тебя, Игл: не человек - машина
смерти.
   Я с разбегу высадил хлипкий замок, проскочил махом прихожую,
но когда впереди показался свет, что-то вдруг больно
ударило меня по ногам чуть ниже колен.
   Неумолима сила инерции. Я совершенно бездарно растянулся
на полу. Автомат вылетел из рук; чуть подсохшие раны на ладонях
раскрылись. А когда я услышал над собой жизнерадостный
смех, то понял с чувством полной опустошенности: кажется, все,
последняя твоя карта бита.
   Я медленно встал.
   Наверное, существует в мире нечто, называемое ясновидением.
Я попал в ту самую комнату, которую видел в моменты паники
и во сне: неухоженная, пыльная, без мебели, словно хозяева
выехали отсюда давно, и никто больше не пожелал ее заселить.
   На полу здесь кое-где валялись скомканные бумажки, а
у стены напротив меня стоял одинокий предмет мебели, старенький
и простенький письменный стол. Я увидел и узнал угол правее
стола: пыльный, со сгустившейся там тенью, и как будто
действительно была там натянута паутинка, а над ней чернел
точкой на потертых обоях паучок. И главное - фигуры горкой
лежали там, шахматные фигуры: черные и белые, как в моем сне,
заброшенные туда Геростратом.
   Сам он восседал за столом, и перед ним была шахматная
доска, а рядом - телефонный аппарат сложной конструкции,
изящный образчик передовых японских технологий.
   И тут же я понял, что есть все-таки отличие: второй двери
с надписью "ARTEMIDA" в комнате не было: за спиной Герострата
я увидел глухую стену.
   - Да, Боренька, - с язвительной ноткой в голосе начал
Герострат, - не ожидал я от тебя. Попасться на такую элементарную
уловку.
   Я обернулся, чтобы взглянуть, что имеется в виду. Поперек
дверного проема на уровне колен оказалась натянута
стальная проволока. Куда уж элементарнее.
   Я, прикидывая, посмотрел в сторону автомата.
   - И не думай даже об этом, - в руках Герострата появился
пистолет. - Я не промахнусь: был в армии как-никак отличником
боевой и политической подготовки.
   - Политической - особенно ценно, - вставил я из соображения
хоть что-нибудь сказать.
   - А все ж вышел ты на меня, - похвалил Герострат. - Молодец.
Поздравляю. Не расскажешь, как это у тебя получилось?
   - Где Елена?
   - А ее здесь никогда и не было. Еще одна, дорогой мой,
элементарная уловка. Я, как ты знаешь, компьютерному миру
человек не чужой: организовал ей командировку. А голос - он
голос и есть - запись на ленте. Не было нужды мне с ней
возиться. В конце концов, не она - ты мне нужен был.
   Да, подобного потрясения я давненько не испытывал.
Оказывается, все это время он блефовал, водил меня за нос,
как мальчишку! ФОКУСНИК! Но откуда мне было знать?
   - Такие хорошие планы ты разрушил, Боренька, - с укором
продолжал Герострат. - Все было так тщательно продумано, и
ты поначалу, вроде бы, вполне оправдывал доверие. Шел верным
путем, как предписывалось, все делал правильно, а тут
надо же... Хватов, небось, подсобил? Мы же договаривались:
никаких рокировок...
   - Я с тобой не договаривался.
   Что бы предпринять? Он же сейчас меня пристрелит,
как рябчика. Покуражится и пристрелит. Я снова скосил
глаза на автомат. Нет, далеко - не успеешь.
   - Ну и что ты этим добился? Ну отыскал меня, а дальше?
Партия твоя все равно проиграна, - Герострат кивнул на
доску. - Ферзь под угрозой, на левом фланге "вилка", через
три хода тебе мат. Увы, и юношеским разрядникам свойственно
ошибаться!
   - Ты в этом уверен?
   - В чем?
   - В том, что партия мной проиграна.
   - Сам смотри.
   - За мной еще ход.
   - Ты думаешь, это тебе поможет?
   - Просто я вижу то, чего ты замечать не хочешь.
   - Ну, Борька, ты нахал. Давай топай сюда. Посмотрим на
твою агонию, полюбуемся. И без глупостей.
   Я шагнул к столу и аккуратно переставил ферзя: Е6-D6.
   - Мат, - сказал я, чувствуя, что совершенно по-идиотски
ухмыляюсь.
   Герострат дернулся. Глаза у него полезли на лоб, сразу
утратив однонаправленность взгляда. В бешеном темпе менялась
мимика. Рот его искривился, а пятна на голове (возможно, мне
это показалось) вдруг стали темнее. Это был очень подходящий
момент для действия, и я уже собрался, внутренне напружинился,
но Герострат вполне осмысленно и многозначительно помахал
дулом пистолета, не отпуская пальцем курка. И момент оказался
упущен.
   Наконец лицо Герострата разгладилось, приобрело болееменее
устойчивое выражение.
   - Мат, - произнес он, словно бы прислушиваясь к тому,
как звучит это слово. - Мат!
   Он засмеялся. Захохотал, да так громко, что я невольно
отступил на шаг, опуская руки. Герострат смахнул фигуры с
