м  был  и  тот  древний
монах с тяжелой палкой, и барс с желтыми мудрыми глазами. И лицо женщины
в окне... Ну хорошо. Пусть это наведенные кем-то  галлюцинации.  Но  вот
вопрос: где граница этих галлюцинаций? Где начинаются  они  и  кончается
реальность? И, наконец, это не снимает главной проблемы.
   Кто?
   - В санатории все на месте?
   - Все, - тихо ответил Борис Анчеико. - Сидят, как мышки.
   - Никто не выходил?
   - Только Колесников. Но он ведь, кажется, был вместе с вами.
   "Он меня догнал по дороге, - вспомнил Сергей Павлович.  -  А  где  он
шлялся до этого момента - неясно".
   - Мне надо поговорить с теми ребятами, - сказал Туровский,  кивнув  в
сторону копошившихся с веревками скалолазов.
   В их лагере кипела  организованная  работа.  Кто-то  убирал  на  ночь
снаряжение, кто-то  возился  с  примусом.  Три  девушки  готовили  ужин.
Туровский потянул  носом:  каша  с  тушенкой.  Жизнь  продолжается.  Его
заметили, пригласили "на огонек". Одна из них, красивая  и  разбитная  с
виду, стрельнула глазищами из-под челки:
   - А я вас видела, вы утром вместе с нами приплыли на "ракете".
   - Я помню, вы пели под гитару. У вас замечательный голос.
   - Ой, ладно вам.
   Он видел: девушка была крайне польщена.
   - Вы всех тут знаете?
   - Конечно.
   - Двое: мужчина, около тридцати, худощавый, нос с горбинкой. Девушка:
лет восемнадцати, длинные каштановые волосы, бело-оранжевая ветровка.
   Она подумала и медленно покачала головой.
   - Нет, это не наши. Валентина!
   - Ау?
   - У тебя есть бело-оранжевая ветровка?
   - Смеешься? Откуда?
   - Я серьезно. Тут спрашивают...
   - А вы кто, собственно? - строго спросил какой-то парень,  подойдя  к
Туровскому. Тот пожал плечами и вынул удостоверение. Смысла прятаться он
не видел.
   - Вон оно что. А какие к нам претензии?
   - Никаких. Я ищу двух человек - мужчину и девушку.
   - А в чем их обвиняют?
   - Господи, - вздохнул Туровский. - Да ни в чем. Просто нужно  с  ними
поговорить.
   У парня наверняка были проблемы с органами, мелькнуло в голове. Иначе
откуда беспричинная агрессия?
   - Гена, не ерепенься, - проворковала Валентина и обратилась к  Сергею
Павловичу:
   - Где они стояли, ваши знакомые?
   - Вон там, - показал он. - Кажется, у них  была  круглая  палатка  из
синего капрона.
   - Точно не наши. Mы люди скромные, куда нам капроновые палатки.
   Ляхов в нетерпении переминался с ноги на ногу.  Туровский  подошел  к
нему и хмуро произнес:
   - Странно. Именно те, кто был нужен, - и как в воду канули.
   - Нет уж, - суеверно отозвался Ляхов. - В воду - хватит. Едем обратно
в санаторий? Или будем ждать "ракету"?
   - В санаторий, - выдохнул Туровский.
   "Я оттягиваю страшный момент... Я знаю, он должен  наступить  -  рано
или поздно. И я все сделаю сам, перепоручить не хватит совести..."
   Он вдруг почувствовал, как в каждую клеточку  тела  вливается  холод,
будто входишь в ледяную  воду,  медленно,  без  всплеска,  замирая  всем
существом... "Советская, 10, квартира 5. Маму зовут Надежда  Васильевна,
папу - Альфред Карлович. Я позвоню в дверь, представлюсь и скажу...  Как
скажу? Повернется ли язык?"
   (Он помнил, как приехал в город Нововятск и прямо с  вокзала  (особой
поклажи не было, налегке) взял такси и отправился домой к Биму. Он очень
боялся, что ему выпадет судьба первым принести в дом страшную весть.  Но
мать,  сухонькая,   маленькая,   совершенно   седая,   лишь   посмотрела
воспаленными глазами и прошептала:
   - Живой. Что же ты живой, а сына моего нет?
