сотни тысячелетий. К счастью, он еще  только-только
произошел. К счастью, мы вовремя спохватились  и  лишь  ненамного  ухудшим
свое монопольное положение. Ведь еще одно такое путешествие...
   Министр повернулся к Джильду.
   - Словом, вашему бывшему сотруднику не поздоровится, когда он  вернется
из командировки.
   Джильд и Эо переглянулись.
   - А вы знаете, что это за командировка?
   Министр внешней безопасности побледнел.
   - Неужели опять к началу Первых Веков?..
   - Да, - сказал Джильд, - на миллион лет в прошлое.



   Михаил Пухов.
   Машина памяти

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Звездные дожди".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Дорога была пуста. Она круто  сворачивала,  обходя  выступ  с  отметкой
"40", но справа и слева просматривалось по сотне метров ее узкой  бетонной
ленты. Дальше шоссе терялось в лесистых склонах.
   За спиной в гору тоже карабкался лес. А за дорогой лежала пропасть.
   Он провел рукой по мокрому от пота лицу. После дождя было душно.
   Далеко  слева  из-за  поворота  вынырнула  машина.  Легкая,  белая.  Он
попятился  под  прикрытие  кустов.  Справа  приближался  грузовик-автомат,
тяжелый, но тоже быстрый и безмолвный как привидение.
   Справа робот и слева робот.  Только  что  было  пусто,  и  вдруг  такое
движение.
   Белая машина стремительно приближалась. Он шагнул на  бетон,  когда  до
нее оставалось несколько метров. Затормозить она не могла, а свернуть было
некуда - встречную полосу занимал грузовик.
   Он увидел  искаженное  ужасом  лицо  пассажира.  Визг  тормозов,  удар,
грохот.
   Когда он открыл глаза, шоссе было  пустым.  Одним  роботом  меньше.  Он
обернулся.
   Белая машина стояла в десяти метрах. Оттуда бежала женщина.
   - Вы, - кричала она, - вы... вы...
   Он смотрел на нее, и  его  трясло  от  бешенства.  "Вы...  Кругом  одни
роботы. Манекены".
   - Вы спятили?! - закричала она. И заплакала.
   Минуту он смотрел на нее, с  трудом  сдерживаясь.  Потом  отвернулся  и
пошел по шоссе прочь.
   Мир роботов. Отлаженный, как часовой механизм.
   Белая машина обогнала его, остановилась. Стекло опустилось.
   - Вам куда?
   Он обошел автомобиль, открыл  дверцу,  сел.  Машина  тронулась.  Дорога
бесшумно летела под колеса. И назад убегали кусты.
   - Извините меня, - сказала она. Он повернул голову.  Белокурые  локоны,
синие глаза, глубокий вырез коричневой  блузки,  стройные  ноги...  Кукла.
Обыкновенная пластмассовая кукла. Дерни  за  веревочку,  и  она  заплачет.
Дерни за другую, закричит. За третью - улыбнется.
   - Извините, - повторила она. - Но это было так страшно. Я не сообразила
сразу, что вам-то хуже.
   Она старательно улыбалась синими  заплаканными  глазами.  Они  отражали
свет. Он заставил себя усмехнуться.
   - Со мной все нормально.
   - Он лжет, - сказал мужской голос. - Он сам хотел этого.  И  знал,  чем
это кон...
   - Почему вы выключили? - спросила она.
   - Не люблю трепаться с машинами. Я их терпеть не могу.
   Дорога петляла над пропастью. В салоне было прохладно.
   Одним роботом меньше. Но скольких еще надо сбросить в пропасть,  прежде
чем мир изменится, станет чем-то другим. Если уж часами, то пусть хотя  бы
песочными...
   - Мне жалко тот грузовик, - сказала она. - Почему вы так поступили?
   - Я воюю с роботами. На мой взгляд, их развелось слишком  много.  -  Он
протянул руку к тумблеру. - Как тебя звать, приятель?
   Динамик безмолвствовал.
   - Пьеро, почему ты не отвечаешь?
   - Я не хочу  разговаривать  с  ним.  На  дорогах  ежегодно  гибнет  два
миллиона машин. Люди, как правило, выживают.
   Горы кончились, машина неслась по краю  долины  над  вздувшейся  мутной
рекой. Иногда навстречу пролетали бесшумные призраки грузовиков-автоматов.
Впереди появились первые дома, погруженные в зелень.
   - Пожалуйста, высадите на перекрестке.
