадам.  Должен  ли  я
объяснить это тем, что я недостоин находиться в этой кровати,  или  ваше
состояние вызвано тем, что вы желаете меня?
   -  Несомненно,  не  этим,  -  резко  произнесла  Марго,  однако   она
обрадовалась, что он заговорил снова.
   - Умоляю тебя, не сердись на меня слишком сильно, - попросил  Генрих.
- Мы, люди с королевской кровью, не  можем  выбирать  себе  супругов  по
нашей воле. Мы должны получать удовольствие от того, что предлагают нам.
   - Получать удовольствие! О чем ты говоришь?
   - Улыбайся, а не хмурься. Наслаждайся дружбой, если нет любви.
   - Ты испытываешь ко мне дружеские чувства?
   - Если ты протянешь мне руку дружбы, я не оттолкну ее.
   - Думаю, это лучше,  чем  быть  врагами,  -  согласилась  она.  -  Но
возможна ли между нами дружба? Мы исповедуем разные веры.
   Он откинулся на атласную подушку и положил руки под голову.
   - Вера? - усмехнулся Генрих. - Какое отношение имеет к нам вера?
   Она удивленно приподнялась.
   - Не понимаю вас, месье. Вы ведь гугенот, верно?
   - Я - гугенот, - ответил он.
   - Тогда вам известно, что я имею в виду, говоря о вере.
   - Я гугенот, - продолжил он, - потому что гугеноткой была  моя  мать.
Дорогая Маргарита, если  бы  ты  была  ее  дочерью,  ты  бы  тоже  стала
гугеноткой. Если бы я был сыном твоего отца, я стал  бы  католиком.  Все
очень просто.
   - Нет, - возразила она, - некоторые люди меняют  свою  религию.  Твоя
мать  сделала  это.  Даже  Гаспар  де   Колиньи   исповедовал   когда-то
католицизм.
   - Фанатики могут менять веру, но мы, дорогая жена, и подобные нам  не
относимся к их числу. Мы сходны  в  том,  что  оба  любим  жизнь.  Хотим
наслаждаться ею; вера способна помешать этому. Поэтому  она  не  слишком
важна для нас. Ты - католичка; я - гугенот. Ну и что? Ты знаешь, чего ты
хочешь от жизни, и получаешь это. Я - такой же, как ты. Вера для  нас  -
не главное в этой жизни, Маргарита. Кое-что отделено от нее.
   - Я никогда не слышала подобного суждения! -  заявила  Марго.  -  Так
считают все гугеноты?
   Он засмеялся.
   - Тебе известно, что это не так. Они более фанатичны,  чем  католики,
если это возможно. Это только мое личное суждение... и, возможно, твое.
   - Но я думала, что ты... как сын твоей матери...
   - Во мне соединено много людей, Марго. С королем я - один человек,  с
твоей матерью - другой, с господином де Гизом - третий. И я  готов  быть
четвертым с тобой, моя добрая жена. Понимаешь, в  детстве  у  меня  было
восемь кормилиц, я питался молоком восьми разных женщин.  В  этом  теле,
которое, увы! - не нравится тебе,  находятся  восемь  разных  мужчин.  Я
сочувствую тебе в том, что я не так высок и красив, как господин де Гиз.
   - А я сожалею, что у меня нет голубых глаз и золотистых  волос  мадам
де Сов.
   - Верно, у тебя черные волосы, - с насмешливым сожалением сказал он и
лукаво добавил:
   - Однако они не так уж плохи. Но мы отклонились от темы нашей беседы.
- Я предпочел бы говорить не о любви, а о дружбе.
   - Ты считаешь, что поскольку я не могу любить тебя как мужа, я должна
видеть в тебе просто друга?
   - Я убежден, что для нас было бы безумием бороться друг с другом. Я -
король Наварры; ты - королева. Ты, как хорошая жена, должна  блюсти  мои
интересы; будучи умной супругой, ты будешь делать  это,  дорогая  Марго,
поскольку с сегодняшнего дня мои интересы стали твоими.
