мостоятельная девушка и делала все по-своему.  Однако  тот  факт,
что благородная  фамилия  приняла  это  событие,  не  впадая  в  истерику,
заставляет полагать, что ей было - строго  конфиденциально,  разумеется  -
открыто происхождение коммунистического дипломата. Иного объяснения мы  не
видим.
     Совсем  по-иному,  однако,  восприняло  этот   факт   дипломатическое
руководство Абдулло Саидовича. Ему дали  понять,  что  подобное  поведение
несовместимо с высоким званием советского  дипломата,  и  было  ясно,  что
через считанные дни он будет отозван на родину, и все  визы  его  окажутся
закрытыми. Так оно наверняка и получилось бы  -  если  бы  не  пресловутая
перестройка, круто смешавшая устоявшиеся представления о том, что можно  и
чего ни-з-зя! На сей же раз вернуться  в  Россию,  конечно,  пришлось,  но
опала оказалась не до конца доведенной.  Он  продолжал  работать  в  МИДе,
иногда выезжал за границу в служебные командировки, а иногда  -  и  просто
так, к жене. Софи-Луиза, правда, до завершения образования в Москве бывала
наездами,  но  семья,  однако,  оставалась  прочной.   Когда   она   стала
дипломированным  физиком,  то  устроилась  в   российской   столице,   где
открывались большие перспективы для деловой жизни. Прошло менее года после
этого - и  молодая  женщина  уже  оказалась  во  главе  ею  же  созданного
транснационального,  или,  как  тогда  в  России   говорили,   совместного
предприятия,  причем  не   торгового,   а   -   с   дальним   прицелом   -
производственного  в  области  современной  электроники.  Это  не   давало
сверхъестественных  доходов,  зато  обеспечивало   прочное   положение   и
репутацию в глазах как деловых людей, так и властей, которые  готовы  были
любить всех, кто шел на риск инвестиций в российскую промышленность.
     Конечно, занятия бизнесом не могли не отразиться на делах семейных, и
наверное, именно по этой причине первый ребенок в этой семье  появился  на
свет лишь в 1999 году и назван был без  всяких  затей  -  Александром.  По
отчеству же в российских метриках он был записан отнюдь  не  Абдуллоевичем
но Александровичем. Этот  ребенок  и  стал  впоследствии  претендентом  на
российский престол - человек, для продвижения которого на трон и создалась
новая политическая партия азороссов.
     Тут необходимо отметить, что и во время своей службы  во  Франции,  и
впоследствии, бывая за  границей,  Александр  Михайлович  -  так  он  стал
именоваться вскоре после ухода из мидовского аппарата, как бы окончательно
порывая  с  восточным  прошлым,  -  не  вступал  ни  в  какие  контакты  с
зарубежными ветвями дома Романовых, претендовавшими  на  русский  трон,  и
даже полусловом не упоминал о своих правах на царство.
     Профессиональный политик, он понимал, что когда настанет пора  решать
этот вопрос (а он уверен был, что настанет; окончательно он в это уверовал
после реставрации Габсбургов в  Испании),  то  решаться  он  будет  не  по
принципу "у кого глотка шире" и уж никак не в зависимости от того, за  кем
пойдет и кого предпочтет российская аристократия, как за рубежом, так и на
родине, отказывающаяся признать существование прямых потомков Николая  II.
Конечно, законность прав на престол оставалась  важным  фактором.  Но  еще
более важным - устойчивое экономическое положение и  политический  вес.  У
Александра Михайловича было и то, и другое, и третье. Есть  все  основания
полагать, что отец нынешнего  претендента  стал  разрабатывать  диспозицию
предстоящего сражения  за  престол  весьма  заблаговременно,  и  Александр
Александрович, Искандер, был воспитуем в этом духе с младых  ногтей.  Что,
разумеется, пошло ему только на пользу.
     Образование он получил весьма недурное: сперва  -  одном  из  частных
московских лицеев, где  ему,  пользуясь  термином  из  области  слесарного
искусства, придали форму болванки. Обточкой же ее и полировкой  занималась
уже во Франции его материнская родня. Он продолжил образование в Сорбонне.
Предметом своим он может быть, по склонности,  а  может,  по  рекомендации
семьи избрал востоковедение. Потом, что  называется,  сделал  финт  ушами:
вернувшись в Россию, предложил свои  услуги  министерству  обороны  и  был
принят с распростертыми объятиями.
