ко  горя,
Пол?
   - Ты не виновата, - шептал он, поглаживая ее по седым волосам, - он  ведь
был давным-давно призван. Мы об этом знать не могли.
   - Я ДОЛЖНА была знать! Ведь  ребенок  обязательно  должен  был  откуда-то
ВЗЯТЬСЯ. Так говорится в той песне.
   Он все поглаживал ее по голове.
   - Ах, Ким! Можно сколько угодно упрекать себя  -  и  вполне  справедливо!
Причина  всегда  найдется.  Но  этим  горю  не   поможешь.   Постарайся   не
воспринимать так тяжело то, что лично тебе кажется несправедливым.
   Я не думаю, что нам дано было заранее знать смысл даже наших  собственных
поступков.
   Согласно чьей воле и в какие немыслимо давние времена было  предначертано
то, что произошло сегодня ночью, думал Пол. А потом тихо  произнес,  как  бы
оформляя эту свою мысль, слова та'киены:
 
   Когда блуждающий огонь
   Ударит в сердце камня,
   Последуешь ли ты за ним?
   Оставишь ли свой дом?
   Расстанешься ли с жизнью?
   И выберешь ли Самый Долгий Путь?
 
   Та'киена сильно изменилась за столько лет. Это в игре были четверо разных
детей, которым якобы уготованы были разные судьбы. А на самом деле ребенок -
один. А блуждающий огонь - это камень в том кольце,  которое  носит  Ким.  А
камень, в сердце которого должен был ударить  блуждающий  огонь,  -  это  та
скала, которую расколол своей силой Бальрат. И  все  вопросы  та'киены  были
связаны с тем страшным Путем, по которому отправился теперь мальчик Финн.
   Ким подняла  голову  и  посмотрела  на  Пола  своими  прекрасными  серыми
глазами, почти того же цвета, что и его собственные.
   - А ты? - спросила она. - С тобой-то все в порядке?
   Кому угодно другому он бы соврал, но она была не такая, как все. Не такая
даже, как он сам, хотя судьбы их и были в чем-то похожи.
   - Нет, - сказал Пол. - Мне тоже не по себе. Мне так страшно, Ким,  что  я
даже Финна оплакать не могу.
   Она посмотрела ему в глаза и побледнела, прочитав его мысли. И он увидел,
как в ее глазах отразились его собственные переживания.
   - Господи, - промолвила она, - Дариен!
 