   И ударила его в грудь крошечным  кулачком,  со  всей  своей  немощной
яростью...)
   - Подождите!
   Он вздрогнул и обернулся. Ага, та, глазастенькая, что готовила ужин у
примуса.
   - Постойте, я вспомнила!
   - Что?
   - Да тех, о которых вы спрашивали. Я не сразу сообразила, потому  что
вы говорили о двоих, а их было трое.
   - Трое?
   - Мужчина, молодая женщина (я подумала, жена) и девочка.
   "Так", - спокойно, приказал он себе и спросил:
   - Как вас зовут?
   - Варвара. Можно на "ты".
   - Варвара, опиши мне девочку. Медленно, подробно.
   Она наморщила лоб, вспоминая.
   - Симпатичная. Но не яркая, понимаете, о  чем  я...  Лет  тринадцати,
рост обычный, коса темная, а  может,  темно-русая.  Кофточка,  юбочка...
Вообще-то я видела их мельком, издалека.
   - У нее было что-нибудь в руках?
   - Да. Мешочек из серой ткани. Узкий, продолговатый.
   Туровский вынул из кармана выловленную в воде флейту.
   - Похоже?
   Она взяла ее в руки, поднесла к губам (он отнесся к  этому  спокойно:
какие там отпечатки пальцев, все давно смыла вода).
   - Похоже. Но не звучит почему-то.
   - Может быть, ты не  так  держишь?  Нужно  параллельно  губам,  а  ты
торцом...
   - Нет, это же  блок-флейта.  Видите,  продольный  сквозной  канал.  А
отверстия наверху прикрываются пальцами. Я когда-то  в  детстве  играла.
Потом бросила, дура.
   - Ты долго училась?
   - Три класса окончила. Потом уперлась, и ни в какую.
   Света играла не так. Он постарался сосредоточиться. Вот она  подносит
к губам  инструмент...  Вот  он  следит,  как  флейта  мягко,  неуловимо
скользит в пальцах... Потом перестает следить -  сознание  проваливается
куда-то, будто в черную дыру.  Душа  наполняется  мелодией  -  грустной,
протяжной, словно плач...
   У большеглазой скалолазочки Варвары так не получалось. Собственно,  у
нее не получалось совсем. Флейта издавала лишь жалобное шипение.
   - Отверстия наверху чем-то залеплены, - сердито сказала она:
   - Илом, что ли?
   - Почему ты так решила?
   - Не знаю. Но мне кажется, ее испортил кто-то...
   - Нарочно испортил!
   - Нина Васильевна, мне нужно поговорить с Дашей.
   Кларова поморщилась.
   - Опять вы. Я думала, все уже закончилось.
   - Я недолго.
   На диване, открыв широкий беззубый рот,  лежал  чемодан.  Юная  Дарья
деловито складывала туда свои  наряды.  Вещи  Кларовой-старшей  огромным
тюком покоились рядом, накрытые яркой шалью.
   - Съезжаете? - светски поинтересовался Сергей Павлович.
   - Хорошего помаленьку. Прав был муж,  в  следующий  отпуск  поедем  в
Ялту, к морю. Надеюсь, хоть там не впутаюсь в уголовщину.
   - Насчет уголовщины - это вы зря. Дело гораздо серьёзнее... Даша!
   - Ну, - буркнула та, не прерывая своего занятия.
   - Скажи мне еще раз, в котором часу вы со Светой пришли с прогулки.
   - Я говорила, пятнадцать минут десятого.
   - Дядя Слава пришел до вас?
   - Они с мамой сидели на диване...
   - Прекратите! - взорвалась Нина Васильевна. - Как вам не стыдно!  Она
еще ребенок.
   - Когда ушла Света?
   Даша задумалась,
   - Сразу. Почти сразу...
   - Через пять минут? Через десять?
   - Может, и меньше. Я не засекала.
   - Что было потом?
   - Я пошла вниз, к дяде Андрею.
   - К вахтеру Андрею Яковлевичу?  -  уточнил  Туровский.  -  Тебя  мама
отослала?
   - Нет, я сама.
   Кларова-старшая вцепилась ему в рукав, словно разъяренная кошка.
