ечо, отскочил к пульту, установленному на задней стенке клетки. Он начал
поспешно нажимать клавиши и клетка наполнилась мозаикой цветных огней.
     - Ловкач, - сказал Пауэрс, похлопывая шимпанзе  по  спине.  Потом  он
высыпал в лапу тому горсть орешков.  -  Чересчур  умен  для  этого,  а?  -
добавил он, когда шимпанзе ловким  движением  фокусника,  демонстрирующего
свое искусство, бросил орешки себе в рот, все время вереща.
     Смеясь, Кола взяла несколько орешков и дала их обезьяне.
     - Он великолепен. Ведет себя так, словно разговаривает с вами.
     Пауэрс кивнул головой.
     -  Да,  он  действительно  со  мной  разговаривает.  Он   располагает
двумястами словами, но не может справиться с разделением слогов.
     Из  холодильника,  стоявшего  около  стола,   он   вынул   полбуханки
нарезанного хлеба и вручил ее шимпанзе, который тот час же, словно  только
того и дожидался, схватил с пола тостер и поставил его на столе  посредине
клетки. Пауэрс нажатием кнопки  включил  ток  и  через  минуту  с  тостера
долетел шелест нагревающейся проволоки.
     - Это один из интеллигентнейших экземпляров, какие мы имеем.  Уровень
его интеллигенции равняется более-менее разуму пятилетнего ребенка,  но  в
определенных отношениях шимпанзе гораздо более автономен, - сказал Пауэрс.
     Из тостера выскочили два  кусочка  хлеба,  которые  шимпанзе  тут  же
схватил, после чего, словно нехотя ударив лапой в шлем дважды,  прыгнул  к
будке,  построенной  в  углу  клетки,  где  с  рукой,  с  полной  свободой
свешивавшейся через окошечко, начал спокойно и не спеша есть.
     - Он сам себе построил этот дом, - сказал Пауэрс, выключая ток. -  Не
плохо, а? - он показал одновременно  на  брезентовое  ведро,  из  которого
торчало несколько уже засохших стеблей пеларгонии. - Он следит  притом  за
цветами, сам себе чистит клетку, безустанно щебечет,  осыпая  нас  потоком
шуток. В высшей степени, как видите, великолепный и забавный экземпляр.
     Кома не могла удержаться от смеха.
     - Но для чего этот шлем? - спросила она.
     Пауэрс заколебался.
     - Это  для  самозащиты.  У  него  временами  болит  голова.  Все  его
предшественники... - он  прервался  и  поглядел  в  сторону.  -  Пойдемте,
поговорим с другими жильцами, - сказал он.
     Они в молчании прошли на другой конец зала.
     - Начнем сначала, - сказал Пауэрс и снял стеклянную крышку  с  одного
из контейнеров. Кола заглянула внутрь. В  мелкой  воде  среди  камешков  и
ракушек она заметила маленькое, округлое существо, облепленное  словно  бы
сеткой щупалец.
     - Морской  анемон.  А  точнее,  бывший  морской  анемон.  Примитивное
кишечнополостное, - сказал Пауэрс и показал пальцем на отвердевший  хребет
существа. - Он залепил отверстие и  превратил  канальчик  во  что-то,  что
можно бы назвать зародышем позвоночника. Позднее  щупальца  переродится  в
нервную систему, уже сейчас  реагирует  на  цвет.  Взгляните.  -  Он  взял
фиолетовый платок Комы предложил  его  над  контейнером.  Щупальца  начали
сокращаться и расслабляться, потом свиваться, словно  хотели  локализовать
впечатление.
     - Любопытно, что щупальца полностью не реагирует  на  белый  цвет.  В
нормальных условиях щупальца реагируют на смены давления,  как  барабанная
перепонка в человеческом ухе. И сейчас щупальца словно слышат краски.  Это
означает, что существо приспосабливается к существованию вне воды, к жизни
в статичном мире, полном резких, контрастных цветов.
     - Но что все это значит? - спросила Кома.
     - Еще минуту терпения, - сказал Пауэрс.
     Они прошли вдоль скамьи до  группы  контейнеров  в  форме  барабанов,
сделанных из антимоскитной сетки.  Над  первым  из  них  висела  огромная,
увеличительная микрофотография чертежа, напоминавшего синоптическую карту,
а над ней надпись: "Дрозофила - 15 ренг./мин."
     Пауэрс постучал пальцем в маленькое окошечко барабана.
