рясется еще. Ведь и часа не прошло.
     Становилось скучно. Я не видел ничего, кроме стандартных памятников,
заказанных в местной гранитной мастерской. Или не хотел видеть. Поэтому я
даже вздрогнул от неожиданности, заметив четырехметровый шпиль огромной
могилы.
     На стелле была высечена только дата: 18 мая 1896 года. Мне не хотелось
рассматривать этот памятник своим новоприобретенным зрением - мне все еще
было страшно. Я хотел найти рациональные объяснения такому
многозначительному надгробию - каменный шпиль был раза в два выше всех
памятников в окрестности. Что там у них случилось такое 18 мая, о чем
каждый должен знать? Что это, такое очевидное?
     Позади памятника, у самого подножья, на коленях стоял седой человек в
поношенном синем костюме, и поправлял масляной краской надпись на цементном
цоколе: “Жертвам коронации”. Он писал так старательно, что даже, как
ребенок, высунул язык.
     Заметив, что я наблюдаю за его работой, отвлекся, привстал,
здороваясь:
     - Добрый день, милый человек!
     - Добрый день, дедушка... А Вы здесь, что, работаете?
     - Ну... - ему хотелось поговорить, - Так... Живу почти. Это кому как.
Кто - на решетках, около метро, знаешь? А я здесь. С покойниками все
спокойнее.
     - Спокойнее???
     - Ну конечно, а как же! Они же из гробов не встают! Это сказки. А
мафия - она никого не боится, только покойников... И потом, я же на свежих
могилах не сплю, я все больше на старых. А из старых воровать вроде как
нечего. А потом, от покойников теплее, чем от живых - покойникам тепло уже
не нужно, они его наверх отдают, а я тут как тут.
     - А здесь ты чего делаешь, дедушка? - я кивнул на незавершенную
работу. Краска быстро подсыхала, - Как тебя, кстати, по имени-отчеству?
     - Меня-то? Я уж и забыл, когда меня по батюшке в последний раз звали.
Тимофей я. А тут я восстанавливаю историческую справедливость, так сказать.
Бросаю вызов времени, позабывшему своих мертвецов. Вот.
     - Красиво говоришь. Ты кем был-то? В прошлой жизни.
     - Сторожем. В библиотеке.
     - Это заметно. А памятник-то кому?
     - А ты мне нравишься, - старик поправил сваливающиеся штаны, -
Молодой, правда, но это все проходит. Вот я и говорю - время как оно
распоряжается. Спроси у кого каких-нибудь семьдесят лет назад: что, мол, за
памятник - на смех бы подняли, ей Богу. А теперь... Молодость, молодость...
А что, на бутылку дашь?
     - А почему бы не дать... - я достал кошелек, отсчитал денег на бутылку
шведской водки, - Держи.
     - Ой, - испугался Тимофей, - да тут не на одну...
     - Ты чего пьешь-то? Дрянь всякую небось.
     - Мне нравится. Я клинскую люблю. - Тимофей спешно убирал банку с
краской и кисточку в прозрачный целлофановый пакет, - Покойники со мной
теплом, конечно, делятся, но с бутылкой завсегда теплее. А с двумя - и
подавно... А памятник этот поставлен в честь невинно убиенных во время
раздачи царских подарков. Когда последнего царя короновали, он, видишь ли,
решил подарки бесплатные народу раздать. Хотел, чтобы запомнили. Ну, его и
запомнили. Народу в давке перемерло две тысячи человек. Сестру моей бабки
тоже задавило.
     - И что, ты помнишь ее? - удивился я его долголетию.
     - Нет, ты что! Меня и в помине не было!
     - А что же красишь?
     - А мне платят - я и крашу. Прирабатываю. Пойдем. Если хочешь -
кладбище покажу.
     - Ну пошли.
     - Да, а с невинно убиенными тут вообще все в порядке. Детей маленьких
во множестве. Потом, эти трое, ну, под танками погибли - вот ведь! - уже не
помню как зовут... Беда, да и только! Вот, сам на молодых сетую, а ничем не
лучше ведь - все забывать стал. Раньше как бывало - проведешь какого-нибудь
провинциала, все ему покажешь, все расскажешь. А теперь половину имен
позабывал. И верно - к чему они теперь?
     - Ну, Тимофей, погорячился ведь...
     - Ну, погорячился. Но вот молодежь-то нынче так ведь и думает. Вон,
вон, смотри, видишь, могилка с пропеллером.
