корчму. Столы и лавки были сдвинуты к стене, две девки ползали по  мокрому
полу, собирая тряпками грязную воду. На троицу внимания не обратили:  мало
ли выпроваживают пьяных гостей, лишь бы их самих не трогали. Гульча первой
шагнула за порог и растворилась в темноте. Олег поспешно вытащил  пленника
следом, выставив его перед собой, как щит, увидел Гульчу рядом с крыльцом,
с облегчением перевел дух.
     Ночной  воздух  был  после  дождя  чистым,  серп  луны  блестел,  как
отточенное лезвие. За углом протопал ночной дозор, порывом ветерка донесло
запах браги и пота, где-то близко звякали шпоры. С башен и стен Города  --
от Подола и Перевесища -- плыли  тягучие  звуки  бил.  Уныло  ревел  скот,
пригнанный на бойню.
     Олег тащил пленника, держа, как в кузнечных клещах. На улицах  пусто,
но в далеком князьем тереме, а также в домах тиунов, русичей, тысяцких еще
горят желтые огоньки: лучшие  люди  Киева  ложатся  поздно.  Желто-красные
огоньки лучин уже  загорались  в  землянках  и  хижинах  смердов,  наемных
работников -- эти, напротив, встают рано: кто рано встает, тому бог дает.
     Они прошли по главной улице, свернули, снова свернули. Олег обливался
потом, нужно было следить за улицей,  за  темными  тенями  и  за  Гульчей,
которая с подозрительным постоянством всякий  раз  исчезала  перед  каждым
покушением на него. Они миновали кузницу, за ветхой стеной бухали  молоты,
через дырявую крышу поднимались отдельные струйки сизого дыма. Из  другого
дома пахло свежим хлебом, в окнах  суматошно  мелькали  быстрые  тени.  На
дальнем холме на фоне уходящей ночи высвечивался огромный столб --  Гульча
рассмотрела вырезанное из векового дуба жесткое лицо: глаза, как у сокола,
ноздри раздуты в гневе, челюсти сжаты.
     Олег внезапно толкнул пленника в темную подворотню, мгновение  спустя
вышел оттуда один, потер ребро ладони:
     -- Теперь пойдем одни. Дом варяга отсюда третий.
     Она спросила недоверчиво:
     -- Я не слышала, чтобы он объяснял тебе дорогу!..
     -- Объяснял молча, -- бросил Олег.  Глаза  его  были  жесткими,  pуки
дрожали, ноги дергались. -- Мы, волхвы, легко читаем такие знаки!
     Навстречу по тесной улочке двигались груженые  подводы,  через  борта
свисали тонкие сухие ноги ланей, лосей,  на  двух  телегах  везли  забитых
медведей. Лошади ступали понуро, привычно. Везли битую птицу, на последней
телеге в глубоком корыте прыгала рыба. Обгоняя подводы, проскакали  княжьи
гридни -- суровые, в кольчугах, в глазах -- лед. Олег и  Гульча  поспешили
прижаться к забору, давая дорогу.
     Впереди стучали по камням посохи. В сторону  княжеского  терема  шли,
переговариваясь,  тепло  одетые,  несмотря  на  предстоящий  жаркий  день,
дородные осанистые люди. Бояре и воеводы, тиуны и тысяцкие -- все  спешили
к порогу великого князя киевского Самовита, буде понадобятся.
     Один из дородных, в расшитой  серебром  сорочке,  приотстал,  на  миг
скрылся в тени, а когда луна высветила снова, на том месте уже  никого  не
было. Олег покосился на быстро светлеющее небо, взял Гульчу за  руку,  они
перебежали к тем же воротам.

     ГЛАВА 11

     Терем высился в глубине  небольшого  двора,  за  массивными  воротами
виднелась добротная крыша, а сам забор почти не уступал той стене, которой
Кий в молодости обнес свой город. Ворота были из бревен,  грозно  блестели
толстые железные полосы, медные кольца, скрепы. Олег чуял, что в  железных
скобах, толщиной с кочергу, лежит настоящее бревно, служа засовом.  По  ту
сторону забора ржали кони, хлюпала вода на плоские камни.