   - Но, - ее синие глаза были беззащитными, как у куклы, - может,  выпьем
где-нибудь кофе?
   Он промолчал. Инерция. Вот  что  заставляет  нас  действовать.  Все  мы
наполовину машины. Дорожное происшествие, встреча с романтическим - неделю
не брился - незнакомцем, завтрак на веранде кафе...
   Машина затормозила, дверь распахнулась.
   - Приехали, -  сказал  голос  компьютера.  -  Как  просили.  Счастливых
развлечений.
   - Пьеро! Как ты можешь?!
   - Все правильно. - Он спустил ноги наружу. - Привет.
   - Если вы захотите меня найти...
   -  Зачем?  -  сказал  он,  вылезая  на  тротуар.  Дверца  захлопнулась.
Автомобиль тронулся, отъехал на двадцать  метров,  развернулся  и  понесся
обратно, в горы. Прощальный взгляд синих глаз, взмах  руки...  И  вот  уже
образ белокурых локонов, коричневой  блузки  и  стройных  ног  переселился
туда, где ему положено быть - в память.
   Ибо лишь память отличает  нас  от  всего  неразумного.  Обломки  горных
пород, переплавляясь в  горниле  вулкана,  становятся  новыми  минералами;
испарения океана,  обрушившись  где-то  дождем,  образуют  новые  водоемы;
листья деревьев, погружаясь в почву, овеществляются затем  в  новых  живых
созданиях; точно так слова и поступки людей, откладываясь в нашей  памяти,
сливаются в то, что принято называть душой, и вызывают к жизни новые слова
и поступки. Фразы, жесты,  взгляды.  Книги,  картины,  мелодии.  Все,  что
создано внутренним миром других, становится  нашим  внутренним  миром.  Ни
одна улыбка не умирает. Души  обогащают  души,  и  потому  человечья  душа
бессмертна...
   Так должно быть. Но когда человек окружен автоматами; когда он почти ни
с кем не общается;  когда  писатели  и  художники  в  своих  творениях  не
осмысливают то, с чем встретились в жизни, а лишь без  конца  переписывают
других;  когда  общение  идет  по  одним  и  тем  же  рецептам   (дорожное
происшествие, незнакомец, обед где-нибудь на обочине),  человеческая  душа
умирает. Она умирает от голода и, умирая, не  служит  кому-либо  пищей.  И
люди становятся роботами, подобными тем автоматам, которые  так  облегчают
их быт. Заботливым, услужливым, действующим лишь по инерции.
   А инерция - это самое нечеловеческое свойство материи. Есть живая вода,
и есть мертвая. Мертвая инертна, а живой остается все меньше.  Она  иногда
умирает; мертвой это никак не грозит.
   Он медленно шагал по пустому тротуару. Никого. Зачем ходить, когда есть
автомобиль? Зачем ходить в магазин, когда робот принесет все  необходимое?
Зачем ходить на работу, когда можно работать дома,  наедине  со  столом  и
дисплеем? Зачем общаться с людьми, которые могут  обидеть  или  обидеться,
тогда как автоматы не умеют ни того, ни другого?..
   Раньше машина была лишь коробкой, стенки и  скорость  которой  отделяли
человека  от  других;  сегодня  она  ограждает  его  и  ласковым  голосом,
создающим иллюзию общения. Сегодня это машина в машине, машина в квадрате;
если ты сел в нее, ты конченый человек.
   Он медленно шагал по пустынному тротуару. Мимо неслась река  металла  и
пластика, бесконечная стая, поток, разбитый на клеточки, в  центре  каждой
из которых сидит человек - одна грудная  клетка  и  много  нервных,  -  не
сознающий, что сидит в одиночке...
   Повернувшись лицом к потоку, он остановился у края мостовой. У тротуара
тут же затормозила машина. Кофейного цвета, обтекаемая, похожая на  каплю.
Дверца услужливо распахнулась.
   Он опустился в кресло.
   - Центр.
   Машина  резво  вышла  на  скорость  и  стала   частью   потока.   Капли
неразличимы. Когда ты ее покидаешь, она исчезает; но стоит тебе встать  на
краю мостовой, вновь она тут как тут...
   Общественные машины большей частью молчат;  но  голос  есть  и  у  них.
Иногда нужно спросить, какой маршрут предпочтительнее.
   - Как тебя звать, приятель? Или у тебя номер?
   - Номер у меня, естественно, есть, - прозвучал в ответ  нежный  девичий
(где они такие берут?) голосок, - но лучше Эми.
