ДЖОАН ВИНДЖ
   СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА


===============================
Отсканирвал Bed (Bed@inbox.ru)  Scaned by Bed, 2000
Файл взят с http://members.xoom.com/MACROSCOPE/lib.htm
Окончательная правка и конвертация Alef http://elib.narod.ru
Joan D. Vinge "THE SNOW QUEEN", 1980
Переводчик: Ирина Тогоева
===============================

[ и ] - означают авторский курсив или примечание переводчика.


				Пролог


     Дверь,  тихонько захлопнувшись, сразу как бы отрезала их от громкой
музыки,  веселого шума и  яркого света,  царивших в  зале.  На  какое-то
мгновение он будто оглох и ослеп; и, пожалуй, даже ощутил легкий приступ
клаустрофобии.  А  потому,  словно  за  последнюю соломинку,  вцепился в
медицинский саквояж с инструментами, который нес под плащом.
     Потом рядом в темноте раздался ее веселый смех, и сразу же вспыхнул
свет;  и он увидел,  что находятся они в небольшой гостиной,  но явно не
одни.  Напряжение его было столь велико, что он невольно вздрогнул, хотя
и  ожидал увидеть то,  что  уже  в  шестой раз  за  эту бесконечную ночь
предстало его взору, и этот раз тоже был не последним. Среди целого леса
темной мебели на позолоченных ножках белела широкая,  мягкая и  довольно
бесформенная тахта.  Ему вдруг пришло в голову, что за одну-единственную
ночь  он  перевидал  столько  самых  различных  интерьеров,  сколько  не
встречал и за все свои сорок лет у себя на Харему.
     Однако  сейчас  он  находился на  совсем другой планете,  в  городе
Карбункуле,  и  понимал,  что  эта  праздничная ночь -  вероятно,  самая
странная ночь в его жизни, проживи он еще хоть сто лет.
     На тахте перед ним лежали двое - мужчина и женщина, - погруженные в
глубокий,  вызванный  добавленным  в  вино  наркотиком  сон;  полупустая
бутылка валялась тут же на ковре.  Он уставился на темно-красную дорожку
винных  пятен,  тянувшуюся  по  дорогому  толстому  ковру,  стараясь  по
возможности не тревожить этих двоих.
     - Вы уверены, доктор, что... половой акт уже имел место?
     - Совершенно уверен. В этом нет ни малейших сомнений.
     Его спутница сняла свою украшенную белыми перьями маску, доходившую
ей  почти до плеч,  и  из-под нее хлынула масса вьющихся светлых,  почти
белых волос,  пышным облаком окутавших ее страстное и  нетерпеливое юное
лицо,  рядом с  которым снятая маска казалась мрачным гротеском:  острый
огромный клюв хищной ночной птицы и  огромные,  с  нарочито расширенными
зрачками глаза,  которые обещали то ли жизнь,  то ли смерть...  Впрочем,
когда он заглянул в глаза своей прелестной спутницы,  ощущение контраста
пропало: глаза страшной маски и живой женщины были удивительно похожи.
     - Все вы, жители Харему, слишком самоуверенны. И слишком лицемерны.
- Она отбросила маску в  сторону и  снова засмеялась:  в  ее  смехе тоже
слышались одновременно жизнь и смерть, свет и тьма.
     Он неохотно снял и свою, куда менее затейливую маску: то была морда
совершенно фантастической,  какой-то, пожалуй, даже абсурдной твари - не
то  рыбы,  не то черт знает кого.  Ему неприятно было обнажать перед нею
свое лицо, не хотелось, чтобы она могла что-то прочитать по нему.
     А   она   действительно  с   самым   безмятежным  видом  пристально
рассматривала, его в ярком свете лампы.
     - Только не говорите мне, доктор, что вам противно на это смотреть!
     Он с трудом проглотил гневные слова.
     - Я  биохимик,  ваше величество,  а не шпион.  К тому же я не люблю
заниматься любовью вприглядку.
     - Чепуха.  -  Теперь улыбка была слишком старой для ее лица.  - Все
медики так  или  иначе занимаются любовью вприглядку.  А  иначе зачем им
такая специальность? Зачем им возиться с людскими болячками? Ведь только
садистам доставляет удовольствие вид крови и страданий.