*** 
 
   Даже Дьярмуд хранил молчание в течение всего долгого, очень долгого  пути
домой. Небо расчистилось, и луна, теперь почти уже полная, поднялась  высоко
и светила очень ярко. Факелы оказались не нужны. Кевин ехал рядом с  Ким;  с
другой стороны от нее ехал Пол.
   Посматривая то на нее, то на Пола, Кевин  чувствовал,  как  улетучивается
его собственная печаль. Это правда, что он может  предложить  здесь  гораздо
меньше, существенно несоизмеримо меньше, чем его  встревоженные  опечаленные
друзья, но у него и нет ничего из того, чем они оба владеют.  Кольцо  Ким  -
дар, конечно, нелегкий, способный изменить даже саму сущность его владельца.
Должно быть, ей было очень  тяжело  дать  ход  всем  тем  событиям,  которые
неизбежно должны были привести к столь страшным последствиям. Как  мог  этот
мальчик,  обыкновенный  человеческий  детеныш,  прямо  у   них   на   глазах
превратиться в нечто, сотканное из тумана, в нечто  настолько  прозрачное  и
расплывчатое, а потом подняться в ночное, небо и исчезнуть где-то меж звезд?
Те песни - а все это, как он понимал, имело самое непосредственное отношение
к тем двум песням - как бы сошлись в одной точке.  И  Кевин  совсем  не  был
уверен, что ему хотелось бы знать и понимать больше.
   А вот Пол... У Пола просто не было выбора.  Он-то  действительно  знал  и
понимал куда больше остальных и не мог этого скрыть, как  не  мог  скрыть  и
того мучительного напряжения, которое было  следствием  его  попыток  как-то
управлять этим знанием. Нет, решил Кевин, ему нечего завидовать ролям Пола и
Ким в этом чудовищном спектакле и нечего сожалеть  о  том,  что  самому  ему
досталась в нем всего лишь незначительная роль.
   Ветер теперь дул в спину, так что ехать назад было  легче.  А  когда  они
нырнули в ту долину у озера, Кевин почувствовал, что и мороз слабеет,  да  и
ветер уже не такой пронзительный.
   Они опять огибали по верхней кромке  холмов  тот  крестьянский  домик  на
берегу, двигаясь по собственному следу. Посмотрев вниз,  Кевин  увидел,  что
окошко домика все еще светится в ночи, хотя время далеко за полночь.  И  тут
его окликнул Пол.
   Они  вдвоем  немного  отстали  от  остальных  и  остановились.  Отряд  же
продолжал свое неторопливое движение вперед  и  вскоре  исчез  за  поворотом
извилистой тропы.
   Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Пол сказал:
   - Мне следовало сказать тебе об этом раньше. Там, внизу,  сын  Дженнифер.
Помнишь двух мальчиков, которых мы видели здесь по пути туда?  Тот  малыш  -
это он и есть. А второй, Финн, приходился ему старшим братом...  если  можно
так выразиться... Финн - это тот, кто только что увел за собой Дикую Охоту.
   У Кевина все похолодело внутри, но он очень старался, чтобы голос его  не
дрожал, когда он спросил Пола.
   - А нам что-нибудь известно о сыне Дженнифер?
   - Очень мало. Он только очень быстро растет. Это совершенно очевидно.  Но
все андаины очень быстро растут, как утверждает  Джаэль.  Пока  что  никаких
дурных признаков... или тенденций... - Пол вздохнул и договорил:
   - Финн, его старший брат, присматривал за ним и очень  его  любил.  Жрицы
Мормы тоже вели за ним наблюдение - благодаря одной  девочке,  которая  была
телепатически связана с Финном. Но теперь Финна нет,  и  в  домике  осталась
только приемная мать Дариена. Да уж, ночка выдалась на редкость тяжелая!
   Кевин кивнул:
   - Ты собираешься спуститься туда?
   - Мне кажется, так будет лучше. Но нужно, чтобы  ты  что-нибудь  выдумал.
Какую-нибудь другую  причину.  Скажи,  например,  что  я  отправился  в  лес
Морнира, к Древу, по каким-то своим неведомым  делам.  Джаэль  и  Дженнифер,
правда, ты можешь рассказать все как есть. Даже лучше, если  ты  скажешь  им
правду, потому что они все равно узнают - благодаря той девчонке, - что Финн
ушел.
   - Так значит, на восток ты не едешь? А как же охота на волков?
   Пол покачал головой.
   - Мне лучше остаться здесь. Не знаю, что я смогу сделать один,  но  лучше
все-таки останусь. Кевин помолчал. Потом все-таки сказал:
   - Хотелось бы попросить тебя быть осторожным, да, боюсь, что здесь  слова
эти почти не имеют смысла.
   - Да, смысла в них немного, - согласился Пол. - Но я все-таки постараюсь.
   Они опять долго смотрели друг другу в глаза.
   - Я позабочусь обо всем, не беспокойся, -  сказал  Кевин.  Поколебался  и
закончил:
   - Спасибо, что сказал. Пол слабо усмехнулся:
   - А кому же еще мне было сказать об этом? И оба, перегнувшись и не слезая
с коней, обнялись на прощание.
   - Adios, amigo, -  сказал  Кевин  и,  лихо  повернув  коня,  стукнул  его
каблуками в бока, пуская галопом, чтобы догнать ушедший вперед отряд.
 