   - Интересы?
   - О, послушай! Тебе известно, что мы живем в паутине  интриг.  Зачем,
по-твоему, твои братья и мать вызвали меня сюда?
   - Чтобы ты мог жениться на мне.
   - А зачем им понадобился этот брак?
   - Ты знаешь это... чтобы объединить гугенотов и католиков.
   - Это единственная причина?
   - Я не знаю другой.
   - А если бы знала, поделилась бы ею со мной?
   - Это зависит от обстоятельств.
   - Да. От того, выгодно ли тебе оказать  мне  это.  Но  теперь  у  нас
появились общие интересы, моя королева. Если я потеряю мое  королевство,
с тобой произойдет то же самое.
   - Верно.
   - Значит, ты поможешь мне сохранить то, что принадлежит нам обоим?
   - Вероятно, да.
   - Ты убедишься в том, что я - весьма покладистый супруг.  Разумеется,
нам необходимо провести эту ночь вместе - этого  требует  этикет  вашего
королевского дома. Иначе, несмотря на всю мою терпимость,  мне  придется
покинуть тебя. Но эта ночь будет единственной в  нашем  браке.  Ты  меня
понимаешь?
   - Ты хочешь оказать, что не будешь вмешиваться в мою жизнь,  а  я  не
должна вмешиваться в твою? Это звучит разумно.
   - Если бы все люди были столь разумны, -  со  смешком  сказал  король
Наварры, - на свете было бы гораздо больше счастливых браков. Я не стану
препятствовать твоей дружбе с господином де Гизом, но ты, восхищаясь его
красотой, очаровательными манерами, элегантностью, будешь  помнить,  что
этот джентльмен, являясь другом  принцессы  Маргариты,  может  оказаться
врагом королевы Наваррской.
   - У мадам де Сов прекрасные глаза, - холодным тоном отозвалась Марго,
- у нее отличные золотистые волосы; но  известно  ли  тебе,  что  она  -
главная и самая искусная шпионка моей матери?
   Он взял руку Марго и пожал ее.
   - Я вижу, что мы понимаем друг друга, моя дорогая жена.
   Свечи оплывали; Марго пробормотала:
   - Это - большое утешение.
   - Возможны и другие утешения, - отозвался он.
   Она помолчала; Генрих склонился над Марго и поцеловал ее.
   - Я бы этого не хотела, - сказала она.
   - Поверь мне, это всего лишь требование этикета.
   Марго засмеялась.
   - Несколько свечей уже погасли, - заметила  она.  -  В  полумраке  ты
выглядишь иначе.
   - Ты тоже, любовь моя.
   Они помолчали, потом Генрих приблизился к девушке.
   - Если я соглашусь, то лишь потому, что мы  -  король  и  королева  и
этикет налагает на нас определенные обязательства, - сказала Марго.
   - Что касается меня, - отведал Генрих, - то я считаю невежливым, лежа
в постели с дамой, сопротивляться... требованиям  галантности.  Ты  меня
понимаешь?
   Она отодвинулась от него, но он крепко обнял ее.
   - Галантность Беарна и французский этикет... вместе  они  неотразимы,
любовь моя, - прошептал Генрих.
 
ГЛАВА ВТОРАЯ 
 
   В Лувре продолжались балы и маскарады. За его  стенами  простые  люди
собирались в группы. Они смотрели на освещенные окна  и  говорили:  "Что
это значит? Гугеноты и католики танцуют вместе; они поют; смотрят одни и
те же турниры. Они празднуют вместе... Что это значит?"
   Стояли жаркие  дни;  ветер  стих.  С  наступлением  темноты  на  небе
появлялись  яркие  звезды;  всю  ночь  над  городом  разносились   звуки
празднества. Люди танцевали на улицах; устав, они ложились на  мостовую,
поскольку Париж не  располагал  кровом  для  всех  гостей.  Несмотря  на
всеобщее веселье, каждый человек ощущал фальшь и некоторую  нереальность
происходящего.
