ечи
гремело немецкое "р", но его собеседник, находясь на пределе  возбуждения,
забыл, очевидно, все  другие  языки,  кроме  родного,  и  даже  кедринский
динамик задребезжал от  грозного  "поррр  диос!",  после  чего  перебранка
началась сначала - вернее, оба начали проклинать  растяпу,  застрявшего  в
этом самом узле трасс.
     Кедрин развлекался, слушая их, еще с полминуты,  а  потом  сообразил,
что номер сто семьдесят он видел на борту  этого  самого  корабля,  и  что
презренный растяпа - он сам; не кто иной, как он на своем катере болтается
на месте... Кедрина прошиб холодный пот. Он нажал кнопку "старт" и  рванул
рычаг газа с такой силой, что на миг потемнело в  глазах.  Он  сделал  это
очень своевременно: через несколько минут недалеко от него пронесся, мигая
выхлопами, круглый планетолет, а еще через  три  минуты  его  место  занял
лунник. Торжествующие проклятия гремели в динамике, и Кедрин почувствовал,
что у него нет больше сил.
     Снова затормозившись, он  включил  автоподстройку  рации.  Надо  было
все-таки разыскать  Ирэн:  другой  такой  возможности,  наверное,  ему  не
представится... В эфире слышался голос Велигая, который не спутаешь  ни  с
чьим; конструктор разыскивал свой катер. Кедрин  смог  бы  объяснить,  где
этот катер находится; но он еще не нашел Ирэн. Затем настройка сдвинулась.
И внезапно Кедрин насторожился.
     Такого он еще никогда  не  слышал;  это  не  была  открытая  передача
Приземелья, но и на коды лунных станций тоже не было похоже. Унылый вой  -
словно волк пел свою  лунную  песню  -  плавно  нарастал,  затем  падал  и
нарастал снова, но если вслушаться, этот вой нес в  себе  что-то.  Обрывки
слов?
     Кедрин вслушался. "Свет" - услышал он.  И  снова  вой.  "Надеемся..."
Опять  вой.  "В  порядке..."  Или  это  лишь  кажется,  что  тут   и   там
проскальзывают эти слова? Но если даже это только чудится...
     Кедрин уже знал основное правило Приземелья: ни один странный факт не
следует оставлять без внимания. Эта передача, без сомнений,  относилась  к
странным фактам. Поэтому Кедрин тщательно измерил и  записал  частоту.  Он
записал бы и всю передачу, но не знал, есть ли на  катере  устройство  для
этого. Поэтому, определив частоту и  направление  -  передача,  оказалось,
была остронаправленной - он вздохнул и включил передатчик.
     Он не стал вдаваться в подробности; это придется  сделать  позже.  Он
просто ответил на вызов Велигая и сообщил, что возвращается.


     - Я не завидую тебе, мой отчаянный друг, - сказал Гур.
     Кедрин пожал плечами. Откровенно говоря, он и сам себе не  завидовал.
Но ничего не поделаешь; Велигай ждал, и надо идти к нему.
     Против ожидания, разговор начался не с катера и вообще не с  Кедрина.
Когда четверо расселись в креслах, Велигай сказал:
     - Ну, так. Во-первых: за истекшие дни запах в  окрестностях  спутника
не появлялся. Это позволяет надеяться, что Холодовский прав и что от  этой
угрозы мы избавились.
     Холодовский счастливо улыбнулся.
     - Да, - сказал он. - Этого больше нет. Нет больше!
     - Значит, можно расширять фронт работ, не рискуя подвергнуться  атаке
запаха? Значит, Карло будет последним пострадавшим?
     - Будет последним! - твердо ответил Холодовский.
     - Ручаешься?
     - Голову даю. Что угодно.
     - Хорошо, - грозно проговорил Велигай. - В случае чего - сниму с тебя
голову. - Курлыкающий голос резок, но все понимали, что  шеф-монтер  очень
рад. Кедрин стал даже надеяться, что и ему, в  этой  связи,  достанется  в
меньшей степени, чем он, несомненно, заслужил.
     - Фронт работ, - сказал Велигай. - Нам, действительно,  придется  его
расширить. Меркулин не верил в наш замысел - и потому оказался не в  силах
помочь нам. Но только наш вариант может  принести  успех.  И  вот  нашелся
выход.  Вместо  того,   чтобы   изготовлять   заново   корпус,   жилые   и
вспомогательные помещения, мы возьмем их уже готовыми.
