аскрыться
хочешь?
     Я  дождался  подтверждения  о  получении  и  стер  из  памяти   следы
проделанной работы. И только после этого ответил:
     - Утонувшие не тонут... Я уже и так раскрыт.
     Он не пошевелился.  Непроницаемое  выражение  лица,  опущенные  вдоль
туловища руки. Этакий супермен!..  И  только  глаза  его  выдавали,  глаза
смертельно раненного человека: остановившиеся, потухшие, пустые,  мертвые.
Мужик он был крепкий, я на всякий случай достал  из-за  пояса  пистолет  и
повернул стволом в его сторону.
     - Я посетил логово зверя!
     - Экий пафос! - произнес он с сарказмом. - Не поставить  ли  тебе  за
это памятник?
     Я сдержался.
     - И как же тебе удалось выбраться?
     - Случайность. Долго рассказывать, да и неохота.
     - Случайность, говоришь? - Он потер рукой подбородок  -  этакий  жест
сомнения. - А может быть, тебе намеренно позволили уйти?
     - Зачем же?
     - А хотя бы затем, чтобы ты расправился со мной. Для них лучше всего,
чтобы мы сами перебили друг друга!
     - А почему это я должен расправляться с вами? - Я перешел на "вы",  и
он это оценил. Заморгал, сцепил пальцы.
     - Откуда я знаю, Ридер, что тебе там  наплели.  Может  быть,  ты  уже
перевербован? Может быть, ты уже заодно с  кригерами,  в  последнее  время
такое случается часто. Ты исключаешь подобный вариант?
     Я усмехнулся, вызывающе почесал кончиком ствола нос.
     - Мальчишество  какое-то!  -  сказал  Спенсер  и  замахал  руками.  -
Прекрати сейчас же!
     - Мальчишество?.. Так ведь  все,  что  здесь  происходит  -  сплошное
мальчишество! Разве не так?.. Какие-то игры в войну! Только до трупов дело
почему-то не доходит... - Я осекся, вспомнив верзилу в синих джинсах.
     - Было бы мальчишество, - сказал Спенсер с горечью. - Было бы, если б
не Ультиматум!
     - Ультиматум - дело  начальства,  -  сказал  я.  -  Наше  же  дело  -
исполнять приказы!
     - Удобная позиция... Вот мы их и исполняем!
     - Меня вы кригерам выдали тоже по приказу?
     - Конечно! - воскликнул  он  облегченно.  Словно  из  него  выпустили
воздух. - Алкиной приказал!..
     - Когда?
     - Сегодня утром.
     Сказал он это так, что я сразу понял: правда.  Алкиной  действительно
приказал, Артур действительно выдал, кригеры действительно ломали  голову,
не понимая, с какой целью это было проделано...
     Видимо, лицо мое навело Спенсера на грустные размышления.
     - Ты мне не веришь? - воскликнул он с испугом.
     - Верю, - сказал я деревянным голосом.
     - И что ты намерен теперь делать?
     - Не знаю! - Я говорил правду. - Зачем они со мной так?
     - Э-э, милый мой! Что значит жизнь одного человека  в  такой  игре?..
Это ты с твоим-то опытом мне такие вопросы задаешь! Им там виднее: Богу  -
богово, а кесарю... - Он не договорил, сел  в  кресло  для  посетителей  и
спросил с надеждой: - Ты не убьешь меня?
     - Нет, - сказал я. - Зачем? Ведь ты исполнял приказ...
     - Вот и правильно, - сказал он. Глаза его засияли от восторга жизнью.
     Я с интересом смотрел на  него.  Это  был  столп  нашей  организации,
основа ее структуры. Он всегда только выполнял приказы,  потому  от  него,
наверное, и несло мертвечиной и предательством. Теперь мне  было  понятно,
что я ощущал все эти дни, когда подходил к его  особняку  -  мертвечину  и
предательство. Человек, бездумно  исполняющий  приказы,  рано  или  поздно
кого-нибудь  предает...  Интересно,  Генриха  ему  тоже  приказал   выдать
Алкиной?
     - Уходить будем вместе? - спросил Артур и привстал.
     - Да.
     - А в какое время?
     Что значит жизнь одного человека в  такой  игре,  подумал  я,  скрепя
сердце, и выстрелил. Мучения его были мне не  нужны,  и  я  выстрелил  ему
прямо в сердце. Он сел обратно в кресло, уронил голову на грудь и обмяк.
     Вот и третий, тупо подумал я. А сколько еще впереди...
