но сплетенных корзин" ходоки принесли с собой мешки из древесной кожи
и, конечно, не подумали  украсить  головы  коровьими  хвостами.  Еще  одна
неприятность! Хранители должны вступить в подземелье  с  факелами,  зажечь
которые надлежит Певцам.  И  вот,  под  насмешливыми  взорами  Художников,
изображающих тут же, на откосе, все  происходящее,  Певцы  стали  высекать
огонь. Неумело ударяли кремнями о железо - проклятый огонь не занимался...
Тогда Ахука протянул Кольке раскрытую ладонь:
     - Дай мне огненные палочки, Адвеста...
     Колька, ухмыляясь, смотрел, как Наблюдающий небо зажег шесть  факелов
от одной спички -  по  поляне  прокатился  хохот,  восторженные  крики,  и
церемониал сам собою кончился.
     Николай второй раз в жизни спускался к Наране. Двадцать три человека,
шедшие рядом с ним, давно потеряли счет часам, проведенным у Ушей  Памяти.
Он принадлежал  к  иному  миру,  белый  пришелец,  чужак...  А  здесь  его
допустили к важнейшему событию,  да  еще  с  почетной  привилегией  -  при
рождении Безногого могли присутствовать лишь двадцать четыре Хранителя.
     Чудно выглядело пустое подземелье Великой. Свет казался  пригашенным,
шаровые звенья Нараны были безмолвны и не ели - кисель  в  желобе  затянут
радужной  пленкой.  Тишина.  Шаги  отдаются  под  низким   сводом.   "Надо
придерживать!" - громко сказал кто-то  из  Хранителей.  Колька  вздрогнул.
Оглянулся на Хранителей - все заняты делом. Он сел, набрал воздуха в грудь
и пропел обращение к Наране. Ухо чуть  заметно  шевельнулось,  отвечая,  и
свет стал ярче.
     - Пришел спросить... - неуверенно выпевал Колька, -  спросить...  что
Нарана предвидит... о будущем Равновесия.
     Он услышал, как зашелестел кисель в желобе, и подумал,  что  мышление
заменяет Наране мышечное действие - начала мыслить и тут же начала есть.
     - Ты будешь видеть, - пропело Ухо. - Закрой  глаза.  Освободи  мышцы.
Пальцы разогни.
     Он увидел.  Внутри  его  глаз  побежали  маленькие  цветные  фигурки,
куколки.  Он  попробовал  разглядеть  их  -  они  замедлили   движение   и
приблизились. Малоголовые!
     - Ты видишь, - пропело извне.
     Малоголовые  работали.  Вскрикивали,  когда  острые   брызги   кремня
вонзались в кожу. Отбрасывали каменный желвак и  находили  его,  будто  он
новый, не тот, что ранит.  Дымил  крошечный  костерик.  Вчерашняя  женщина
сидела у огня и прижимала к груди крошечного безволосого детеныша...
     - Как ты делаешь это? - спросил Колька.
     Изображение свернулось в радужный комок и ушло в сторону.
     - Освободи мышцы. Опусти голову. Смотри. Это прошлое.
     - Спрашивал я о будущем, Великая....
     - Кто же думает о будущем, не познав прошлого? -  насмешливо  спросил
голос извне. - Смотри!
     Цветной  комок  всплыл  под  веки.  Развернулся.  Теперь  Колька  был
невидимым участником действия, соглядатаем. Он проходил по закоулкам пещер
и по охотничьим тропинкам. Он видел, как  малоголовые  охотятся,  убивают,
выкапывают коренья, умирают,  делают  орудия,  родят  детенышей,  убивают,
выскабливают шкуры, выкусывают насекомых друг у друга, сражаются, умирают.
Они жили так недолго и умирали так часто, что  Колька  устал  смотреть  на
это. И они совсем не изменяли ничего. У них остановившееся  время,  как  у
акул, думал Колька. У акул, которые не изменились за триста миллионов лет,
лишь стали помельче. Он положил рядом  два  каменных  рубила,  разделенных
неимоверно длительным временем, и понял, что они одинаковы.
     Он еще чувствовал в ладонях холод обтесанных камней, а щеки  стягивал
жар каменного очага - Нарана что-то пропела, дунул свежий, степной  ветер,
и Николай увидел скотоводов. Казалось,  они  были  такие  же,  как  жители
пещер. Низкорослые, сутулые, с косолапыми кривоватыми ногами,  чуть  более
сытые, пожалуй. Придурковато оглядываясь, доили коров, складывали нелепые,
кособокие хижины. Они тоже пытались остановить время, сохранить свои живые
орудия неизменными. Но животные всегда были разными,  непохожими  друг  на
друга,  -  поколение  за  поколением   скотоводы   пытались   сделать   их
одинаковыми, и тщетно. И все казалось: завтра у них  будет  стадо  ровное,
одинаковое, любая корова будет похожей на Первую Буйволицу.
