в  микроавтобус,   успел
зафиксировать этот момент для истории.
     Илья Давидович ушел спать весьма удрученный, в постели придвинулся  к
жене своей Дине и прошептал ей на ухо:
     - Расскажу все потом.
     Спал он беспокойно,  и  кошмары,  снившиеся  ему  время  от  времени,
просыпаясь, забывал начисто.
     Разбудили его в семь утра.


                                  * * *

     Мудрецы собрались за полночь. Назначено было на десять, но ждали рава
Штейниса, главного раввина Хайфы, а он задерживался по причине бар-мицвы у
своего внука Михаэля. В Большой синагоге Иерусалима  света  не  гасили  во
всем здании, и раввины  ходили  по  пустым  коридорам,  стараясь  поменьше
разговаривать друг с другом, чтобы прежде времени не накалить страсти.
     Два главных раввина - сефардский и ашкеназийский - сидели  в  боковом
кабинете на  жестком  диванчине  (у  ашкеназийского  раввина  Гусмана  был
геморрой, а сефардскому раввину Шапире не хотелось  сидеть  на  мягком)  и
тихо разговаривали, пытаясь до начала совещания определить общее отношение
к событию. Два листа бумаги  лежали  перед  ними  на  журнальном  столике:
заключение Совета Торы и Экспертной группы Университета Бар- Илан. Предмет
обсуждения покоился в соседней комнате на столе, покрытом черным крепом, -
в полной темноте и тишине.
     Когда запоздавший раввин переступил порог синагоги, в дверь  кабинета
тихо постучали, и рав Гусман сказал:
     - Пора.
     Рав Шапира вздохнул. Ему все  это  не  нравилось.  Проще  говоря,  он
боялся. Боялся  сказать  не  то,  что  может  понравиться  Ему,  и  боялся
промолчать, потому что молчание в  такой  момент  не  понравится  Ему  еще
больше. Он привык принимать решения даже и  по  фундаментальным  проблемам
трактования Талмуда и Галахи, но полагал, что ни ему, ни многим поколениям
его последователей не придется сталкиваться  с  необходимостью  определять
судьбу мира. Пусть очередной ребе Шнеерзон играет в эти игры.
     - Пора, - повторил рав Гусман, которому  тоже  не  хотелось  покидать
теплую комнату, тащиться в холодный зал и брать  на  себя  бремя  решения.
Потому  что,  несмотря  на  явные   доказательства,   представленные   как
теологами, так и физиками,  он  не  верил.  Это  не  могло  быть  правдой.
Ожидание Мессии - это мироощущение, это глубина, это жизнь  нации.  Приход
не может быть так прост.
     В Большом зале оказалось не так холодно, как ожидал рав  -  с  вечера
натопили, да  и  ночь  выдалась  довольно  теплой,  несмотря  на  прогнозы
синоптиков. Оба верховных раввина поднялись на кафедру.
     - С Его помощью, - сказал рав Гусман, - нам нужно решить только  одну
проблему. И прежде чем перейти к сути, я оглашу два экспертных заключения.
     Он приблизил к глазам первый листок. Рав вовсе не  был  близорук,  он
просто хотел отгородиться от людей, сидевших перед ним.
     - "Заключение о стилистике послания... вот... да... констатируем: при
условии краткости оного невозможно сделать однозначные выводы.  Однако  не
обнаружены противоречия между стилистикой  послания  и  общей  стилистикой
Книги... Нельзя исключить, что текст  действительно  есть  проявление  Его
воли.  Однако  принадлежность  текста  к   Его   скрижалям   должна   быть
засвидетельствована  более  высоким  собранием   Мудрецов   Торы."   Нашим
собранием... И второе  заключение.  "Радиоуглеродный  метод  показал,  что
возраст надписи на камне - от трехсот миллионов до двух миллиардов лет."
     - Сейчас, - продолжал рав Гусман, - мы все  пройдем  в  комнату,  где
хранится скрижаль. Все  вы  сможете  посмотреть  надпись,  увидеть  своими
глазами... Я видел, и я потрясен. Если  это  Его  воля,  то  выражена  она
предельно ясно. Надпись сообщает о приходе Машиаха и называет дату.  День,
который только что завершился. И имя - Элиягу Кремер, сын  Давида.  Машиах
пришел.
     Он ожидал криков, он знал наверняка,  что  большинство  раввинов  изо
всех сил и аргументов будет сопротивляться этому сообщению,  усматривая  в
нем все, что угодно - амбиции, корысть, но только не желание  повиноваться
воле Всевышнего. Единственное, чего он сейчас хотел - отойти в сторону.
