Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                                МИССИОНЕРЫ




            КАРАВЕЛЛА "СВЯТАЯ ДЕВА". СОРОК СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ПЛАВАНИЯ

     В страхе и смятении начинаю я эту страницу, ибо корабль,  встреченный
нами сегодня, воистину был посланцем дьявола.
     Ужасный шторм отделил от эскадры нашу каравеллу и, отнеся ее далеко к
югу, стих. Мы плыли по необычно спокойному бескрайнему морю, не видя нигде
ни островка, ни паруса, когда марсовый прокричал вдруг, что нас преследует
какой-то корабль.
     С прискорбием вспоминаю, что из уст капитана, человека  достойного  и
набожного, вырвалось богохульство - он решил, что марсовый пьян.
     Подойдя к борту, в недоумении озирал я пустынную водную  равнину,  но
затем пелена спала с глаз моих, и я  невольно  помянул  имя  Господне.  Не
парусник, - скорее призрак парусника, скользил в пушечном выстреле от нас.
     Сначала я заметил лишь общие его очертания, и мне показалось на  миг,
что он прозрачен, что сквозь него смутно просвечивают шевелящиеся  морские
волны.  Зрение  обмануло  меня  -   это   шевелились   пятнистые   паруса:
зеленоватые, серые, голубые. Сколь непохожи  были  они  на  белые  ветрила
каравелл, украшающие, подобно облакам небесным, синее лоно вод!
     Невиданное судно не уступало по величине нашему кораблю, но борта его
были низки, и обводами оно напоминало остроносые  лодки  не  знающих  Бога
островитян.
     В тревоге капитан приказал зарядить  бомбарды  правого  борта,  я  же
вознес Господу молитву о спасении,  ибо  что  доброго  могут  послать  мне
навстречу эти неведомые воды, эти обширные владения дьявола!
     И молитва моя была услышана: вскоре я понял, что  не  зря  шевелились
призрачные паруса, - не решаясь приблизиться к нам, язычники готовились  к
повороту.
     Но как передам,  что  произошло  дальше!  Меня  высмеет  любой,  хоть
однажды ступавший на зыбкую палубу корабля.
     Я видел это собственными глазами: судно, морское судно поплыло назад,
не разворачиваясь! Его заостренная корма и нос как бы поменялись  местами.
Моряки часто грешат  небылицами,  но  слуге  Божьему  лгать  не  пристало:
двуглавое, как и подобает посланцу дьявола, оно удалялось от нас, сливаясь
с породившим его океаном.
     Лишь тогда различил я, что это не одно, а два  судна,  непостижимо  и
противоестественно скрепленных между собой. И  мачты  их  не  устремлялись
ввысь, но, наклоненные навстречу друг  другу,  перекрещивались  верхушками
над общей палубой. В подзорную трубу мне  удалось  различить  в  невидимой
отсюда паутине  такелажа  крохотные  фигурки  нагих  темнокожих  матросов.
Дикари? Бесы? Да, но на их пятнистой палубе грозно блестел металл,  и  мне
почудилось  даже,  что  я  вижу  обращенные  в   нашу   сторону   странные
многоствольные орудия.
     Несмотря на протесты испуганных офицеров и глухой ропот команды,  наш
капитан приказал выстрелить из пушки вслед уходящему судну. Ядро пролетело
едва половину расстояния между кораблями и запрыгало по воде.
     Никому  не  дано  безнаказанно  искушать  судьбу,  и   морская   даль
отозвалась приглушенным грохотом,  подобным  реву  разбуженного  чудовища.
Из-за почти уже неразличимого корабля-призрака встал и протянулся  к  небу
тонкий столб черного дыма. Протяжный воющий  свист,  который  мы  услышали
затем, привел нас в  трепет.  Но  тщетно  всматривались  мы  в  небо,  ища
источник звука.
     Господи, спаси нас и  защити!  Ибо  по  воле  твоей  и  во  имя  твое
вторглись мы в эти пустынные воды.  Уже  четыре  больших  и  восемь  малых
островов узрели свет истинной веры. Дай же довести до конца  начатое  нами
дело, полное подвигов и лишений!
     Так я молился, стоя на палубе и  слушая  затихающий  вдали  протяжный
вой. Робость охватывает меня при мысли о том, какие еще порождения  бездны
явятся нам. Ибо не зря начертано на карте, развернутой в  каюте  капитана:
"Здесь есть драконы..."



                      ЛЕГКИЙ АВИАНОСЕЦ "ТАХИ ТИАНГА".
             ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ ГОД ВЫСАДКИ. ДЕНЬ ДВЕСТИ ПЯТЫЙ

     Разведчик не дотянул до катамарана каких-нибудь пятьсот  метров.  Еще
мгновение назад он летел, ковылял на небольшой высоте, оставляя  за  собой
неровную дымную полосу, затем блеснула -  как  померещилась!  -  синяя  на
синем вспышка, брызнули, закувыркались черные обломки,  и  невидимая  сила
медленно разорвала ракетоплан надвое.
     Взорвался спиртобак - больше там взрываться было нечему.
     Раз, и... Запоздалый звук тупо толкнул перепонки. Что-то прошелестело
над головами и с легким треском ударило  в  корму.  Сехеи  не  выдержал  и
отвернулся. "Все, Хромой..." - бессильно подумал он, и в этот  миг  темные
татуированные лица воинов исказились злобной радостью.  Яростный  вопль  в
сорок глоток!
     Оказывается, не все  еще  было  кончено.  Из  разваливающейся  машины
выпала черная человеческая фигурка. Летит сгруппировавшись - значит,  жив.
А впрочем... Жив! Фигурка раскинула руки, и над  ней  с  неслышным  отсюда
хлопком раскрылось треугольное "крыло". Источник, кто  же  это?  Анги  или
Хромой?
     - Быстрей! - сквозь зубы приказал Сехеи.
     Ити,  не  оборачиваясь,  пронзительно  выкрикнула  слова  команды,  и
стратег покосился на нее в раздражении. "Турбину запусти", - чуть было  не
процедил  он,  но  вовремя  сдержался.  Конечно,  Ити   видней.   Командир
катамарана - она.
     "Тахи тианга" ("Стальная пальма"), косо  раскинув  пятнистые  паруса,
шел вполветра, глотая одну  за  другой  гладкие  -  в  обрывках  скользкой
радужной пленки - волны.  Под  острым  штевнем  малого  -  наветренного  -
корпуса шипела серая пена.
     Часть хвостового оперения, подброшенная взрывом, все еще  кувыркалась
в воздухе. Лишь бы какой-нибудь обломок  не  зацепил  пилота!  Ему  и  так
приходилось трудно  -  явно  поврежденное,  "крыло"  заваливалось  вправо,
дымило и наконец вспыхнуло. В то же мгновенье пилот разжал руки  и  камнем
полетел с десятиметровой высоты  в  воду.  Хромой!  Это  мог  быть  только
Хромой.
     С наветренной стороны в десятке метров от  катамарана  пологую  волну
резал высокий  кривой  плавник.  Плохо...  Белая  акула-людоед.  В  водах,
прилегающих к Сожженным островам, их видимо-невидимо. Кажется, только  они
и могут здесь обитать - остальная рыба плывет брюхом кверху. Вон еще  один
плавник, и довольно близко к Хромому...
     Ити скомандовала, опять-таки не оборачиваясь. Она вообще  никогда  не
оборачивалась, командуя. "У Ити-Тараи третий глаз  меж  лопаток  -  спиной
видит..."
     Высокая светлокожая девчушка-снайпер  неспешной  грациозной  походкой
перешла на палубу малого корпуса, на ходу подготовив  оружие  к  стрельбе.
Опустив раструб ракетомета на плечо,  привычно  оглянулась,  нет  ли  кого
сзади...
     Хромой, как всегда, вел себя очень спокойно. Левой рукой он  держался
за обломок посадочного поплавка, в правой руке у него  был  нож.  За  борт
полетел узловатый канат, и Хромого одним рывком  выхватили  из  подернутой
пленкой воды. В последний момент он поджал ноги, и  тут  же  из-под  днища
малого корпуса вывернулась брюхом вверх белая акула.  Высокая  светлокожая
девчушка без выстрела проводила чудовище движением ствола.
     Опытная, видать, девчушка. Чуть пониже ключицы - шрам, татуировка  на
груди перекрыта шнурком с шестью человеческими клыками. Хотя имеется на то
давнее и категорическое распоряжение Старого:  никаких  ожерелий,  никаких
зубов на веревочках...
     Шевельнув четырьмя огромными плавниками, "Тахи тианга" слегка изменил
положение, снова  зачерпнули  ветер  пятнистые  паруса,  и  боевая  машина
двинулась, не разворачиваясь, в обратный  путь  -  за  перевалившим  зенит
солнцем.
     Хромой, сгорбившись, сидел на покрытой циновками палубе,  и  над  его
обожженным плечом уже колдовала Ити - намазывала жирной желтоватой  мазью.
При этом губы не шевелились - будто и впрямь колдовала.