     -- Варяги в Киеве живут свободно? -- шепнула Гульча.
     -- Узнаем у Говарда.
     -- Собираешься попасть внутрь?
     -- По-твоему, я здесь потому, что страдаю бессонницей?
     -- Но это опасно...
     -- Мне опаснее оказалось спать в своей постели!
     Он измерил взглядом высоту забора и когда, по мнению  Гульчи,  должен
был подпрыгнуть, хватаясь за края  забора,  внезапно  постучал  в  ворота.
Очень нескоро во дворе послышались тяжелые  шаги.  С  лязгом  приоткрылось
окошко, Олег увидел половину бородатого заспанного лица.
     -- Кого бесы носят?
     -- Открывай! -- бросил Олег сердито. --  Белый  свет  рушится,  а  ты
спишь. Мы к Говарду. Дело срочное.
     Страж подозрительно оглядел стучавших,  исчез,  погремел  железом,  в
воротах отворилась калитка. Олег протиснулся боком, Гульча  споткнулась  о
толстую цепь, та не давала распахнуться шире: Говард  охранял  свой  терем
надежно. Впрочем, любой купец охраняет дом и товары.
     К терему вела вымощенная камнем дорожка. Двор  был  грязен,  в  лужах
после вчерашнего дождя. Возле дорожки плескалась в  луже  большая  свинья,
два поросенка тыкали розовыми пятачками  в  булыжники,  пытаясь  разрушить
дорожку. Гульча обошла  их  опасливо,  даже  соступив  в  грязь,  дабы  не
коснуться нечистых животных. Под дальним забором вольно раскинулся  пьяный
гридень,  от  него   несло   блевотиной.   Крупный   поросенок,   подбирая
извергнутое, заодно объел гридню губы, с хрустом сгрызал уши и нос.
     На ступенях крыльца двое стражей любовно точили  мечи,  третий  сидел
сбоку, деловито бил вшей, разложив сорочку на коленях. Все трое  вроде  не
глазели на прибывших, но когда те приблизились к крыльцу,  двое  с  мечами
сразу встали, глаза холодно и цепко пробежали по фигурам гостей.
     -- Стойте там, -- предупредил один властно. -- Я узнаю у хозяина, как
и что... Не вздумайте быть чересчур умными! Мои друзья не вчера родились.
     -- Я всего лишь пещерник, -- пробормотал Олег.
     -- Пещерник? --  переспросил  страж  саркастически.  --  Тогда  я  --
непорочная дева Дана.
     Оставшиеся  хмуро  рассматривали  Олега  и  Гульчу.  По   тому,   как
держались, Олег с холодком  понял,  что  оба  --  профессиональные  воины,
служили наемниками  в  Царьграде  или  Багдаде,  продажные,  но  умелые  с
оружием. И не допускают ошибок, понапрасну не рискуют.
     На втором поверхе распахнулось окно, свежий голос бодро крикнул:
     -- Впустить гостей!
     Двое стражей провели Олега и Гульчачак наверх, взглядом оба показали,
что они думают об пещернике и что -- о его спутнице,  явно  отшельнице  из
той же пещеры.
     В большой светлице их ждал крепкий седой старик. Лицо его  было,  как
печеное яблоко, но глаза смотрели остро, живо. Он был в  свейской  одежде,
на поясе болтался крохотный разукрашенный кинжальчик.  Старик  сделал  два
шага навстречу, в глазах блестел смех:
     -- Пещерник?.. А эта дева, несомненно, послушница?.. Хотел бы я  хоть
одним глазком взглянуть на ваши ритуалы. Небось,  со  стыда  бы  сгорел...
Ха-ха!  Садись,  таинственный  Олег.  И  ты,  храбрая  дева.  Я  собирался
вечерять, откушайте со мной.