   - Не смейте! - Лицо ее  стало  красным.  Волосы  растрепались,  глаза
метали молнии. - Не смейте! Ваши действия насквозь противозаконны!
   - А как насчет ваших действий? -  хищно  улыбнулся  Туровский.  -  Вы
отправили девочку к незнакомому человеку...
   - Не лезьте в мою жизнь.
   - Я не лезу. Меня интересует совсем  другое.  Света,  выйдя  от  вас,
прошла мимо пустого холла... Наш оперативник в этот момент был в  номере
у убитых, относил им завтрак. Это было ровно в 9.30.  Получается,  Света
находилась у вас целых пятнадцать минут. А Даша утверждает, что она ушла
сразу... Так кто из вас врет? Вы или Козаков?
   Запал ее кончился. Она безвольно опустила руки и отвернулась к стене.
   - Вы пугаете меня.
   - А вы заставляете меня предположить, что вы действовали в сговоре  с
Козаковым. Хотя я и уверен, что это не так. Он  просто  использовал  вас
для создания себе алиби.
   Она вдруг заплакала - по-детски беспомощно, не вытирай слез.
   - Это сон... Стасик - убийца... Не верю. Поймите, это так нереально!
   - Смерть Светланы - это очень реально. Она  слышала  скрип  двери  за
спиной... Когда Козаков ушел от вас?
   - Быстро. Он  как-то  сразу  смутился...  Раньше  за  ним  такого  не
водилось, он легко относится к разным условностям.  Это  и  понятно,  он
одинок...
   - От кого он узнал, где поселили женщин?
   - От Даши.
 
Глава 14 
ХРАМ 
 
   - Вот она.
   - Где?
   - Да вон, в бело-синей  олимпийке.  Спортсменка-комсомолка,  бля.  По
лестнице спускается.
   Тщедушный мальчик-портье опасливо взглянул на приятеля, бритоголового
качка в фирменной кожаной куртке.
   - Мишка...
   - Ну?
   - Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут
"гулял", он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.
   - Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.
   Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.
   - Мы ее культурно хотели покатать  на  машине,  так  она,  в  натуре,
начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я
тебе рассказывал.
   - Это тот дядя, который тебе пластырь  на  лоб  приклеил?  -  хмыкнул
портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля.  -
Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.
   Не, мы уж так, по-рабоче-крестьянски.
   Алёнка  Колесникова  тем  временем,  помахивая  сумочкой,  подошла  к
большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо.
   Не красавица. Симпатичненькая - это да.  Глаза  папины.  Нос  и  губы
мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы - потолще... И  лицо  чтоб
не  такое  круглое.  Лицо-тарелка  с  глазами-сливами.  Меньше   жареной
картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку  на  стул,  прижала
ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо  лучше.  И  с  прической
надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением
подумала: а Валерка на такую каракатицу смотрит с  немым  обожанием...).
"Как-нибудь покрашусь в блондинку, как мама".
   - Слушай, - зашептал портье на ухо Мишке. - А вдруг она опять  с  тем
типом? Еще как выскочит!
   - Не, я проверил. В баре наверху сидит ее пацан. Не тот. Короче.  Как
мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа там ремонт. Понял?
   - Ох, Мишка, доиграешься...
   - Да не ссы, я сказал. Она еще и довольна останется.
   Алёнка подняла глаза и увидела  качка  в  зеркале  позади  себя.  Тот
возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.
   - Ну, привет.
   - Привет, - отозвалась она.
   - Признала?
   - А как же. Ты тот дебил из "Мерседеса".
   - Поговори еще. Должок отдавать собираешься?
   - Разве я должна?
   Он улыбнулся еше шире.
   - Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?
   Она вздохнула.
   - Куда идти-то?
   Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то  виду  не
подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях  ("Боров
драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно,  не  отмажешься  ни  за
какие бабки...").
   Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись,  толкнули  дверь  с
буквой "М" (ниже от руки: "МММ. Нас знают все!") и скрылись за ней.
   - Прямо тут? - спросила Алёнка, брезгливо дотрагиваясь до стены.
   - Прямо тут, - радостно подтвердил Мишка. - Вообще-то нам  предлагали
отдельный нумер, но, знаешь ли...