     Он улыбнулся, и трое монтажников тоже улыбнулись  как-то  по-особому.
Наверное, Велигай намекал на что-то, знакомое и близкое любому из них.
     - Ну, на эту тему  мы  вкратце  уже  разговаривали.  Конкретный  план
придется составить вам самим на месте. Я уже установил связь  с  Планетой;
все необходимые технические  средства  нам  предоставят.  Медлить  нельзя.
Работа будет не из легких, но теперь это - единственный способ...  Мы  это
понимаем, а?
     По лицам снова прошли улыбки. Но Велигай и  тут  не  дал  им  времени
пережить все сказанное.
     - Итак, вы трое сейчас отправляйтесь на Планету. Берите наш счастливо
обретенный катер... - он скользнул взглядом по  Кедрину  и  отвернулся,  -
берите катер и поезжайте. Сделайте все, как надо; будет не так просто,  вы
сами понимаете.
     - Есть, - сказал Гур, поднимаясь. - Мы втроем? А он?
     Он кивнул в сторону Кедрина, и тот  почувствовал,  что  значит  "душа
уходит в пятки".
     - Он? А зачем он вам? Придется больше следить за ним,  чем  думать  о
деле.
     - Послушайте... - сказал Кедрин.
     - А стоит ли? - усомнился Велигай. -  Что  бы  вы  ни  сказали,  факт
остается фактом. А следовательно...
     Кедрин насупился.
     - Я и не собираюсь... Хочу только доложить, что мною принята странная
передача...
     Велигай нехотя взглянул на Кедрина.
     - Какая передача?
     Кедрин хотел объяснить. Но понял, что сделать это ему не  удастся.  И
тогда он просто голосом изобразил то, что слышал - тоскливый вой... Сейчас
это не было для него трудной задачей.
     - Так? - спросил Велигай. - Не ошибаетесь?
     - Нет. И мне показалось, что я разбираю слова. Я записал...
     - Интересно... Кто-нибудь знает такой код?
     Гур пожал плечами: Холодовский покачал головой.  Дуглас  лишь  поднял
брови.
     - Хорошо, - сказал Велигай, резко поднимаясь. -  В  таком  случае,  я
отлучусь. Мне интересно услышать это самому.
     - Я покажу, - вскочил Кедрин. Велигай сухо произнес:
     - Не надо... Дорогу запомнил автомат.
     Он  вышел.  Монтажники  не  торопились  покидать  Центральный   пост.
Странное,  мечтательное  выражение   возникло   на   лице   Гура,   Дуглас
взволнованно улыбался, и даже Холодовский выглядел так, словно  был  готов
предаться мечтаниям... Кедрин не мог понять, в чем дело: вряд ли  известие
о какой-то странной передаче привело их в такое состояние.
     После паузы он решился спросить об этом. Гур покачал головой.
     - Нет, конечно... хотя в этом вое, быть  может,  что-то  и  есть.  Мы
просто рады: снова пожить хоть несколько дней на Земле - это очень хорошо!
     - А я думал, - сказал Кедрин, - что вы не любите Землю.
     - Запомни, - проговорил Холодовский. -  Можно  жить  на  Земле  и  не
любить ее. Бывает... Но жить в Пространстве и не любить  Землю  -  нельзя.
Такие здесь не удерживаются. Потому что все это:  и  неудобства  -  а  там
удобнее, понятно, - и опасности - а  они  есть,  эти  опасности,  -  можно
переносить только ради Земли, которой нужны, очень нужны наши корабли.
     - Но на них гибнут люди.
     - К сожалению. Но, уходя в поиск, люди  не  думают  об  этом.  Таковы
люди. А мы верим: настанет момент - и Лобов выйдет на связь. Если  у  него
даже нет ничего, больше  ничего,  совсем  ничего  для  связи  -  он  будет
кричать, и голос его долетит до Приземелья. Это - Лобов, ты не знаешь его,
а мы знаем. Мы помним его еще вторым пилотом на славном "Джордано"...
     - А первым? - спросил Кедрин.
     - Командовал Велигай.
     "Опять", - подумал Кедрин.
     - А есть ли вообще что-нибудь, в чем не участвовал бы Велигай?
     - Бывают люди, мимо которых не пройти.  В  науке,  в  литературе,  во
всем. Он - один из таких. Тебе это как будто не нравится?
     - Нет, - равнодушно сказал Холодовский, мельком взглянув на  Кедрина.
- Просто наш новый товарищ - скептик по натуре. Простим ему.