     Николай усмехнулся.  Первая  Буйволица  представлялась  им  огромной,
мясной, с необъятным выменем, а поэтому скотоводы занимались искусственным
отбором, воображая, что борются  с  изменениями.  Покамест  они  привыкали
пользоваться   случайными   изменениями   живого,   и    тогда    появился
Арама-Скотовод и сохранил в живых нечто невообразимо случайное, еще  более
случайное, чем восьминогий теленок - пудовую мозговую глыбу, Безногого.
     Пришельцу  было  показано  и  это  в  движущихся  цветных  картинках:
двенадцать преемников Арамы и первая  Великая  в  низкой,  темной  пещере.
Первая Нарана тоже была малоголовой - на свой лад. Ей стало скучно слушать
тупое  бормотание  скотоводов,  и  она  принялась  играть   случайностями.
Посоветовала кормить беременных женщин  бахушем,  дабы  рождались  могучие
воины, неутомимые бегуны, зоркие охотники...
     Так начинался путь от малоголовых к Головастым, и Николай увидел  его
воочию. Выпрямились спины, лбы становились все  выше  и  объемистее,  и  в
каждом поколении появлялись  подростки,  превосходящие  по  разуму  зрелых
мужчин. Сначала юнцов пытались  убивать,  изгонять.  Затем  привыкли  и  к
дерзким юнцам, и к бахушу.
     Теперь уже у раджанов были Воспитатели.  Колька  видел,  как  детишки
бегали в воспиталищах, смотрели  на  умные,  спокойные  лица  учителей,  и
думал, что иначе не может быть, лучшие  из  лучших  должны  воспитывать  -
самые умные, самые добрые, самые ученые и понимающие. Как получилось,  что
все повернулось вспять, и стяжателю, пьянице,  малограмотному,  суеверному
мещанину позволено воспитывать своих детей, повторять себя из поколения  в
поколение?
     Экономист подсчитает и докажет, что никаких средств не хватит,  чтобы
держать Воспитателя при каждых трех  детях.  У  военного  свой  взгляд  на
воспитание - ему нужны солдаты. Социолог спросит: где вы наберете  миллион
воспитателей не  пьяниц,  не  мещан,  заведомо  не  стяжателей,  наверняка
добрых, умных и образованных?
     Надо  ждать.  Работать  терпеливо,  шаг  за   шагом,   поколение   за
поколением.  Пока   человечество   не   станет   образованнее,   разумнее,
справедливее. Надо ждать терпеливо, думал Николай  Карпов,  как  будто  он
оставался в прежней жизни и мог что-то, хоть самую  малость,  сделать  для
нее.
     Он больше смотрел не на хоровод цветных фигурок под  веками.  Сегодня
сошлось в одну точку все то, чего он прежде не  в  состоянии  был  понять:
земные люди в Совмещенном Пространстве,  и  вопрос  Нанои:  "Почему  вы  -
Головастые?", и его способность к раздвоению, и слова Ахуки:  "Они  прошли
нашу дорогу, но прошлое забыто ими..."
     Все, как на Земле. Та же книга в другом переплете. Теперь он  мог  не
спрашивать о будущем Равновесия. Прошлое Земли -  вот  будущее  Равновесия
после того, как Нараны, в безумном  стремлении  сохранить  старое,  пошлют
Воспитателей, Врачей, Художников на Границы,  уничтожат  стройную  систему
воспитания, окончательно предадут анафеме железо.
     Николай поднял голову, увидел Ахуку. Вспомнил,  что  ему  не  открыто
будущее. Нарана не хочет обессиливать людей излишним знанием - она  права.
Если все так, если за Равновесием грядут Атилла, Чингис-Хан, Адольф Гитлер
- все трое Гомо сапиенс... Если так.. Тогда необходимо использовать каждый
и любой шанс, чтобы  сохранить  Равновесие.  "Поворот  Ахуки"  -  один  из
шансов. Николай Карпов ничего не скажет Наблюдающему небо.