   - Знаю, знаю, ты извращенец.
   - Поговори мне.
   Его уже охватило возбуждение. Он припер ее к стене огромной  ладонью,
другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел  прямо  в
лицо:
   - Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что...
   "Это он о Валерке, что ли? - подумала она. -  Защитничек...  Сидит  в
баре, дует пиво и воображает себя ковбоем... Артур, - произнесла она про
себя, и на душе стало светло и спокойно. Ее Артур.  "Ты  в  порядке?"  -
"Коленка...". - "Ну, это пройдет. Ты ведь гимнастка".
   - Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.
   - Это чегой-то? - удивился качок.
   - Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и
отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.
   Портье с истовым облегчением перекрестился, когда  девочка,  смущенно
улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи  обошлось,  слава  тебе,
Господи.
   Она мельком взглянула в  зеркало,  поправила  прическу  и,  покачивая
бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась,  таща  за  руку
недоумевающего  спутника,  и  они  скрылись  за  входной  дверью.  Мишка
появляться  и  не  думал.  Из  туалета  доносился  невнятный  шум   воды
{"подмывается, гад чистоплотный").
   Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.
   Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и  на  них
сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым  задом
в унитаз, так что голова торчала на уровне  мясистых  коленок.  Руки  за
спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.
   - Мишка, - в ужасе прошептал  портье.  -  Бля  буду,  сюда  никто  не
входил. Только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот... дядя -  он
что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?
   - Козел, - прохрипел Мишка. - Что стоишь, руки  развяжи!  Ну,  поймаю
суку...
   - Да как он сюда вошел?
   - Кто? - заорал он. - Кто вошел?  Не  было  никого!  Это  она,  девка
эта... Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю...
   - Нет. - Портье чувствовал, что его тело сотрясала крупная  дрожь.  -
Нет, ты уж лучше ее не лови.
 
*** 
 
   Валерка покорно добежал с Алёнкой до остановки, прыгнул в  подошедший
автобус и только тогда возмутился:
   - Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.
   Автобус наконец тронулся. Алёнка вдруг погрустнела и съежилась, будто
ей  стало  холодно.  Остро  захотелось  спрятаться  куда-нибудь,   стать
маленькой, словно Дюймовочка из сказки.
   Народу в салоне почти не было. Она  забилась  на  заднее  сиденье,  к
окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас  не  час  пик.  Она
чувствовала бы себя защишеннее...  Так,  наверно,  наши  далекие  предки
ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней  древней  степи:
возникни опасность - и не скроешься, не  заберешься  на  дерево,  и  нет
рядом товарища, способного прикрыть спину...
   - Так объяснишь дураку или нет?
   - Напоролась на одних знакомых, - нехотя ответила она, глядя в  окно.
- Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в "Мерседес".
   - Эх, - огорчился Валерка. - Жаль,  меня  рядом  не  было.  Я  бы  им
показал!
   Она постаралась не фыркнуть.
   "Я в тебе не ошибся".
   Алёнка вздрогнула к посмотрела на спутника.
   - Что ты сказал?
   - Я? Я молчу.
   "Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле".
   - Какой вкус?
   Валерки рядом не было.  Салон  был  абсолютно  пуст  и  ярко  освещен
неоновыми лампами, будто операционная.  За  окнами  чернела  ночь  -  ни
огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.
   "Вкус смерти".
   - Я не понимаю!
   Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь  тьму  без  остановок  и  без
поворотов, по одной бесконечной прямой.
   Неведомый голос был настойчив.
   "Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко  не  каждому,  Шар
разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить
контакт... И пытаются до сих пор. Их манит могущество,  они  верят,  что
могут приобщиться к Учению, стать Избранными... Глупцы! Ты боишься?"
   - Боюсь. Зачем ты меня пугаешь?
   "Это цена, которую ты  платишь.  Человек,  тонко  чувствующий  страх,
ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая  питает  Шар  -
как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество  и  силу.
Ты помнишь, что произошло в кафе?"
   Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что  ничего  не
помнит. В памяти образовался провал, черное пятно.
   "Ты едешь с отцом в санаторий?" -  "Нет,  в  спортивный  лагерь.  Мне
недавно предложили, я согласилась". - "И не посоветовалась со  мной!"  -
"А ты мог бы мне запретить?"