     - Фруктовая мушка.  Ее  огромные  хромосомы  прекрасно  подходят  для
исследований, - сказал он, наклонился и дотронулся  пальцем  до  огромного
улья в форме буквы "Ъ", висящего на  стенке  барабана.  Из  улья  выползло
несколько мух. - В нормальных условиях каждая из них живет отдельно. Здесь
они создали форму  общественной  жизни  и  начали  выделять  что-то  вроде
разведенной сладковатой жидкости, напоминающей мед.
     - А зачем это, - спросила Кола, касаясь пальцем чертежа.
     - Схема действия ключевых генов, - сказал Пауэрс. Он  провел  пальцем
по стрелкам, ведущим от центра до центра. Над стрелками виднелась  надпись
"лимфатические железы", а ниже "запирающие мышцы, темплет".
     - Это немного  походит  на  перфокарту  пианолы,  правда?  -  спросил
Пауэрс. - Или ленту компьютера. Достаточно  выбить  рентгеновскими  лучами
один из центров, и уже меняется черта, возникает что-то новое.
     Кома посмотрела на второй контейнер и с  отвращением  стиснула  губы.
Через ее плечо пауэрс увидел, что она  смотрит  на  огромное,  похожее  на
паука  насекомое.  Оно  имело  размеры  человеческой  руки,  а   волосатые
конечности толщиной, по меньшей  мере,  с  человеческий  палец.  Мозаичные
глаза напоминали огромные рубины.
     - Это не выглядит приятно, - сказала Кола. - А что это за  веревочная
лестница, которую он плетет? - Когда она  поднесла  палец  к  губам,  паук
двинулся, залез в глубину клетки и  стал  выбрасывать  из  себя  спутанную
массу нитей, которые продолговатыми петлями повисли под потолком клетки.
     - Паутина, - сказал Пауэрс, - с той только разницей, что состоит  она
из нервной ткани.  Те  лестницы,  которые  вы  видите,  являются  наружной
нервной системой,  словно  бы  продолженным  мозгом,  который  паук  может
выкачивать из себя в зависимости от обстоятельств. Мудрое изобретение. Это
намного лучше, чем наш собственный мозг.
     Кома на несколько шагов отступила от клетки.
     - Ужасно. Не хотела бы я иметь с ним дело.
     - Он не так страшен, как выглядит. Эти огромные глаза, которые в  вас
всматриваются, слепы. Их чувствительность  уменьшается,  зрачок  реагирует
только на гамма-лучи. Стрелки ваших часов  светящиеся.  Когда  вы  двинули
рукой перед окном, паук прореагировал. После четвертой  мировой  войны  он
действительно окажется в своей стихии.
     Когда они вернулись к столу, Пауэрс включил кофеварку  и  подал  стул
Коме. Потом он открыл ящичек, вынул из него закованную в  панцирь  жабу  и
положил ее на куске бумаги на столе.
     - Узнаете? Это товарищ наших детских лет, обычная жаба. Она построила
себе, как видите, достаточно солидное бомбоубежище. - Он  положил  жабу  в
раковину, открыл кран и смотрел, как вода мягко стекает по панцирю.  Вытер
руки о рубашку и вернулся к столу.
     Кома  убрала  подальше  на  глаза  волосы  и  смотрела  на   него   с
любопытством.
     - Ну скажите же мне наконец, что все это значит, - попросила она.
     Пауэрс зажег сигарету.
     - Это ничего не значит.  Тератологи  годами  производят  чудовищ.  Вы
когда-нибудь слышали о так называемой "молчащей паре"?
     Кома покачала головой.
     Минуту Пауэрс задумчиво смотрел на нее.
     - Так называемая "молчащая  пара"  является  одной  из  самых  старых
проблем современной генетики, не позволяющая  себя  разгадать  тайна  двух
пассивных генов, которые появляются у небольшого в процентах  числа  живых
организмов и не имеют ни одной ясно определенной функции  в  строение  или
развитии этих организмов. Много лет биологи пробовали оживить их, а скорее
принудить к действию, но трудность была в том, что  эти  гены,  даже  если
существуют, не дают себя легко  отделить  среди  других,  активных  генов,
находящихся  в  оплодотворенных  яйцеклетках,  а   кроме   того,   нелегко
подвергнуть их действию достаточно узкого пучка рентгеновских  лучей  так,
чтобы  не  повредить  остальной  хромосомы.  И  все   же,   в   результате
десятилетнего труда биолог по фамилии  Уайтби  изобрел  эффективный  метод
полного облучения всего организма, базирующийся на наблюдениях, которые он
сделал в области радиологических повреждений на островке Эниветок.