     В зале стояла тишина, никто из присутствоваших  не  решался  нарушить
молчание ночного Иерусалима.
     Рав Гусман сошел с кафедры.
     -  Идемте,  -  сказал  он,  вздохнув.  Ему  послышалось,  что  кто-то
всхлипнул. Послышалось не только ему. Все  головы  повернулись  к  заднему
ряду - там  сидел,  опустив  голову,  рав  Штейнзальц,  восьмидесятилетний
старик, сухонький как щепка. Его привезли  ученики,  усадили  и  удалились
ждать в коридор.
     - Я дожил, - бормотал сквозь слезы рав Штейнзальц, - я дожил, с Твоей
помощью. Прости меня, что я дожил, а она - нет...
     Он так и остался в зале один. Когда все вернулись, рав спал, и его не
стали тревожить.
     Общее мнение выразил рав Гусман.
     - Нужно придти к решению  внутри  себя,  -  сказал  он.  -  Не  будем
суетиться. Вернемся в этот зал после утренней молитвы. Если Машиах пришел,
он даст знать о себе. Если нет...
     Но все уже понимали - настало Время.


                                  * * *

     Дина встала рано, ее ждала тяжелая  уборка  в  банке,  и  нужно  было
явиться к семи. Это было рядом, но ведь и мужа без завтрака не оставишь, и
Хаима нужно к садику подготовить...
     Людей перед входом в дом она увидела не  сразу  -  торопилась,  да  и
думала о своем. Лишь услышав тихое пение, вернулась в реальность  из  мира
грустных мыслей.
     Ешиботников было человек  тридцать,  пели  они  тихо,  слов  Дина  не
разобрала, но обращались они к ней - уж в этом-то не было сомнений.
     Язык она знала гораздо хуже своего Ильи - для чего высокий иврит  при
мытье полов? - и разобрала  только  несколько  слов  из  длинной  речи,  с
которой  к  ней  обратился  стоявший  ближе  всех  ешиботник  -   молодой,
плечистый, с иссиня-черной бородой и глазами фанатика.
     - Вам мужа? - спросила она.
     - Машиах, сын Давида, - сказал ешиботник.
     Надо отдать  должное  Дине.  Она  вспомнила  все,  что  говорил  Илья
позавчерашним вечером, вспомнила его вчерашнюю задумчивость, сложила два и
два, получила совершенно неправильный ответ, но сделала единственное,  что
и должна была: вернулась домой, растолкала спавшего Илью и  заставила  его
посмотреть в окно.
     -  Если  твои  друзья  не  утихомирятся,  -  сказала  она,  -  соседи
пожалуются хозяину,  и  он  потребует  компенсацию,  ты  же  знаешь  этого
склочника.
     Сделав предупреждение, Дина отправилась на работу и  только  по  этой
причине была последней, кто узнал о том, как разворачивались события.
     А Илья Давидович испугался. Первой мыслью было  -  сбежать,  и  пусть
И.Д.К. сам расхлебывает кашу. Вторая мысль была более разумной: взялся  за
гуж - не говори, что не  дюж.  Трудно  ответить  на  естественный  вопрос:
почему пришедшая мысль была из украинского, а не еврейского  национального
достояния; в конце концов, Илья Давидович последние годы  изучал  Танах  и
Талмуд, а вовсе не сочинения Леси Украинки. Повидимому, состояние  стресса
вызывает ассоциации, привычные с детства, сознание как бы проваливается  в
прошлое. Только этим и можно объяснить факт, известный всем и описанный  в
учебниках: Мессия вышел из дома в шлепанцах на босу ногу, в широком халате
с украинским орнаментом и черной шляпе, которая превратила его экстерьер в
шутовской маскарад.
     Все, что произошло вслед за  появлением  Ильи  Давидовича  на  пороге
дома, описано десятками свидетелей, никаких  разночтений  до  сих  пор  не
возникло,   и   у   меня   тоже   нет   документов,   позволяющих   заново
интерпретировать сказанное или сделанное Мессией в то утро.
     Один вопрос, однако, так и  остался  не  разрешенным  многочисленными
трактователями Явления.
     Почему Элиягу, сын Давида, охотно приняв почести как Мессия,  наотрез
отказался немедленно отправиться в Большую синагогу, а выговорил себе  три
часа времени, проведенные им дома, без свидетелей, до прихода с работы его
жены Дины?
