нь,  и  вся  долина открывалась взору.  На  востоке  цепь гор  возвышалась
отвесно  и,  насколько  я  мог  судить,  покрытая  снегом  двойная  вершина,
пронизывающая небо, словно костяшки согнутых пальцев, была неприступной.
     Когда мы начали спуск, я обратился к командиру наших спасателей:
     - Я занимался альпинизмом в молодые годы, но совсем не знаю эту страну.
Сюда приезжают группы для восхождений?
     Он покачал головой: здесь плохие  условия. Его отряд прислали издалека.
А  в  долине,  к  востоку,  люди  отсталые  и  неграмотные,  для  туристов и
путешественников нет никаких удобств. Но если я собираюсь  в  горы, он может
захватить  меня в другое место, где я смогу заняться настоящим спортом. Хотя
для восхождений в это время года уже поздновато.
     Я  продолжал  смотреть  на  восточный  гребень,  далекий и  удивительно
красивый.
     - Как она называется, эта двойная вершина к востоку?
     - Монте Верита, - ответил он.
     Теперь  я  знал,  что  привело  меня  обратно  в  Европу... В  городке,
километрах в тридцати от места крушения, мы расстались - остальные пассажиры
и  я.  Их повезли к ближайшей железнодорожной  линии,  к  цивилизации.  Я же
остался там,  снял комнату в маленькой гостинице и сложил туда свой багаж. Я
купил пару крепких ботинок, бриджи, короткую куртку и пару рубашек. А потом,
повернувшись к городку спиной, начал подниматься в горы.
     Как говорил спасатель,  для восхождений было действительно  поздновато,
но  меня это  не беспокоило. Я был один и снова в  горах. Я уже забыл, каким
исцеляющим может  быть одиночество. Ко мне  вернулась прежняя  сила, окрепли
ноги,  уверенно работали  легкие,  прохладный воздух  бодрил  тело.  В  свои
пятьдесят  пять  я вновь испытал  восторг. Ушла  суета, треволнения, не было
рядом беспокойной  возни  миллионов людей, городских огней, пресных  запахов
города. Каким безумием было выносить все это долгие годы.
     В  приподнятом  настроении я вступил в долину у восточного склона Монте
Вериты. Она была почти такой, какой описывал ее Виктор много лет назад перед
войной. Маленькое  убогое  селение,  скучные безрадостные лица. Я  набрел на
постоялый двор  -  вряд ли это заведение можно было  назвать гостиницей  - и
решил переночевать там.
     Меня приняли равнодушно, хотя и не без почтения. После ужина я спросил,
можно ли еще  подняться на вершину Монте Вериты.  Мужчина за стойкой бара  -
бар и кафе были  в  одном помещении,  где я был единственным  посетителем  -
допивал вино,  которое  я  ему  предложил, посмотрел  на  меня  без  всякого
интереса.
     - До деревни пройти можно, а дальше не знаю, - ответил он.
     - У вас часто бывают люди из деревни? И ваши туда ходят?
     - Иногда. По-разному. Сейчас мало.
     - А туристы к вам наезжают?
     - Туристов почти нет. Они едут на север. Там лучше.
     - А в деревне я смогу переночевать?
     - Не знаю.
     Я помолчал, взглянул в его тяжелое угрюмое лицо, а потом спросил:
     - А \textit{сакердотессе}? Они по-прежнему живут  на  скале на  вершине
Монте Вериты?
     Он уставился на меня вытаращенными глазами, перегнулся через стойку:
     - Кто вы? Что вы о них знаете?
     - Так они все еще живут там? - повторил я вопрос.
     Он подозрительно глядел на  меня. Много событий пронеслось в его стране
в  последние  двадцать  лет: насилие, революция, вражда  поколений.  Все это
докатилось  даже в  этот  удаленный  уголок и,  наверное, было  причиной его
недоверия.
     - Болтают, - процедил он медленно. - Я не вмешиваюсь в такие дела.  Это
опасно. Когда-нибудь они нарвутся на неприятности.
     - Кто нарвется?
     - Те, что  в деревне, те, что на горе - а я о них ничего не знаю - да и
наши в долине тоже. А если я ничего не буду знать, мне никто не навредит.
     Он  допил  вино,  вымыл  бокал  и  протер стойку.  Ему  очень  хотелось
избавиться от меня.
     -  Когда вам подать утром завтрак? - спросил он.  - Я велел в семь, - и
поднялся к себе.