доски; они покатились по полу, а он продолжал смеяться.
   - Мат! Мат! Нет, Борька, ты все-таки самый замечательный
противник из всех, с кем мне приходилось иметь дело. Принять
условия игры и выиграть! ВЫИГРАТЬ! Недооценил я тебя,
недооценил. Каково? Мат!
   Он оборвал смех. Взгляд его снова на мне сфокусировался.
Теперь это был твердый жестокий взгляд.
   - Ты был самым достойным противником на моем многотрудном
пути, - сказал Герострат. - Мне жаль тебя убивать.
   Я понял, что сейчас он выстрелит. Умирать вот так, стоя
безоружным лицом к лицу с мерзавцем от его руки было глупо.
До омерзения глупо. Но еще я понимал, что шанса спастись,
как-то избежать пули у меня нет ни малейшего: Герострат,
когда надо, способен невероятно быстро передвигаться, и уж
чего-чего, а продырявить он меня успеет прежде, чем я доберусь
до автомата или до двери. И все-таки в тот момент, когда
я осознавал, что смерть близка, когда чувствовал каждой
клеткой своего измученного тела ее неумолимое приближение,
все-таки я не испытывал страха, как бывало раньше. А наоборот
даже, испытывал некий эмоциональный подъем, повышение
тонуса, какое испытываешь порой, охватывая взглядом только
что выполненную трудную и ответственную работу. И ХОРОШО
выполненную работу. Герострат готовился пристрелить меня,
но несмотря на это, я был победителем: я выиграл дурацкую
партию, которая вполне могла довести меня до сумасшествия,
я справился, я победил!..
   Мелодично промурлыкал образчик новейших японских технологий.
   - Отсрочка, - сообщил мне Герострат перед тем, как поднять
трубку.
   А я с трудом сдержал ликующий возглас.
   Да теперь я не просто выиграл: теперь я выиграл и остался
жив. Потому что сейчас, сейчас...
   Он - ноль, он - марионетка...
   Он - ноль...
   Мне показалось, я слышу, как голос на том конце провода
произносит короткую и маловразумительную фразу. Лицо
Герострата окаменело; исчезла уникальная подвижность черт;
глаза будто затянуло пленкой, они обессмыслились, опустели.
Я видел уже это, я научился распознавать этот взгляд. Теперь
передо мной был не человек, не фокусник, не изворотливый ум
с богатой фантазией и умением просчитывать сложнейшие комбинации
на много ходов вперед, передо мной был робот, машина,
у которой запустилась на выполнение очередная программа. И
в таком состоянии он был ничем не лучше, но и не хуже Эдика
Смирнова, расстреливающего встречающих в аэропорту; Кириченко,
убивающего Веньку; Юры Арутюнова, ползущего ко мне с
ножницами в руке; Люды Ивантер, ласкающей свое послушное
тело.
   Ноль. Марионетка.
   Герострат встал, выронив пистолет, медленно пошел к выходу.
Я не пытался его остановить или преследовать: догадывался,
что сейчас произойдет. И даже выключил свет, чтобы
лучше было видно. Шагнул к окну.
   Герострат появился внизу через минуту и остановился
у парадной, ожидая. Во дворе было пусто, потомучто время
все-таки достаточно позднее, завтра - рабочий день, и любителей
прогуливаться в сером сумраке белых ночей не наблюдалось.
И он стоял там: одинокий, безучастный к окружающему
миру, не имеющий воли к сопротивлению. Его только что лишили
этой воли, а он-то полагал себя свободным.
   Ноль. Марионетка.
   Тарахтя двигателем, во двор въехал крытый армейский
грузовик. Через задний дворик один за другим посыпались на
асфальт солдаты: никак не меньше стрелкового взвода. Зачем
так много? Выскочивший из кабины лейтенант уверенно распоряжался.
Отсюда, из комнаты на пятом этаже, мне его команд
слышно не было, но видно, как "бойцы" рассредотачиваются в
цепь, берут автоматы на изготовку.
   Действовали они быстро, слаженно, и вот лейтенант махнул
рукой и - да они что, с ума посходили? - цепь открыла
огонь. Отсветы выстрелов наполнили двор смертельной иллюминацией.
На одиноко стоящей фигурке Герострата схлестнулось
сразу несколько огненных пунктирных линий. Его отбросило
на асфальт, и он остался лежать, а стрельба еще некоторое
время продолжалась, и пули выщербливали стены дома вокруг
парадной. Офицер снова махнул рукой, стрельба прекратилась,
и двое солдат, закинув автоматы на ремне за плечо, бросились
к неподвижному телу, подхватили его и, пока их товарищи
грузились в кузов, бегом пронесли тело через двор и забросили
его туда же. Ногами вперед. При этом лысая голова Герострата
мотнулась, ударившись виском о край бортика.
   Грузовик уехал. Мне тоже было пора отчаливать. Я последним
взглядом окинул комнату. Выходя, заметил валявшегося на
полу белого ферзя и, сам не зная зачем, поднял его и положил
в карман.


