ствиями. Как  и
всякое очень массивное тело, Россия не любит крутых поворотов, они  всегда
приводят  к  катастрофам.  Как  революции  прошлого  века  -  и  девятьсот
семнадцатого года, и девяностых годов.  России  для  поворота  нужна  дуга
большого радиуса. Иначе - быть нам под откосом. Но даже и  по  такой  дуге
надо поворачивать  умело,  нажимать  на  тормоза  плавно  -  иначе  колеса
заблокируются и машина пойдет юзом - вернее, ее понесет...
     Собственно, для того, чтобы  корректировать  скорость  с  дорогой,  и
сушествуют советники.
     - А вы уверены, что новый государь будет в них нуждаться? Или захочет
терпеть их?
     - Ни  один  правитель,  наследственный  или  выборный,   никогда   не
обходился и не будет обходиться без  института  советников.  И  среди  них
должны быть обладатели разных точек зрения. Это особенно важно в начальный
период правления,  когда  государь  уже  обладает  властью,  но  не  успел
набраться опыта ее использования.  Как  бы  это  ни  называлось  -  диван,
боярская дума или Совет Безопасности...
     - Следует  ли  понимать  это  так,  что  вы  тоже  стремитесь   стать
советником государя?
     Долинский ответил не задумываясь:
     - Я этого и не скрываю. Советником, причем не самым  главным,  потому
что вряд ли при государе сразу определится свой Ришелье. Но  когда  придет
час выделиться - хочу, чтобы российский Ришелье носил фамилию Долинский.
     - Какие же советы вы намерены ему давать? Тише едешь - дальше будешь?
     - Я ведь не говорил, что собираюсь быть только тормозом,  хотя  он  и
является необходимой деталью. Скорее - комбинацией, скажем так, тормоза  и
гирокомпаса. Потому что лучшие в мире тормоза не помогут  вам  доехать  до
цели, если вы свернули не на ту дорогу.  Из  этого  следует,  что  главным
моментом является мгновение правильного поворота, по-тому что ложный  путь
не приведет вас к цели. А перекрестков существует множество, и  запутаться
в них очень легко...
     Он на секунду умолк, и я воспользовался этим, чтобы задать ему вопрос
не на тему:
     - Скажите, такие сравнения вы  используете  потому,  что  вам  самому
пришлось стать жертвой автомобильной катастрофы? Он поднял брови:
     - Гм. Знаете,  наверное,  так  оно  и  есть  -  хотя  я  об  этом  не
задумывался.
     Но это, в конце концов, не важно. Я хотел сказать вот что: моя цель -
предостеречь государя от неверных поворотов, которые могут принести ему  и
России  множество  крупных  неприятностей.  Именно  в   начальный   период
царствования государь может  наделать  больше  всего  ошибок  -  и  ошибок
губительных.
     - Например?
     - Это ведь не шутка - открыть или хотя бы лишь приоткрыть исламу путь
к Центральной и Западной Европе... Ну, тут, у себя дома, -  это  вроде  бы
наше дело, это относится,  так  сказать,  к  нашим  семейным  проблемам  и
внешний мир не очень-то будет волновать. Как его,  откровенно  говоря,  не
волновало наше безбожие на протяжении почти всего  прошлого  века.  А  вот
внешнеполитическая линия - это очень существенно. Конечно,  мировая  сила,
равновеликая Америке, должна существовать - для  пользы  той  же  Америки,
кстати, которой нужен хотя бы воображаемый противник.
     Иначе они нередко теряют чувство меры в отношениях с другими,  а  это
никогда не  сходит  с  рук  безнаказанно.  И,  безусловно,  только  Россия
способна стать такой силой - во всяком  случае,  она  может  справиться  с
такой задачей намного быстрее, чем кто-либо  другой.  Разумеется,  в  этом
процессе она должна и будет опираться на ислам, который снабдит  ее  всем,
чего у нее на сегодня недостает. Но вот тут и нужен поворот неторопливый и
очень, очень плав-ный; иначе мы смертельно напугаем весь  Запад,  а  страх
далеко не всегда является полезным инструмек том.