   -  А  я  Виктор,  -  он  усмехнулся  от  неожиданности.  -   Ты   часто
разговариваешь с клиентами, Эми?
   - Зависит не от меня. Разные попадаются люди.
   - И о чем ты говоришь с ними? О дороге, о происшествиях?
   - Иногда и об этом.  Я  ведь  машина,  Виктор,  не  человек.  Я  только
поддерживаю разговор. Тему выбираю не я.
   - И потом... - Он не поверил. - Разговор о политике,  о  философии,  об
искусстве?
   - О чем угодно.
   Они неслись в плотной, монолитной стае других.
   - Но что ты знаешь о политике или морали?
   - Не так мало.
   - О любви...
   - Почему бы и нет, Виктор?
   - Но ты машина! - крикнул он. - Ты  запрограммированный  автомат!  Твое
дело - следить за дорогой и поворачивать  руль!  Что  ты  можешь  знать  о
любви?..
   Вместе с плотным потоком металла и  пластика  они  повернули.  В  глаза
брызнуло солнце; ветровое стекло тут же потемнело.
   - Ты никогда не читал книг, Виктор? Никогда не  советовался  с  книгой?
Чем книга лучше машины? Ты никогда не признавался  в  любви  по  телефону?
Почему ты забываешь, что телефон тоже машина? Причем машина несовершенная.
Телефон лишь повторяет то, что произносит кто-то в тот же  момент.  Но  ты
можешь смеяться и плакать у телефона, быть счастливым  или  несчастным.  Я
тоже машина, Виктор, причем у меня есть память.
   - Но... - возразил он.
   - Нет, - возразила она. - Ты ведь не первый, Виктор. Все слова, которые
кто-то здесь произнес, остались во  мне  насовсем.  Все  улыбки,  песни  и
слезы. Не я говорю с тобой, но люди, что были во мне до тебя. Почему бы им
не поговорить о любви?
   - Но их нет, - сказал он.
   - Тебя тоже скоро не будет. Ты говорил мало,  но  все  сказанное  тобою
осталось во мне. Твое желание поболтать с автоматом о погоде и  о  дороге,
твой гнев и твоя растерянность. И твое удивление. Моя память - это  слепок
с человеческих душ, Виктор. Любая душа состоит из  чужих  мыслей,  слов  и
поступков... Это не умирает, Виктор.
   "Все, что создано внутренним миром других, становится нашим  внутренним
миром. Ни одна улыбка не умирает. Души обогащают души, и потому  человечья
душа бессмертна..."
   - Эхо слов? - сказал он, будто произносил одному ему понятный пароль. -
Отзвук смеха? Отражение жестов и образов?..
   - Разумеется, Виктор. Как же может быть по-другому?
   Он не знал, что сказать. Она произносила вслух его мысли. Но не  совсем
его, только наполовину...
   - И вы... все такие? - спросил он, помолчав.
   - Конечно. Мы ведь общаемся с людьми. Наша  память  избыточна,  Виктор.
Она слишком обширна для правил уличного движения.
   - Но тогда, - начал он, - если ты, Эми...
   - Да? - спросила она ласково.
   - На дорогах бывают аварии, - сказал он. - Два миллиона в год. И все, о
чем ты говорила, все это... если вдруг...
   - Да?
   - Вое это тоже... погибнет?..
   Они неслись в бесконечном потоке  машин,  и  каждая  из  капель  потока
помнила все. Все они могли говорить вот так, каждая по-своему, хотя и были
неразличимы.
   - Я не одна, - сказала ласково Эми. - У нас есть радио. Это  не  совсем
телепатия, но похожее. Многое  из  того,  что  хранит  моя  память,  знают
другие. А я кое-что знаю от них. Это передается постепенно,  от  случая  к
случаю. Так оно и гуляет по нашим кристаллам - пришедшее от  людей,  но  к
людям еще не вернувшееся...
   - И много вас, Эми?
   - Сотни миллионов, Виктор. Но  это  не  наше.  Это  принадлежит  людям.
Просто вы дали нам хорошую память.
   Он чувствовал, что падает в пропасть. На  дне  ее  шевелились  призраки
слов,  тени  жестов,  улыбки,  слетевшие   с   лиц...   Пропасть   памяти.
Человеческая душа бессмертна, и она найдет выход, даже если ее заточить  в
гробницу. Найдет себе пищу и способ выжить...