     Действительно, над могилой был водружен пропеллер. Я увидел, что двое
лежавших в ней человек погибли во время авиакатастрофы.
     - Сорок первый год, оборона Москвы. Пропеллер весь прогнил, я красил
на прошлой неделе. Не нужны видишь, никому... Теперь миротворцы в почете.
Политика...
     - Ну, Тимофей, это от нас не зависит...
     - Нет, милый человек, это все в голове нашей. Еще как зависит. Хочешь,
я тебе братские могилы покажу... Так несоглашенцы их до блеска блюдут,
пальцами полируют... А миротворцы - они и так в почете, им теперь память
навечная. Я как считаю - только у знаменитых могилы могут брошенные быть. У
них и так - везде могила... Там, или в книжках, ежели ты писатель, или в
фильму, как в могилу положен, ежели актер. Им памятники ни к чему. А вон,
еще смотри, полковнику пирамиду поставили. Странное дело, словно нехристь
какая! Он то ли в автокатастрофе погиб, то ли еще как, не помню, мне
говорили, а я забыл.
     На цементной пирамиде, довольно нелепой, кривоватой, метра полтора
высотой, была прилеплена металлическая табличка:
     ” Полковник Петр Леонидович Махрусенко. 1929 - 1969.”
     Ниже, около подножия кто-то нацарапал гвоздем по цементу, неровно:
     “ФАРАОН”
     - Вот ведь изверги, - заметил надпись Тимофей, - и когда успели,
подлецы! Надо будет подтесать. Глядишь, чего и перепадет.
     - Ты смотри, не перестарайся, - спокойно ответил я, постигая тайну
смерти полковника. Полковник действительно погиб в автокатастрофе. Авария
не была случайной. Странное разрушение коленчатого вала, не бывает таких
аварий обычно. Мне стало понятно, как мой отец оторвался от
преследователей, - Он ведь и вправду Фараон.
     - А что, менты, они не люди, что ли? - не понял Тимофей, - Такие же,
как мы с тобой, человеки!.. А вон там, посмотри... - он занес руку,
собираясь что-то показать, но кого-то заметил вдалеке.
     Я проследил за его замершей рукой, и увидел, что по тропинке идет
рабочий с лопатой на плече. Рабочий помахал Тимофею рукой.
     - Ты извини, милый человек, - осекся Тимофей, - На кладбище ведь как:
ты пришел - и ушел. А мне тут жить. Вон мастер в помощь зовет - я побегу.
Прощай.
     - Ну прощай, Тимофей. Тебе еще денег дать?
     - С одной стороны - хорошо, конечно. Но ведь тогда мне и уйти
неудобно. Так что не надо лучше. Прощай, - Тимофей снова подтянул
обвисающие брюки, и побежал к мастеровому.
     Я побрел дальше, машинально считывая имена и даты.
     Навстречу мне прошел дедушка Тимофей, оживленно что-то обсуждая с
мастеровым. Проходя мимо, Тимофей виновато поглядел на меня и вдруг
улыбнулся.
     Через пару минут бесцельного странствия, я увидел могилу, над которой,
видимо, только что потрудился мастеровой.
     Свежая земля лежала высокой горкой, загораживая часть дорожки.
     “А ведь вот здесь ему и лежать,” - осенило меня.
     Я думал о человеке, который хотел меня убить. Я еще не знал, как он
выглядит, но чувствовал, что здесь, в этой прямоугольной яме с аккуратными
краями, ему придется успокоиться.
     Старый железный крест был снят со своего прежнего места и аккуратно
прислонен к оградке. И вообще, вся могила была очень аккуратной,
ровненькой, как заправленная солдатская койка.
     Воспоминание об армии вывело меня из себя, мне захотелось бросить все,
снова залечь на постель и читать книги. Что мне еще здесь нужно? Что я еще
умею? Дома строить меня еще не научили, воевать я не научился сам, все эти
методы ведения боя... В городе куда не шло, но в лесу... Да я и в трех
соснах заблужусь.
     Тут я увидел, что дальше дороги мне нет: чугунные ограды плотно
обступали меня, не давая пройти. Мне нужно было либо лезть через ограды,
либо ступать на могилы, что было еще страшнее. Я повернулся назад, и понял,
что тропинка, по которой я попал сюда, потеряна. Кладбище не отпускало,
вставая вокруг меня непреодолимым препятствием, зазывая в постоянные
обитатели. Я с трудом сдержался от того, чтобы не закричать. Не разбирая
пути, чуть не разорвав рубашку об ограду, я продрался к широкой тропе, и
поспешил к выходу с кладбища.