     Он побуждает к резким телодвижениям, а ведь даже  при  самой  высокой
скорости движения мы не сможем подняться до  нужной  высоты  за  несколько
месяцев, даже за несколько лет. И все это время нам было бы  очень  трудно
обходиться без Америки, без Запада вообще -  потому  что  нельзя  выдавать
никому в том числе и исламу, лицензию на исключительное влияние в  России.
А ведь нежелательный эффект можно вызвать буквально несколькими словами...
     - Вы будете стараться влиять на государя в этом направлении?
     - Я постараюсь доказать ему мою правоту - после того, разумеется, как
получу возможность изложить ему мою точку зрения. Все другие - я уверен  -
будут навязывать ему другое правило: "Лови момент"... То есть жми на газ.
     - Скажите,  когда  вы  рассчитываете  встретиться  с  Искандером?  Он
взглянул на меня как-то странно.
     - Это необходимо было  бы  сделать  еще  до  его  первого  публичного
выступления. Чтобы не прозвучали какие-то заявления, которые  окажутся  на
руку лишь нашим недоброжелателям.
     - Иными словами, вы  будете  стараться  как  можно  быстрее  получить
аудиенцию?
     - В таком желании не было бы ничего нахального.  Однако,  как  бы  ни
казалось это нелогичным -  я  не  стану  добиваться  такой  встречи.  Буду
испрашивать аудиенцию после всех прочих.
     Это оказалось для меня неожиданным.
     - Почему же, профессор?
     - Причины чисто этические.  Как  правило,  первыми  добиваются  таких
встреч люди, жаждущие добиться чего-то для себя лично. Не хочу, чтобы меня
сочли одним из них.
     - Вас волнует общественное мнение?
     - Меня волнует мнение претендента - и, надеюсь, будущего государя.
     Хочу, чтобы он с самого начала отнесся ко мне без предубеждения.
     Конечно, до съезда азороссов я его не увижу.  Но  там  будут  сказаны
лишь самые общие слова, которых обычно никто не принимает всерьез.
     Первую настоящую программу он  обнародует,  надо  полагать,  накануне
избрания. Вот перед этим я и надеюсь встретиться с ним. Тем более что я  -
не исключено - войду в состав Всероссийской  коронационной  комиссии.  Как
один из представителей науки. Вот тогда - перед референдумом -  я  намерен
использовать для встречи с ним любую возможность. Конечно, если бы я  смог
увидеть текст его речи на съезде - пусть даже не текст, хотя бы достаточно
подробные тезисы - быть может, я убедился  бы,  что  в  моих  советах  нет
актуальной необходимости. Но с текстом никого не знакомят...
     В этом у меня имелись немалые сомнения, но я не стал  высказывать  их
профессору. И, чтобы отвлечь его от этой темы, спросил:
     - А вам самому, профессор, нравится ислам как мировоззрение?
     Он ответил не сразу:
     - Откровенно? Нет. Но как за политическим теечением я признаю за  ним
большую силу. Для этото не нужен Бог весть какой ум.
     - Мне кажется, я понял. Вы не доверяете  исламу  -  и  потому  решили
оказывать сдерживающее влияние на его продвижение у нас.
     - Я против всего, что может  помешать  мирному  и  плавному  развитию
государства.
     Может быть, в этой теме еще стоило бы покопаться. Но  вместо  того  я
решил задать вопрос поострее:
     - Следует ли понимать вас так, профессор, что, будь ваша воля,  вы  и
этот вот - сегодняшний процесс растянули бы, скажем, на несколько лет?
     Он медлил с ответом - похоже, решал, стоит  и  вообще  комментировать
мое предположение. Наконец неохотно выговорил:
     - Сие от меня не зависит...
     - Но если бы зависело?
     - Как сказал Ньютон - гипотез не измышляю.
     Ну что же, поговорили. К тому же у меня возникла необходимость срочно
связаться с теми, кто ждал  моих  звонков.  И  я  решил  закончить  сеанс,
вежливо поблагодарив:
     - Я вам крайне признателен, профессор.
     - Не за  что.  Наоборот,  это  я  буду  очень  благодарен  вам,  если
высказанные мною мысли станут достоянием  общественности  в  наикратчайший
срок.
     - Да, но мой журнал, знаете ли...
     - Это долго, я понимаю, да и выходит он не в  России.  Но  вы  можете
сделать краткую экспликацию, а я помог  бы  поместить  ее  в  каком-нибудь
популярном издании здесь, даже в завтрашнем номере.