     - Не будет ли скептик так любезен, - вмешался Дуглас, - и не объяснит
ли он, что побудило его заняться пиратством в Приземелье?
     - Ответь, - посоветовал Гур.  -  Во  всем,  что  касается  пиратства,
каперства, флибустьерства и прочего, Дуглас - непререкаемый авторитет. Его
предки...
     - Оставь их в покое, - проворчал Дуглас. - Сейчас вернется Велигай, и
я хотел бы видеть, какие предки смогут помочь мальчику.
     Кедрин молчал.
     - Красноречиво, - сказал Гур  после  паузы.  -  Но  Велигай  вряд  ли
удовлетворится этим. Вот он придет...
     Дверь распахнулась, вошел Велигай. Глаза его  были  непроницаемы.  Он
уселся, оглядел всех.
     - Хорошо, что вы еще здесь. Поговорим о Кедрине, мы не успели сделать
это. Я хотел бы знать...
     - Мы тут  побеседовали,  -  сказал  Холодовский.  -  Обычное  щенячье
любопытство, шеф. Неустановившийся  характер.  Больше  он  не  станет  так
поступать.
     - Да, - сказал Кедрин, проглотив комок.
     - Любопытство... - задумчиво  проговорил  Велигай  и  вздохнул.  -  И
нетерпение... А ведь торопиться не надо, Кедрин. Даже в таких случаях...
     Кедрин поднял голову. Что он имеет  в  виду?  Но  Велигай  смотрел  в
сторону, на его неподвижном лице нельзя было прочесть ничего.
     - Нельзя торопиться, - повторил Велигай, но уже другим  тоном.  -  Но
тем  более  недопустимо  медлить.  Поэтому,  ребята,  отправляйтесь-ка  на
Планету. Теперь тем более нельзя терять ни минуты.
     - А что такое? - поинтересовался Гур. - Новости?
     - Я был там, - ответил Велигай.  -  Слышал  этот  вой.  Парню  везет,
ничего не скажешь. Это искаженная передача Лобова. Удалось разобрать:  они
все там целы. А теперь исчезайте, мне надо работать.



                                    10

     На орбите Трансцербера капитан Лобов  вышел  из  радиорубки  с  таким
выражением  лица,  как  будто   считал   свое   жизненное   предназначение
выполненным. Земля их, наконец, услышала и откликнулась. Собственно, иначе
и быть не могло. Но почему же она так долго не откликалась?
     Не замешана ли здесь эта неожиданная вспышка? Она, похоже,  произошла
на невидимом пока Трансцербере. Всплеск  света  был  краток.  Его  сменила
темнота - но не спокойствие.
     Спокойствие не возвращалось, хотя корабль - вернее, то, что  от  него
оставалось, - не получил никаких новых повреждений. Правда,  и  старых  за
глаза хватило  бы  любому.  Но  кто  знает,  чего  еще  можно  ожидать  от
непонятной  планеты?  Чтобы   разобраться   в   этом,   ученые   принялись
анализировать вероятные причины вспышки. В какой  связи  с  нею  находится
запах, уже вторично возникший на корабле?
     Ученые думали про себя  и  вслух  и  спорили  яростно,  как  боксеры.
Воздвигали гипотезы -  и  с  размаху  разносили  их  вдребезги,  чтобы  из
получившегося логического щебня тотчас же возвести новую гипотезу, которую
через полчаса постигала та  же  участь.  Что  это  за  вспышка?  А  запах?
Случайно ли и то, и другое совпало с попыткой провести передачу с  помощью
общей антенны? Почему Земля  не  откликнулась  на  передачу?  Не  приняла?
Потому ли, что оказался  слишком  слабым  сигнал,  -  как-никак,  передача
ненаправленная - или  по  другим  причинам?  Но  пусть  Земля  даже  и  не
услышала; тем более она должна была обеспокоиться, запросить.  А  с  Земли
тоже не доходит ни слова. Кто  виноват?  Трансцербер?  Хорошо,  а  что  он
такое? Может быть, вовсе и не планета? Что же в  таком  случае?  Астероид,
голова кометы, чепуха, мироздание навыворот?
     Чужой корабль, предполагает  капитан  Лобов.  Эта  гипотеза  вызывает
взрыв на сей раз здорового смеха. Капитану разъясняют: можно надеяться  на
чудо, когда речь идет о, так сказать, благополучном разрешении сложившейся
ситуации. Но говоря о науке, следует исходить  из  реальных,  известных  и
проверенных фактов. Поскольку гипотеза капитана  Лобова  никакими  фактами
похвастаться не может, ученые  будут  очень  благодарны,  если  вплоть  до
завершения полета  предположения  относительно  чужих  кораблей  не  будут
дискутироваться.