     Он не рискнул ответить,  боясь выдать свое отвращение; молча прошел
мимо нее по  ковру к  тахте и  поставил на пол свой саквояж.  За стенами
дома  город  Карбункул исходил  в  истоме  веселья,  празднуя  очередной
протокольный визит премьер-министра на эту планету,  где наступала Смена
Времен Года,  а потому день был перепутан с ночью. Доктор подумал о том,
что  ему и  в  голову не  могло прийти,  что последнюю ночь Фестиваля он
проведет в  обществе здешней королевы,  да  еще и  творя по  ее  приказу
беззаконие.
     Женщина на  тахте  лежала  к  нему  лицом.  Она  была  совсем юной;
среднего роста,  крепкая и здоровая. На устах ее блуждала нежная улыбка.
Лицо,  покрытое темным  загаром,  какой  дают  только  солнце и  вольный
морской  ветер,  ярко  контрастировало со  спутанными светлыми  волосами
цвета  сухого  песка.  Зато  тело  ее  казалось чересчур белым;  видимо,
женщине  приходилось хорошенько кутаться,  спасаясь от  жгучего  холода,
царящего за стенами Карбункула на всей остальной планете.  Мужчина с нею
рядом тоже был молод,  лет тридцати.  Темные волосы,  но  кожа светлая -
судя  по   внешности,   он   мог   быть  как  местным  жителем,   так  и
инопланетянином.  Впрочем,  сейчас это было неважно.  Праздничные маски,
брошенные у  изножия их  ложа,  осуждающе смотрели на влюбленных пустыми
глазницами -  словно бессильные боги-евнухи, которых заставили стоять на
страже.  Доктор  протер  плечо  женщины антисептиком и  сделал маленький
надрез, чтобы ввести зонд; он не спешил - эти несложные процедуры прежде
всего помогали взять себя в  руки.  Тем более что королева не  сводила с
него глаз. Правда, теперь она молчала, понимая важность момента.
     Сейчас ему  казалось,  что  весь шум Фестиваля сконцентрировался за
запертыми дверями этой комнаты:  он явственно слышал чьи-то приглушенные
негодующие возгласы и  внутренне сжался,  точно зверь,  заслышавший шаги
охотника.
     - Не беспокойтесь, доктор. - Королева ободряюще коснулась его плеча
своей легкой рукой. - Мои люди позаботятся о том, чтобы нам не мешали.
     - Боги, как я мог позволить уговорить себя на такое! - Он обращался
как бы к себе самому, ни на секунду, впрочем, не отрываясь от дела. Руки
у него дрожали.
     - Разве двадцать пять лет жизни и молодости -  недостаточная плата,
доктор?
     - Какой  в  них  прок,  если  я  на  всю  оставшуюся жизнь  угожу в
исправительную колонию!
     - Ну-ну,  возьмите себя  в  руки.  Вам  нужно непременно успеть все
сделать за  сегодняшнюю ночь,  иначе  никаких двадцати пяти  лет  вы  не
получите.  Наш договор останется в силе только в том случае, если где-то
на  Летних  островах у  меня  вырастет по  крайней мере  один  абсолютно
нормальный ребенок-клон.
     - Я хорошо помню ваши условия.  -  Закончив маленькую операцию,  он
аккуратно  зашил  надрез.   -  Однако  вы,  я  надеюсь,  понимаете,  что
имплантация клона при подобных обстоятельствах не только незаконна, но и
весьма непредсказуема.  Клонирование -  процедура вообще очень  сложная.
Шансы  на  создание  клона,   в   достаточной  степени  соответствующего
оригиналу,  не столь уж высоки я  при соблюдении строжайших условий,  не
говоря уж...
     - А раз так,  то,  чем больше клонов вы имплантируете сегодня,  тем
лучше для нас обоих. Разве я не права?
     - Да,  ваше величество,  -  его тошнило от  собственных слов,  -  я
полагаю,  что правы. - Он осторожно перевернул спящую женщину на спину и
продолжил работу.

				   1

     На планете Тиамат, [где] воды больше, чем суши, небо и океан как бы
плавно перетекают друг в друга, и граница между ними едва заметна. Вода,
испарившаяся из  сияющей чаши океана,  вновь изливается туда короткими и
обильными  ливнями.  Тучи  пробегают порой,  как  тени  негодования,  по
красным от гнева лицам солнц-Близнецов и тут же исчезают,  превращаясь в
радуги:  каждый день  в  здешних небесах вспыхивают десятки радуг,  и  в
конце концов люди  перестают ими  восхищаться,  часто никто и  головы не
поднимет, не говоря уж о том, чтобы подивиться вслух...
     - Стыдно!  -  громко сказала вдруг Мун,  с силой налегая на рулевое
весло.