     ...Перед входом в подземелье уже сидели Хранители Птиц.  Гремел  хор,
гирлянды цветов качались на поднятых руках.  Усаживаясь  на  спину  Птицы,
Колька поймал взгляд Наблюдающего небо и понял, что он  знает  все.  Ахука
позвал его к Наране, чтобы пришелец также знал все и разделил с  ним  груз
одиночества,



                                    10

     Не было библиотек, не было справочников, учебников, таблиц.  Не  было
всемогущих работников  снабжения.  Кольке  приходилось  заново  изобретать
волочильный стан - для пружинной проволоки к ружьям - пресс для  штамповки
патронов и десятки  других  необходимых  машин.  Колька  тянул  проволоку,
испытывал пружины, сверлил стволы - адская работа на  тихоходных  станках!
Надоедливая, тупая, если хотите знать, потому что за резцом не побежишь  в
инструментальную, а бархатный напильник насекается вручную, ювелирно...
     Темнота давно легла над поселком. Николай шел домой,  потягиваясь,  -
спина была  как  не  своя,  привычно,  без  злости  отгонял  воспоминания,
сосредоточивался на  здешнем.  Перебрал  в  уме  все  сделанное  за  день.
Вспомнил,  что  бронза  получилась  слишком  оловянистая  -  надо  сказать
Кузнецам. Всякий раз, подходя к дому, он давил в себе стон: "Горячего  бы,
хоть кипятку без заварки!" Горячего особенно хотелось  по  вечерам,  после
работы. Щей мясных, отварной картошечки с маслом... Для видимости уюта  он
ужинал под крышей - принимал плоды у обезьяны и вносил в дом.
     Утолив голод, он позвал:
     - Плавать пойдем, маленькая? - и увидел, что под  листьями,  напротив
входа, сидит Немигающий. Лупоглазый зверек,  похожий  на  хамелеона  живой
автопилот.
     Он знал, что Немигающего берут  из  питомника  за  сутки  до  полета.
Зверьку лучше загодя привыкнуть к пальцам "гонца". Знать-то знал, а  понял
далеко не  сразу.  Прежде  подошел  и  посмотрел,  как  Немигающий  сидит,
уставившись  на  плоды  маину,  или  в  потолок,  или   никуда   -   глаза
перламутровые, на половину морды...
     - Не корми его, - сказала Мин. - Завтра.
     - Почему завтра? - спросил он. - Что будет завтра?
     - Я должна уйти, - чуть хрипло сказала Нанои.
     Колька услышал мелодичное "а-ама"  -  "я"  -  и  гортанное  "хмат"  -
"должна", и тонкое, изогнутое "пит". Уйти.
     - Что? - вскрикнул он. - Ин хват пи! Ты не должна уходить!
     - Ты не понимаешь, Адвеста. У меня будет  сын,  мне  нельзя  остаться
здесь, у кузниц.
     - Тебе нельзя остаться у кузниц? - переспросил он. -  Погоди.  Почему
тебе нельзя? Что-нибудь не в порядке? Врачи нужны? Что говорит Лахи?
     Лахи и все Врачи, и Нарана, все говорят одно:  в  поселении  Кузнецов
негоже носить ребенка. Здесь нельзя пока управлять ребенком.
     Она взяла его руку. Он освободился и отодвинулся.
     - Погоди, Рыжая Белочка. Это что - усложнение мозга? Пускай он  будет
таким, как мы.
     - Конечно! Эта кукла  будет  сконструирована  по  старому  образцу  -
только и всего, - и он уже улыбался, представив себе коричневого мальчишку
с глазами Мин, черными и раскаленными, как уголья.
     - Ты не понимаешь, Адвеста...
     Она сухо, ясно объяснила, что под "управлением  ребенком"  понимается
выращивание плода. Лекарственной  пищей  Врачи  направляют  его  в  нужную
сторону. Не только  мозг,  но  телосложение,  здоровье,  наклонности.  Она
хочет, чтобы ее сын был Художником, высокорослым и со  светлыми  волосами.
Придется следить за его пальцами - у Адвесты короткие пальцы...
     Он смотрел на свои пальцы. В самом деле, коротковаты.
     - У кузниц нельзя управлять ребенком, Адвеста, - повторила  Нанои.  -
Здесь копоть, шум, испорченное дыхание.
     Он понимал ее. И у нас интеллигентная женщина  не  согласится  носить
ребенка и работать при этом у  незащищенного  реактора.  У  раджанов  свои
понятия о вредных условиях жизни. Это естественно. Нам бы их условия...
     Он не сказал: я не смогу жить без тебя. Она знала.  Она  смотрела  на
него с яростным упорством.
     Колька встал. У него затекли ноги - он сидел  на  корточках  рядом  с
Нанои. Разговоры бесполезны, она уйдет. Такие же глаза были у  нее,  когда
он хотел увезти Рафаила к баросфере.
     Теперь он понял, что его никогда не найдут - понял уже умом, сердцем,
ибо с этой минуты не для кого оставаться. Нанои покидает  его,  и  ребенка
своего он никогда не увидит, не отличит от сотен других  в  воспиталище...