     - Докладывай, - сказал Сехеи.
     Братья были совершенно не похожи друг на друга. Сехеи - повыше, поуже
в плечах, а кожа такая светлая,  что  среди  молодых  воинов  который  год
упорно держался слух: дескать, быть Сехеи со  временем  одним  из  Старых.
Слух - глупый, как и  положено  слуху:  Старые  не  татуируются  -  можно,
казалось бы, сообразить... Хромой - тот  темный,  широкий  в  кости,  одно
плечо ниже другого, но это у него не  врожденное,  как  и  хромота,  -  он
искалечился еще при штурме Тара-Амингу.
     А вот выражение лица у братьев похожее - безразлично-усталое,  что  у
того, что у другого.
     - Вышли на цель  со  стороны  Трех  Атоллов,  -  монотонно  заговорил
Хромой, не поднимая головы. - Сразу  же  были  обстреляны.  После  второго
попадания Анги доложил, что ранен,  и  больше  не  отзывался.  Прошли  над
заливом по солнцу. Третий флот вечерних...
     Сехеи слушал глуховатый невыразительный голос брата  и  понимал,  что
разведка, как и предполагалось, ничего не дала.
     Третий флот вечерних по-прежнему заякорен у Гнилых рифов. Сорок  семь
боевых единиц. Из них одиннадцать - последнего поколения. Ракетопланы - на
катапультах,  зачехлены.  Количество  катамаранов   охраны...   Наибольшая
плотность огня...
     Завтра утром Сехеи повторит разведку. Он будет повторять ее изо дня в
день, даже  если  каждый  раз  ему  придется  терять  при  этом  пилота  и
гидроплан. Как сегодня.
     Ожоги были смазаны, и Хромой тяжело поднялся с палубы.
     - Перехватчиков они вдогонку не послали,  -  закончил  он.  -  Верно,
думали, что лететь нам осталось метров сто... Да я и сам так думал...
     И вдруг Хромой улыбнулся. Редкое зрелище - улыбающийся Хромой.
     - Передай ему набор, Тараи, - устало сказал стратег.
     Ровесников у братьев не было. Или почти не было. Их поколение сгорело
девять лет назад в этих самых водах. Тогда это была армада, теперь от  нее
осталось десять катамаранов... Нет, девять. После вчерашнего  инцидента  в
проливе - уже девять.
     Ити одной рукой отвязала от  пояса  кожаный  чехольчик  с  набором  и
подала  Хромому.  Тот  отошел  в  сторонку  и,  не  обращая  внимания   на
завистливые   взгляды   подростков   из   огневого    расчета,    принялся
сосредоточенно вставлять иглы в гнезда маленькой квадратной дощечки.
     Море меняло ритм. Все  отчетливее  становились  короткие  злые  удары
справа. Это били в обшивку  большого  -  подветренного  -  корпуса  волны,
отраженные южным побережьем Тара-Амингу. Катамаран  забирал  все  круче  к
ветру. Стратега обдало густой  сивушной  вонью  с  кормы,  ставшей  теперь
носом. Понятно... Вот почему Ити не рискнула  запустить  турбину.  Обломок
ракетоплана на излете повредил спиртопровод.
     - Проверь, - попросил Хромой, протягивая набор.
     Сехеи взял дощечку и прочел рисунок. Все вроде правильно. Хотя...
     - Опять степень риска занизил?
     - Ну не завысил же, - невозмутимо отозвался Хромой.
     Сехеи переставил четыре иглы и вернул набор.
     - Смотри, ожог не зататуируй...
     Хромой  ухмыльнулся  и  пошел,  приволакивая  ногу.  Волны   били   в
подветренный борт с нарастающей силой. Сехеи не глядя мог бы сказать,  что
справа,  в  провалах  между  водяными  хребтами,   уже   маячит,   чернея,
Тара-Амингу, а прямо по  курсу  в  полуденное  небо  встает  бледное,  еле
уловимое мерцание, отраженное от многочисленных лагун  Аату-2  -  Детского
острова  утренних,  сзади,  за  правым   плечом,   распласталось   плотное
неподвижное облако...  Там,  за  линией  горизонта,  ощетинясь  фортами  и
ракетными точками, залег скалистый Тиуру - форпост вечерних, откуда  чудом
сегодня вернулся Хромой...
     Палуба  вокруг  стратега  опустела.  Сехеи  стоял,  склонив   голову,
татуированное лицо его было мрачно. "О чем думает стратег - ведомо  только
Старым. О чем думает Старый - неведомо никому..."