     Я открыл двойную дверь и вышел на узенький балкон. Городок спал, только
несколько огоньков мерцали в  темноте. Ночь была ясная  и холодная. Луна уже
взошла,  и  по  всему  было  видно,  что  завтра  или  послезавтра  наступит
полнолуние.  Луна освещала  глыбу  горы  передо мной,  и я почувствовал себя
растроганным, как будто шагнул в свое прошлое. Много лет назад, в 1913, Анна
и Виктор  могли ночевать в этой комнате,  где сейчас был  я. Анна, возможно,
стояла на этом балконе и  вглядывалась в Монте Вериту, а Виктор, еще не зная
о  близкой  трагедии,  окликал ее из  комнаты. И нынче я иду к  Монте Верите
путем Анны.
     Наутро я позавтракал в баре-кафе. Вчерашнего хозяина не  было,  кофе  и
хлеб мне принесла  девушка, наверное, его  дочь. Она была тихой и вежливой и
пожелала мне приятного дня.
     -  Я собираюсь в  горы, - сказал  я. - Погода, кажется,  будет хорошая.
Скажи, ты когда-нибудь бывала на Монте Верите?
     Она быстро отвела глаза:
     - Нет, - ответила она. - Я никогда не выходила из долины.
     Я  заговорил  обыденно  и  небрежно.  Я рассказывал  что-то  о друзьях,
которые побывали здесь несколько лет  назад - я не  сказал когда - и как они
поднимались на вершину и нашли  там  высеченную скалу между двумя  пиками, и
как заинтересовались сектой, которая обитает за стенами.
     - Они еще там? Ты не знаешь? - спросил я с подчеркнутой ленцой, зажигая
сигарету.
     Она пугливо обернулась на дверь, как будто боялась, что ее услышат.
     - Говорят, - ответила она. - Мой отец не обсуждает это со мной, молодым
рассказывать это запрещено.
     Я затянулся сигаретой.
     - Я жил в Америке, - произнес я, - и  обнаружил,  что там, как и везде,
когда собирается молодежь, больше всего как раз любят обсуждать запретное.
     Она слегка улыбнулась, но ничего не сказала.
     - Готов поспорить, что ты часто  шепчешься со своими подружками  о том,
что  творится  на  Монте  Верите,  -  мне было немножко совестно  от  своего
лицемерия, но я понимал, что  только  так можно  было  рассчитывать получить
хотя бы какую-то информацию.
     - Да, -  сказала она,  -  но мы  никогда не говорим об этом  вслух. Вот
только недавно... - она  снова оглянулась через плечо и  продолжала  гораздо
тише: - Одна моя  подружка собиралась замуж. Но как-то она  ушла и больше не
вернулась. Говорят, ее призвали на Монте Вериту.
     - И никто не видел, как она уходила?
     - Нет, она ушла ночью. Не оставила ни записки, ничего.
     - А не могла она уйти куда-нибудь еще? В большой город, туда, где много
туристов?
     - Думаю, что нет. Да и накануне она вела себя  странно. Слышали, как во
сне она говорила о Монте Верите.
     Я  подождал  минутку  и потом снова  задал вопрос,  так  же  небрежно и
безразлично:
     - А что  привлекает там,  на Монте Верите?  Ведь  жизнь там,  наверное,
трудная, даже ужасная.
     - Но не для тех,  кого призвали,  - ответила  она, покачивая головой. -
Они навсегда остаются молодыми и никогда не старятся.
     - Но если их никогда не видели, как можно об этом знать?
     - Так  было  всегда.  В это надо верить.  Вот почему  здесь в долине их
ненавидят, боятся и, вместе с  тем, завидуют им. На Монте Верите они открыли
секрет жизни.
     Она посмотрела на гору в окно, и ее глаза сделались задумчивыми.
     - А ты? - спросил я. - Ты думаешь, тебя позовут?
     - Я не достойна, - сказала она. - И я боюсь.
     Она убрала чашку и принесла фрукты.
     - А теперь, после этого исчезновения, - она перешла на  шепот, - что-то
должно  случиться. Люди в долине разозлились. Несколько мужчин поднимались в
деревню,  хотели  подбить  побольше  жителей  напасть на  скалу. Все  просто
обезумели. Они попытаются  убить тех,  кто  живет  за стенами. А потом будут
неприятности,  придет армия, начнутся расследования,  кого-то накажут, будет
стрельба. Все это кончится плохо. Все боятся, говорят только шепотом.
     Послышались  шаги,  она быстро  прошла за стойку и занялась там делами.