   Эпилог

   То, что успел рассказать Герострат перед смертью, оказалось
чистейшей правдой. Он действительно не похищал Елену:
она вернулась через два дня из Одессы, ничего не подозревая
о моих злоключениях.
   Мишка Мартынов пошел на поправку, и хотя я предпочел
с ним больше не встречаться, новость об этом, переданная
общими знакомыми, признаться, меня порадовала.
   В общем, как видите, все закончилось хорошо, в лучших
традициях хеппи энда: зло наказано, добро торжествует, белые
начинают и выигрывают.
   Только есть один момент, нарушающий всю стройность благополучного
финала: маленькая такая неувязочка. Ночью я покинул
дом через черный ход. Во избежание встречи с представителями
правоохранительных органов. Но потом, на следующий
день, обдумывая происшедшее, я на некоем глубинно-интуитивном
уровне понял вдруг, что слишком уж зрелищной была расправа
в сумеречном дворе, слишком уж рассчитанной на постороннего
наблюдателя. Живого свидетеля, если угодно.
   И тогда я вернулся, чтобы непринужденно прогуляться по
двору. И тут же нашел подтверждение своему неуверенному сомнению:
ни закатившихся гильз, ни пятен крови, ни главное - выбоин
в стене дома я не увидел.
   И вот тогда я снова почувствовал озноб, потому что понял,
в моей голове снова кто-то копался, вычищая ненужные воспоминания
и заменяя их другими: убедительными, яркими, подробными,
но ненастоящими. А значит, по-прежнему я - член Своры,
и где-то есть люди (рассказывал же Хватов о существовании
Центра), которые знают, что нужно сделать или сказать, чтобы
я превратился в послушный чужой воле механизм.
   В Свору легко вступить, но есть ли хоть шанс из нее
выйти?
   Единственным предметом, который доказывает мне, что, наверное,
я видел реальность - повернутую ко мне под особым углом,
но реальность - остается маленькая шахматная фигурка:
ферзь, королева, которую я подобрал и унес с собой.
   Когда мне особенно страшно, и мысль о гипотетическом
Центре, навязчиво возвращаясь, не дает покоя, я достаю фигурку
и глажу ее пальцами, разглядываю потертую замшу на основании,
трещинки на лаке, чтобы еще и еще раз убедиться в том,
что фигурка эта существует. И она помогает моему разуму удержаться
на плаву, не сгинуть в лязгающем мраке паранойи. К
тому же маленький ферзь - лучшее доказательство того, что я
все-таки победил.
   Но, видите ли, это всего лишь шахматная фигурка. Шахматная
фигурка и ничего больше...



   Антон Первушин

   ОХОТА НА ГЕРОСТРАТА
   Роман


   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ЖИТЬ СТАЛО ВЕСЕЛЕЙ


   Звездочки в ряд, шортики в ряд:
   Трамвай переехал отряд октябрят.