*** 
 
   Пол долго еще смотрел ему вслед,  неподвижно  сидя  в  седле.  Извилистая
тропа, за поворотом которой только что исчез Кевин, здесь не только петляла,
но еще и раздваивалась и весьма отчетливо. А увижу ли я снова своего лучшего
друга, думал Пол. До Гуин Истрат путь предстоял неблизкий.  И  помимо  всего
прочего вполне могло оказаться, что Галадан уже там. А ведь он,  Пол,  тогда
поклялся, что убьет Галадана, когда они встретятся в третий и последний раз.
Если встретятся.
   Но в данный момент у него была совсем другая задача, не в  такой  степени
исполненная угрозы, но почти столь же неясная. И он заставил себя  отвлечься
и от мыслей о Кевине, и от размышлений о поединке  с  Повелителем  андаинов;
пора было подумать о том ребенке, который также был андаином  и  вполне  мог
еще доказать свое превосходство по сравнению с Галаданом - во всех  и  очень
разных смыслах.
   Осторожно спускаясь по склону холма, Пол обошел дом вокруг и  вскоре  при
свете луны и лампы в незанавешенном окне увидел тропинку,  ведущую  прямо  к
воротам.
   Но на этой тропинке кто-то стоял, мешая ему пройти.
   Другой человек, возможно, замер бы от страха при виде этого существа,  но
Пола охватили совсем иные чувства, хотя  и  не  менее  сильные,  чем  страх.
"Сколько же еще сердечных ран, - думал он, - нанесет эта единственная ночь?"
И с этой мыслью он спешился и подошел к серому псу, глядя ему прямо в глаза.
   Прошло уже больше года, однако луна светила достаточно ярко, и  те  шрамы
были хорошо видны. Шрамы, полученные в смертельной схватке с врагом у  Древа
Жизни, когда Полу, связанному и совершенно  беспомощному,  угрожал  Галадан,
явившийся, чтобы предъявить права на его, Пола, жизнь. И  помешал  ему  этот
вот пес, что стоял сейчас на тропе, преграждая Полу путь, ведущий к Дариену.
   В горле у Пола стоял комок, когда он сделал шаг вперед и сказал:
   - Светел тот час! - И упал на колени перед своим спасителем.
   На одно лишь мгновение сомнения охватили  его,  а  потом  огромный  зверь
подошел к человеку и позволил обнять себя за шею. Где-то в  глубине  могучей
глотки возникло глухое одобрительное ворчание.
   Пол чуть отклонился и посмотрел псу в глаза. Глаза были точно такими  же,
как и в тот, самый первый раз, когда он увидел пса на стене, но теперь и  он
мог выдержать взгляд этих глаз; он как бы стал достоин этого  взгляда;  и  в
душе у него теперь хватало глубины, чтобы воспринять всю таившуюся в  песьих
глазах страшную тоску, а потом он заметил в этих глазах и еще кое-что.
   - Так ты его сторожил! - воскликнул негромко  Пол.  -  Мне  следовало  бы
догадаться, что ты именно так и поступишь.
   И снова в груди у пса раздалось глухое ворчание,  однако  смысл  его  был
иным, и Пол понял это по ясному блеску его глаз. И кивнул.
   - Я понимаю, ты должен идти, - сказал он. - Твое место на охоте. Но  ведь
и я не случайно пришел сюда. Сегодня ночью я останусь тут, и  мы  посмотрим,
что принесет нам завтрашний день. Если он наступит.
   Еще несколько секунд серый пес, застыв в прежней позе,  глядел  на  него;
затем, снова глухо зарычав, он скользнул мимо Пола, и теперь тропа,  ведущая
к домику Исанны, была свободна. Когда пес проходил мимо, Пол  снова  заметил
огромное количество шрамов на серой шкуре, и сердце его мучительно сжалось.
   Пес почти сразу обернулся и снова посмотрел на него. И Пол вспомнил,  как
они прощались в последний раз в лесу Морнира, и как пес выл, а казалось, это
плачет сердце волшебного леса.
   И он сказал псу на прощание:
   - Я вряд ли могу что-то обещать тебе. Хотя  и  поклялся  убить  Галадана,
когда мы с ним снова встретимся.
   Услышав это имя, пес резко поднял голову.
   А Пол прошептал:
   - Возможно, я пообещал это сгоряча, но если я погибну в  схватке  с  ним,
кто меня осудит? Ты отогнал его тогда и спас меня. И теперь моя  очередь;  и
мне нужно непременно постараться убить его.
   И серый пес подошел к нему, все еще стоявшему на коленях посреди тропы. И
нежно лизнул его в лицо, прежде чем снова повернуться и уйти, ибо  этот  пес
во всех существующих мирах носил еще одно имя: Друг.
   Слезы струились у Пола по лицу;  а  ведь  когда-то  именно  неспособность
заплакать заставила его отправиться на Древо Жизни.
   - Прощай, - сказал он едва слышно.  -  Иди  с  легким  сердцем.  Все-таки
немного света и мы можем себе позволить. Даже ты и я. А  утро,  конечно  же,
даст тебе свет.
   Он смотрел, как Пес поднимается по склону холма, - там, где сам он только
что спускался, - а потом исчезает за тем же поворотом тропы, что и Кевин.
   Через некоторое время Пол встал с колен и, ведя  коня  в  поводу,  открыл
ворота и двинулся к сараю, где поставил коня в пустующее стойло.
   Закрыв дверь сарая, а затем и ворота, он прошел по двору к  задней  двери
дома и поднялся на крыльцо. Прежде чем постучаться, он  посмотрел  на  небо:
над головой светили луна и звезды, обрывки  облаков  быстро  летели  на  юг,
гонимые сильным северным ветром. Больше ничего в небесах видно не  было.  Но
они были сейчас там, наверху, он это  знал  точно  -  те  девять  всадников:
восемь королей и один ребенок на белом коне.
   Пол постучался и, чтобы не испугать Ваэ, тихонько окликнул ее:
   - Не бойся. Это один из твоих друзей. Ты меня сразу узнаешь.
   На этот раз она открыла очень быстро, чем несколько удивила его. Лицо  ее
осунулось, глаза совершенно провалились. Она зябко во что-то куталась.
   - Я так и думала, кто-нибудь придет. Я и свет  оставила,  -  сказала  она
мертвым голосом.
   Пол, перешагнув через порог, вошел в дом. Она подошла,  чтобы  принять  у
него плащ, и увидела, что никакого плаща на нем нет. Глаза ее расширились от
испуга.
   - У меня тоже есть кое-какая магическая сила,  -  пояснил  он.  -  Я  тут
подумал и решил, что, пожалуй, мне стоит сегодня заночевать у вас,  если  ты
позволишь, конечно.
   - Так значит, он ушел насовсем? - спросила она. Такой голос бывает у тех,
кто уже выплакал все свои слезы. И вот это-то хуже всего.
   Пол кивнул.
   - Что я могу сказать?.. Ты хочешь знать, как это было?
   Мужества у нее все еще хватало; она действительно хотела это знать. И  он
рассказал ей очень тихим голосом, стараясь не  разбудить  малыша.  Когда  он
умолк, она сказала лишь:
   - Какая холодная доля ему выпала, а ведь у него такое горячее сердце!
   Пол попытался ее утешить:
   - Теперь он будет вечно мчаться через  все  миры,  сотканные  Ткачом!  И,
возможно, никогда не умрет...
   Она была еще довольно молода, а вот глаза ее в эту ночь стали старыми.
   - Холодная доля, - повторила она и умолкла, покачиваясь  в  кресле  перед
камином.
   В наступившей тишине Пол услышал, как за занавеской  ворочается  в  своей
кроватке мальчик, и заглянул туда.
   - Он очень долго не мог уснуть, - прошептала Ваэ. - Все ждал. Он  сегодня
днем нарисовал на  снегу  такой  замечательный  цветок.  Они  всегда  раньше
рисовали вместе, но этот цветок Дари нарисовал сам, один, после того...  как
Финн ушел. А потом... он его раскрасил.
   - Как это "раскрасил"?
   - Ну да, именно раскрасил. Не знаю, как, но он сделал снег разноцветным и
раскрасил этот цветок. Утром сам увидишь.
   - А вдруг я его случайно испортил сейчас, когда шел через двор?
   - Возможно, - сказала она. - Но это ничего. Ночь скоро кончится. Устала я
что-то, попробую, пожалуй, все-таки уснуть. Да и ты выглядишь очень усталым.
   Он пожал плечами.
   - Здесь есть только кровать, на которой Финн спал, - сказала она. - Ты уж
меня извини.
   - Она мне отлично подойдет, - заверил он ее и встал.
   Некоторое время спустя в  темноте  он  услышал,  как  тихо  плачет  мать,
горюющая о своем сыне, и дикий вой ветра, который, как всегда, крепчал перед
рассветом.
 