     Звякнул сигнал вызова. Я  положил  пистолет  на  стол,  повернулся  к
тейлору и зачем-то включил односторонний видеоканал. На  дисплее  появился
Алкиной. Анри Гиборьян собственной персоной. Спокойный, уверенный в  себе,
недоумевающий, почему не устанавливается связь. Я отключился,  с  Алкиноем
мне разговаривать было не о чем, во всяком случае,  сейчас.  Сигнал  снова
звякнул. Я не пошевелился. Вызов длился минуты две, и эта  музыка  гремела
во мне похоронным звоном. Потом Алкиной угомонился, наступила тишина.
     Я сидел и тупо  разглядывал  мертвое  тело.  Вот  и  еще  для  одного
человека встреча со мной стала роковой встречей, вот  и  еще  одна  жертва
пошла в счет войны за разоружение. Мне вдруг подумалось, что я  и  являюсь
олицетворением  этой  войны.  Кто  следующий  на  счету?..  Мне  очень  не
хотелось, чтобы следующей оказалась Лина. И второй тоже! И десятой, сотой,
миллионной...
     Взяв пистолет, я вышел из кабинета. Нашел кухню и отправил пистолет в
утилизатор: это оружие теперь стало оружием против меня. Потом вернулся  в
кабинет: почему-то еще  раз  хотелось  посмотреть  на  мертвого  Спенсера.
Словно я собирался давать ему некую клятву.
     И опять ожил тейлор. Я ждал. Тейлор не унимался. Я подошел и зачем-то
опять включил односторонний канал. С дисплея смотрела красотка Арабелла.
     - Доктор Спенсер! - затараторила она. - Доктор Спенсер, это вы?
     Я включил встречный канал.
     - Ой! Жюль, это, оказывается, вы! - обрадовалась моя давешняя  ночная
подруга.
     - Как видите, - холодно сказал я.
     - Рада, что вы в порядке. - Она перестала улыбаться. -  Жюль,  вы  не
знаете, где Лина? Она не у доктора Спенсера?
     - Нет, ее здесь нет.
     - А может, доктор знает, где она?.. Я так волнуюсь.
     - Доктор занят, - холодно сказал я.  -  У  него  операция.  Серьезная
операция, так что подойти он не может.
     - А вы Лину не видели? Куда она пропала?
     - Нет, сегодня не видел.
     - Ой! Тогда ладно, извините! - снова затараторила она. - Буду  искать
Анхеля, может, он знает...
     Дисплей погас. Я выключил тейлор и, не глядя больше на  труп  Артура,
вышел из кабинета. Я знал, что мне надо делать. Задание Алкиноя  было  уже
выполнено, и  теперь  следовало  заняться  личными  проблемами.  А  личная
проблема у меня имелась только одна: нужно спасать Лину.
     Я аккуратно захлопнул за собой дверь и через красивые ворота вышел на
улицу.  Осмотрелся.  В  той  стороне  улицы,  которая  вела  к  "Сиреневой
веточке", прохожих  не  было,  а  с  противоположной  стороны  к  особняку
приближались два парня и девица. Вряд ли  это  был  хвост,  но  на  всякий
случай я пошел им навстречу. Трое хохотали во все горло. Они были  молоды,
веселы и беззаботны. Еще бы: они не убили только что человека, и в будущем
их едва ли ждали подобные приключения. Этакие, знаете  ли,  красавчики  из
какого-нибудь Института Космических Исследований...
     Скрутили меня красавчики в один момент, видно, это занятие  было  для
них привычным делом. Как только я посторонился, пропуская  их  и  оценивая
взгляд, которым меня одарила девушка, так тут  же  оказался  на  тротуаре.
Физиономией в покрытие. Щелкнули на запястьях наручники. Рядом с  шипением
приземлился полицейский "джампер". Меня подняли и  затолкали  в  салон.  Я
ощутил укол в левое плечо и провалился в небытие.



                                    6

     Разорвавший сознание свет был невыносимо-ослепительным. Однако, когда
глаза привыкли, источник  его  оказался  всего-навсего  неярким  плафоном,
спрятанным в потолке.
     Я долго смотрел на плафон, он мне  ни  о  чем  не  говорил.  Тогда  я
отвернулся и,  глядя  в  забранную  блеклым  пластиком  стенку,  попытался
вернуть память. С нею ничего особенного не произошло, я быстро вытянул  из
черных недр все происшедшее, цепочкой событий - одно за  другим.  И  тогда
сел и огляделся.