     Ему, в порядке  исключения,  разрешено  было  экстерном  пройти  курс
военной академии, вслед за чем он в звании майора направлен был,  согласно
собственному рапорту, служить на Северный Кавказ,  где  командовал  особым
батальоном  горных  стрелков.  Такой  род  цойск  был   к   тому   времени
восстановлен  в  Российской  Армии,  хотя  вернее  было  бы  называть   их
горно-десантными войсками. Боевую подготовку они проходили как десантники,
но с учетом специфики действий в горных условиях - горные  стрелки  носили
коричневые береты, и в них зачисляли только славян. Затем Александр Саидов
был переведен для дальнейшего прохождения службы в штаб округа, а затем  и
возвращен в Москву, уже в Генеральный штаб. Прослужив  в  общей  сложности
почти полных десять лет, получив звание полковника,  он  подал  рапорт  об
отставке  -  и  рапорт  этот,  ко  всеобщему  удивлению,  был   принят   и
удовлетворен. Сняв мундир, Александр Александрович начал работать в  фирме
своей матери, постигая премудрости бизнеса. Через некоторое время он  стал
полномочным разъездным представителем директората, и дни свои  проводил  в
перелетах, инспекциях, знакомствах и переговорах - в равных долях в России
и за границей. Таким образом, он  досконально  изучил  и  производство,  и
управление, и маркетинг, обзавелся нужными друзьями и деловыми  связями  в
области  электроники  -  главной  отрасли  и  промышленности   XXI   века.
Материально, естественно, был обеспечен весьма и весьма неплохо,  а  кроме
всего - пользовался даже в самых аристократических кругах (доступ куда ему
давало пока лишь происхождение его матери,  всем  известное,  а  не  отца,
которое  до  поры  до  времени  не  приходила  возможность   обнародовать)
репутацией человека безукоризненно светского  и  столь  же  безукоризненно
порядочного. Невзирая на далеко уже не юношеский возраст, у него  не  было
даже никаких неприятностей с женщинами - белый фрак его оставался идеально
чистым. Было известно,  что  он  -  хозяин  своего  слова,  что  не  имеет
обыкновения обманывать, даже когда это было бы выгодно; с другой  стороны,
и его обмануть весьма сложно, да и чревато  нежелательными  последствиями:
память, ко всему, у него была отменная и на добро, и на зло.  И,  наконец,
все понимали, что связи, опыт, способности и  деловая  хватка  делали  его
единственным претендентом на пост главы фирмы - с того  самого  мгновения,
как Софи-Луиза решит удалиться на отдых. Безусловно, это общее мнение было
правильным. Он и впрямь собирался возглавить  фирму,  только  название  ее
было - Россия. Российская империя, если  угодно,  акционерное  общество  с
неограниченной ответственностью.
     Вот как выглядели - или  должны  были  выглядеть  -  происхождение  и
жизненный путь человека, которого  многие  хотели  видеть  государем  всея
Руси.
     Так это было изложено в документе,  который  был  составлен  "Реаном"
после  анализа  нескольких  секретных  архивов  и,   очевидно,   негласных
контактов с самим Искандером и который  теперь  -  это  я  понял  сразу  -
следовало как можно быстрее размножить и повсеместно распространить еще до
открытия Программного съезда партии азороссов.

     - У меня там утюг, - сказала Наташа, пытаясь встать.
     Я не пустил ее:
     - Подожди...
     - Я уже давно жду, - сказала она, -  что  на  меня  обратит  внимание
кто-нибудь из присутствующих.
     - Обращаю! - сказал я и немедленно обнял ее...
     Полчаса спустя она сказала:
     - Какой  мужчина!  Конечно,  поношенный  слегка,  местами  потерт  до
основы, краски повыгорели, да и заплатки... но вот греет же  -  временами,
когда не очень холодно.
     Я не обиделся. Так оно и было.
     - А почему, - поинтересовалась она, - повелитель не мог  обождать  до
постели? Молодой пыл?
     - А потому, - ответил я, - что до постели еще ох как далеко. Здесь мы
на ночь не останемся.
     - Ты серьезно? Почему?
     - У меня застарелая привычка: уснув -  наутро  просыпаться.  А  здесь
может получиться и наоборот.
     Она, конечно, поняла. И нахмурилась.