*** 
 
   Голоса снова звали его. Они его разбудили и стали звать, как  это  бывало
всегда. Сперва Дари казалось, что это ему снится, но  он  потянулся,  протер
глаза и понял, что не спит, хотя  и  очень  устал.  Он  прислушался,  и  ему
показалось, что на этот раз голоса звучат как-то по-новому. Они громко звали
его, просили выйти из дома и  отправиться  куда-то  с  ними  вместе,  как  и
всегда, но почему-то сегодня они называли его совсем другим именем.
   Однако ему было холодно даже в постели, а уж на улице, да еще  при  таком
ветре он бы просто умер от стужи! Мама давно объяснила  ему,  что  маленьким
мальчикам нельзя выходить из дому,  когда  дует  такой  ветер.  Дари  совсем
замерз. Он сонно потер глаза, сунул ноги в тапочки и двинулся через комнату,
чтобы нырнуть в постель к Финну.
   Но там оказался совсем не Финн! Чья-то голова в темноте приподнялась  над
кроватью Финна, и он услышал чей-то незнакомый голос:
   - Не бойся, Дариен. Скажи, чем я могу помочь тебе?
   Но Дари все-таки очень испугался, хотя маму будить ему не хотелось, и  он
не заплакал,  а  быстро  прошлепал  назад  и  забрался  в  свою  собственную
кроватку, которая теперь стала совсем  холодной.  Там  он  и  затаился,  уже
совершенно проснувшись. Больше  всего  ему  был  нужен  сейчас  Финн,  и  он
совершенно не мог понять, как это Финн, который  вроде  бы  его  любит,  мог
просто  так  взять  и  оставить  его  одного.  Через  некоторое   время   он
почувствовал, что глаза его меняют свой цвет; он  всегда  чувствовал,  когда
это с ним происходило. Например, тогда,  когда  он  рисовал  тот  цветок  на
снегу, они тоже изменили свой цвет. И Дариен лежал тихо-тихо,  и  слушал  те
голоса, принесенные ветром, и различал, что  они  говорят  ему,  куда  более
ясно, чем когда-либо прежде.
 