     - Вот это их жгли!.. - услышал он замирающий то ли от ужаса, то ли от
восторга детский голос.
     Опершись на станину своего гелиографа, подросток-связист  завороженно
смотрел на вырастающий справа самый южный из Сожженных островов.
     Тара-Амингу был страшен.
     На хребте  его  дымилась  щетина  стволов,  оставшихся  от  сгоревшей
когда-то пальмовой рощи. Там, кажется, шла перестрелка.  Все  правильно  -
для Сожженных перемирия нет. Со стороны  пролива  стлался  черный  тяжелый
дым. У развалин  старого  пирса  море  горело.  Не  иначе  кто-то  кого-то
потопил, причем совсем недавно. То ли вечерний утреннего, то  ли  утренний
вечернего...
     - Эй!.. - окликнул тихонько связист высокую светлокожую  девчушку.  -
Гляди-ка... Кто там воюет?
     - Прежние, - таинственно понизив голос, отозвалась она.
     - Я серьезно! - обиделся подросток.
     - Не веришь?  Тут,  когда  десант  высаживали,  целый  флот  вечерних
сожгли! И наших тоже положили... Вот они теперь и воюют друг с другом...
     - И долго они так будут?
     - А до самого Пришествия. Пока не прозвучит Настоящее Имя Врага...
     Сехеи усмехнулся и перестал  слушать.  Легенды,  легенды...  Кто  их,
интересно, придумывает? Такое впечатление, что они возникают  само  собой.
Кроме одной, разумеется. Кроме Пророчества  Старых  о  Великом  Враге.  Уж
его-то авторы известны хорошо. Даже слишком...  "Прозвучит  Настоящее  Имя
Врага, и не будет отныне ни утренних, ни вечерних..." Неужели  Старые  так
до сих пор и не поняли, что никакого Великого Врага в этом мире  нет?  Наш
Великий Враг - это мы сами...
     К мерным злобным  толчкам  в  подветренный  борт  прибавились  частые
хлесткие шлепки - значит, показался Ана-Тарау - полоса  черного  пепла  на
горизонте. Малейшее подрагивание палубы под  босыми  ногами  было  понятно
стратегу. И не только это. Он почти физически  ощущал  приближение  войны,
после которой и впрямь не  будет  ни  утренних,  ни  вечерних.  Количество
стычек в нейтральных водах возрастало с  каждым  днем,  и  каждая  из  них
грозила обернуться этой последней войной...
     Вчера, например, в  проливе  между  Сожженными  островами  сошлись  в
поединке трехкорпусный  ракетоносец  утренних  и  каноэ  береговой  охраны
вечерних. Исковерканный до неопознаваемости ракетоносец сел на рифы против
западной оконечности Тара-Амингу, после чего был добит ракетным  залпом  с
острова, причем из ущелья, где вечерних (по данным разведки) быть никак не
могло, а утренние (по данным штаба) не высаживались.  То  есть  был  добит
неизвестно кем. Такое случалось.
     Что же касается каноэ береговой охраны, то оно, потеряв  мачту,  и  с
заклиненной турбиной, было подхвачено вырывающимся из пролива течением  и,
каким-то образом проскочив  минное  заграждение,  оказалось  вдруг  совсем
рядом с Детским островом утренних. Оставалось  последнее  средство,  и  на
каноэ к нему прибегли - взорвали кормовую турбину. Бледное спиртовое пламя
метнулось расширяющимся  кольцом  от  корабля  и  погасло.  Правый  корпус
остался на плаву.
     Но когда уже казалось, что он неминуемо должен войти в запретные  для
всех воды, из-за черного хребта Тара-Амингу на большой скорости вывернулся
ракетоплан вечерних. Судя по всему, вел его пилот высокого класса. Издали,
не побоявшись стрелять в сторону Детского острова, он единственной ракетой
сжег остатки каноэ вместе с  трупами  и,  заложив  крутой  вираж,  ушел  с
набором высоты к Ледяному Клыку.
     Да-да, архипелаг висит на последнем  волокне  веревки,  и  вчера  это
волокно чуть было не оборвалось...
     Сехеи поднял  голову,  и  взгляд  его  задержался  на  Ити.  Радостно
оскалясь, она стояла под скрещением тяжелых мачт - коренастая, малорослая,
изукрашенная  татуировкой  от  лодыжек  до  огромной   пружинистой   шапки
мелкокурчавых волос. Как и у всех южных хеури, нос у нее будто  проломлен.
В разрез под нижней губой вправлен акулий зуб.
     И показалось вдруг, что стратег сейчас улыбнется.