     Олег ногой придвинул  скамью,  сел,  глаза  его  цепко  держались  на
Говарде:
     -- Меня мутит от отравленной еды.
     -- Обижаешь, -- ответил Говард, губы его продолжали улыбаться, хотя в
глазах уже появился холодный блеск. Он сел напротив, сказал нерешительно:
     -- Как я понял, мой посланец не сумел...
     -- Ему не следовало платить вперед.
     -- Он был лучшим, -- ответил Говард. -- Видишь, как  рискованно  быть
купцом в наше время!
     -- Странными делами занимаются купцы. Говард, наши дороги никогда  не
скрещивались. У тебя нет повода желать мне смерти. Кто заплатил тебе?
     -- Ты бы спросил хотя бы, почему !
     -- Знаю, -- отмахнулся Олег. -- С дураками связываться не  желали,  а
смелый да рисковый ты один, кто не верит ни в сон, ни в чох, ни в  гаданье
на лопатке. Так?
     -- Угадал. Но насчет платы промахнулся. Деньгами не все измеряется. У
меня самого златом и серебром сундуки набиты!
     -- Понятно. Кто заставил тебя?
     -- Я свободный купец. Мне велеть трудно.
     Его глаза смеялись, и Олег напрягался, стараясь  покраснеть,  сверкал
глазами. Пусть думает: разозлил, вывел из себя.  Пусть  тешится,  полагая,
что ничего не сказал, никого не выдал.  Уже  ясно,  не  состоит  в  тайном
обществе, которое может велеть, сказал и то, что у загадочного  противника
есть оружие посильнее золота.
     -- Кто склонил тебя? Почему ты послал человека?
     Говард развел руками, улыбка стала шире при тех же холодных глазах:
     -- Я чту торговые сделки.  Если  исполню  свою  часть,  моим  товарам
откроется путь далеко... впрочем, пока не скажу.
     -- Почему? Все равно ты будешь мертв. Сегодня.
     -- Или ты, -- напомнил Говард.
     Улыбка сошла с его лица, стражи чуть придвинулись, их руки застыли на
рукоятях мечей.
     -- Ты зря так делаешь, -- сказал Олег настойчиво. --  Ты  никогда  не
рисковал напрасно.
     -- Я всегда выигрывал, -- ответил  Говард  гордо,  но  в  его  словах
Гульча с изумлением услышала горечь, --  я  перепрыгивал  любую  преграду,
побеждал любого противника... И лишь недавно понял, к концу жизни, что  из
трусости выбирал преграды пониже, а противников пожиже... Получилось,  что
я ухожу из жизни, так и не узнав своей полной мощи! Чтобы ее узнать,  надо
хоть раз зависнуть пузом  на  заборе,  пытаясь  перепрыгнуть,  упасть  под
ударами противника...
     -- Почему выбрал меня? -- хмыкнул Олег. -- Перепрыгни гору,  поборись
с богом! Уверен, ни гора, ни бог не откажутся.
     Говард покачал головой:
     -- Сопляка одолею легко. Бог легко одолеет меня. А ты  выглядишь  мне
под стать. Конечно, я не стал бы с тобой ссориться просто  так,  я  купец,
зря ворогов не наживаю... Власть, Олег! Я получу власти.
     -- Говард, не делай этого, -- предостерег Олег. -- Мощь и  власть  --
не самое важное. Ты еще можешь посмотреть вовнутрь себя. Ты ведь силен, ты
многое можешь! Только ты выбрал простейшие радости.  Лишь  раб  мечтает  о
власти -- он лишен даже свободы, лишь раб  мечтает  о  тысяче  баб,  горах
жратвы и бочках вина -- его кормят впроголодь. А ты можешь узнать  радости
выше!
     Говард  выслушал  внимательно.  Задумался,  поиграл  бровями,  сказал
буднично:
     -- Убейте их.