     - Куда же мы?.. К тебе в отель?
     - Вряд ли это лучше.
     - Куда тогда?
     - Не знаю. Придумаем. Важно выйти на улицу - а  там,  как  говорится,
битва сама покажет.
     Я боялся, что придется ее уговаривать. Я и себя самого убедил не  без
труда: устал, как эскалатор в  метро,  весь  день  крутиться,  и  хотелось
спать. Но Наталья была умницей.
     - Что же, - сказала она. - Придется выключить утюг.
     - И забрать все мои кассеты, - решил я. - Им вредно долго  лежать  на
одном месте.
     - Господи, - сказала Наташа. - И подумать не могла, что придется  вот
так петлять - в своем городе...
     - С чего ты взяла, что это - наш город? Их тут в пространстве Москвы,
много, и сейчас мы как раз в чужом.
     - Чей же этот, по-твоему?
     - В нем слишком много хозяев - неофициальных, но  от  того  не  менее
сильных. Но то, что нам приходится скрываться, - верный признак того,  что
нас принимают всерьез.
     - Ты в этом уверен? - неожиданно спросила она. - Нет, не в  том,  что
нас  принимают  всерьез,  в  другом:  что  мы  -   вернее,   ты   и   твои
единомышленники - действительно серьезная сила?
     - А ты уверена, что знаешь, на чьей я стороне?
     - Не смеши. Это на тебе написано  метровыми  буквами,  светящимися  в
темноте.
     - Ну хорошо. А ты сомневаешься во мне и  моих  единомышленниках?  Для
этого есть основания?
     - По-моему, да.
     - Ну, - сказал я неопределенно, - поживем - увидим.
     - Ты хочешь сказать, что...
     - Если бы я ждал чего-то конкретного, это не было бы неожиданностью.
     Случиться может все, что угодно, - в пользу  и  одних,  и  других.  И
давай  закончим  этот  разговор:  время  уходит,  а  дел  на  сегодня  еще
предостаточно.
     - Довлеет дневи злоба его,  -  согласилась  она,  легко  спрыгнув  со
стула.
     Протянула мне кассеты - Теперь ответственность на тебе.
     Я кивнул. Брать на себя ответственность мне было не впервой.  Упрятал
кассеты в карман и подхватил свой неизменный  суперкейс.  Он  был  тяж„лым
даже на вид.
     - Что там у тебя такое?
     - Пижама, - сказал я.
     - И, разумеется, зубная щетка. И дезодорант..
     - Ну а как же без этого? - подтвердил я.



                              Глава восьмая


     Чтобы избежать излишнего риска, я вывел Наталью уже нахоженной тропой
- по крыше и чердакам, воспользовавшись на этот раз другим подъездом.  Мои
журналистские правила не рекомендуют повторяться.  Руководствуясь  ими,  я
решил не пользоваться своей машиной, и,  выйдя  из  дверей,  мы  сразу  же
повернули в другую сторону, прошли по пустынным в  этот  час  и  не  очень
освещенным улицам, вышли на проспект и вскоре поймали такси. Пока мы шли и
ловили машину, я успел  продумать,  что  делать  дальше.  Воспользовавшись
телефоном такси, я позвонил очередной моей репортерской жертве -  генералу
Филину. Он отозвался красивым театральным баритоном:
     - Филин. Слушаю.
     - Сергей  Игнатьевич,  простите  за  поздний  звонок.  Вас  беспокоит
корреспондент немецкого журнала на русском языке...
     Он прервал меня:
     - Ваша фамилия?
     - Вебер.
     - Ага.  Приходилось  слышать.  Вы,  полагаю,  хотите  взять  у   меня
интервью?
     - Так точно, - откликнулся я.
     Понятия не имею, почему я ответил именно словами: "Так  точно",  хотя
вполне возможно было сказать просто: "Да, это я" или "Вы не ошиблись".
     Чувствовалось что-то такое в этом человеке, что  заставляло  отвечать
по-солдатски. И его это, кажется не удивило. Он  мне  показался  настоящим
генералом, то есть буквально - всеобщим начальником. И  к  тому  же  читал
немецкий журнал, издающийся на русском языке. И то, и  другое  можно  было
сказать далеко не о каждом военачальнике.
     - Когда?
     - Когда вам будет удобно. Хотелось бы не позже завтрашнего дня.
     Его молчание длилось не более полусекунды.