     Помещение  было  небольшим,  без  окон,  с  металлической  дверью   в
противоположной стене. Больше всего мне не понравилось то,  что  на  двери
нет замка. Как известно, чаще всего изнутри не запираются именно  тюремные
камеры. И кажется, что-то подобное уже было... И кажется, я оттуда ушел...
И кажется, опять вляпался!
     Камера была невелика. Из  мебели  имелись  только  низкая  тахта,  на
которой я сидел, да небольшой столик на манер  журнального  и  стул  возле
него. Журналы на столике отсутствовали. Наручники на моих кистях  -  тоже.
Левая рука, в которую сделали укол, слегка  онемела.  Впрочем,  это  могло
быть и от длительного лежания.
     Куда же меня занесло на  этот  раз?  Кто  эти  красавчики  недюжинной
ловкости и девушка с очаровательной улыбкой?.. У полиции ко мне  вроде  бы
никаких претензий быть не должно. Пока, во всяком случае...  Общественного
порядка я не нарушал, законы, насколько возможно, уважал, кредитка  моя  в
полном ажуре. Труп гранатометчика в Лонгвилле полиция со мной  связать  не
могла, остальное же произошло настолько недавно, что  никакая  полиция  за
это время не успела бы раскрутиться. Даже если  и  донесли...  А  кто  мог
донести-то? Лина, которая была моей сообщницей?.. Во мне проснулся  страх:
я вспомнил новость, сказанную Арабеллой. И понял, что во всем  происшедшем
перед арестом вполне мог быть вариант, и вариант совершенно  элементарный.
Организация побега, фиксирование сцены убийства охранника на видеопленке -
и вот вам материал для шантажа!.. Не знаю,  как  кригеры,  а  ЮНДО  вполне
могла организовать подобную пакость; ЮНДО,  правда,  ни  к  чему  избирать
объектом провокации меня, для нее бы больше подошли,  скажем,  Санчес  или
седой...  А  Лина?  А  Лина  -  нежелательный   свидетель!..   Мне   стало
по-настоящему страшно. Девчонка в явной опасности, а я  сижу,  неведомо  у
кого в гостях. Еще одна ошибка классного диггера!.. А что,  если  все  эти
опасения уже стали запоздалыми? Ведь я не знаю  не  только  где  я,  но  и
сколько прошло времени с последних событий. Час, сутки, неделя?..  Сколько
я провалялся без памяти на этой тахте?
     Щелкнул замок. Дверь распахнулась. На пороге стоял Санчес с  подносом
в руках.
     - А вот и я! - сказал он и, поставив поднос на столик, уселся. - Ешь.
     Я поскреб подбородок и обнаружил, что  щетина  на  нем  невелика.  Не
более, чем суточная. Это было приятное открытие.
     - Ешь, не стесняйся! - сказал Санчес.
     На подносе стояли тарелка  с  бутербродами  и  чашка  кофе.  Есть  не
хотелось, однако, я взял бутерброд  в  руки:  неизвестно,  когда  появится
такая возможность.
     - Как самочувствие? - спросил Санчес.
     Я промолчал.
     - Прыткий ты оказался! - сказал Санчес. - Впрочем, мы на  тебя  не  в
претензии. С доктором все равно надо было кончать. Человек, работающий  на
двух хозяев, надежностью не отличается. Никогда не  знаешь,  что  от  него
ждать.
     Я жевал, глядя в стену.
     - Чего молчишь? Бойкот решил мне объявить?..  Зря!..  А  вообще,  как
знаешь! Мне твои слова не нужны. Ты и так уже для нас все сделал.
     Я перестал жевать.
     - Что это я для вас сделал?
     - Все, что надо!
     Он закинул  ногу  на  ногу  и  посмотрел  на  меня  с  издевательской
жалостью.
     - Доктора ты убил?.. Убил! Я в этом уверен! Это раз.  Шифровку  своим
дал? Наверняка дал! Это два.
     - Подумаешь!.. В особняке доктора прямых улик против меня нет. Что же
касается шифровки, то  вообще  не  пойму,  чем  она  может  быть  для  вас
полезной.
     Он рассмеялся.
     - Никогда не думал, что у ЮНДО такие тупые сотрудники!.. А ты знаешь,
мы сами готовили тебе  побег  из  "Сиреневой  веточки",  только  Лина  нас
опередила.
     - Где она?
     - А тебе какое дело? - ответил он вопросом на вопрос.