Часть III 
ДАН МОРА 
 
Глава 10 
 
   Утром через восточные ворота Парас Дерваль покинула совершенно  блестящая
компания: во главе отряда ехали оба короля, а вместе с ними королевские дети
- Дьярмуд дан Айлиль, Ливон дан Айвор и Шарра дал Шальхассан.  В  экспедиции
принимали также участие Мэтт Сорин, некогда бывший королем гномов,  и  Артур
Пендрагон, знаменитый  правитель  древности  и  Великий  Воин,  проклятый  и
вынужденный никогда не знать покоя. Рядом  с  ними  ехали  и  многие  другие
знатные люди, а также - пять сотен воинов из Бреннина и Катала.
   Серым было то утро, и серые тучи без конца тянулись с севера, но  светлым
было настроение у  Айлерона,  Верховного  правителя  Бреннина,  завершившего
наконец свое беспомощное построение, бесконечных планов  за  стенами  своего
дворца и вырвавшегося на свободу. Получив возможность  активно  действовать,
он чувствовал какое-то  победоносное  возбуждение,  и,  точно  загораясь  от
бушевавшего у него в душе пламени, такое же возбуждение то и дело вспыхивало
золотыми огоньками на лицах выстроившихся для марша всадников.
   Айлерон сразу решил взять  быстрый  темп,  ибо  кое-что  необходимо  было
сделать в Морвране еще сегодня ночью, но не успел  отряд  выйти  за  пределы
города, как Айлерону пришлось поднять руку, приказывая всем остановиться.
   На заснеженном склоне холма к северу от расчищенной  дороги  заливисто  и
громко лаял пес, и лай этот казался исполненным глубокого смысла.  А  затем,
когда Верховный правитель, повинуясь некоему  инстинктивному  порыву,  велел
войску остановиться, пес, точно желая что-то сказать  им,  пролаял  еще  три
раза, и каждый воин, который хоть что-нибудь понимал в собачьем лае, услышал
в этих звуках безудержную, поистине безумную радость.
   Стоило им остановиться, как они увидели, что пес, проваливаясь в  снег  и
спотыкаясь, устремился к ним, все время  неумолчно  лая  и  в  спешке  порой
перекувыркиваясь через голову.
   И тут Айлерон заметил, что сумрачное  лицо  Артура  Пендрагона  озарилось
вдруг неким светом. Великий Воин спрыгнул с коня и  что  было  сил  вскричал
своим могучим голосом:
   - Кавалл!
   И, упершись покрепче ногами, раскинул  руки  в  стороны,  но  все  же  не
устоял: огромный серый пес со всего размаху прыгнул прямо к нему на грудь, и
оба покатились по снегу. И пес  повизгивал  от  восторга,  а  суровый  Артур
шутливо рычал, поддразнивая его.
   И на лицах воинов сперва расцвели улыбки, точно цветы в дикой  каменистой
местности, а потом послышался и смех.
   Не заботясь ни о своей одежде, ни о своем  достоинстве,  Артур  играл  на
дороге с собакой по кличке Кавалл, и прошло немало времени,  прежде  чем  он
встал и посмотрел наконец на своих спутников. Воин тяжело дышал, но в глазах
его светились те самые летние звезды, в которых даже Ким Форд нашла для себя
некоторое оправдание, ибо до сих мучилась тем, что вызвала  великого  короля
из небытия тогда в Гластонбери Тор.
   - Так это твой пес? - спросил Айлерон с улыбкой, исполненной сочувствия.
   Артур тоже улыбнулся и кивнул, однако ответ его прозвучал  гораздо  более
мрачно, точно перенеся их на мгновение в какой-то совсем иной мир.
   - Да, это мой пес, - сказал он. - Мой - в той  же  степени,  в  какой  он
принадлежит и любому другому. Некогда, правда, он действительно был моим, но
то было очень, очень давно. А теперь Кавалл ведет свою собственную войну.  -
Он ласково глянул на прижавшегося к его ногам пса. - И, похоже, не раз бывал
ранен в сражениях с врагом.
   Пес немного успокоился и перестал наконец вертеться, и теперь можно  было
разглядеть, что шкура