Он знал - через месяц после родов мать  отдает  ребенка  в  воспиталище  и
больше не видит его. Приходит кормить других детей,  по  кругу,  чтобы  не
привыкать.
     - Я не хочу отдавать сына в воспиталище, - сказал Николай. - Слышишь?
Я хочу знать его.
     - Во имя Равновесия! Потому он и должен быть светловолосым. Чтобы  мы
его знали.
     Колька счастливо обомлел.
     Она прижалась щекой к его груди, и он был самым счастливым парнем  во
всех Пространствах, и вдруг вспомнил:
     - Ты завтра улетаешь? На полгода?! Нет, это невозможно, невозможно, я
слышать об этом не хочу!
     Нанои высвободилась, глаза у нее снова вспыхнули:
     - Я тоже не хочу! Тебе надлежит уйти от кузниц. В тебе они пробуждают
память о покинутом. Тебе нужна жизнь Охотника и нужна я - почему же ты  не
уходишь и отпускаешь меня?
     Тишина. Был самый тихий час ночи, когда спят даже ночные звери. Смолк
металлический вой, удары молотков. Только запах гари доносился от кузниц.
     Все это надо было продумать.  Очень  тщательно  и  не  спеша.  Что-то
настоящее было в ее словах. Он осторожно сказал:
     - Я нужен Ахуке.
     - Ты можешь уйти через месяц, два...
     - Тогда я тоже буду нужен. Но я подумаю, Белочка.
     Они больше не говорили. Они были вместе, пока не  ударили  струны  на
поляне Памяти, и вместе вышли навстречу последнему дню Поворота Ахуки.



                                    11

     В третьем часу после восхода патрульный гонец, летающий  кругами  над
Рагангой, послал свою Птицу вниз, к воде. Колька с удивлением  смотрел  от
кузниц, как гонец под тупым углом несется к земле  и  крылья  вздрагивают,
теряя поток и входя в него опять. Колька едва успел подумать, что рядом  с
восходящим потоком, внутри которого спускается гонец, есть нисходящий, как
крылья щелкнули друг о друга, и вдруг Птица  перевернулась  и  рухнула  на
песок, у воды. Одно крыло торчало вверх и раскачивалось, как парус.  Врачи
кинулись К воде, впереди бежал Лахи. Почему-то весь берег закипел  людьми,
как муравейник, над  самыми  головами  скользнула  вторая  Птица.  Охотник
что-то кричал сверху, и вдруг высокий свистящий звук пронизал воздух.
     Над лесом взлетела "поющая стрела" - тростниковая палочка со свистом,
охотничий сигнал тревоги. Стало тихо. Все услышали, что кричит гонец:
     - Пожиратели крыс переправляются через Рагангу-у!
     Толпа рассеялась. Люди бежали наверх, к стану Охотников. Гигант  Лахи
скачками поднимался по откосу с гонцом на спине.
     ...Дежурные Охотники раздавали  луки,  колчаны  с  тупыми  и  боевыми
стрелами, палицы  с  кожаными  головками.  Пронзительно  мяукали  гепарды,
привязанные к деревьям,  боевые  обезьяны  дожидались  своих  Охотников  -
поворачивали свои могучие шеи. Колька  подхватил  первый  попавшийся  лук,
палицу, охотничий нож. Побежал к лечилищу  -  все  равно  по  дороге  -  и
встретил  Нанои.  Он  плохо  представлял  себе,  что  там  за  малоголовые
переправляются через реку Рагангу. Не страшнее ведь  они,  чем  саблезубые
тигры, один залп из луков - и нету их. Но,  увидев  гонкое,  встревоженное
лицо жены, он вспомнил: господи, их же нельзя убивать...
     Тревога гудела под деревьями,  на  полянах,  у  кузниц.  Пронзительно
ржала лошадь - в толпе Кузнецов крутился всадник, потрясал луком. К югу от
поселения над  Рагангой  парили  Птицы.  Между  двумя  боевыми  обезьянами
пробежал знакомый Охотник. Через минуту и Колька бежал с Нанои  к  берегу,
сзади и впереди дробно  стучали  ноги,  то  и  дело  их  обгоняли  собаки,
беззвучно уносились по просеке.
     - Что с гонцом? - спросил Колька на ходу.
     - Будет жить.
     - Он увидел малоголовых?
     - Увидел.
     - Много их на реке?
     - Не знаю.
     Они вышли на высокий берег. У перекрестка  тропы  патрульный  Охотник
направлял бегущих. Узнав Адвесту, он показал  рукой  -  Джаванар  там,  на
мысу.