Вошел  ее отец  и подозрительно посмотрел на нас обоих. Я потушил сигарету и
поднялся.
     - Так вы еще хотите идти в горы? - спросил он меня.
     - Да, - ответил я. - Вернусь через день или два.
     - Дольше было бы неблагоразумно там оставаться.
     - Вы думаете, погода испортится?
     - Погода испортится, и вообще там будет небезопасно.
     - Что вы имеете в виду?
     - Могут быть беспорядки. Все здесь нынче не так. Мужчины вышли из себя.
А  когда  они выходят  из себя, они теряют  голову.  Иностранцы и незнакомцы
могут в такое время попасть  под  горячую руку.  Лучше бросьте свою  затею с
Монте Веритой и поворачивайте-ка на север. Там все в порядке.
     - Спасибо, но я решил идти на Монте Вериту.
     Он пожал плечами и отвернулся.
     - Как хотите, - бросил он. - Это не мое дело.
     Я вышел из гостиницы, прошел по улице,  пересек по мостику горный ручей
и направился по дороге к восточному склону Монте Вериты.
     Поначалу звуки из долины были отчетливы.  Лай  собак, перезвон коровьих
колокольцев, голоса перекликающихся мужчин  доносились до меня в неподвижном
воздухе.  Потом синий дым от домов  начал сливаться и превратился в туманную
мглу, а сами дома стали похожи на игрушечные. Тропинка уводила меня все выше
и  выше в сердце  гор, и  к  полудню долина исчезла  внизу. У меня было одно
желание  -  подниматься  вверх,  одолевать  гребень, оставлять  его  позади,
штурмовать второй,  потом  забывать  о них  и лезть  на третий, затененный и
крутой. Я поднимался медленно - сказывались растренированные мышцы и легкие,
но приподнятое душевное состояние двигало  меня  вперед, и  я  не чувствовал
усталости. Так я мог бы идти бесконечно.
     Деревня появилась  внезапно. Я удивился,  увидев ее, потому что  думал,
что  до нее еще не меньше часа пути. Оказывается, я шел не так уж медленно -
было  только четыре часа. Деревня производила впечатление заброшенной, почти
опустошенной, и я  решил, что в ней осталось  совсем мало жителей. Некоторые
хижины были  заколочены досками, другие завалились и разрушились. Только над
двумя  или  тремя  домами  я увидел дым.  На  полях  никто не  работал. Лишь
несколько тощих неопрятных коров паслись у тропинки, и их колокольчики глухо
звякали в застывшем  воздухе.  Все это  производило  удручающее  впечатление
после радостного  возбуждения подъема, и  мне  не  очень  хотелось  ночевать
здесь.
     Я подошел  к первому дому,  из  трубы которого  вилась струйка дыма,  и
постучал в дверь. Мне открыл парень лет четырнадцати  и, глянув на меня, тут
же позвал кого- то из глубины хижины. Вышел человек примерно моего возраста,
грузный, с тупым  выражением лица. Он что-то сказал на своем наречии, но тут
же поняв ошибку, заговорил на языке той страны, запинаясь еще больше, чем я.
     - Вы доктор из долины? - спросил он.
     -  Нет, - ответил я. - Я иностранец, иду в горы и хотел бы остановиться
у вас на ночлег.
     Его лицо сразу потухло, и он не ответил на мою просьбу.
     - У нас здесь тяжелобольной. Я не знаю, что делать. Мне сказали, что из
долины придет доктор. Вы никого не встречали?
     - Никого. Я поднимался один. У вас заболел ребенок?
     Человек покачал головой:
     - Нет, нет, детей у нас здесь нет.
     Он посмотрел на меня с таким ошеломленным отчаянием, что мне стало  его
жаль. Но что я мог сделать? У меня не было никаких лекарств,  только аптечка
для первой помощи и пачка аспирина,  впрочем, аспирин мог  пригодиться, если
речь шла о лихорадке. Я распечатал пачку и нас ыпал ему пригоршню таблеток.
     - Это может помочь. Попробуйте.
     Он поманил меня в дом.
     - Пожалуйста, дайте их сами.
     Мне  очень  не   хотелось  входить   и   смотреть  на   его  умирающего
родственника, но  чувство сострадания не позволило мне  поступить иначе, и я
последовал за ним  в  комнату. У стены стояла высокая  кровать,  и под двумя
одеялами на ней  лежал  человек с закрытыми глазами. Он был бледен и небрит.