   Это было последнее. Наверняка произошло что-то еще, в тот  промежуток
между этим диалогом с Валеркой и голосом в автобусе... Страх... Страх  -
перед чем?
   "Ты не помнишь, - констатировал голос. - Ты забыла все, как  человек,
попавший в экстремальную ситуацию.  Одних  опутывает  ужас,  они  теряют
способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для
них останавливается..."
   Вот он - страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру
и вычеркнуло из памяти целый кусок... "А вдруг я  кого-то  убила?!  Или,
наоборот, убили меня, и это все  иллюзия,  бред,  пограничное  состояние
перед уходом..."
   - Остановите! - завизжала Алёнка. - Я хочу выйти!
   Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.
   "Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома...  И  забудешь  все,
как страшный сон. Ну?"
   И ей послышался смех.
   "Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в  тебе  он  не
ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты  Избранная.  Ты  должна
пройти этот путь. Ну так что, идем?".
   ИДЕМ?
   - Не-е-ет! - закричала Алёнка изо всех сил.
   Валерка испуганно отшатнулся.
   - Ты что?
   - Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.
   Она и правда вся дрожала. Он вздохнул  и  решительно  притянул  ее  к
себе.
   - Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют...
   - Правда? - доверчиво прошептала она, прижимаясь к  нему,  и  Валерка
почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.
   - Правда.
 
*** 
 
   Приближался  Ченгкор-Дуйчин,  праздник  Нового  года.  Пушистый  снег
спешил укрыть перевалы, спрятать под собой  караванные  тропы,  надеясь,
что это остановит людей в  их  стремлении  к  путешествиям.  Но  -  люди
упрямые существа. В такие дни  количество  торговых  и  иных  караванов,
шедших в столицу, увеличивалось многократно: не успевал снегопад занести
следы от копыт и колеи от огромных деревянных колес,  как  другой  купец
уже гнал лошадей и горных яков по проторенной предшественником дороге.
   Святые, чьи изваяния хранились в молельнях у  торговых  путей,  могли
быть довольны обильными подношениями: никакой путник, даже самый бедный,
не пройдет в эти  дни  мимо.  Каждый  оставит  у  подножия  статуи  хоть
лепешку, хоть кувшинчик с маслом или белую гирлянду  из  тонкой  рисовой
бумаги.
   Когда-то, в незапамятные времена, недалеко от Ньянама, расположенного
на границе Непала и Тибета, жил в горной пещере отшельник. Пещера носила
название Кьянна-Гья-Пхуппа, то есть "Жилище в форме желудка".  Отшельник
медитировал,  сидя  на  плоском  камне,  одетый,   несмотря   на   мороз
гималайского высокогорья, лишь в накидку из хлопковой  ткани.  Он  давно
уже  не  страдал  от  холода   благодаря   жизненному   теплу,   которое
вырабатывается с помощью  правильного  дыхания  и  произнесения  сложных
мантр, и не нуждался в теплой одежде.  И  имя  ему  было  Миларепа,  что
означало "Человек, носящий накидку из хлопка".
   И вот, во второй зимний  месяц  года  Мыши  медитация  Миларепы  была
прервана ужасным грохотом и завыванием. Он вышел из пещеры и  увидел  на
гребне скалы великого мага Наро-Бончуна, проповедника Черной  веры.  Тот
изрыгал проклятия в адрес Учения Будды, а потом,  когда  слова  иссякли,
вызвал Миларепу на поединок в горы. Тот согласился, хотя и  без  большой
охоты. Ему не было нужды демонстрировать свое превосходство. У  подножия
Джомолунгмы Миларепа погрузился в  медитацию.  Увидев  это,  Наро-Бончун
расхохотался и воспарил к вершине. Но разве могла победить Черная  вера?
Внезапно над вершиной пика появился сияющий трон, на котором потрясенный
колдун увидел  Миларепу  в  длинном  белом  одеянии.  Трон  был  украшен
гирляндами  из  неизвестного  материала  чистейшего  белого  цвета,  что
означало чистоту помыслов Великого Святого.
   В ярости Наро-Бончун закричал и ударил себя по лицу, осозна