     - Что стыдно?  - Спаркс пригнулся: наполненный ветром парус чуть не
хлестнул его  по  лицу  своим концом.  Легкая шлюпка взлетела на  волну,
словно летучая рыба.  - Это тебе должно быть стыдно - совсем за рулем не
следишь! Ты что, утопить нас хочешь?
     Мун нахмурилась, настроение у нее моментально переменилось.
     - Можешь сам утопиться, если угодно!
     - Да  я  и  так  уже  наполовину утоп!  -  Он  показал язык  волне,
плеснувшей через борт, и взялся за черпак.
     Видно,  последний ливень унес все его добродушие и  утопил вместе с
нашими последними жалкими припасами,  подумала Мун.  А может,  он просто
устал?  На  этот  раз  они  странствовали  по  морю  уже  около  месяца,
перебираясь от острова к  острову под защитой Наветренной гряды.  А весь
последний день  пришлось  плыть  в  открытом море,  ибо  утесы  остались
позади.  Направлялись они, не очень хорошо представляя себе свой путь, к
трем заповедным островам - убежищу Матери Моря. Лодчонка у них была явно
мала для  такого путешествия,  а  ориентирами им  служили лишь звезды да
весьма ненадежная карта морских течений, где невозможно было разобраться
в переплетении разноцветных стрелок.  Но они были настоящими Детьми Моря
- не меньше, чем детьми собственных матерей, - так что Мун была уверена,
что  раз  путь  их  лежит в  священные места,  то  Мать Моря не  даст им
пропасть.
     Всклокоченная голова  Спаркса каждый  раз  вспыхивала огнем,  когда
небесная  мельничка солнц-Близнецов брызгала из-за  туч  своими  лучами;
золотилась и  его  редкая,  едва  начавшая  расти  бородка,  а  стройное
мускулистое тело отбрасывало на  дно  лодки четкую тень.  Мун вздохнула,
как  всегда не  в  силах долго сердиться,  когда он  с  ней  рядом.  Она
протянула руку  и  нежно  потрогала пальцем сверкающую на  солнце  рыжую
прядь.
     - Радуги...  Я  говорила о  радугах.  Никто уже не  обращает на них
внимания.  Не  радуется им.  А  что,  если  радуги  возьмут  и  исчезнут
навсегда?  -  Она  откинула капюшон плаща,  сделанного из  пестрой шкуры
морского зверя,  и развязала тесемки, стягивающие его у горла. Волнистые
пряди светлых,  цвета густых сливок волос заструились по ее плечам и  по
спине. Глаза Мун напоминали одновременно туман над морем и моховой агат.
Она выглянула из-под треугольного,  похожего на крабью клешню паруса,  и
зажмурилась,  когда  из-за  тучи  вдруг  брызнуло солнце,  превратив все
вокруг в  сплошное сияние,  в котором даже серые полосы облаков казались
разноцветными флагами.
     Спаркс снова выплеснул за борт полный черпак воды, как бы возвращая
ее домой,  в морскую пучину; потом поднял голову и внимательно посмотрел
на  Мун.  Даже если не  принимать во внимание густой загар,  обычный для
жителей островов,  юноша явно был слишком темнокожим для аборигена, хотя
ресницы и  брови у него выгорели совершенно,  почти до белизны,  как и у
Мун, которая все еще продолжала щуриться из-за нестерпимого сияния моря,
и на ярком свету глаза ее меняли цвет, в точности как волны морские.
     - Да ладно тебе,  Мун,  радуги у нас были и будут всегда! Во всяком
случае,  до  тех  пор пока существуют Близнецы и  выпадают дожди.  Самый
обычный пример дифракции; я же показывал тебе...
     Она  терпеть  не  могла,   когда  он  говорил  так  -  с  невольным
пренебрежением, как все эти чересчур образованные технократы.
     - Знаю.  Не такая уж я дура.  -  Она резко и сердито дернула его за
медный вихор.
     - Уй, больно!
     - Но мне все-таки больше нравятся сказки нашей бабушки о  том,  как
Хозяйка обещала,  что радуги всегда будут родиться во  множестве,  а  не
рассуждения всяких там торговцев,  которые даже такую красоту превращают
неизвестно во что. И тебе ее сказки тоже нравятся больше. Ну, согласись,
что это так, мой Звездный Мальчик, а?
     - Нет,  не так! - Он оттолкнул ее руку, глаза его гневно сверкнули.
- И нечего смеяться, черт бы тебя побрал! - Он повернулся к ней спиной и
снова принялся сердито вычерпывать воду.  Она  видела,  как  побелели от
напряжения  костяшки  его  пальцев,  сжимавших  раковину-черпак,  и  как
отчетливо проступили светлые лунки ногтей -  примета,  оставленная ему в
наследство отцом-инопланетянином.