     Капитан не обижается; ему, собственно, только это и нужно. Пусть люди
смеются, пусть  спорят.  Это  лучше,  чем  производить  локацию  Транса  и
вычислять скорость сближения. Хватит и того, что эту  скорость  показывают
приборы в рубке, куда капитан посторонних не пускает.
     Ученые  спорят.  Одни  считают,  что   вспышка   свидетельствует   об
интенсивной  вулканической  деятельности  на  поверхности  Транса.  Другие
утверждают, что говорить об этом всерьез  вообще  невозможно,  потому  что
коль скоро сама планета визуально не наблюдается,  то  нельзя  заметить  и
любое извержение на ее поверхности.  Скорее  там  произошла  неуправляемая
ядерная реакция,  или  столкновение  с  необычайно  крупным  метеором  или
астероидом, или...
     Капитан Лобов, выслушав все это, сказал, что он не пожалел бы ничуть,
если бы в результате извержения, реакции, столкновения или еще чего-нибудь
Транс разлетелся на мелкие кусочки, и все эти кусочки полетели бы в другую
сторону. На это ученые в один голос возразили, что такие пожелания  нельзя
высказывать даже в шутку. Экспедиция на Транс - если не их,  то  другая  -
обязательно встретится с целым рядом очень интересных явлений. Коли уж  на
то  пошло,  ученые  согласны  скорее  разлететься  на  кусочки  сами,  чем
пожертвовать Трансцербером, даже будь это в их власти. Хотя, разумеется, -
торопливо заверяют они, - ни у кого из них нет  ни  малейшего  сомнения  в
том, что "Гончий пес" благополучно завершит свой странный  рейс.  Но,  так
или иначе, надо поскорее передать на Землю то, что уже известно.
     Услышав такие заверения, капитан Лобов всерьез  задумался  о  степени
осведомленности ученых об истинном положении вещей. Кажется, все споры  не
помешали им составить  правильное  мнение  насчет  относительной  скорости
сближения тел на орбите, с одной стороны, и быстроты спасательных работ  в
Приземелье - с другой.
     Тогда капитан поинтересовался: думают  ли  ученые,  что  Звездолетный
пояс может монтировать корабль быстрее, чем он делает это сейчас? Нет,  не
думают. Капитан задал следующий вопрос: в таком случае, стоит ли  посылать
на планету нечто вроде научного завещания и тем самым зря волновать людей?
Ведь они могут подумать, что условия жизни на аварийном "Псе"  тяжелы.  На
деле же здесь вовсе не плохо. Воздух есть. Вода есть. Пища  есть.  Экоцикл
действует. Энергия тоже есть, но может иссякнуть, если отправлять на Землю
чересчур длинные сообщения.
     Ученые возразили, что они вовсе и не  собирались  волновать  планету.
Наоборот; следует сообщить,  что  здесь  все  в  порядке  и  собран  очень
интересный материал. Только и всего.
     Услышав такое мнение, капитан Лобов дал "Добро!".  Текст  радиограммы
был составлен и предпринята еще одна попытка связаться с  Землей.  Попытка
окончилась неудачей: Земля их не услышала, и сами они тоже не  уловили  ни
одного сигнала со своей планеты.
     Так повторилось на другой и на третий день. Это,  разумеется,  никому
не прибавило спокойствия.
     Еще менее ободрили людей показания  приборов.  Оказалось  вдруг,  что
локатор, которым можно было с максимальной точностью  измерить  расстояние
между кораблем и Трансцербером, отказал. То есть не отказал - аппарат  был
в полном порядке - но ничего не показывал. Словно Трансцербер  исчез,  так
что волны перестали отражаться от него. В то  же  время  гравитационные  и
другие приборы свидетельствовали, что  небесное  тело  осталось  на  своем
месте. Не совсем,  впрочем,  на  своем:  оно  продвинулось  вперед,  и  на
расстояние, значительно большее, чем ему полагалось.
     Планета, движущаяся с ускорением, - этого еще никогда не было.  Новый
материал для догадок и предположений. Капитан Лобов сидит с  таким  видом,
будто  хочет  что-то  сказать.  Но  ученые,  с   опаской   поглядывая   на
ухмыляющегося корабельщика,  быстро  находят  ответ:  орбита  Трансцербера
вычислена  неправильно,  возможно,  она  имеет  другой  эксцентриситет,  и
поэтому скорость планеты иная, чем предполагалось.