     - Завтра - сложно. А сегодня?
     Такого я просто не ожидал.
     - Это было бы прекрасно!
     - Адрес знаете? Не дожидаясь ответа, он назвал адрес. -  Сколько  вам
нужно времени, чтобы добраться до меня?
     Я мгновенно прикинул:
     - Минут двадцать пять...
     - Жду вас через тридцать минут.
     - Нас пропустят?
     На мой последний вопрос он не стал отвечать - просто положил  трубку.
Я дал шоферу новый адрес.
     - К Филину, что ли? Не первый раз туда людей вожу,  -  сказал  он.  -
Серьезный мужчина. Ему можно верить.
     - В чем? - спросил я.
     - Да во всем. Если бы он куда-нибудь выдвигался, я бы проголосовал за
него не задумываясь. Только он политикой не занимается. Или тоже начал?  -
Вот узнаем, - сказал я неопределенно.
     - А где потом можно будет прочитать?
     Я невольно усмехнулся:
     - Вы что, серьезно?
     - Будьте уверены.
     - Право, не знаю, что сказать.  Журнал  -  дело  не  простое...  Могу
только пообещать: если опять придется с вами ехать - честно расскажу.
     Этот водила мне чем-то нравился. Вообще у меня нет привычки раздавать
подобные обещания. Он же, запустив руку в карман, вытащил оттуда карточку:
     - Понадобится машина - позвоните. Обслужу мигом.
     - Спасибо, - сказал я. - Вполне может случиться. Ведь и на самом деле
могло.  Машина  тем  временем  неслась  по  четырехполосной  -   в   одном
направлении  -  эстакаде  Северо-Восток   -   Юго-Запад.   Эстакада   была
скоростной, и озаренные ртутным светом спицы великого  московского  колеса
быстро поворачивались под нами. Трасса - на  высоте  тридцатых  этажей,  а
значит - над крышами, потому что проходила она  не  над  местами  высотной
застройки - стрелой летела, оставляя внизу Ярославское шоссе и  Мещанскую.
Справа медленно отступала назад Останкинская башня,  а  за  нею  -  темный
зеленый массив, объединяющий Выставку, Останкинский  парк  и  Ботанический
сад,  уже  много  лет  как  слившиеся  в  одну  нераздельную   территорию.
Магистраль отделила от  себя  приток,  плавно  ускользнувший  влево  -  на
Сокольники, Измайлово и дальше - к Среднему  и  Внешнему  Кольцам.  Дворец
Ремесел, занимавший вот уже  лет  пятнадцать  добрую  половину  территории
Выставки, заменивший разброс ее павильонов и павильончиков,  на  мгновения
угрожающе воздвигся над нами, но тут же исчез за спинами - а  впереди  уже
ярко-желтым световым шаром обозначилась четырехъярусная  развязка  эстакад
Северо-Запад - Центр. Мы стремились все дальше, поравнялись со  Стрелецкой
башней - самым крупным в Москве торговым  Центром  в  середине  Стрелецких
переулков. Водитель стал перестраиваться вправо.  Над  Самотекой  развязка
увела нас вправо, к Можайскому радиусу. Над нами подсвеченное  московскими
огнями небо на мгновение перечеркнула линия монорельса Кунцево  -  Перово,
почти сразу за нею отвернул съезд  к  магистрали  Юго-Запад  -  Центр.  На
нижний уровень улиц  мы  спустились  возле  Волхонки.  При  всех  нынешних
многоярусных эстакадах, ездить в столице все  равно  оставалось  тесно,  и
иной раз казалось, что в пору расталкивать машины плечами  -  но  наш  шеф
ухитрился проскользнуть  без  сучка  без  задоринки,  хотя  раза  два  мне
показалось, что он каким-то непостижимым образом ухитрялся  протискиваться
не между машинами, а просто  проезжать  сквозь  них  -  тем  не  менее  не
причиняя ни им, ни нам ни  малейшего  вреда.  Я  душевно  позавидовал  его
умению, понимая, что мне всего остатка жизни не  хватит,  чтобы  научиться
так водить, да и одного умения тут мало - талант нужен.  Мы  тем  временем
уже оказались в переулке, пустое спокойствие  которого  после  только  что
кипящей вокруг магистрали выглядело просто нереальным. Мне  еще  казалось,
что   мы   едем,   а   машина   уже   стояла   перед    подъездом    жилой
тридцатишестиэтажки,  на  месте   разрешенной   остановки,   как   о   том
свидетельствовал знак. Я искренне поблагодарил,  вылез,  помог  высадиться
немного, по-моему, ошалевшей Наташе,  подошел  к  водительскому  окошку  и
расплатился. И не мог не поблагодарить за искусство.