     - Не могли бы вы пояснить - в каком именно?
     - Это важно для вас? Хорошо, я сообщу вам после заседания.  Возможно,
это будет "Третья газета"...
     - Ну, еще раз - спасибо вам, профессор. Пойду разыскивать мою даму.
     - Это та самая, что избавила меня  от  глупой  собеседницы?  Красивая
девушка.
     Он произнес это тоном знатока. Возможно, таким он и был.
     Я кивнул, прощаясь, и отошел. Достав сигарету, вышел  из  подъезда  и
закурил. Огляделся. Нашарил в кармане мой аппарат. Вынул. Набрал номер  на
крохотном пульте. Ответили, как всегда, без запинки:
     - "Реан".
     - Здесь Фауст. Информация.
     - Готовы.
     Я нажал клавишу кодирования и вторую -  скоростной  передачи.  Запись
прошла быстро.
     - Как приняли?
     - Чисто. Сообщения помимо?
     - Прошел  по  треугольнику.  Пока  спокойно.  Но  готовьте  очередную
группу.
     - Делаем. Ваше впечатление от разговора?
     - Полагаю, что выстрел вхолостую. Он не будет на встрече.
     - Примем к сведению.
     - Конец связи.
     - Конец. Я спрятал аппарат  и  пошел  навстречу  Наташе,  только  что
вышедшей из дверей. Значит, и Долинский отпадает. Как, впрочем, и все  те,
с кем я успел поговорить до него. Следует ли сделать вывод, что  покушение
планируется осуществить не во время встречи? А если не при встрече и не по
дороге, то когда же? В зале съезда? Но там если даже и найдется  отчаянный
смертник, то ему не позволят даже ручку из кармана  вытащить,  не  то  что
оружие. Конечно, при условии хорошей  предварительной  проверки.  Что  же,
придется ее сделать. Но вообще  -  пока  никаких  доказательств  серьезной
операции по устранению претендента Искандера. "Поистине, в  этом  -  весть
для людей поклоняющихся!" - как сказано в суре "Хадж", аияте сто шестом...
Я обнял Наташу за плечи, и мы направились было к машине.



                              Глава десятая


     Отлучусь на минутку, - сказала Наташа, -- когда мы отошли в сторонку,
чтобы освободить проход для посетителей. - Обождешь меня здесь?
     - Тут слишком открыто, - сказал я. - Лучше  внутри.  Буду  справа  от
выхода. Постарайся не очень задерживаться, ладно? У нас сегодня еще  полно
дел.
     - Я же сказала - на мгновение...
     И она исчезла. Стараясь не толкаться, я и занял условленную позицию.
     Первые десять минут ждал спокойно, вторые - волновался,  чем  дальше,
тем больше; но про-должал стоять, разыскивая ее в  толпе  взглядом.  Когда
пошла третья десятиминутка, я понял, что жду совершенно  напрасно:  Наташу
просто не следовало отпускать одну, учитывая всю многозначность возникшего
положения. Сейчас ее наверняка в  здании  уже  не  было,  хотя  оставалось
неясным  -  по  своей  ли  воле  она  вышла  из  игры  или  ее  выключили.
Рассчитывать на свои силы было бессмысленно, и я, отвернувшись от публики,
вытащил мой аппарат связи. Отсюда, из вестибюля, сигнал проходил хорошо.
     - "Реан".
     - Фауст. Нуждаюсь в помощи. Срочно.
     - Слушаю. - Исчез мой человек. Полчаса тому. Объявляю поиск.
     - Данные?
     Я начал описывать. Меня сразу же прервали:
     - Человек известен. (Ну конечно. Наивно было бы думать, что  свои  не
держали меня постоянно в поле зрения. Условий игры никто не отменял.)
     "Реанимация" между тем продолжала:
     - Предположения, подозрения?
     Они, разумеется, во мне уже пышно колосились, но делиться  ими  я  не
собирался: слишком много в них было личного.
     - Пока - ничего определенного. Работайте - Уже начали. Будем сообщать
по мере получения результатов. Куда?
     Этого я еще не решил.
     - Найдете, - сказал я, имея в виду на этот раз самого себя. - Буду  в
пределах слышимости. Имеются ли другие новости?