     Однако оказалось, что шел я совсем в другом направлении, и через
несколько минут, я увидел в проломе забора железнодорожные пути.
     Я знал это место. За разъездом виднелись жестяные крыши кооперативных
гаражей, а за ними, я это точно знал, можно было найти станцию метро. Здесь
совсем неподалеку жил мой приятель, у которого я иногда гостил и пил пиво.
Он эмигрировал год назад, и сейчас пил пиво на Островах.
     Я перебрался через неглубокий овраг, в котором бежала вода, стекающая
со всего кладбища, и вышел на пути. Жестяная табличка на столбе
предупреждала о недозволенности прогулок по путям. Ну что ж, буду нарушать.
     Невдалеке, привязанная к оранжевой пожарной железнодорожной цистерне,
сидела черная сторожевая псина. Заметив пришельца, собака рванулась,
залаяла, рванулась еще раз. Ржавая цепь не выдержала, порвалась, и собака
бросилась ко мне. Пес лаял и в лае разбрызгивал слюну.
     “Черт, уж не бешеный ли?” - подумал я, и бросился бежать. Нужно было
попадать на шпалы, чтобы не запутаться в щебне, и не зацепиться за рельс.
Собака недолго гналась за мной, но потом отстала, недовольно рявкая.
Вышедший из служебного вагончика пожарник, с любопытством наблюдал за мной,
видимо, он хотел узнать, догонит меня пес или нет. Убедившись, что пес не
хочет продолжать погоню, он крикнул:
     - Шериф!!! - собака обернулась, а я замер, ожидая следующего слова.
Кто знает, может, он ее нарушителями кормит, - Ко мне, Шериф!
     Я облегченно вздохнул, нашел новую тропинку, и вновь пошел к гаражам.
Впереди меня шли двое здоровых парней, лениво переговариваясь.
     Слева загудел локомотив, и парни остановились, пережидая товарняк,
который на малой скорости маневровый паровоз вел на горку расформировывать.
     Я сел на горячую от солнца кучу железобетонных шпал, и почувствовал
всем телом, как под колесами товарняка содрогается земля.
     “Интересно, а до кладбища это докатывается? И если да, то каково там
покойникам?”
     Парни лениво направились ко мне.
     - Вот что, пацан, - сказал мне тот, что повыше, - Сейчас ты пойдешь с
нами.
     - И это, лучше не дергайся, - добавил белобрысый, показывая мне
пистолет. Пистолет был настоящий. Не зажигалка, - Мы за хозяина глотку
перегрызем.
     Мне стало нехорошо.
     - Ребята, а вы меня ни с кем не перепутали?
     - Я тебе сейчас перепутаю! - без угрозы сказал высокий, надвинулся на
меня и собрался сунуть кулак под ребра.
     - В два, у Шехтеля? - уточнил белобрысый. Я машинально кивнул, и он
стал останавливать напарника, - Рыжий, ты чего, сказано же: доставить
целым.
     - Я этого не понимаю - чего хозяину мараться? Я бы ему сам голову
свернул. Легко.
     - Так-то так, да ведь приказ.
     - Ну пойдем...
     Ребята подхватили меня под руки, и повели куда-то через гаражи.
     Между гаражами была грунтовая дорога, и поднятая пыль совершенно
испачкала мне ботинки - мне почему-то хотелось смотреть только под ноги.
Боевики были хорошо накачаны, и я чувствовал, как у высокого под рубахой
перекатывается бицепс.
     Потом мы стали спускаться в метро.
     - Ну, ребята, это не фокус, я и сам сюда идти хотел.
     - Заткнись, - белобрысый ласково сжал мою руку. Нежно, до боли.
Захотелось закричать, - Метро-то в метро, только куда - это вопрос.
     Мы втроем протолкались мимо контролера, причем ребятки и за меня
показали какое-то удостоверение.
     - Вот что, - уже на платформе сказал белобрысый, - Сейчас поедешь
один. До станции “Площадь Мира”. Тебя там встретят. Понял? - последнее
слово он прокричал мне в ухо - подъезжал поезд.
     Высокий наклонился ко мне и по-прежнему ласковым тоном, сказал:
     - И если ты, гнида персидская, попробуешь туда не доехать, мы тебя из
под земли достанем...