     Происхождение Спаркса и было тем единственным,  что вечно разделяло
их,  подобно обоюдоострому мечу. Спаркс отличался не только от Мун, но и
ото всех окружающих как цветом кожи,  так и  любовью к  технике.  Жители
Летних  островов редко  общались с  обожающими всякую  технику  жителями
Зимы,   которые  находились  в  постоянном  контакте  с  инопланетянами.
Впрочем,  во время праздников,  посвященных Смене Времен Года,  искатели
веселых приключений съезжались в  Карбункул со  всех островов планеты на
грандиозные Фестивали,  когда  все  надевали маски и  напрочь забывали о
существующих между жителями Зимы  и  Лета различиях,  чтобы,  во-первых,
отметить  очередной  визит  премьер-министра,  а  во-вторых,  непременно
принять участие в традиционном чрезвычайно древнем действе.
     Матери Мун и Спаркса, родные сестры, побывав на последнем фестивале
в  Карбункуле,  вернулись в  Нейт с  "живой памятью о той волшебной Ночи
Масок",  как рассказывала Мун позже ее мать.  Они со Спарксом родились в
один день, но во время родов мать его умерла, и они росли, как близнецы,
под  присмотром бабушки,  пока  мать  Мун  рыбачила вместе с  остальными
жителями деревни.  Да,  мы действительно как близнецы, часто думала Мун;
странные,   постоянно  соперничающие  друг  с  другом  близнецы,   давно
привыкшие к  косым взглядам туповатых и флегматичных соседей-островитян.
Вот только в душе Спаркса всегда существовал потайной уголок, куда он не
допускал никого; заветная частица его души, умевшая слышать тихие голоса
звезд.  Он  потихоньку выменивал у  заезжих  торговцев всякие  иноземные
механические штучки,  целыми днями разбирал их,  снова собирал и в конце
концов швырял в  море,  злясь на  себя самого и  как  бы  принося жертву
Хозяйке, чтобы умилостивить ее.
     Мун  хранила его  занятия техникой в  тайне от  бабушки и  соседей,
благодарная ему хотя бы  за то,  что он поделился своей великой тайной с
нею,  однако в душе ее росло возмущение.  Она знала о том, что отец ее -
не житель островов,  а гражданин Зимы или, возможно, тоже инопланетянин,
но  вполне довольствовалась тем будущим,  которое было уготовано ей  под
родными небесами.  Потому-то у  нее порой и  не хватало терпения,  когда
Спаркс начинал ворчать по поводу примитивности жизни на островах, словно
никак не  мог  обрести устойчивости и  как  бы  висел между ставшими ему
колыбелью Летними островами и далекими, манящими звездами, которые звали
его к иной, неведомой жизни.
     - Ах, Спаркс, - наклонившись вперед, она ледяной ладошкой погладила
тугие узлы мускулов у него на плече, ощутимые даже под неуклюжей толстой
одеждой из шкур.  -  Я ведь и не думала тебя дразнить. Не сердись. - [По
мне так вообще лучше не иметь отца,  чем всю жизнь прожить в его мрачной
тени,]  подумала  она.   -  Посмотри-ка!  -  Голубые  искры  плясали  на
поверхности волн,  почти на уровне сиявшей золотом рыжей головы Спаркса.
То  были летучие рыбки,  которые,  пронесясь над  водой,  снова ныряли в
море, навстречу своей Матери. Вдруг с подветренной стороны Мун отчетливо
разглядела очертания острова -  наверное,  это был самый высокий из  тех
трех,  заповедных, к которым они плыли. Пенная линия прибоя обрисовывала
прибрежные скалы,  вздымаясь, как пышное кружево. - Острова Избранных! И
- смотри, Спаркс! - меры... - От избытка восторга Мун даже послала мерам
воздушный поцелуй.
     Повсюду вокруг них из воды поднимались пестрые гибкие шеи;  черные,
матовые,  точно  эбеновое дерево,  глаза  смотрели мудро,  будто хранили
неведомую тайну.  Считалось,  что меры -  истинные Дети Моря и  приносят
мореплавателям  счастье.  Их  появление  рядом  с  любым  судном  всегда
воспринималось как "улыбка Хозяйки".
     Спаркс взглянул на Мун и  неожиданно тоже улыбнулся.  Потом взял ее
за руку.