     Гульча  распахнула  глаза,  показалось  --  ослышалась,  но  Олег   в
невероятном прыжке уже бросился на Говарда, упал  вместе  с  ним  на  пол,
пропустив над головой просвистевшее лезвие меча. Говард завизжал  --  Олег
до треска вывернул ему руку, вытолкнув купца перед собой, как щит.  Пальцы
второй руки были на горле Говарда.
     Он вскрикнул, стражи замерли с занесенными  мечами.  Олег  попятился,
волоча Говарда, уперся  спиной  в  стену.  Мечи  стражей  блестели,  воины
переглядывались, сопели. Гульча прижала ладони ко  рту,  до  этого  тщетно
шарила по пустому поясу. Олег сдвинулся вдоль стены, пытаясь  приблизиться
к ней. Она стояла, как истукан, парализованная страхом, глаза, как блюдца,
еще не поняла, что случилось.
     Говард хрипел от боли. Олег заламывал руку, пальцы другой  играли  на
горле купца, как на сопилке, из горла вырывались хриплые звуки.
     -- Гульча, иди сюда, -- велел Олег зло на  языке  обров.  --  Скорее,
дура!
     Она остолбенело посмотрела на  него,  на  стражей,  наконец  решилась
сдвинуться, но ближайший из стражей бросился к  ней:  знал  обринский  или
догадался -- схватил ее раньше, чем дотянулся Олег, рывком швырнул обратно
через всю комнату. Другой подхватил с пола, заломил руки, приставил нож  к
горлу.
     Все застыло, было слышно далекий  скрип  колодезного  журавля.  Страж
тряхнул Гульчу, налитые кровью глаза люто смотрели поверх купца на Олега:
     -- Зарезать?
     Олег заломил  руку  Говарду  сильнее.  Суставы  трещали,  кости  были
тонкие, как у птицы. Говард застонал.
     -- Он тоже умрет, -- предупредил Олег.
     Страж крепко держал Гульчу, лезвие ножа  было  прижато  к  горлу,  ее
округлившиеся глаза смотрели на Олега.
     Говард прохрипел:
     -- Я стар... Убей меня. Вотан примет меня в Вальгалле...
     Олег сдавил горло, чувствуя его хрупкость, сказал с яростью:
     -- Вели отпустить ее.
     -- Не... нет, --  прохрипел  Говард.  --  Убьешь  меня,  убьют  ее...
Потешатся сперва... Изрежут на куски, эти парни  были  на  Востоке,  знают
всякие... Я тебя знаю, ты не возьмешь на душу такое...
     Олег заколебался.  Глаза  Гульчи  были  огромные,  испуганные.  Страж
оскалил зубы. Упругая кожа натянулась под лезвием  сильнее.  Еще  чуть  --
порежет горло, толстую вену с кровью...
     -- Отпусти, -- прохрипел Говард. -- Ты проиграл...
     Олег убрал пальцы с его горла, толчком послал старика от себя. Второй
страж подхватил Говарда, не дал упасть.  Первый  держал  Гульчу,  нож  был
по-прежнему на ее горле.  Говард  медленно  выпрямился,  пощупал  пальцами
дряблую кожу на кадыке. Его замутившиеся было  глаза  медленно  наливались
злобой, желчью:
     -- Думаешь, проиграл в силе, но победил там, наверху?.. Живем  однако
здесь, а не наверху... Ты увидишь, что это важнее, когда на  твоих  глазах
будет умирать эта женщина... А умирать она будет долго... И кричать будет,
не переставая...
     Страж по его знаку убрал нож с горла  Гульчи,  быстро  потащил  ее  к
боковой двери. Олег кинулся  следом,  споткнулся  об  умело  подставленную
ногу. Упал, перекатился через голову, вскочил... Что-то тяжелое обрушилось
на затылок. Он вскинул руки, не успел ухватиться за ушибленное место, ноги
подломились, навстречу кинулись свежевыструганные доски пола...