     Считается,   что   Мессия,   внезапно   узнав   о   своем    истинном
предназначении, естественно, захотел привести в порядок мысли и  душу.  Он
заперся в спальне и закрыл шторы. Было душно, страшно и хотелось  отыграть
все назад, когда он спокойно сидел в ешиве и читал, вникая, книгу  пророка
Иеремии. Угораздило же его отправиться в трапезную за чашкой  кофе  именно
тогда, когда из кабинета рава Дари вышел И.Д.К...
     Илья Давидович сел на кровать и прислушался  к  своим  ощущениям.  За
окном раздавались голоса, ясно  доносилось  "Машиах!  Машиах!",  а  внутри
своего "я" Илья Давидович обнаружил только желание служить.
     Условный стук в дверь спальни вывел  Илью  Давидовича  из  состояния,
близкого к ступору. Он впустил И.Д.К. и снова заперся на ключ.
     - Как вы... - начал  было  Илья  Давидович,  его  интересовало,  как,
собственно, И.Д.К. оказался в холле, который был заперт не менее  надежно,
чем спальня.
     -  Все  скажу!  -  И.Д.К.  поднял  руки.  -  Но  сначала   выслушайте
инструкции.  Сейчас  проходит  совещание  раввинов,  которые  вырабатывают
единую линию. Кнессет объявил  о  чрезвычайном  вечернем  заседании.  Ради
Бога, возьмите себя в руки. Вот вам бумага...
     И.Д.К. достал из кармана джинсовой куртки  длинную  полоску,  и  Илья
Давидович только тогда обратил внимание на внешний  вид  своего  партнера.
Куртка его и штаны были запачканы чем-то рыжим, похожим на глину, успевшую
подсохнуть, на туфлях налип такой слой грязи (да и на чистом полу остались
следы и коричневые комки), будто И.Д.К. бродил по болоту.
     - Прочтите, - нетерпеливо сказал И.Д.К. На листке  был  некий  текст,
вроде бы на иврите, слов тридцать, с огласовками, прочесть было  нетрудно,
но смысла Илья Давидович не уловил. Если это и было цитатой  из  Торы,  то
явно уже обработанной на компьютере по программе И.Д.К.
     Шевеля губами, чтобы не сбиться, Илья Давидович прочитал вслух текст,
стараясь сосредоточиться настолько, чтобы не слышать нараставшего за окном
шума.
     Ничего не произошло. Он хотел  было  прочитать  еще  раз,  но  И.Д.К.
отобрал у него листок и, спрятав в карман куртки, поднялся.
     - Как? - Илья Давидович тоже вскочил. - Вы уходите? А как же  я?  Что
я... И что было с вами?..
     - Жалко, - сказал И.Д.К. - Жалко, что я не  гожусь  на  роль  Мессии.
Отчество не то.
     Илья Давидович не понял, было ли это  сказано  серьезно.  Он  боялся.
Боялся толпы на улице, себя, не ведающего, что уже сотворил, Дины, которая
устроит скандал из-за грязи на полу, но больше всего он боялся, что И.Д.К.
уйдет, ничего больше не сказав.
     - Я...боюсь, - прошептал он, хотя боялся  и  этой  своей  слабости  -
признаваться в собственном страхе.
     И.Д.К. смотрел в окно. Молчал.
     - Я тоже боюсь, - сказал он наконец. - Вы думаете, я герой еврейского
народа? Но только... Обратно уже ничего не вернешь. Если  меняешься  -  то
навсегда. Подождите минут пять - я еще не понимаю, как это  действует,  но
знаю, что быстро. Просто посидите и лучше всего  помолчите...  В  конце-то
концов, не я вас вычислил, а вы меня, верно?
     - Верно, - сказал  Илья  Давидович,  чувствуя,  как  почему-то  кровь
приливает к вискам, гулко стучит в совсем пустой голове, и  перед  глазами
появляется сероватый занавес, и комната становится ирреальной декорацией.
     - Ну вот, теперь я могу идти, - удовлетворенно сказал И.Д.К., увидев,
как Илья Давидович побелел и опустился на кровать.
     - Не... - начал Илья  Давидович,  но  понял,  что  вопрос  его  будет
обращен в пустоту - И.Д.К. ушел. Хлопнула входная дверь. Сейчас он  выйдет
на улицу, - подумал Илья Давидович, - к этим хабадникам, и они уж  у  него
спросят...
     Он подошел к окну и осторожно выглянул, стараясь не быть  замеченным.
Ожидая появления И.Д.К., Илья  Давидович  подумал  о  том,  что  не  успел
спросить, откуда тот взял камень с уже готовой надписью. И  почему  он  не
появляется на улице - другого выхода из дома нет, разве что через крышу?