Черты лица  заострились,  как  бывает  перед смертью.  Я подошел  поближе  и
взглянул на него. Он открыл глаза. Мгновение мы в изумлении смотрели друг на
друга. Потом он протянул мне руку и улыбнулся. Это был Виктор.
     - Слава Богу! - сказал он.
     Я  был слишком растроган,  чтобы  говорить.  Он сделал  знак  человеку,
который стоял поодаль и  заговорил с  ним на  местном наречии.  Наверное, он
сказал ему, что мы были друзьями, потому что тот просветлел и вышел. Я стоял
у кровати Виктора, и его рука по-прежнему была в моей.
     - Ты давно болен? - спросил я наконец.
     - Почти пять дней. Плеврит. Бывал и раньше, но сейчас уж очень сильный.
Старею.
     Он опять улыбнулся.
     И хотя сейчас он был безнадежно болен, я видел, что мой друг  нисколько
не изменился и оставался все прежним Виктором.
     - Ты, кажется, процветаешь, -  сказал он, все еще улыбаясь. - Выглядишь
вполне представительным человеком.
     Я спросил его, что он делал все эти двадцать лет и почему не писал.
     - Я  порвал со всем. Ведь  и ты поступил так же, хотя и по-своему. Я не
был в Англии с тех пор, как уехал. Что это ты держишь?
     Я показал ему аспирин:
     - Боюсь, это тебе не поможет.  Я переночую здесь, а утром  возьму этого
парня и еще одного-двух, и мы спустим тебя в долину.
     Он покачал головой:
     - Бесполезно. Со мной кончено. Я это знаю.
     - Не говори  глупостей.  Тебе нужен доктор и  настоящий уход. Здесь это
невозможно, - сказал я, оглядывая темную и душную комнату.
     - Не беспокойся обо мне. Есть вещи поважнее.
     - Какие?
     - Анна, - ответил он, и я замолчал, потеряв дар речи. - Знаешь, она еще
здесь, на Монте Верите.
     - Ты хочешь сказать, она в том запретном месте и никогда не выходила?
     - Да. Поэтому и я  здесь. С самого начала я раз в году приезжал сюда, а
остальное время жил в приморском городке тихо и одиноко. В этом году я болел
и приехал позже.
     Это  было невероятно. Какое существование он влачил один,  без друзей и
интересов,  ожидая  долгими  зимними  месяцами,  когда  настанет  время  его
безнадежного паломничества.
     - И ты никогда не видел ее?
     - Никогда.
     - Ты пишешь ей?
     - Я отношу ей письмо каждый год и кладу под стеной. А на следующий день
иду туда снова.
     - И письма исчезают?
     -  Всегда.   А   на  месте   письма  появляется  каменная  пластинка  с
нацарапанными словами. Я храню их все дома, на побережье..
     Я был тронут его верой в нее, его верностью, которую  он хранил все эти
годы.
     - Я даже пытался изучать это, - продолжал  он, - эту религию. Она очень
старая, дохристианская. В древних книгах о ней  только упоминается. Я иногда
покупал  их.  Я  разговаривал  с   людьми,  с  учеными,  которые  занимаются
мистицизмом,  обрядами древних галлов и друидов. Между горными народами  тех
времен  существовала  тесная связь. В  книгах упоминается, что самым главным
элементом веры является сила луны,  а последователи этой  религии никогда не
старели, оставаясь молодыми и красивыми.
     - Виктор, ты говоришь так, будто и сам веришь в это.
     - Я верю, -  ответил  он. - В  это верят здесь, в деревне,  и дети, те,
немногие, что остались.
     Разговор утомил его. Он потянулся за кувшином у изголовья.
     - Прими-ка  аспирин, - сказал  я.  -  Он тебе не  повредит. Если у тебя
лихорадка, он поможет, и ты заснешь.
     Я заставил его проглотить три таблетки и укутал одеялами.
     - А есть в доме женщины? - спросил я.
     - Нет. Я  сам удивился, насколько опустела деревня с прошлого раза. Все
женщины и дети переселились в долину. Здесь осталось человек двадцать мужчин
и мальчиков.
     - А когда уехали женщины и дети?
     - Кажется, за несколько дней  до моего приезда. Этот человек - сын того
старика,  что  когда-то  жил  здесь  и  умер  много  лет  назад.  Он   такой
бестолковый, что никогда ни о чем не знает.  Если его о чем-нибудь спросишь,
он только тупо уставится на тебя. Но  он  полезен, когда нужна еда и ночлег.
Да и мальчишка его сообразительный.