     Было бы очень хорошо, если бы на этой исправленной орбите не  нашлось
места  для  "Гончего  пса".  Но  тут  ученые  не  могут   сказать   ничего
утешительного. Поживем, увидим. А увидим - так, может быть, и еще поживем.
     Капитан выслушивает заключение и уходит в радиорубку.  Он  сидит  там
часами и днями и слушает тишину. И, когда  этого  никто  больше  не  ждет,
внезапно словно распахивается окно, и Земля  засыпает  корабль  множеством
слов.


     Оказалось, что корабли в определенном отношении счастливее людей.
     И в самом деле: памятники людям ставят, в нормальных  условиях,  лишь
тогда, когда человека уже нет с нами, и он не может больше  участвовать  в
непрерывной борьбе человечества за счастье.  Борются  другие  -  те,  кого
вдохновили подвиги, или плоды разума, или просто труд, затраченный ушедшим
на строительство фундамента. Ведь что бы мы ни строили -  это  всего  лишь
фундамент здания, вершина которого уходит в бесконечность.
     Не так у кораблей. Вот стоит памятник, к которому  давно  уже  успели
привыкнуть; привыкнуть настолько, что никто больше не  думает:  что  же  в
этом  памятнике  осталось  от  настоящего  корабля?  Какая  разница?  Ведь
памятники ставят идеям, а идея в данном случае остается неизменной.
     И вдруг оказывается, что это имеет значение. И что все-таки не  макет
вздымается над зеленым лугом, над вершинами сосен.
     Все происходит постепенно, не бросаясь в  глаза.  Жителям  недалекого
города и не снится, что в одно прекрасное утро  привычный  пейзаж  лишится
существенной детали... Просто сначала  в  город  приезжают  три  человека.
Вернее, приезжают каждый день тысячи людей, и эти трое -  среди  них.  Они
берут первую попавшуюся лодку и устремляются к памятнику "Джордано".  Люди
как люди, разве что с немного странной - вперевалку - походкой.  Могло  бы
привлечь внимание еще и то обстоятельство, что, говоря  о  памятнике,  они
упорно не употребляют этого слова, а ограничиваются простым  и  даже  чуть
фамильярным "Джордано".
     Люди возятся вокруг памятника, фотографируют, что-то подсчитывают при
помощи портативного вычислителя,  делают  какие-то  наброски.  Иногда  они
спорят, один из них - длинный, худой -  яростно  жестикулирует,  другой  -
невысокий и крепкий - возражает, упрямо встряхивает  головой.  Третий,  не
вынимая трубки изо рта, временами вставляет краткие  замечания.  Люди  эти
могут быть художниками, туристами, мало ли кем еще. Это никого особенно не
интересует. Раз они возятся вокруг памятника,  значит,  им  это  нравится.
Пусть.
     Они возятся, а иногда, в минуты передышки, молча стоят около корабля,
опираясь  ладонями  на  поверхность  главного  рефлектора,   на   неровную
металлическую поверхность, которая кое-где уже успела  покрыться  пушистым
зеленым мхом. Если  вглядеться  повнимательней,  то  можно  заметить,  как
пальцы этих людей едва заметно поглаживают металл; это движение походит на
ласку, а в глазах каждого из суетливой троицы в такие  минуты  -  странная
мечтательность. Может быть, это просто-напросто - любовь?
     Потом вокруг памятника  вдруг  возникает  легкая  ограда,  отделяющая
почти всю поляну от остального мира. Она  невысока,  назначение  заборчика
чисто символическое. Но  он  заставляет  людей  уделить  памятнику  больше
внимания; чем до сих пор. И люди  замечают  то,  что  до  сих  пор  как-то
ускользало от их взгляда.
     Например, то, что новая дорога, которую недавно  начали  прокладывать
от города, ведет прямо к огороженной поляне. По ней уже  забегали  машины,
нагруженные строительными материалами  и  механизмами.  Не  собираются  ли
строить у подножья памятника отель для туристов? Возможно. Но непонятно, с
какой стати приток туристов должен вдруг увеличиться в такой степени.
     Еще  более  непонятны  сами  машины,   которые   начинают   понемногу
располагаться вокруг памятника. Нет, это не  строительные  машины.  Что-то
совсем другое. Многочисленные ли