   Меньше  всех  беспокоилась  молодая  жена.  Она  танцевала  неистово,
казалась более  очаровательной  и  соблазнительной,  чем  обычно;  Марго
наслаждалась своей ролью, она была  слишком  поглощена  личными  делами,
чтобы замечать что-либо вокруг себя.
   Она была  самой  очаровательной  танцовщицей  в  балете,  придуманном
Генрихом де Гизом и его двумя братьями и сестрой для развлечения  двора.
Они назвали его "Тайной  трех  Миров";  это  была  блестящая  аллегория,
полная иронии и вызова их врагам  Генрих  Наваррский  и  другой  Генрих,
принц Конде, одетые в рыцарские доспехи, входили в  рай  и  обнаруживали
там прекрасных нимф - молодую жену  Маргариту  и  Шалотту  де  Сов.  Они
танцевали  под  аплодисменты  зрителей;  балет  этим  не  закончился   -
совершенно неожиданно появились король и  его  брат,  герцог  Анжуйский,
одетые еще роскошнее, чем Наваррец  и  Конде.  Между  четырьмя  рыцарями
завязалась потешная битва Наваррец и Конде поняли, что должны  проиграть
ее, поскольку никто - даже в спектакле -  не  может  одержать  верх  над
королем Франции. Наваррец и Конде потеряли женщин; придворные в костюмах
чертей принялись насмехаться над Генрихом Наваррским  и  Конде;  занавес
разошелся, за  ним  колыхал  большой  костер.  Все  поняли,  что  лидеры
гугенотов изгнаны в ад.
   Католики хлопали неистово; король  и  герцог  Анжуйский  танцевали  с
дамами, в то время  как  "черти"  неистово  плясали  вокруг  растерянных
Генриха Наваррского и Конде, подталкивая их к пламени.
   Смущенные гугеноты наблюдали за сценой молча. Только  король  Наварры
явно получал удовольствие, распутничая в аду и пытаясь снова пробиться в
рай. Ему почти удалось отбить  мадам  де  Сов  у  герцога  Анжуйского  и
утащить ее с собой в ад.
   Позже, танцуя с Генрихом де Гизом, Марго сказала ему:
   - Ты портишь праздник таким маскарадом.
   - Нет, - ответил Гиз, - все получили удовольствие.
   - Католики смеялись, но гугеноты были смущены.
   - Тогда, возможно, они изменят свое поведение, прежде  чем  на  самом
деле попадут в ад.
   - Я бы  хотела,  чтобы  ты  умерил  свой  фанатизм.  Фанатизм  -  это
глупость, безумие.
   Он пристально посмотрел на Марго.
   - Кто наставляет тебя?
   - Никто. К чьему голосу, по-твоему, я бы прислушалась? Меня тошнит от
вражды между католиками и гугенотами.
   - Еще недавно ты была убежденной католичкой. Тебя изменил твой брак?
   - Я по-прежнему убежденная католичка; мой брак совсем не  повлиял  на
меня.
   - Ты уверена в этом? Мне кажется, что ты смотришь на своего мужа  без
прежнего отвращения.
   - Какая была бы от этого польза, если  я  вышла  за  него  замуж?  Ты
ревнуешь?
   - Безумно. Какие чувства, по-твоему, я испытывал в эти дни и ночи?
   - О! - вздохнула Марго. - Когда я видела тебя, я забывала обо всем.
   - Знаю.
   - Генрих, сделай кое-что для меня.
   - Я готов на все.
   - Тогда перестань дразнить гугенотов. Давай для разнообразия  поживем
в мире. В этой глупой "Тайне трех Миров"  и  другом  спектакле,  где  ты
заставил моего мужа, Конде, загримированного под турка, и  моих  братьев
побить гугенотов в сражении, ты  зашел  слишком  далеко.  Все  помнят  о
поражении, которое турки потерпели под Лепанто; гугеноты поняли, что  их
хотят оскорбить. Это безвкусно, грубо.
   - Брак смягчил твое отношение к гугенотам.