     Виктор  закрыл глаза,  и я решил, что он заснул. Я догадался, почему из
деревни  ушли дети  и  женщины. После  исчезновения  девушки  из  долины  их
предупредили,  что на горе могут быть неприятности. Я не решился  рассказать
об этом Виктору. Я все же надеялся убедить его спуститься вниз.
     Стемнело,  и  я проголодался.  Я прошел в глубину дома, где  был только
мальчик, попросил  воды и что-нибудь  поесть. Он понял мою  просьбу и принес
мне хлеб, мясо и сыр и, пока я ел, не спускал с меня глаз. Виктор, казалось,
по-прежнему спал.
     - Он поправится? - спросил мальчик. Он говорил не на местном диалекте.
     - Надеюсь, - ответил я. - Мне бы найти помощников, чтобы отнести  его в
долину, к доктору.
     - Я  помогу вам, - сказал мальчик, - и два  моих товарища. Но  нам надо
идти завтра, потом будет трудно.
     - Почему?
     - Сюда придет много людей. Мужчины из долины разгневаны, и я с друзьями
пойду с ними.
     - А что здесь будет?
     Он колебался и глядел на меня быстрыми светлыми глазами.
     - Я не знаю, - ответил он и выскользнул из комнаты.
     С высокой кровати послышался голос Виктора.
     - Что сказал мальчик? Кто идет из долины?
     -  Не знаю, - мой голос звучал небрежно, - какая-то экспедиция.  Но  он
предлагает помочь тебе завтра спуститься.
     - Никаких экспедиций здесь не было, - проговорил Виктор. - Здесь что-то
не так, - он кликнул мальчика, и, когда тот снова  появился, заговорил с ним
на местном наречии. Тому явно стало не по себе, он насторожился и, казалось,
не хотел  отвечать на вопросы. Я  слышал,  как несколько раз они произносили
"Монте Верита". Наконец мальчик оставил нас одних.
     - Ты что-нибудь понял? - спросил Виктор.
     - Нет, - ответил я.
     - Мне все это  очень не нравится. Здесь творится что-то странное. Я все
время чувствую это, пока лежу. Мужчины сделались скрытными, взвинченными. Он
сказал мне, что в долине беспорядки и люди рассержены. Ты слышал об этом?
     Я не знал, что ответить. Он пристально посмотрел на меня.
     - Малый из  гостиницы был  не слишком разговорчив, но он посоветовал не
подниматься на Монте Вериту.
     - Он не сказал почему?
     - Ничего определенного. Сказал, что могут быть беспорядки.
     Виктор молчал. Я чувствовал, что он напряженно думает.
     - Женщины из долины не пропадали? - спросил он.
     Лгать было бесполезно.
     - Я слышал что-то о пропавшей девушке, но не знаю, правда ли это.
     - Должно быть, правда. Так вот оно что.
     Он  долго молчал, и  в тени я  не  мог разглядеть  его лица, -  комнату
освещала одна тусклая лампа.
     -  Завтра тебе надо подняться  на Монте Вериту  и предупредить  Анну, -
сказал он наконец.
     Я как будто ожидал этого и спросил его, как смогу найти монастырь.
     - Я нарисую тебе план. Ты не заблудишься. Прямо  по  старому руслу, все
время  на юг. Дождей нет, пока еще можно пройти.  Надо выходить до рассвета,
чтобы в запасе был целый день.
     - А что будет, когда я доберусь туда?
     - Оставишь письмо, как  и я,  и  уйдешь.  Они  не возьмут  его, пока ты
рядом. Я тоже напишу. Я сообщу ей, что внезапно, после двадцати лет появился
ты, что я заболел. Знаешь, пока ты  говорил с мальчиком,  я подумал, что это
чудо. Я чувствую, что Анна позвала тебя сюда.
     Его глаза сияли старой ребяческой верой, которую я так хорошо понимал.
     - Может быть, - ответил я, - Анна или горная лихорадка.
     - А разве это не одно и то же, - возразил он.
     В тишине маленькой темной комнаты мы взглянули  друг  на друга. Потом я
позвал мальчика и попросил его  принести мне матрас и  подушку.  Я собирался
провести ночь на полу у постели Виктора.
     Ночью  он был  беспокоен, тяжело дышал. Несколько раз я вставал и давал
ему еще аспирина и воды. Он сильно потел, а я не знал, хорошо это или плохо.
Ночь  показалась   мне   бесконечной.  Я   почти  не  спал.  Мы   проснулись
одновременно, когда н