     Минуту царило молчание.
     - Уайтби заметил, -  продолжал  дальше  Пауэрс,  -  что  повреждения,
являвшиеся следствием взрыва, были большими, чем это следовало по величине
энергии, по непосредственному облучению. Это было  результатом  того,  что
протеиновая структура в генах запасала энергию таким же  способом,  как  и
колеблющаяся в резонанс мембрана.
     - Вы помните аналогию  с  мостом,  распадающимся  под  влиянием  шага
полка, идущего в ногу? Уайтби пришло в голову, что  если  бы  ему  удалось
определить сначала критическую резонансную частоту  структуры  в  каком-то
выбранном молчащем гене, он мог бы облучать небольшой дозой весь организм,
а не только органы размножения, и действовать лишь на  молчащий  ген,  без
повреждения  остальных  хромосом,   структуры   которых   реагировали   бы
резонансно на совсем другой вид частоты. -  Рукой,  в  которой  он  держал
сигарету, Пауэрс обвел вокруг, - Вы видите здесь плоды  этой  изобретенной
Уайтби техники "резонансного перемещения".
     Кома кивнула.
     - Молчащие гены этих организмов были разбужены? - спросила она.
     - Да, всех этих. То, что вы тут видит, это лишь  несколько  из  тысяч
"экземпляров, которые прошли  через  эту  лабораторию.  Результаты,  можно
сказать, поразительные.
     Он встал и опустил противосолнечные жалюзи. Они  сидели  тут  же  под
выгнутой крышей купола и  все  более  сильное  солнце  становилось  трудно
выдерживать. В полумраке внимание Комы привлек  стробоскоп,  сверкающий  в
одном из контейнеров. Она встала и подошла туда, присматриваясь  мгновение
к высокому подсолнечнику с толстым ребристым стеблем и  просто  невероятно
огромным диском. Построенная вокруг цветка так, что видно было только  его
верхнюю  часть,  виднелась  труба,   сложенная   грязно-белых,   мастерски
подогнанных камешков с подписью:
     "Мел: 60000000 лет."
     Рядом на скамье были установлены  три  меньших  трубы  с  этикетками:
"Песчаник девонский: 290000000 лет", "Асфальт: 20 лет", "Полихлорвинил:  6
месяцев".
     - Вы видите эти влажные белые диски на лепестках? -  спросил  Пауэрс,
подходя к Коме. - В какой-то степени они регулируют  метаболизм  растения.
Оно буквально видит время. Чем старше окружение, тем медленнее метаболизм.
В контакте с трубой из асфальта его годовой цикл развития длится неделю, в
контакте с полихлорвинилом - два часа.
     - Видит время, - повторила за ним Кома. Она взглянула на  Пауэрса,  в
задумчивости  прикусывая  нижнюю  губу.  -  Это  невероятно.  Неужели  это
создания будущего?
     - Не знаю, - сказал Пауэрс. Но если и так, то их Ашр будет  чудовищно
сюрреалистичен.



                                    3

     Он вернулся к столу, вынул две чашки из ящика, налил  в  них  кофе  и
выключил кофеварку.
     - Некоторые утверждают, что организм, имеющие молчащую пару генов,  -
предвестники какого-то всеобщего продвижения кривой эволюции, что молчащие
гены - это что-то вроде кода,  послания,  которое  мы,  низшие  организмы,
носим в себе для использования высшими, которые  должны  появляться  после
нас. Быть может, мы открыли этот код слишком рано, - сказал Пауэрс.
     - Что вы под этим понимаете?
     - Потому что, делая выводы из смерти Уайтби, опыты, проделанные  тут,
в лаборатории, не окончились удачей. Каждый буквально каждый из облучаемых
им  организмов  вошел  в  фазу  полностью  некоординированного   развития,
создавая высокоспециализированные органы чувств, назначения которых мы  не
можем даже отгадать. Последствия этого развития катастрофические -  анемон
буквально разлетится на кусочки, дрозофилы пожрут друг друга и так  далее.