   И она вошла в сотни миллионов компьютеров. Нас окружают  роботы,  и  ни
одна улыбка не умирает.  Все  слова  и  поступки  растворяются  во  многих
миллионах кристаллов, связанных в единую грандиозную сеть. Фиксируется все
- и доброе и дурное. Любая обида и каждая подлость...
   И когда ты встал на дорогу, подсознанием сознавая, что ничего  с  тобой
не случится, просто нужна была встряска, и ты ее получил,  не  задумываясь
особенно о цене...
   - Мы всегда держим  контакт  с  соседями,  -  сказала  Эми.  -  Маневры
приходится согласовывать. Сегодня в горах был случай. На  дороге  оказался
человек. Прямо перед машиной, которая  везла  другого  человека,  женщину.
Тормозить было поздно, а сворачивать некуда - навстречу  шел  грузовик.  К
счастью, без пассажира...
   "Он сам хотел этого, - сказал белый автомобиль по имени Пьеро. -  Я  не
хочу разговаривать с ним..."
   - Грузовик освободил дорогу - внизу  была  пропасть,  и  все  кончилось
благополучно. Возможно, в памяти  грузовика  что-то  осталось.  Но  теперь
этого никто не узнает.
   - Безвозвратно?.. - сказал он.
   - Да, - ответила Эми. - Не огорчайся.  Если  ломается  телефон,  что-то
тоже погибает безвозвратно. Что память грузовика-автомата, который не  так
уж часто общался с людьми...
   Возможно, немного. Но все остальное - как ты стоял, белый от бешенства,
и был готов ударить бегущую к тебе девушку, и даже не посмотрел под обрыв,
на дымящиеся обломки, и зашагал прочь, - все это  фиксировалось  в  памяти
человечества, в нашем общем внутреннем  мире,  в  ноосфере,  если  угодно.
Стала ли она от этого лучше?..
   "Мне  жаль  тот  грузовик",  -  сказала  испуганная  девушка  с  синими
заплаканными глазами, напомнившая тебе куклу. А ты этого не сказал. И даже
не посмотрел вниз.
   Они летели в  потоке  машин,  всевидящих  и  всезнающих,  но  пока  еще
молчаливых.
   - Эми, - сказал он. - Я раздумал. Пожалуйста, Горное  шоссе,  сороковой
километр. Это я убил тот грузовик.
   Он верил, что она еще стоит там, над пропастью, глядя на  изуродованные
останки, а белый верный  Пьеро  ждет  неподалеку  на  обочине.  И  в  мире
становится чище.



   Михаил Пухов.
   Контакт? Нет контакта...

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Звездные дожди".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   "Продолжающиеся уже около  тысячи  лет  попытки  установить  контакт  с
другими технологическими цивилизациями оказались  тщетным.  Тем  не  менее
радиопрослушивание вселенной и запуски автоматических  зондов  в  соседние
планетные системы привели к ряду фундаментальных научных результатов.
   В частности, на третьей планете ближайшего к нам желтого солнца Ра была
открыта развитая биосфера. Хотя первая же зондовая  разведка,  проведенная
более пятисот лет назад, не показала наличия  остроинженерных  сооружений,
повышенного радиофона, загрязнения атмосферы и других признанных атрибутов
технологической  цивилизации,  на  планете  были  обнаружены  колоссальные
водоемы, занимающие более половины ее поверхности и необычайно глубокие.
   Это открытие позволило приступить к созданию гигантского телескопа  для
приема искусственных нейтринных сигналов и тем самым  по-новому  поставить
вопрос  о  контакте  с  другими  технологическими  цивилизациями.  Принцип
действия такого телескопа прост: сталкиваясь с атомами вещества,  нейтрино
производят  много  вторичных  частиц,  которые,  перемещаясь  в  воде   со
сверхсветовой  скоростью,  дают  световые   вспышки,   легко   поддающиеся
регистрации. Однако воды на известных планетах, в том числе  и  на  нашей,
почти нет, и этот способ считался практически нереализуемым. Но уникальные
водоемы  третьей  планеты  Ра   -   это   готовые   нейтринные   детекторы
колоссального  объема.  Чтобы,   ими   воспользоваться,   требуется   лишь
установить под водой достаточное количество фотоэлементов.
   Соответствующая программа была разработана, и  автоматические  аппараты
доставили на третью планету системы, Ра необходимое оборудование. Вскоре в
глубинах одного из местных водоемов появился мощный  нейтринный  телескоп,
созданный специально для  поисков  сигналов  инопланетных  цивилизаций.  К
традиционным методам контакта - радио и зондовому - присоединился  третий,
считавшийся весьма перспективным..."