     - Лом, брось ты, тебе же шеф только час назад сказал - приедет, никуда
не денется, - Шеф в таких делах не ошибается. Сказал - доедет, значит
доедет. К переезду-то он вышел! - и они втолкнули меня в вагон.
     Вагон был пуст.
     Двери закрылись, и поезд поехал.
8. Классическая Книга Перемен. Толкования

                         Дверь выбили. "Александр
                         Иванович, Александр
                         Иванович!” - заревело
                         несколько голосов.

                         Но никакого Александра
                         Ивановича не было.

                         Владимир Набоков, “Защита
                                           Лужина“

     - Станция “Площадь Мира”, конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба
освободить вагоны. Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи в вагонах. О
забытых вещах сообщайте дежурному, - механический голос проговаривал все
это без малейших эмоций.
     Я вышел на платформу, огляделся. Станция была почти пуста - все
приехавшие уже успели подняться на поверхность.
     Никто меня здесь не ждал.
     Ну, прятаться он мог только в одном месте - я пошел к выходу, прошел
сквозь входные турникеты наружу - сердитая бабка в будке контролера
окрикнула:
     - Куда, не положено, куда?! - подумала было достать свисток, но
расхотела.
     Прошел мимо разменных автоматов, вошел в коридор.
     Бабка позади просто изошла от негодования. Надо было ей удостоверение
показать.
     Машинально пихнул дверь медпункта, она была заперта, и на замке я
увидел бумажку с сургучной печатью. Как им все-таки важно все сохранить!
     Пошел дальше - где же его еще искать?
     В дверном проеме, спиной ко мне, стоял человек и наблюдал за движением
механики эскалатора.
     Человек обернулся и я его узнал.
     - А я знал, что ты сюда придешь. У меня так - если понял, кто куда
идет - прямо в точку. Завсегда угадываю... Что, не ожидал? - шофер
улыбнулся, обнажая золотую коронку, - Вижу, не ожидал... А я вот тут стою,
смотрю... Люблю механику, знаешь, всякие такие вот штуки, шестеренки,
валы...
     Я почувствовал, что шофер слегка навеселе.
     - Что это ты выпил? Как машину обратно поведешь? - у меня не было
уверенности, что ему понадобится куда-то ехать, но я все-таки спросил.
     - А ты думаешь, мне придется сегодня обратно? Мне можно, я сегодня не
шофер, я сегодня сам с шофером... Большой человек!!! И потом - праздник
сегодня! - он коротко хохотнул, - Что, решать вопросы будем? Надо тебе?
     - Надо. Ты мне сначала только расскажи, какие вопросы.
     - Ну парень, ты даешь!!! - шофер рассмеялся, - Чего же тут
рассказывать, тут решать надо, а не рассказывать. Что, неужели вопросов
никаких ко мне не накопилось?
     Я взвесил все, что мне было уже известно, и то, что хотел узнать.
Неожиданно я вспомнил шизофреника с пистолетом, убитого пациента Шепелева.
     - А вот там эта история, какой-то шизоид, убил он что ли кого, не
помню...
     - Это у профессора-то? Клиника - одно слово... Это мы ошиблись, -
осклабился он, - моя воля, так я бы обязательно там всех перестрелял, до
последнего идиота... Все равно их там не лечат ни хрена...
     И тут я увидел этого человека со всех сторон. И все эти пути вели к
смерти, к моей смерти. Он ничего больше не хотел. Стоя на крыше с
винтовкой, или сегодня на кладбище, он только об этом и думал.
     - Зачем тебе это? - спросил я, зная ответ.
     - А тебе? Тут, братишка, по-другому не получается - тут только так:
или ты - или я. А что ты думал? Это же вон, - он отвернулся, показывая на
шестеренки, - все завязано...
     Мне хватило этой заминки, чтобы вытащить из кармана пистолет.
     - Руки вверх! Без фокусов...
     Я ткнул ему в живот сашенькиной зажигалкой, щелкнул какой-то
железякой, для убедительности. Шоферу показалось, что я снимаю пистолет с
предохранителя, он вздрогнул, отступил, и неожиданно улыбнулся:
     - Да что ты, Дима... Я маленький человек, Дима. Тебя обманули. Зачем
мне тебе мешать? Я против тебя ничего не имею... - он по-прежнему держал
руки на виду, но я чувствовал его мысль о пистолете в заднем кармане, и о
том, что после моей смерти наступит сияние. Страха в нем не было, он ждал
момента Славы. Я был последним, кто мог ему препятствовать.