Осуществится  ли  будущее,  заключенное  в  этих  растениях  и   животных,
когда-нибудь, или это лишь наша экстраполяция - кто может сказать?  Иногда
мне кажется, что  эти  вновь  созданные  органы  чувств  лишь  пародия  на
планированную реализацию. Экземпляры, которые вы тут видите,  пока  еще  в
ранней фазе второго цикла развития. С течением времени их  вид  будет  все
более странным и невообразимым.
     Кома наклонила голову.
     - Так, но что такое зоопарк без надзирателя? Что ждет человека?
     Пауэрс пожал плечами.
     - Более-менее один человек из ста тысяч имеет молчащие  гены.  Может,
они есть, у вас, может, у меня? Никто еще не отважился  поддаться  полному
облучению. Не упоминая уже о том, что это равносильно самоубийству, опыты,
результаты которых мы видим здесь показывают, что самоубийство это было бы
жестоким и ужасающим.
     Он  выпил  кофе,  чувствуя  внезапно  огромную  усталость  и   скуку.
Изложение результатов многолетней работы очень его утомило.
     Девушка наклонилась к нему.
     - Вы выглядите очень бледным, - сказала она  заботливо.  -  Вы  плохо
спите?
     Пауэрс принудил себя усмехаться.
     - Слишком хорошо, - сказал  он.  -  Сон  не  доставляет  мне  никаких
трудностей.
     - Ох, если бы это можно было сказать о Калдрене, - произнесла Кома. -
Спит он слишком мало, я каждую ночь слышу, как он ходит по комнате. Но все
же это лучше, чем быть  неизлечимым.  Как  вы  думаете,  может,  следовало
применить метод  облучения  к  пациентом,  спящим  в  клетке?  Может,  это
разбудило бы их,  прежде  чем  придет  конец.  Может,  кто-нибудь  из  них
является носителем этих молчащих генов?
     - Каждый из них имеет их, - сказал Пауэрс. - Эти два факта в сущности
стоят друг с другом в тесной связи. Он был теперь уже чрезвычайно уставшим
и раздумывал, не попросить ли девушку оставить его одного.  Потом  все  же
перешел на другую сторону стала и вытащил из-под него магнитофон.  Включив
его, он перемотал пленку и отрегулировал громкость.
     - Мы часто говорили друг с другом об этом, Уайтби и я, - сказал он. -
В последней фазе этих разговоров я начал их записывать. Уайтби был великим
биологом, так что послушаем что он сам мог сказать по этому поводу. Именно
в этом суть дела. - Он нажал на клавишу и добавил. - Я проигрывал это  уже
тысячу раз, так что лента немного попорчена.
     Голос  пожилого  мужчины,  резкий  и  раздраженный,  поднимался   над
помехами и Кома без труда разобрала слова.
     Уайтби: ради  бога,  Роберт,  погляди  на  статистику  ФАО.  Несмотря
пятипроцентного роста продукции с акра в течение последних пятнадцати  лет
Мировое производство пшеницы падает почти на два  процента.  Та  же  самая
история повторяется ad nausean. Это касается всех  остальных  продуктов  -
корнеплодов и зерновых, молока и сои, мяса -  все  падает.  Сравни  это  с
целой массой параллельных явлений - от изменений в области путей  миграции
до удлиняющихся год от года периодов зимовки у зверей - и ты увидишь,  что
общая закономерность неотвратима.
     Пауэрс: Естественный прирост в Европе и Южной Америке  не  показывает
никакого снижения.
     Уайтби: Конечно, нет, но об этом я уже говорил. Пройдет сто лет, пока
такой  крошечный  упадок  плодовитости  окажет  какое-нибудь   влияние   в
областях,  где  всеобщий  контроль   рождаемости   создает   искусственный
резервуар. Посмотри на стороны Дальнего Востока, а  особенно  на  те,  где
смертность новорожденных держится на одном  и  том  же  уровне.  Население
Суматры, например, демонстрирует спад больше чем на  пятнадцать  процентов
за последние двадцать лет. Это статистически  значимый  спад!  Ты  отдаешь
себе отчет в том, что еще двадцать или тридцать  лет  назад  последователи
неомальтузианства кричали о "взрыве" в  естественном  приросте  населения.
Оказывается, что это не взрыв, а наоборот. Добавочным факторам является...
     В этом месте лента, видимо была перерезана и  склеена.  Уайтби  более
уже спокойным голосом говорил:
     ...попросту, так как меня это интересует, скажи мне, сколько ты ночью
спишь?
     Пауэрс: Не знаю точно. Около восьми часов.