   Глава первая

   В двадцати километрах к северу от небольшого города
Кириши (Ленинградская область) в болотистых лесах расположилась
неприметная воинская часть. Туда ведет не слишком
ухоженное однорядное шоссе с большой удельной плотностью
запрещающих знаков и надписей на единицу его протяженности.
Тот из водителей, кто на свой страх и риск решился бы
проехать под многочисленными "кирпичами" и добраться до того
места, где шоссе заканчивается квадратной асфальтированной
площадкой, увидел бы только массивные стальные ворота
с жестяными пятиконечными звездами: по одной на створку;
будку КПП со скучающими военнослужащими и высокую: в два
метра - бетонную стену, поверх которой натянута колючая
проволока под напряжением в несколько сотен вольт, о чем
предупреждают выцветшие таблички. Отыщись такой водитель,
он не нашел бы здесь для себя ничего нового: сколько подобных
"территорий" раскидано по стране - но зато имел бы
большие неприятности. По той простой причине, что, завидев
его, военнослужащие сразу перестанут скучать и постораются
выполнить свои обязанности с максимально возможным рвением.
   И счастье того любознательного водителя, которому повезет
отделаться лишением прав, отправкой под конвоем в СанктПетербург
и долгими беседами уже в родных пенатах с вежливыми
молодыми людьми в штатском. Хуже, если ребята на КПП увлекутся
и повредят ненароком гипотетическому водителю какой-нибудь
жизненно важный орган, что малоприятно в любом случае.
   Теоретически, конечно же, на подобную грубость легко нарваться,
заглушив движок своего автомобиля у ворот любой самой
обыкновенной воинской части: кто у нас вспомнит о правах
человека? Но здесь получить затрещину совсем просто, потому
что описываемая часть обыкновенной не является.
   Под ее прикрытием среди киришских лесов располагается
Центр.
   С высоты птичьего полета территория, окруженная бетонным
забором с электрофицированной колючей проволокой выглядит
в той же степени безобидно, что и со стороны: прямоугольники
корпусов с плоскими крышами, асфальтовые дорожки, небольшой
парк, плац, спортивная площадка - ни намека на ракетные
шахты, пусковые, гаражи с боевой техникой - самая мирная
воинская часть среди всех воинских частей периода мирного
сосуществования. Но именно здесь разрабатывается самое страшное
оружие всех времен и народов. Оружия, от которого можно
себя защитить лишь при условии, если хоть что-нибудь знаешь
о его существовании, а также имеешь представление хотя бы
в общих чертах о принципах его действия. И хотя о существовании
этого оружия догадывались уже десятки тысяч, о принципах
действия знали единицы, и все они были собраны здесь, в
Центре - комплексе лабораторий прикладной психотроники Министерства
Обороны Российской Федерации.
   Знойным июльским утром 1994-го года по асфальтовой дорожке
между корпусов Центра неторопливо шествовал средних лет
человек в открытой безрукавке, зеленых шортах до колен и в
синей с длинным козырьком кепке. Других прохожих в это время
дня здесь было не встретить, разве что спешашего по своим
срочным делам, обливаясь потом, солдатика из хозвзвода. Да
и тот вряд ли обратил бы внимание на "шатающегося без дела"
гражданского, пусть он и вырядился будто здесь пляж, а не
воинская часть. Впрочем, гражданским, работающим в Центре,
это дозволялось.
   Те, кто действительно мог обратить внимание на прохожего
в синей кепке и сделать соответствующие выводы или находились
сегодня вне территории Центра, или были уже мертвы.
   О последних никуда не спешаший прохожий позаботился самолично.
   Они были мертвы больше часа, и никто из посторонних не
поверил бы, покажи ему окрававленным штабелем сваленные тела,
что это всего за несколько минут сделал один-единственный
человек. И оказался бы не прав, потому что это сделал
действительно он, произнеся в нужный момент и в нужное время
всего лишь одну длинную и непонятную, очень странно прозвучавшую
фразу. И то, что этот прохожий знал, где, когда и
какие фразы нужно произносить, чтобы обыкновенные с виду люди,
ни слова не говоря, молча и остервенело принимались убивать
друг друга, ставило его в общий ряд с опаснейшими бойцами;
с теми, кому не нужно оружия, чтобы защищаться и побеждать;
с теми, кто оружие сам по себе. И главное, что прохожий
это слишком хорошо понимал.
   Он приблизился, вышагивая все так же неторопливо и с
достоинством: а куда теперь ему было спешить? - к контрольно-ропускному
пункту, где спокойно покуривали двое: сержант
и майор.
   Майор, дурея потихоньку от жары, с показным равнодушием
во взоре наблюдал за прохожим, ожидая, когда тот полезет
в карман шорт за пропуском и без особого воодушевления размышляя,
что вот было бы неплохо этого интеллигента из шорт
вытряхнуть, в сапоги и в наряд к котлам на кухню, а то развели
тут, понимаешь, Монте-Карло, а мы страдай... Но прохожий
не стал доставать пропуск. Войдя в домик КПП, он остановился
перед "вертушкой", приветливо улыбнулся, после чего
произнес:
   - ТА-А-ОТ ОЛИВА МОШТ.
   Черты потных лиц майора и сержанта разгладились и затвердели.
Глаза опустели.
   Майор выпрямился, уронив табурет, медленным движением
вытащил из чехла штык-нож и так же медленно, хотя и аккуратно
перерезал горло сержанту. Сержант, не издав ни звука, свалился
ему под ноги. После чего майор перерезал горло самому
себе. И тяжело осел на дергающегося сержанта, с всхлипом выпустив
из легких последний воздух.
   Прохожий в синей кепке постоял, словно о чем-то важном
задумавшись, потом вышел за периметр части.
   У ворот он снова на минуту задержался, снял кепку, что-бы
утереть выступивший на лысом черепе пот, снова натянул ее,
пряча темные округлой формы пятна вокруг макушки, потом достал
из кармана баллончик с колпачком пульверизатора и, по-прежнему
никуда не торопясь, старательно вывел краской над одной
из жестяных звезд два слова: "Я ВЕРНУСЬ".
   Через час он выбрался на шоссе Кириши-Петербург и остановил
попутку до Города.