     Его руки и голова волочились. Он несколько раз  ударился  затылком  о
ступени и понял, что без чувств был недолго. Где-то слышался крик  Гульчи,
а его все тащили за ноги -- во всем теле были острая боль и слабость.
     Он снова ударился затылком,  перед  глазами  вспыхнули  белые  искры.
Согнув ноги, резко оттолкнулся. Хватка на правой ноге ослабела, он  ударил
обеими, чувствуя ступени под спиной, -- оттолкнулся лопатками,  вскочил...
B глазах от слабости плыли цветные пятна,  ощутил  жестокие  удары,  начал
отбиваться, то падая на колени, то поднимаясь.
     Они дрались на лестнице, снизу тянуло могильным холодом. В глазах был
красный туман. Олег торопливо смахнул со лба плывущую кровь, но в  тот  же
миг сзади шарахнули по голове. Упал, с разбега врезавшись  лбом  в  стену.
Падая, захватил чью-тo руку, услышал крик и  хруст,  удар  локтем,  подмял
другого, но в голове гремело, словно там ревел водопад, крики  слышал  как
сквозь стену, потом все расплылось, и он полетел в черноту...

     Сперва Олег начал ощущать лютый холод  во  всем  теле.  Он  лежал  на
холодной сырой земле, а очнулся от боли, ибо старался  поджать  от  холода
ноги. Голова раскалывалась от боли,  в  затылок  вбивали  горячие  гвозди.
Острые приступы боли накатывали волнами, он застыл, боясь шевелиться.
     -- Олег, -- послышался над ним тихий голос, в котором было  безмерное
удивление, -- ты... жив?
     Он заставил себя открыть глаза, чувствуя боль даже при таком  усилии.
Вокруг -- темнота, и он не знал: то  ли  ему  выбили  глаза,  то  ли  лицо
настолько распухло, что вместо глаз  --  щели,  то  ли  бросили  в  темный
подвал. Рядом тихо вздрогнули, по его груди  легонько  скользнули  кончики
нежных пальцев.
     -- Что делали с тобой? -- прохрипел он.
     -- Пока ничего, -- ответила  она  торопливо,  --  но  что  сделали  с
тобой...
     Ему показалось, что услышал  всхлип,  но  в  голове  шумело,  как  на
днепровских порогах. С великим усилием  подтянул  ноги,  перекашиваясь  от
нечеловеческих усилий, начал ощупывать свое лицо, шею, грудь.  Кости  были
вроде бы целы, только в груди при вздохах остро колет.  Переломали  ребра?
Лицо покрыто коркой крови: хрустит, осыпается -- значит, лежит долго, рана
успела закрыться.
     -- Давно мы здесь? -- прошептал он.
     -- Не знаю, день еще или ночь. Тебя били лежачего! Ногами,  дубинами.
Говард ухватил кочергу и бил ею, пока весь  не  забрызгался  кровью.  Нет,
пока не стал задыхаться от усталости -- кровью он  забрызгался  раньше.  Я
надеялась, что он умрет...  Потом  тебя  зашвырнули  в  этот  подвал.  Они
думают, что уже умер.
     -- И Говард... так думает?
     -- Он сказал, что мне полезно посидеть  с  трупом.  Приготовиться.  К
чeму, не сказал.
     Олег с трудом перевернулся, встал  на  четвереньки.  В  глазах  плыли
огоньки, в затылке вспыхнула острейшая боль. Он  упал  лицом  в  грязь  --
холодная  земля  немного  охлаждала  избитое  тело  и  смиряла  боль,   на
четвереньках обполз подвал, натыкаясь на  заплесневевшие  бревна.  Нащупал
нишу в стене -- толстый мох, плесень. Пахнет кислым, судя по запаху, здесь
стояли бочки с огурцами и капустой.
     Он сцепил зубы, кое-как поднялся на ноги, цепляясь за  стену.  Пальцы
скользили  по  плесени,  бревна  шли  как  огромные  слизни  --  холодные,
скользкие. Если и была лестница, то убрали, других ступеней  нет,  а  ляда
под самым потолком -- не дотянуться.