     Уайтби: Пресловутые восемь  часов.  Спроси  любого,  сколько  времени
отнимает у него сон, и он  автоматически  ответит,  что  восемь  часов.  В
действительности спит около десяти  часов,  как  и  большинство  людей.  Я
неоднократно проверял это на себе. Я сплю около одиннадцати часов.  А  еще
тридцать лет назад люди посвящали на сон не более восьми  часов,  а  веком
раньше  шесть  или  семь.  В  своих  "Жизнеописаниях"  Вазари  пишет,  что
Микеланджело спал не дольше четырех-пяти часов в сутки, рисуя весь день, и
это  в  возрасте  восьми-десяти  лет,  а  потом  еще  работал   по   ночам
анатомического стала, с лампой над головой. Сейчас мы считаем  это  чем-то
по разительным, но современники не видели здесь ничего необычного. Как  ты
думаешь, каким способом древние, от Платона до Шекспира, от Аристотеля  до
Фомы Аквинского, могли достичь так многого за своего жизнь? Так как у  них
было шесть или семь часов в сутки дополнительно. Очевидно,  кроме  фактора
времени у нас еще и более низкая степень метаболизма.  Добавочный  фактор,
который никто не принимает во внимание.
     Пауэрс: Можно  предположить,  что  этот  увеличивающийся  период  сна
является формой компенсации,  какой-то  массовой  попыткой  к  бегству  от
огромного стресса городской жизни в конце двадцатого века.
     Уайтби: Можно бы, но это было бы ошибкой. Это попросту  биохимическая
проблема. Темплеты рибонукленовой кислоты, которыми начинается протеиновая
цепочка  в  каждом  живом  организме,  использованы,  а  матрицы,  которые
определяют свойства  протоплазмы  -  становятся  бесформенными.  И  ничего
удивительного, если принять во  внимание,  что  они  работают  беспрерывно
около миллиардов лет. Самое время  на  капитальный  ремонт.  В  той  самой
степени, в которой ограничено время жизни каждого организма, существования
колонии дрожжей или любого другого вида, тем  же  способом  ограничена  во
времени жизнь всего  органического  мира.  Всегда  считалось,  что  кривая
эволюции идет в гору, хотя в действительности она давно уже достигла своей
вершины и теперь  снижается,  ко  всеобщему  биологическому  кольцу.  Это,
признаюсь, ужасающая и трудная  для  усвоения  картина  будущего,  но  эта
картина единственная правдивая.  Через  пол  миллиона  лет  наши  потомки,
которых  сейчас  мы  воображаем  себе  как  существа  с  огромным  мозгом,
путешествующие среди звезд будут скорее всего голыми дикарями с  заросшими
лбами, с воем бегущими по больнице, абсолютно  как  неолитический  человек
попавший в ужасающую инверсию времени. Поверь, мне жаль их также, как себя
самого. Мой полный провал, абсолютный  недостаток  права  на  какое-нибудь
моральное или биологическое бытование уже сейчас заключен в каждой  клетке
моего тела...
     Лента  окончилась,  кассета   крутилась   еще   минуту   прежде   чем
остановиться. Пауэрс выключил магнитофон и инстинктивно потер  напрягшиеся
мышцы лица. Кома сидела в молчании, смотря на него и слушая стук  косточек
в коленке, которым забавлялся шимпанзе.
     - Уайтби считал, - прервал  молчание  Пауэрс,  -  что  молчащие  гены
являются  последней  отчаянной  попыткой  живой  природы  удержаться,  как
говориться, голову над прибывающей водой. Жизнь всех организмов зависит от
количества энергии, излучаемой Солнцем. В  момент,  когда  это  количество
достигнет критического  пункта,  мы  перейдем  линию  смерти  и  ничто  не
сохранит нас от  полной  гибели.  В  защитных  целях  у  живых  организмов
образовалась  аварийная  система,  которая  позволяет   приспособиться   к
радиологически  более  горячему  климату.  Мягкокожие  организмы   создают
панцири, содержащие большие количества тяжелых металлов - защитные щиты от
излучения. Уайтби утверждал, что все это заранее проигранное  дело,  но  я
временами сомневаюсь... -  он  улыбнулся  Коме  и  пожал  плечами.  -  Ну,
поговорим о чем-нибудь другом. Как долго вы знаете Калдрена?
     - Более-менее три недели, хотя кажется, чего прошла уже тысяча лет, -
сказала Кома.
     - Что вы о нем думаете? В посл