   Глава вторая

   В отдельном кабинете ресторана "Невские берега" за
бокалом игристого шампанского между полномочными представителями
двух могущественных ведомств состоялся следующий
разговор.
   Представитель ФСК (Федеральная Служба Контрразведки):
Сегодня, уважаемый коллега, нам предстоит обсудить еще один
вопрос.
   Представитель ЦРУ (Центральное Разведывательное Управление):
И я, уважаемый коллега, даже догадываюсь, о чем пойдет
речь. "Свора Герострата"?
   Представитель ФСК: Многое я бы отдал, чтобы узнать имя
вашего информатора.
   Представитель ЦРУ: Его настоящее имя вам все равно ничего
не скажет.
   Представитель ФСК: Вы думаете?
   Представитель ЦРУ: Я уверен.
   Представитель ФСК: Это интересно. Но вернемся к делу.
Думаю, не раскрою большого секрета, если скажу вам, что с
программой "Свора Герострата" у нас возникли определенного
рода трудности.
   Представитель ЦРУ: Подопытный кролик научился открывать
клетку?
   Представитель ФСК: Если бы только это...
   Представитель ЦРУ: Мы в курсе ваших проблем, уважаемый
коллега. И я вас хорошо понимаю. Мало приятного, когда какой-нибудь
проект выходит из-под контроля. А насколько нам известно
"Свора Герострата" - это был ОЧЕНЬ серьезный проект.
   Представитель ФСК: Очень серьезный и перспективный. Если
бы не "лампасы" с их амбициями, если бы программу и Центр передали
нам...
   Представитель ЦРУ: Все это не предмет для серьезного
разговора, уважаемый коллега. И замечу лишь, что так как ваше
ведомство переживает сегодня не лучшие времена, то даже
мы при всей нашей информированности не возьмемся предсказать,
чем для вас обернулась бы экспроприация Центра при данном
развитии ситуации. Может быть, сегодня вы прекратили бы
свое существование как государственное учреждение.
   Представитель ФСК: Все ж таки вы нас недооцениваете,
уважаемый коллега.
   Представитель ЦРУ: Вовсе нет. Не поймите меня превратно,
не подумайте, что своим сомнением я пытался как-то вас задеть,
тонко оскорбить. Вы бесспорно выдающиеся профессионалы, но
когда имеешь делать с программами подобного уровня сложности,
нужно быть готовым к любым сбоям. Слишком много случайных факторов
в дейст