     - Вот и вызывайте когда надо, - сказал шофер. - За вызов  я  беру  не
много.
     Я кивнул.
     - А может, подождать? - спросил он.
     - Не стоит, - сказал я. - Постараюсь пробыть там подольше.
     Он понимающе кивнул и ударил по газам. Двери подъезда,  даже  с  виду
массивные, внушительные, могли с первого взгляда  показаться  дубовыми,  -
однако внутри угадывался металл; они раскинулись перед  нами,  стоило  нам
приблизиться, и мы вошли.

     - Я задаю всем одни и те же  вопросы,  -  сказал  я  -  наверное,  на
большее у меня просто не хватает воображения. Заранее прошу извинить, если
они покажутся вам банальными.
     Это было сказано после того, как мы оказались в квартире, в  обширной
прихожей, где были встречены генералом и здоровенным псом,  не  выказавшим
по отношению к нам ни вражды, ни  особого  дружелюбия;  он  воспринял  нас
снисходительно - и только. Генерал  же  был  сдержанно-любезен,  при  виде
Натальи ничуть, казалось, не удивился и даже поцеловал ей руку с ухватками
опытного армейского кавалера. Ей это,  похоже,  понравилось  -  во  всяком
случае,  она  в  ответ  искренне  улыбнулась.  По-моему,  я  уже  научился
отличать, когда она улыбается от души, а когда по службе.
     - Ну,  банальностью  вы  военных  не  удивите,  -  ответил   на   мое
предупреждение Филин. - Вся военная служба основана на банальностях - если
этим словом обозначать непрестанное повторение давно известных  истин  или
действий.
     Пока он произносил эти слова - неторопливо, четко выговаривая  каждый
звук, - я исподволь оглядывался. Кабинет был  вроде  бы  как  кабинет,  на
стенах не висели шашки и кинжалы, пистолеты и какие-нибудь  мушкетоны,  не
было  и  батальных  полотен,  равно   как   и   групповых   фотографий   с
друзьями-однополчанами в разные годы, в разных местах. Хотя,  насколько  я
знал, генерал за годы службы успел побывать во многих точках России - да и
не только России. Мебель не была антикварной, напротив - современной и  не
слишком дорогой; такую встретишь в средней руки офисе. Чего было  много  -
это книг, занимавших целиком две стены. И не только на военные темы.
     Оглядываясь, я одновременно думал о предстоящем разговоре.  Как  и  в
предыдущих интервью, я должен был сделать попытку выяснить  ответ  на  два
вопроса. Однако по поводу первого из них я сразу решил, что интересоваться
этим не буду: просто невозможно было представить, что генерал Филин имел к
моей проблеме хоть какое-то отношение. Значит, ограничимся политикой;  тем
более что отнимать у хозяина дома слишком много времени было бы,  учитывая
далеко не ранний час, просто невежливо.
     Вообще репортерам  на  вежливость,  как  правило,  наплевать,  не  та
работа, чтобы соблюдать политес; но  по  отношению  к  генералу  почему-то
хотелось выполнить все условности.
     - Чай, кофе? - тем временем поинтересовался  хозяин.  -  Время  суток
позволяет и чего-нибудь покрепче,  если  желаете.  А  может  быть,  хотите
поужинать? Разносолов не обещаю, семейство  мое  на  даче,  но  что-нибудь
незамысловатое можем сообразить.
     - Мы, наверное, как  раз  помешали  вам  ужинать,  -  сказала  Наташа
светским тоном.
     - Нимало. Я живу по армейскому распорядку, время ужина давно  прошло.
Так что - будете кушать?
     Мы поблагодарили и отказались; сошлись на кофе. Филин кивнул. Похоже,
у него на столе была кнопка сигнала; во всяком случае, тут  же  в  кабинет
вошел старший лейтенант - в отличие от генерала он был в форме, - выслушал
просьбу (приказанием это,  судя  по  интонации,  нельзя  было  назвать)  и
удалился.
     - Итак?  -  сказал