     Я смотрел на него, стараясь сдержаться.
     - Что, хороша девочка? - Санчес подмигнул. - Вот только  не  староват
ли ты для нее?
     - Это уж мы как-нибудь сами разберемся, не спрашивая твоего братского
благословения.
     - Ну-ну!.. Только для начала надо бы в живых остаться!
     - Угрожаешь?
     - Я?! Что ты! Ни в коем случае! Мы тебя  теперь,  наоборот,  охранять
будем. Ведь ты наш свидетель. А вот ЮНДО  ты,  пожалуй,  потребуешься  как
виновник!
     - Виновник чего?
     - Виновник большого  скандала!..  А  как  еще  назвать  нападение  на
ресторан?.. Что? Неужели ты  не  представил  "Сиреневую  веточку"  в  роли
резиденции FMA в Тайгерленде?
     Я закусил губу. Меня опять обвели вокруг пальца.
     - Да-а, - сказал Санчес. - Не везет ЮНДО с агентами в нашем  поселке!
Один дезу выдал, теперь второй тоже самое делает.  Нельзя  же  быть  таким
наивным! А может быть, Лина выполняла мое задание?
     - Не верю тебе! - Я сжал кулаки:  меня  била  дрожь.  -  С  каким  бы
удовольствием!..
     - Руки коротки! - Он вытащил из кармана пистолет. - Я бы тебя тоже!..
Ты и твои друзья мне всю жизнь сломали. - В  голосе  его  заклокотала  еле
сдерживаемая ненависть. - Я был блестящий офицер, защитник родины. А вы из
меня сделали убийцу и провокатора... Я должен вот сидеть и ждать, чтобы вы
как можно  больше  невинных  людей  постреляли!..  Ну,  ничего,  скоро  мы
предъявим вам обвинение!  И  в  дискриминации  предъявим,  и  в  нарушении
Декларации прав человека предъявим, и в государственном терроризме!.. - Он
вдруг махнул рукой. - А, что там говорить!.. - И замолк.
     Молчал и я. Сказать было нечего: в чем-то он был прав.
     - Ладно, - проговорил он скрипучим голосом. - Недолго ждать осталось.
Уже ночь на дворе... У нас там видеокамеры стоят, мы всю  атаку  заснимем.
Будет для суда материал. - Он посмотрел на меня, и во взгляде этом уже  не
было  ненависти,  а  была  бесконечная,   смертельная   усталость.   -   И
корреспонденты антиюндовских газет у нас в засаде сидят!
     Я тоже успокоился. От меня больше ничего не зависело. Мелькнула  даже
мысль, что, если бы удалось сейчас дать шифровку Алкиною, я бы еще сто раз
подумал, о чем в ней сообщать.  Впрочем,  эта  мысль  была  уже  чистейшим
предательством, и я ее с негодованием отмел. И постарался не заметить, что
негодование это было совсем рядом с ложью. Кто-то нашептывал мне  изнутри,
что во всей данной истории я выгляжу далеко не на уровне, а если  уж  быть
перед собой  честным  до  конца,  то  и  вся  история  выглядит  мерзко  и
отвратительно, и единственное светлое пятно в ней - Лина.
     - Приведи ко мне сестру, - сказал я Санчесу.
     - Нет, - ответил он. - Забудь о ней.
     - Тогда убирайся к черту!
     - Сейчас  уберусь!..  Есть  только  еще  одна  загадка,  которую  мне
хотелось бы разгадать. - Он убрал пистолет и вытащил из нагрудного кармана
фотографию. - На, посмотри.
     Я взял фотографию в руки. Кровать, стена над кроватью украшена ковром
с изображением тигриной пасти, на кровати незнакомый мне молодой парень.
     - Кто это? - спросил я.
     Ответить  Санчес  не  успел.  Где-то  вдруг  пророкотала   пулеметная
очередь. Санчес вскочил, выхватил фотографию у  меня  из  рук  и,  повалив
столик с подносом, опрометью бросился к выходу. Дверь он, впрочем, закрыть
не забыл.
     Я на всякий случай сполз с тахты и перебрался в угол, слева от двери:
когда стреляют, лучше быть пониже и в сторонке.