     Ему  послышался  тихий  смешок,  и  он  резко  обернулся,   мгновенно
покрывшись испариной. Комната, естественно, была пуста,  но  кто-то  опять
совершенно явственно хихикнул прямо ему в ухо.
     - Не хочу вас пугать, - сказал голос И.Д.К., хотя Илья Давидович  был
уже напуган настолько, что ничего перед собой не видел и с  ног  не  падал
только потому, что мертвой хваткой держался за шнур от шторы. - Мы с  вами
можем теперь время от времени переговариваться мысленно.
     Почему? Как? Где? Мысль  Ильи  Давидовича  металась  внутри  черепной
коробки как бильярдный шар, отражаемый от бортов - без надежды  попасть  в
лузу.
     -  Текст  из  Торы,  который  я  дал  вам   прочитать,   активизирует
телепатические способности.  Вы  меня  слышите,  если  это  можно  назвать
слухом. Можете и увидеть, но пока обойдетесь. Я вас тоже слышу, и не нужно
так паниковать. Все  в  порядке.  На  улицу  я  выходил  не  через  дверь,
естественно. А камень нашел на стройке в Кирьят Каменец.
     - Такой древний?? - не удержался от восклицания Илья Давидович.
     - Почему бы ему не быть древним?, - сухо сказал И.Д.К.  -  И  вообще,
почему вы паникуете в этот, можно сказать, исторический момент? Спокойно!
     - Хорошо, - прошептал Илья Давидович, прокляв мысленно тот миг, когда
он увидел И.Д.К. в коридоре ешивы. Именно это мысленное пожелание  сгинуть
без следа и воспринял И.Д.К., а вовсе не сказанное вслух слово.


                                  * * *

     Дина вернулась в одиннадцатом часу. Она  шла,  привычно  размышляя  о
том, что ешива - вовсе не то  место,  которое  может  обеспечить  человека
средствами,   достаточными   для   безбедной   жизни.   Проявляя   внешнюю
солидарность с Ильей и стараясь не противоречить ему, Дина, однако,  имела
свое, в общем-то нелестное, мнение о  религии,  как  опиуме  народа,  и  о
деятелях, продающих духовную связь с Создателем ради места в кнессете  или
возможности всю жизнь учить Книгу, как бы  она  ни  была,  по  их  словам,
переполнена смыслом.
     Обнаружив перед домом толпу пейсатых, Дина, естественно, удивилась, а
репортер,  подскочивший  к  ней  с  микрофоном  наизготовку,  напугал   до
полусмерти.
     - Госпожа Кремер, -  бодро  сказал  репортер,  -  что  ты  думаешь  о
находке? Уверена ли ты, что именно о твоем муже идет речь в этом священном
тексте?
     Испуг  и  непонимание,  отразившиеся  на  лице   Дины,   были   столь
неподдельны, что репортер поспешил сделать комментарий:
     - Я говорю о вчерашней находке -  древнем  камне,  на  котором  выбит
текст о явлении Мессии и назван точный  день  -  вчерашний,  а  также  имя
Мессии - Элиягу Кремера, твоего мужа.
     Дина соображала  быстро,  надо  сказать  -  куда  быстрее,  чем  Илья
Давидович.
     - С семи я была на работе, - четко сказала Дина в микрофон на  вполне
приличном иврите. - Поэтому я  не  читала  газет  и  не  знаю,  о  чем  вы
говорите.
     По  мнению  репортера,  Дина  была  единственной,  кто  не  слышал  о
вчерашней  находке,   и   потому   он   ей,   естественно,   не   поверил.
Воспользовавшись небольшой паузой, Дина сделала рывок и исчезла в подъезде
прежде, чем следующий репортер успел ее перехватить.
     Отперев дверь, она ворвалась в квартиру и выдала мужу все, что о  нем
думала. Думала же она  следующее:  если  Илья  решил  изображать  из  себя
Мессию, то нечего сидеть в запертой комнате и трястись от страха,  а  если
это глупое недоразумение, то нужно сразу все пресечь, потому  что  события
развиваются слишком быстро, и еще через час-другой дать задний  ход  будет
попросту невозможно. И она очень просит Илью не делать глупостей.
     -  Конечно,  конечно,  -  сказал   Илья   Давидович   рассеянно,   он
прислушивался к собственным ощущениям, которые после  исчезновения  И.Д.К.