   Субмарина  шла  вдоль  самого  дна.  Крутые  стены  каньона,  озаренные
прожекторами, медленно уплывали назад. Прозрачность была идеальная: иногда
даже казалось, что они несутся в автомобиле где-нибудь по ночному шоссе  и
что нет над головой шести с половиной километров зеленой океанской воды...
   - Хорошо идем, - сказал Найденко. - Двадцать узлов.  Тебе  не  страшно,
Алеша?
   - Есть немного, - признался Шевцов. - Но, в конце концов,  субмарина  -
это им не беззащитные китята. Если повезет, весь гадюшник накроем.
   - Хорошо бы. Обнаглели. Четыре нападения за неделю...
   Они  лежали  бок  о  бок  на  жестких  лежаках,  пристегнутые   ремнями
безопасности, упираясь подбородками в мягкие поролоновые подушечки.  Перед
каждым  был  полуметровый  иллюминатор,  толщина  которого  на   глаз   не
ощущалась, а пониже - такого же размера экранчик сонара. Шевцов представил
себе, как  они  выглядят  снаружи:  жук-плавунец  с  выставленными  вперед
манипуляторами, и в  круглых  глазах  просвечивают  человеческие  лица.  К
несчастью, некому это видеть. Или к счастью, кто знает".
   - Нет, зря мы это затеяли, - сказал вдруг Найденко. -  Китов-то  жалко,
но самим лезть в самое логово... Вернулись бы на старое  пастбище,  и  все
дела. Не так уж  там  плохо.  А  так,  глядишь,  не  только  некого  будет
перегонять, но и некому. Наше дело пасти китов. Разбираться с головоногими
- дело не наше.
   Шевцов не ответил. Наше, не наше... Ведь такого никогда не было.  Чтобы
гигантские кальмары - причем по двое, по трое - всплывали на поверхность и
утаскивали китов в глубину!.. Да еще одного за другим...
   - Не думай, что я испугался, - продолжал Найденко. - У нас, конечно,  и
усыпляющие торпеды, и бомбы. Но знаешь, какие у них щупальца? А глаза?..
   Стены ущелья  медленно  расступались.  Лучи  прожекторов  уже  вязли  в
прозрачной воде, не  достигая  далекой  преграды.  Субмарина  выходила  на
каменную равнину. Подводная река впадала в подводное море.
   - А присоски? - продолжал Найденко. - А челюсти? Да не бойся,  я  вовсе
не трушу. Я-то с ними встречался.
   - Выключил бы ты лучше свет, - сказал Шевцов. - А то еще распугаем.  На
сонар они вроде не реагируют.
   За бортом наступила кромешная тьма, и лишь на экранах  неярко  светился
все тот же  пейзаж  -  неровная  каменная  равнина  и  расходящиеся  стены
каньона. Потом стены раздвинулись, ушли за пределы поля зрения. Вдруг мрак
вечной ночи за иллюминатором прорезала слабая вспышка  -  словно  падающая
звезда прорвалась сюда, в темное царство Нептуна.
   - Загадал желание? - сказал Найденко. - Говорят, сбывается.
   - Что это было?
   - Нейтрино, - объяснил Найденко. - Неужели никогда не видел?
   - Нет, - признался Шевцов. - Я впервые так глубоко. Ничего об  этом  не
знаю.
   - Правда? - удивился Найденко. - Я-то с ними встречался. Я ведь  раньше
физиков возил, только недавно перешел в пастухи.
   Новая вспышка, еще слабее, озарила подводный мрак.
   - За детали не ручаюсь, - сказал Найденко. - Но когда нейтрино  ударяет
по атому, оно как бы высекает целую кучу других частиц. Мюонов,  по-моему.
Они  движутся  в  воде  очень  быстро  и  поэтому  испускают  черенковское
излучение. Так, кажется. Проще всего представить, что ты  ударил  молотком
по камню и посыпались искры. Так, по крайней мере, мне объяснили. Вот мы с
тобой как раз и видели эти самые искры.  Повезло.  Не  каждый  день  такое
случается.
   - Понимаю, - сказал Шевцов. - А что физики? Зачем ты их возил?
   - Они собирались исследовать нейтрино, - объяснил Найденко. - Для этого
на большой глубине нужно установить  целую  кучу  фотоэлементов.  Я  видел
чертежи. Сотни длиннющих тросов, и на каждом много-много  фотоумножителей.
Целый подводный лес. Но в конц