   - Гугеноты! Католики! Давай подумаем о чем-то другом. Кажется, ты  не
можешь это сделать. Даже сейчас, когда ты говоришь со мной о любви, твои
мысли где-то далеко. Я знаю это. О чем ты думаешь? Что затеваешь?
   Она приблизилась к нему; заглянув в его сверкающие глаза,  она  вдруг
увидела в них недоверие. Они были страстными любовниками,  но,  хотя  он
желал ее не меньше, чем она его, он  не  хотел  делиться  с  ней  своими
секретами, потому что она была женой гугенота. Ни желание,  ни  страсть,
ни любовь не могли заставить Генриха забыть о том, что гугеноты являлись
его злейшими врагами.
   - Я думаю о тебе, - сказал де Гиз.
   Она презрительно рассмеялась. И все же он был очень красив;  находясь
возле Генриха, Марго снова поддавалась его  обаянию;  он  не  уступал  в
жизненной силе ее мужу, но как они отличались друг от друга! Де Гиз  был
красив,  элегантен;  его  движения  отличались  изяществом,   манеры   -
утонченностью, поведение - галантностью. Могла ли она  сравнить  его  со
своим грубым  мужем-провинциалом,  пусть  даже  находчивым  и  забавным?
Генрих де Гиз и Генрих Наваррский! Они разнились,  как  орел  и  ворона,
лебедь  и  утка.  Генрих  де  Гиз  был  серьезен;  Генрих  Наваррский  -
легкомыслен. Генрих де  Гиз  стремился  к  величию  и  почестям;  Генрих
Наваррский - к удовольствиям, которые приносили ему женщины.
   Я не могу винить себя за любовь к Генриху де Гизу, подумала Марго.
   - Я должна увидеться с тобой наедине, - сказала она.
   - Да, конечно, - ответил Генрих,  но  его  взгляд  уплыл,  куда-то  в
сторону; она заметила, что он остановился на ком-то,  стоявшем  в  толпе
возле двери зала. Ее охватила ревность, быстро сменившаяся любопытством,
потому что Генрих смотрел не на женщину, а на  мужчину,  в  котором  она
узнала старого воспитателя герцога, Шануана де Вилльмура.
   Глаза  Шануана  встретились  с  глазами  Гиза;   мужчины   обменялись
взглядами, показавшимися Марго полными значения.
   - Ну, - спросила она, - когда?
   - Марго, - промолвил он, - мы увидимся позже. Я должен  поговорить  с
тем пожилым человеком. Позже, моя дорогая...
   Она сердито  посмотрела  ему  вслед;  Генрих  пошел  через  зал.  Она
увидела, как он остановился и сказал что-то пожилому мужчине; потом  эти
двое исчезли в толпе; но через несколько секунд  Марго  увидела  старого
воспитателя в одиночестве, он, похоже, немного поколебался и выскользнул
из зала. Марго поискала глазами Генриха де Гиза, но не нашла его.
   Как он смеет! Он придумал предлог, чтобы оставить ее.  Несомненно,  у
него свидание  с  женщиной.  Она  не  потерпит  этого.  Осмотревшись  по
сторонам, она испытала легкое  облегчение:  Шарлотта  де  Сов  оживленно
болтала с Генрихом Наваррским.
 
*** 
 
   Покинув Лувр, Генрих де Гиз поспешил  в  дом  Шануана  де  Вилльмура,
стоявший на узкой улочке, что  вела  к  Рю  Бетизи,  где  находился  дом
Колиньи.
   Гиз вошел в дом, тихо закрыл за собой дверь и поднялся по  деревянной
лестнице.
   В комнате среди горящих свечей его ждали родственники; среди них были
братья Генриха, герцог Майеннский и кардинал де Гиз, а также  его  дядя,
герцог д'Омаль. Генрих заметил незнакомца -  смуглолицего  брюнета,  вид
которого свидетельствовал о  том,  что  этот  человек  недавно  проделал
длительное путешествие.
   - Тосинджи только что прибыл, - сообщил герцог Майеннский, выталкивая
вперед темноволосого мужчину.