     Одежда в лохмотьях, саднящими пальцами ощупал карманы, чувствуя,  как
тяжело сгибаются суставы. Пусто, вытряхнули все -- умельцы наемники.
     -- Здесь ничего нет, кроме грязи, --  сказала  она  где-то  близко  в
темноте.
     -- Да, одна грязь... Не надо было тащить тебя сюда.
     Он пробовал рыть голыми  руками  землю  --  не  мог  бесцельно  ждать
смерти, но сразу обессилел, тяжело сполз по стене на землю. Так они сидели
в тишине, Гульча прижалась к нему  плечом,  и  Олег  чувствовал,  как  она
мелко-мелко дрожит.
     Внезапно он увидел полоску света  на  своих  ногах.  Вскинул  голову,
охнул, в потолке наметилась щель. Оттуда сыпались сухая  грязь,  древесная
труха. Затем яркий сноп света упал вниз, а  наверху  затопали  ноги.  Олег
упал в грязь, разбросал руки.
     Сверху опустилась добротная лестница, сколоченная из толстых  жердей,
покачалась, нащупывая дно, концы с  чмоканьем  уперлись  в  мокрую  землю.
Перекладинки заскрипели, сверху показались ноги, обутые в грубые сапоги  с
толстой подошвой. Страж остановился на  последней  ступеньке,  осмотрелся,
хищно улыбнулся. Женщина вжалась в угол -- маленькая, с синяком под глазом
и диким ужасом на лице. Мужчина, который называл себя пещерником, лежал  в
грязи лицом вниз, неестественно вывернув руки, а пальцы впивались в мокрую
землю, словно в последнем предсмертном усилии он пытался ползти.
     -- Встань! -- рявкнул страж Гульче.
     Она не двигалась. Он спрыгнул, в два  широких  шага  оказался  рядом,
грубо схватил ее за руку. Сверху раздался нетерпеливый голос:
     -- Фриз, давай их сюда! Забавляться будем вместе. В своем подвале.
     Страж, не выпуская Гульчу, сказал с неудовольствием, не отводя от нее
хищного взгляда:
     -- А как будем тащить этого быка? Сбрось веревку.
     Наверху послышались проклятья, удаляющиеся шаги. Страж облизал  губы,
глаза заблестели. Его пальцы были как железные крюки, он ухватил Гульчу за
сорочку, рванул за ворот. Легкая ткань распалась на две  половинки.  Страж
двумя мощными рывками сорвал ее платье, отшвырнул клочья,  с  наслаждением
втоптал каблуками в грязь.
     Гульча стояла обнаженная, ее смуглая кожа  в  свете  факела  казалась
слепленной из красного пламени. Страж протянул руку к ее груди,  а  сверху
раздался раздраженный вопль:
     -- Кончай забавляться в одиночку! Держи веревку!
     Вниз упала толстая пеньковая веревка, хлестнула стража  по  лицу.  Он
ругнулся, сделал наскоро петлю, набросил Олегу на ногу, крикнул:
     -- Готово! Тяни.
     Веревка натянулась, тело Олега медленно подползло к  лестнице,  затем
тот же голос зло проорал:
     -- Лезь наверх! Всегда хитришь. Грязное мне, а забавы тебе?
     -- Подождешь, -- огрызнулся страж.
     Он похлопал Гульчу по щеке, его улыбка стала шире, на губах выступила
слюна. Гульча старалась смотреть прямо, но от страха дрожали губы. Ее тело
в неровном свете факела было похоже на прекрасную  мраморную  статую,  она
выглядела гордой и сильной.  Частое  испуганное  дыхание  заставило  грудь
подниматься и падать, розовые кончики от  холода  и  страха  вытянулись  и
заострились.
     Ступеньки лестницы заскрипели. Вверху показались толстые ноги, второй
страж торопливо спускался, часто дыша