     - Они ведут нас... Она-то знает, зачем мы сюда приплыли. Неужели мы
все-таки доплыли?  Неужели нас изберут?  -  Спаркс достал из висевшего у
него на поясе мягкого футляра флейту,  сделанную из раковины,  и заиграл
что-то  веселое.  Головы меров начали покачиваться в  такт  музыке,  они
издавали жутковатые посвисты и  крики,  звучавшие как некий контрапункт.
Согласно старым легендам,  мерам суждено было вечно оплакивать неведомую
тяжкую   утрату   и    совершенную   по   отношению   к   ним   жестокую
несправедливость,  однако ни в  одной из сказок толком не говорилось,  в
чем именно заключалось их тяжкое горе.
     Мун  слушала,  но  отчего-то  пение  меров  вовсе  не  казалось  ей
печальным.  И все равно волнение вдруг так сдавило ей горло,  что она не
могла  вымолвить ни  слова:  перед  ее  мысленным взором возникал сейчас
совсем иной берег,  где они,  тогда совсем еще дети,  обрели свою вечную
мечту,  подобрали  ее,  точно  раковину,  выброшенную на  песок.  И  эти
воспоминания захватили ее целиком...

     Мун и  Спаркс бежали босиком по  узкой полоске берега между грубыми
изгородями и узкими языками неглубоких заливчиков,  таща на плечах сеть,
свисавшую,  словно  гамак.  Их  крепкие,  с  загрубелыми подошвами  ноги
шлепали прямо по острым камешкам,  по мелкой ледяной воде, по каменистым
тропкам между  домами.  Рыбья  мелочь,  обычно  флегматично-неподвижная,
сливавшаяся с  камнями,  поднималась к  поверхности,  удивленно глядя на
них. Животы у детей бурчали от голода; они уже переделали все свои дела,
так  что  сеть их  была пуста -  морские водоросли разложены в  сарае на
просушку.
     - Скорей,  Спарки!  -  Мун шла,  как всегда,  первой и, точно улов,
тянула за собой своего двоюродного братишку,  отбрасывая с лица светлые,
почти  белые  пряди  волос  и  глядя на  дальний конец глубокого канала,
вдававшегося далеко в  берег  и  начинавшегося сразу за  изгородями,  на
которых  сушились  сети  и  вялилась рыба.  Там,  вдали  уже  показались
верхушки двойных парусов -  то приближались суденышки рыбаков.  - Ой, ну
так мы конечно опоздаем!  - Она еще сильнее потянула за свой конец сети,
начиная сердиться.
     - Я  и  так уже устал,  Мун.  И  что ты все время меня подгоняешь -
моя-то  мама,  небось,  домой  не  вернется!  -  Спаркс все  же,  собрав
оставшиеся силенки,  прибавил ходу и догнал ее; она почувствовала у себя
на шее его горячее дыхание.  -  Как ты думаешь, медовую коврижку бабушка
испечет?
     - Ну конечно!  -  Мун споткнулась и чуть не упала.  - Я видела, как
она квашню доставала.
     И   они,   словно  пританцовывая  на  камнях,   побежали  дальше  к
сверкающему под  полуденным солнцем заливу.  Мун  живо  представила себе
смуглое улыбающееся лицо матери -  такой она видела ее в  последний раз,
три месяца назад:  толстые,  цвета сухого песка косы туго уложены вокруг
головы  и  тщательно прикрыты темной  вязаной шапкой;  толстый свитер  с
высоким воротом, непромокаемые тяжелые сапоги и заправленные в них штаны
- в таком наряде она почти ничем не отличалась от остальных рыбаков. Она
в   последний  раз  обняла  и   поцеловала  детей,   а   лодка-катамаран
покачивалась рядом, носом по ветру, дувшему с востока.
     А сегодня мать возвращалась. Позже в деревенском зале все соберутся
на  праздник,  будут  танцевать и  веселиться,  а  потом,  уже  глубоким
вечером, Мун свернется у матери на коленях (хоть и стала слишком большой
для таких нежностей),  та крепко обнимет ее своими загрубелыми руками, и
Мун сквозь слипающиеся ресницы будет следить за  Спарксом -  не уснет ли
тот  первым на  коленях у  бабушки.  В  очаге  будут  мирно потрескивать
поленья,  будет  что-то  шептать пламя,  а  волосы  матери всегда пахнут
морем...  и  бабушка станет монотонно молиться Хозяйке,  благодаря ее за
то, что дочь благополучно вернулась домой...
     Мун  спрыгнула с  каменной ограды на  мягкий,  золотисто-коричневый
песок пляжа.  Спаркс последовал за  нею,  тени  их  спле