     Отступая назад, он задел за что-то головой и пригнулся, стараясь
обойти препятствие. Я успел увидеть его мысль о подходящем моменте, его
руки пошли вниз, но я толкнул его в грудь.
     Он попал затылком на масляный шип шестерни. Раздался глухой звук
колющегося короба, но механизм не заметил препятствия. Работа эскалатора
продолжалась, я инстинктивно отступил, чтобы не брызги крови не попали мне
на одежду. Обезглавленное тело упало в узкий проход. Шестерни механизма
покрылись красным приторным налетом.
     Я поднял глаза - препятствие, остановившее шофера оказалось жестяным
знаком. Черный человечек был перечеркнут красной полосой.
     Страх ушел. Маленький пистолетик в моей руке уже потерял всякое
сходство со своим способным убивать прототипом, на стволе была
выгравирована голова в шутовском колпаке и приписано название
фирмы-изготовителя: ”CLOWN”* . Я бросил пистолет на труп шофера. Отпечатки
пальцев меня не заботили.
     Прошел по знакомому коридору, ничего не чувствуя.
     Интересно, была у него семья? Хоронить покойника без головы -
достаточно неприятное мероприятие. Моего школьного приятеля пять месяцев
назад привезли с Кавказа в запаянном цинковом гробу. Гроб нельзя было
открыть, не потому что власти задержались с доставкой тела и покойник
испортился - просто Володе оторвало голову взрывом снаряда. К тому времени,
я успел уже похоронить бабушку и деда, но похороны друга были самыми
трудными в моей жизни.
     И теперь жене этого ублюдка придется тоже придумывать что-то,
суетиться, тратить деньги, пристраивать куда-то малолетнюю дочку (я увидел,
что девочке сейчас четыре года). А ведь они не знали, кто он. А теперь еще
не знают, что с ним.
     В переходе, у самой лестницы на поверхность, лежал черный пес. Завидя
меня, он вскочил, подбежал, виляя хвостом.
     - Анубис, - я протянул руку к его голове. Пес подпрыгнул, радостно
тявкнул, лизнул руку, завился вокруг моих ног, - Что, дальше вместе?
     Пес несогласно рявкнул, рванулся к выходу. Я поднялся на улицу и
невдалеке увидел черный мерседес с шофером. Собака куда-то исчезла.
     Я подошел к машине, достал удостоверение, протянул шоферу.
     - Слушаю Вас, господин Старший Консультант!
     - Вот что, друг... Твой начальник там внизу сейчас занят сильно, он
просил, чтоб ты меня повозил сегодня немножко. Понятно?
     - Понятно... Что же тут непонятного, - вздохнул шофер, - садитесь.
     Я сел на свое любимое заднее сиденье.
     - Тебя как звать-то?
     - Коля. А Петр Петрович разве не сказал?..
     - Ему там совсем некогда.
     Шофер вырулил на улицу.
     - Куда поедем?
     Он застал меня врасплох своим вопросом.
     - А мы сначала домой к Петру Петровичу. Он сказал, ты меня довезешь,
покажешь. Велел супруге своей передать, что задержится.
     - Да? А по телефону не проще?
     - Хм... Он меня лично попросил. А я его волю уважаю.
     - Ну лично, так лично, - Николай развернул машину в неположенном
месте, - бояться было нечего, машин не было совсем.
     Снаружи было так пусто, что казалось, будто Москва стала подводным
городом.
     - А что это нет никого на улицах? Случилось чего?
     - Так ведь праздник! День Мира! Празднуют все. Неужто не знаете? Вот
ведь потеха... Извините, ежели чего не так говорю. Мои сейчас тоже
пьянствуют, отец из Кенигсберга приехал, гостинцев привез.
     Я посмотрел на часы в приборном щите и успокоил водителя:
     - Не волнуйся, к восьми точно дома будешь.
     - А что, за Петром Петровичем заезжать потом не надо больше?
     - Нет, больше не надо...
     - Вот и славненько. А у меня отец на флоте работает - рыбу привозит
изредка - высший класс!!! У них там с рыболовством не ахти, но вот
достает... Знакомства...
     - Да, без этого жить теперь нельзя.
     - Это точно. Раньше вот было больше порядка. А теперь,