   Тосинджи преклонил колено и поцеловал руку молодого герцога.
   - Добро пожаловать, - сказал Гиз. - Кто-нибудь видел, что вы приехали
в Париж?
   - Нет. Я появился здесь в темноте, к тому же я изменил свой облик.
   - Вы знаете, что от вас ждут? - спросил Гиз.
   - Мы сказали ему, - вмешался кардинал, -  что  его  жертва  -  важная
персона.
   - Верно, - подтвердил де Гиз. - Скажу вам больше.  Человек,  которого
вы должны убить, - Гаспар Колиньи. У вас хватит на это мужества?
   - У меня хватит мужества на любое дело, которое вы поручите мне.
   - Хорошо. Мы тщательно готовим ваше бегство.
   - Благодарю вас.
   - Стрелять вам придется не из  этого  дома.  Рядом  находится  пустое
здание. Стоя у окна, вы увидите Колиньи, когда он будет идти по улице  в
сторону Рю Бетизи. Важно, чтобы первый выстрел оказался точным.
   - Вам известна моя репутация.
   - В Париже нет лучшего снайпера, - сказал  герцог  Майеннский.  -  Мы
полностью доверяем вам, Тосинджи.
   - Благодарю вас. Я проверю отсутствие посторонних в этом здании.
   - В конюшне Шануана вас будет ждать оседланная  лошадь.  Сразу  после
выстрела вы должны как можно скорее добрался до задней  стороны  здания,
перелезть через невысокую ограду и попасть в конюшню. А  теперь  давайте
пройдем в пустой дом. Убедимся в том, что  все  в  порядке  и  ничто  не
помешает нашему успеху.
   Они спустились по деревянной лестнице и проникли в соседний дом.
 
*** 
 
   Заседание совета завершилось, и король пожелал сыграть в теннис.
   - Пойдемте со мной, отец, - сказал он Колиньи. -  Проводите  меня  до
корта, а затем отправляйтесь домой и отдохните; вы, похоже, устали.  Гиз
и Телиньи поиграют со мной, верно, друзья?
   Де Гиз и Телиньи охотно согласились сыграть с королем.
   Несколько джентльменов проводили их до кортов; понаблюдав немного  за
игрой, Колиньи выразил намерение вернуться к себе на  Рю  Бетизи.  Около
дюжины друзей адмирала последовали за ним.
   Гаспар  смутно  слышал  разговор  мужчин,  шагавших  позади  него;  у
адмирала не было настроения беседовать; он думал о том, что король готов
удовлетворить его просьбы, но многие  советники  были  настроены  против
адмирала. Он вспомнил сценки, высмеивавшие  гугенотов.  Было  ясно,  что
новое дружеское отношение к гугенотам, которое разыгрывали  католики  во
время свадебных торжеств, было насквозь фальшивым.
   Он начал читать бумагу, которую держал в руке;  Колиньи  шел  немного
впереди своих друзей, полностью погрузившись в изучение документа.  Один
листок из пачки, которую он нес, упал на землю. Когда он нагнулся, чтобы
подобрать его, пуля просвистела над головой адмирала. Колиньи повернулся
и увидел в окне ближайшего дома фигуру человека. Адмирал указал на  него
друзьям; в это мгновение грянул второй выстрел;  пуля  оторвала  Колиньи
палец, задела руку и застряла в плече.
   - Этот дом. Из этого окна, - крикнул адмирал.
   Несколько его друзей  бросились  к  дому;  другие  столпились  вокруг
Колиньи.  Рукав  камзола  стал  мокрым;  от  потери  крови   у   Колиньи
закружилась голова.
   - Король... - промолвил он. - Сообщите ему... немедленно...
   Мерлин, один из его соратников, поняв, что адмирал  теряет  сознание,
обхватил Колиньи рукой.
   - Доберемся до вашего дома, - сказал он. - Как можно скорее...
   - О, - пробормотал Колиньи, прислонившись к Мерлину, - это  дело  рук
де Гизов. Они замышляли это, когда герцог мирился со мной