     Берег, подмытый рекой на повороте, повисал над  водой  острым  мысом,
как перевернутый утюг. Справа и слева была далеко видна Раганга, гладкая и
ровная в безветрии.  Вода  и  берега  казались  совершенно  безлюдными,  и
ощущение беды стало еще более отчетливым, оно  выступило  из  тишины,  как
звук рожка перед боем.
     - Никого не видно, - проговорил Колька, чтобы нарушить тишину.
     Джаванар сморщился и указал на противоположный берег:
     - Они там. Их тысячи. Во имя Равновесия! - вскрикнул он. - Такой беды
еще не бывало.
     - Что им нужно? - спросил Колька.
     - Поток, - сказал Охотник. - Они в потоке, как олени  или  белки.  Во
имя Равновесия... Никогда! - вдруг вырвалось у него. - Никогда не  бывало!
Мы - Охотники, но не убийцы.
     Колька почувствовал -  кровь  отливает  от  лица  -  так  ясно  вдруг
представились люди, не олени, белки или птицы, а люди, которых  непонятная
сила гонит вперед, в воды  Раганги,  если  на  пути  река,  и  под  стрелы
Охотников, если на пути Равновесие.
     - Граница, - прохрипел Джаванар. - Ах, Граница,  Граница!  Мы  должны
были предвидеть - не место кузницам на Границе!
     - Вот они, - сказала Нанои. - Смотри, Адвеста.
     Она передала Кольке знакомую трубу, ту самую, в  которую  он  впервые
увидел малоголовых.
     На болотистом берегу копошилась грязно-серая толпа. Поймав  резкость,
Колька увидел мужчин и  женщин,  одинаково  покрытых  полузасохшей  тиной,
неотличимой от рваных, вытертых шкур, свисавших сзади на поясницу и ляжки.
Они казались асимметричными,  косоплечими.  Подтаскивали  к  берегу  куски
дерева, бросали их в воду и плыли. Над бревнами торчали  каменные  топоры,
рядом ныряли блестящие от воды головы. В тишине полудня шлепанье бревен  о
воду должно было разноситься далеко по реке. А люди молчали.
     Джаванар был прав.  Река  покрылась  бревнами,  как  при  лесосплаве;
тысячи серых фигур высыпали на берег Раганги - тысячи тихих, сутулых людей
- жидкие бородки,  вислые  тощие  груди,  выпяченные  животы:  молчаливая,
паническая  суета.  Бегали  мелкие  красно-шерстные  собаки,  не   решаясь
броситься в воду.
     Телескоп был слишком  мощный,  он  выхватывал  единичные  фигуры,  не
целиком даже, а наполовину, и всякий раз, когда  в  поле  зрения  попадало
лицо, Колька чуть охал от неожиданности - в  этих  лицах  было  так  много
человеческого, они  были  сумрачно  сосредоточены,  и  неподвижный  взгляд
казался таким целеустремленным... Необходимо предотвратить преступление.
     "Мы не убийцы",- кричал только что Джаванар.
     Вот один тащит бамбук, оступается, тащит.  Неловко  бросает  в  воду,
садится, не рассчитав отдачи.  Поднимается.  Поднимает  голову  совершенно
обезьяньим движением.
     Бревно, которое он приволок с таким трудом, желтело далеко от берега,
ныряло - рядом с ним покачивались три головы. Как это вышло?  Он  протащил
бамбуковину через джунгли, бросил в воду, а для него места не осталось...
     Колька оставил трубу - первые пловцы добрались до  середины  Раганги.
Стремнина помогала им пересекать реку, уже было видно, что  они  достигнут
берега как раз под мысом, и раджаны стягивались сюда. Джаванар, Ахука, еще
несколько Охотников и Кузнецов стояли на  мысу,  опустив  руку  одинаковым
бессильным движением.
     Нанои сидела  в  стороне.  Колька  поймал  ее  выжидательный  взгляд,
подошел к Ахуке и Джаванару, таким стройным и  высоколобым,  могучим,  что
пришлось оглянуться на воду, покрытую черными точками, и заново  понять  -
косоплечие там не приснились... Они плыли по-собачьи, под  самым  берегом.
Сию минуту надо было решать их судьбу. Сейчас они  начнут  карабкаться  на
берег и пойдут в Равновесие.
     - Без крови их не остановить, - сказал  Джаванар.  -  Нужны  Охотники
пяти поселений, чтобы их осилить.
     - Прежде они разрушат кузницы, - сказал Ахука.
     - Пустые споры, -  сказал  незнакомый  Охотник.  -  Заповед