сводились, в основном, к работе в качестве радиоприемника: Илья  Давидович
вслушивался в себя,  но  слышал  И.Д.К.,  и  уже  не  очень  понимал,  где
кончаются его мысли и начинаются чужие.
     - Ты будешь шевелиться или нет?! - Дина перешла на крик,  потому  что
увидела в окне, как  прибыло  к  ешиботникам  подкрепление.  От  остановки
автобуса  шла  толпа,  причем   вовсе   не   только   религиозных,   а   с
противоположной стороны к дому  подкатили  несколько  машин,  перегородили
проезжую часть и выгрузили  десятка  два  деятелей  в  черных  костюмах  и
шляпах.
     -  Диночка,   -   сказал   Илья   Давидович,   неожиданно   прекратив
интимно-телепатический контакт  с  И.Д.К.  и  вернувшись  в  свое  "я",  а
следовательно, к своим страхам. - Диночка, мне нехорошо. Я,  это...  Когда
думал, то не очень представлял...
     - А ты всегда, когда думаешь, то  не  очень  представляешь,  -  хмуро
сказала Дина. - Мне самой им сказать, что ты никакой не Мессия, а...
     - Нет, нет! Я вовсе не об этом!
     Илья Давидович посмотрел в грустные и уставшие глаза жены, неожиданно
поцеловал ее в лоб и спросил у И.Д.К., не нужно  ли  дать  Дине  прочитать
отрывок из Торы, тот самый, который бы и ее... Нет, - услышал он мысленный
вскрик. - Не время. Делай все, как договорились. Хорошо, -  вздохнул  Илья
Давидович и пошел к людям.


                                  * * *

     И.Д.К. не ожидал, что экспериментальная  фраза,  составленная  им  из
текста Торы, произведет столь быстрый биологический эффект. Он убежден был
в истинности своей концепции, но полагал, что любое вербальное воздействие
на организм - процесс длительный и не однозначно надежный.
     На выделение Кода у него ушли семь лет.  На  то,  чтобы  ощутить  его
действие, - семь минут.
     Он подошел к окну и сказал вслух:
     - Ну, и что теперь?
     В холле глухо стукнула входная дверь - вернулся сосед.  Человеком  он
был нешумным, но  занудливым  до  предела.  К  тому  же,  верил  только  в
строительных подрядчиков, снабжавших его работой, и все, что  хоть  как-то
было связано  с  Торой,  религией  или  просто  с  абстрактным  мышлением,
вызывало у соседа приступ тропической лихорадки. Встречаться с ним  сейчас
И.Д.К. не хотел, но, судя по звукам, сосед оккупировал продавленный диван,
стоявший в холле, и намерен был врубить телевизор.
     - Черт бы тебя... - пробормотал И.Д.К. и заметался по комнате.  Кроме
как в салон выйти было некуда.
     Компьютер был все еще включен, И.Д.К. вошел  в  "Нортон"  и  запустил
программу  форматирования  жесткого  диска.   Компьютер   попытался   было
протестовать, предупреждая писком и надписями "Внимание! Вся информация на
диске будет уничтожена!", но И.Д.К. подтвердил свое решение, и многолетняя
работа была моментально отправлена в небытие.
     Оставались еще дискеты, их И.Д.К. запихал в огромный  карман  куртки,
куртку надел, выключил компьютер и вышел в салон.
     Сосед смотрел телевизор и отдыхал от перетаскивания  тяжестей.  Отдых
заключался в том, что ноги соседа  упирались  в  стену  на  самой  высокой
отметке, какую он мог достать, лежа на диване.
     - Уходишь? - спросил сосед. - Слушай сюда. Есть такая идея...
     Идеи его разнообразием не отличались, и И.Д.К. проигнорировал как их,
так и автора, помахав рукой и выскочив на лестницу. Дверь захлопнулась,  и
только тогда И.Д.К.  понял,  что  захлопнулась  и  прежняя  жизнь.  В  эту
квартиру он больше не вернется. Почему? Он не знал ответа,  но  и  вопроса
себе не задавал. Так было надо.
     И.Д.К.  медленно  спускался  по  лестнице,  и  чем  меньше   ступенек
оставалось пройти, тем спокойнее и яснее становились мысли,  будто  он  не
опускался, а поднимался, всплывал со дна морского к свету дня, к  небу,  к
чистоте понятий и выводов. На память пришел еще один вербальный код. Не на
ум, а именно на память, будто И.Д.К. знал его  и  прежде,  но,  вот  беда,
забыл  начисто,  а  теперь  вдруг  вспомнил.  Это  были  строки  из  книги
"Бамидбар",   переставленные   в   том   п