     Ити. Ити, прозванная Тараи. Она сделала этот надрез и вставила в него
акулий зуб десятилетней девчонкой, нарушив тем самым четыре табу родного и
тогда еще дикого острова.
     Говорят, миссионеры до сих пор с содроганием вспоминают  этот  акулий
зуб. Хеури, которым прежде было как-то все  равно,  где  пропадают  и  чем
занимаются дети, выпотрошили Птицу Войны и осадили  миссию,  возглавляемую
не кем-нибудь, а самим Сехеи, временно отстраненным от командования флотом
за излишнюю инициативность. Чудом успев  переправить  Ити  на  Аату-2,  он
затем подкупил вождя и поклялся перед племенем, что  девчонка,  украсившая
себя подобно воину и преступившая таким образом четыре табу, была  за  это
вчера четырежды убита.
     Хеури содрогнулись. Один лишь колдун -  огромный,  черный  -  дерзнул
приблизиться  к  Сехеи  и  робко  попросил  предъявить  в   доказательство
отрезанную голову или хотя бы левую руку Ити. Сехеи посмотрел  на  колдуна
как на слабоумного и язвительно спросил, что может остаться  от  человека,
если человек был вчера четырежды  убит.  Колдун  опешил  и  задумался.  Не
исключено, что он ломает над этим голову до сих пор...
     Хорошие были времена!..
     Глубокая синева за бортом  сменилась  светлыми  зеленоватыми  тонами.
Черные щетинистые громады Ана-Тарау и Тара-Амингу отступили за горизонт, и
теперь справа плыл Аату-2, Детский остров утренних.
     Сколько бы раз ни оказывался в этих водах Сехеи, он  неизменно  бывал
поражен: в двух десятках миль  отсюда  догорали  заросли,  и  в  безлюдных
скалистых бухточках кто-то терпеливо  подстерегал  противника,  готовый  в
любой момент плеснуть по воде красным коптящим языком пламени, и вдруг  на
краю этого ада - безмятежный зеленый островок, невредимый, запретный...
     Над близкой цепочкой атоллов парил  дельтаплан  -  непривычно  белый.
Беззащитно белый. Какой-нибудь мальчишка с острова  совершал  свой  первый
дальний (аж до самых атоллов!) полет.
     Боевые машины - в серо-зеленых пятнах, у  них  светло-голубое  брюхо,
они сливаются с  небом,  с  морем,  с  зеленью.  Поднять  в  воздух  белый
летательный аппарат - самоубийство. Везде, но  только  не  здесь.  Со  дня
основания Детских островов над ними не прогремело ни выстрела, ни  разу  в
их воды не входили военные корабли - ни свои, ни чужие...
     На подростков из огневого расчета было забавно смотреть -  такие  они
вдруг  стали  все  неприступно  гордые:  снисходительно   поглядывали   на
дельтаплан, на зеленеющую цепочку атоллов, на далекую  полосу  пляжа,  где
наверняка кто-нибудь из старших ребят, собрав вокруг себя  нетатуированных
малышей, важно говорил, указывая на горизонт:
     - А ну-ка определи!
     И карапуз, подавшись к еле различимому за  атоллами  призраку  судна,
рапортовал потешным голосом:
     -  Поколение  Ската!  Легкий  авианосец!  Идет  из  нейтральных  вод!
Оснащен: четыре девятиствольные установки! Три ракетоплана!  Две  кормовые
турбины экстренного хода!..
     - Две?! - И мальчуган постарше тоже впивался глазами  в  горизонт.  -
Точно, две... Тогда это "Тахи тианга". - Важность его пропадала бесследно,
и он добавлял, чуть не плача: - Я же их помню всех из этой группы!  У  них
еще воспитателем была Ити-Тараи!.. К Сожженным ходили, воюют уже... А  мне
еще тут с вами... чуть не до Пришествия!..
     Ах, как было бы славно пройти мимо Аату с обугленными мачтами, сбивая
пламя с кормовых турбин, отстреливаясь из всех тридцати шести  стволов  от
наседающих машин вечерних!.. Вот ведь как бывает: шли в нейтральных  водах
по самым опасным местам - и хоть бы один выстрел!.. Правда, Анги сгорел  в
гидроплане, но то Анги, а на самом-то  судне  -  ни  царапины,  и  турбину
пробил своим же осколком! Добавишь к татуировке уныло-правильный завиток -
вот и все заслуги...
     Один из  подростков,  видимо,  для  поднятия  боевого  духа  мурлыкал
вполголоса "Стрелковый ракетомет":

                            ...вставь обойму,
                            услышь щелчок,
                            отведи затвор,