     - К нам обращались с просьбой вывести на вас.
     - Кто? - У нас не учитывался.
     "У нас не учитывался" - значит, одно из двух: либо человек  никак  не
был ввязан в игру, либо же был закрыт до такой степени, что даже на  нашем
уровне о нем ничего не знали.
     - Представился?
     - Назвался старым сослуживцем по Кронштадту.
     Что-то слабо забрезжило в памяти.
     - Хоть что-нибудь о нем выяснили?
     - Бизнесмен из Грузии.
     Ага. Теперь стало более или менее понятно.
     - Снова возникнет - дайте  ему  координаты  отеля.  У  вас  есть  еще
что-нибудь?
     Там помешкали мгновение.
     - Будет говорить Иванов.
     Иванов - так именовался человек, занимавший в "Реанимации"  серьезную
позицию. Это должно быть что-то немаловажное, раз уж...
     - Доктор Фауст?
     - Внимательно слушаю.
     - Я сейчас смотрел последнюю схему. Вокруг вас очень густо. Кроме нас
- еще, по выводам, три силы, самое малое. Еще не определили точно, кто.
     - Лишняя роскошь. Можете вытащить меня?
     - Сейчас решаем. Но только при вашей помощи. Хотим поймать на вас.
     Мне никогда в жизни не нравилась роль червяка на крючке.  Я  червякам
симпатизирую, но никак не завидую. Однако  раз  уж  мне  предлагают  такую
роль, значит, другого выхода  не  видят  -  а  мне  срочно  нужна  свобода
действий, и вовсе не на сцене перед полным залом.
     - За полчаса справитесь?
     - Подсуетимся. Но будьте осторожны.
     Этого он мог бы и не говорить. Не знаю никого другого, кто  относился
бы к моему смертному телу с таким же вниманием и заботой, как я сам.
     - Да уж постараюсь. Что от меня требуется?
     - Выходите медленно и естественно, садитесь в свою машину...
     - Что она без начинки - ручаетесь?
     - Она у нас постоянно в фокусе. Медленно  езжайте  по  направлению  к
гостинице по Кольцу в сторону Смоленской. Не доезжая  до  Крымского  моста
остановитесь - изобразите неисправность. В происшествия  не  вмешивайтесь.
Дальше пойдете пешком. Когда все будет сделано, ваша машина вас обгонит  и
остановится. Тогда сможете ехать по своей программе. Но только не в отель.
В любую другую точку. Когда окопаетесь, сообщите.
     - Уяснил. Трогаюсь.
     - Будьте здоровы.
     - Взаимно.
     Я ответил так не только из вежливости, но потому, что  знал:  в  этой
операции Иванов будет участвовать лично. Это был его любимый вид спорта  -
с молодости и по сей день: устройство ловушек.

     Все  шло  более  или  менее  гладко.  Отъезжая  от  стоянки,   я   не
оглядывался; в этом не было  никакой  нужды,  поскольку  компьютер  и  так
показывал, как выглядит движение  у  меня  за  спиной.  Действительно  это
смахивало на правительственный  кортеж:  шесть  машин  шли  за  мною,  как
привязанные. Не в кильватерной колонне, разумеется,  но  с  соблюдением  и
дистанции, и разбросанности по рядам - всего того, что требуется, чтобы не
вызывать излишних подозрений. Тем не менее при желании я бы их  достаточно
легко стряхнул, но сейчас от меня требовалось как раз обратное. Выехав  на
Кольцо, я сбавил газ, прополз мимо троллейбусной остановки  и  остановился
на ближних подступах к мосту. Стоянка тут запрещалась, даже остановка,  но
сейчас это играло в мою пользу. Я выдернул  один  из  проводов  зажигания,
потом несколько раз повыл стартером, изображая неудачную попытку запустить
движок, включил аварийные огни и вылез.  Кортеж  -  за  исключением  одной
машины - успел уже обогнать  меня,  и  я  краем  глаза  следил,  внутренне
усмехаясь, за их попытками как-то выбиться из потока, чтобы их  не  унесло
вообще черт  знает  куда.  Это  привело  к  одному  столкновению  впереди,
наверняка не случайному. А та машина, что успела затормозить, не доехав до
троллейбусной остановки,  стояла  неподвижно;  никто  оттуда  не  выходил,
ждали, видимо, действий с моей стороны. К  ней  уже  медленно  приближался
милиционер.  Дальнейшего  я  не  видел:  длинный  троллейбус   прибыл   на
остановку, заслонив их  от  меня  -  но  и  меня  от  них,  разумеется.  Я
использовал это мгновение, чтобы выскользнуть из машины и быстро оказаться
на тротуаре. Теперь нельзя было дать им потерять  меня  из  виду:  наживка
должна вести себя соответственно, трепыхаться - но оставаться на леске.  И
сейчас я, как  и  предполагалось,  спокойненько  пойду  пешком  по  мосту,
прикрывая лицо от встречного ветра...
     Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули
два выстрела - через хорошие глушители. Я не  оглянулся:  стреляли  не  по
мне. Да  и  прохожие  -  их  на  мосту  была  самая  малость  -  не  очень
встревожились. Москва только начинала  отвыкать  от  повседневных  обменов
свинцовыми любезностями.

     Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне  не
очень-то нравилось - перейдя реку, медленно  идти  по  многолюдной  улице,
зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие - за этими охотниками.
     Но  раз  другой  возможности  у  меня  сию  минуту  не  было,  стоило
постараться  и  в  этой  обстановке  извлечь   из   окружающего   максимум
удовольствия и даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в  условиях
полной безопасности и освобожденности от мирских забот. Дни за  эту  весну
успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу
оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить  по
Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город
показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины. А если  сравнить  эту
Москву с той, которую я покинул больше  двадцати  лет  назад...  Небо  над
Москвой раньше было темным - разве что в облачную погоду нависал  над  нею
темно-багровый купол отраженного света.
     Сейчас было иначе: мне показалось, что я попал в центр Галактики.
     Наверху,  в  трудноопределимой  высоте,   парило   множество   огней,
поднималось,  опуска-лось,  свивалось   в   кольца,   овалы   и   спирали,
пересекавшиеся  на  разных  высотах,  в  разных  плоскостях   под   самыми
немыслимыми углами. Автомобильные и  монорельсовые  трассы,  коридоры  для
вертолетов, выше - аэростаты регулирования; все это как  бы  опиралось  на
вертикальные ячеистые колонны света - многочисленные теперь небоскребы.
     Стоило бы остановиться и просто  постоять,  глядя  на  этот  праздник
иллюминации.  Но  останавливаться  нельзя  было,  и,  чтобы  не   налетать
поминутно на людей, пришлось  не  задирать  голову  и  идти,  стараясь  не
привлекать к себе излишнего внимания, рассчитывая на то,  что  чем  темнее
становится, тем в большей безопасности я нахожусь. Если бы только темнело!
Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали.
     Если бы выключили  внезапно  все  фонари  -  одних  только  витрин  с
достатком хватило бы,  чтобы  в  любом  месте  тротуара  читать  набранный
нонпарелью текст.
     Витрины невольно вызывали любопытство. Ассортимент  предлагаемого  на
первый взгляд не очень  изменился;  упаковки  с  надписями  на  английском
по-прежнему преобладали. Но названия фирм были уже не  те,  что  пару  лет
назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много. Иные из фирм,
располагавшихся и производивших товары в Штатах,  давно  уже  принадлежали
японцам, другие были перекуплены  саудянами.  С  последними  получалось  и
вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла,  предположим,
в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту  же
Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения.  Этому  можно  было
только радоваться.
     Я продолжал шагать; все вокруг выглядело - ну не то  чтобы  спокойно,
однако, во всяком случае - обычно. Не было поводов  падать  на  асфальт  и
отползать за укрытие. Близился час  начала  спектаклей;  я  проходил  мимо
открытого после моего отъезда на запад театра на  Зубовской  площади.  Там
давали "Рубаят" по Омару Хайяму. Ставить поэзию на сцене у цас  умели  уже
давно, к Хайяму же, насколько я мог судить, обращались впервые. Но  вообще
из восточной поэтической классики в Москве был поставлен - года  два  тому
назад, помнится, - и "Гулистан", и "Лейла и Меджнун",  и  даже  "Маснави",
хотя мне, например, всегда казалось, что эта поэма Р