     Захлопали выстрелы, но это не казалось главным. Мир быстро изменялся,
из него уходило что-то мое, родное, сокровенное. Черной  ямой  разверзлась
тигриная пасть, крутануло вокруг  меня  стены,  заструился  перед  глазами
серебристый воздух. Я зажмурился и сразу  же  услышал,  как  сквозь  сухой
треск ухнули два сочных взрыва: это пришел Алкиной  с  ребятами.  Я  снова
открыл глаза, и меня потащило. Мелькали неясные  картины.  Постепенно  все
проявлялось,  но  проявлялось   отдельными   пятнами,   длинной   цепочкой
малосвязанных друг с другом событий.  Словно  кто-то  перелистывал  книгу,
перепрыгивая сразу через десятки страниц,  а  потом  возвращаясь  обратно.
Многое было сейчас неважно, и я загонял эти картины  в  небытие.  В  ответ
оттуда выходили другие, те, что были нужны, и я холил и  лелеял  их,  пока
они не приживались. Я словно вырывал из  книги  отдельные,  проданные  мне
страницы, оставляя другие под гладким тяжелым переплетом.  Они  вырывались
из-под  переплета,  всплывали,  стремились  ко  мне,  а  я  сопротивлялся,
отталкивал их, презирал и ненавидел. И некому было объяснить, что  у  меня
нет на них прав, у меня нет над ними власти, потому что это были  страницы
из Книги жизни. И самое ужасное состояло в том, что она, книга  эта,  была
ЧУЖАЯ, я не должен был трогать ее. Но продолжал смотреть...
     Вот  далекое  детство.  Белые  одинаковые   домики.   Много   окошек.
Одинаковые  незнакомые  высоченные  деревья.  Часто  вокруг  меня  люди  в
одинаковых белых халатах. И всегда мама с отцом.
     Мы живем втроем в одном из белых домиков. Этот дом наш.
     В других домиках живут  другие  -  тоже  по  трое.  Двое  взрослых  и
ребенок. Иногда взрослый один, и тогда в домике только двое. Стоят  домики
в густом лесу. Недалеко течет большая широкая  река.  Мы  часто  ходим  на
берег посидеть на камнях и посмотреть на воду. Лишь посмотреть, потому что
к самой реке не подойти. Отец как-то сказал, что не пускает силовое поле.
     - А зачем оно, это силовое поле? - спрашиваю я.
     Мама молчит.
     А отец молчать не любит.
     - Это теперь вместо колючей проволоки, - произносит он непонятную мне
фразу.
     Мама смотрит на него и качает головой.
     Следующая страница. Мы в комнате с зелеными стенами и белым потолком.
Я уже знаю, что это кабинет врача. Меня водят сюда  каждую  неделю.  И  по
другим  кабинетам  тоже.  Это  называется  "очередной  осмотр".  В  каждом
кабинете много различных приборов и  врач.  Меня  осматривают,  слушают  и
делают разные другие вещи.
     - Вам повезло! - говорят маме. - Поздравляем!
     - Мы можем уехать? - спрашивает мама, голос ее дрожит.
     Врачи делают строгие лица и прячут глаза.
     Следующая страница. Мы в комнате, которая  называется  гостиной.  Эта
комната для гостей, но гости к нам не ходят. Там бываем  только  мы,  и  я
говорю, что ее надо называть "настиной". А мама мне говорит:
     - Илья! Иди погуляй.
     Я выхожу из настиной, но гулять не хочется, и я остаюсь  в  коридоре.
Мне почему-то страшно. Сквозь закрытую дверь слышен голос отца.
     - Пойми, Анна, - говорит он. - Я здесь больше не могу... Зачем терять
лучшие годы жизни? Ведь нам с тобой и так повезло: мы вполне можем жить на
Большой земле...
     Мама молчит.
     - Мы вполне можем  быть  полезны  обществу,  -  говорит  отец.  -  Ты
вспомни, какие надежды на тебя возлагали в  университете.  Ведь  мы  же  -
гении! Это не я так считаю, ты знаешь. Так считают мой Сан  Саныч  и  твой
Верещагин. Разве не правда?
     Мама молчит. Отец принимается ходить по комнате. Я хорошо  слышу  его
сильные шаги.
     - Что ты молчишь? - говорит он. - Так же нельзя!.. - И вдруг крик.  -
В конце концов, ты сама  во  всем  виновата!  Это  тебе  захотелось  иметь
ребенка!
     Мама молчит.
     - Анна! - Отец почти стонет. - Нельзя же так! Лучшие годы провести  в
этом лагере!.. Ведь это же лагерь, неужели ты не понимаешь?.. Ведь  другие
всю жизнь здесь проводят, а тебе судьба дала такую возможность! Неужели он
тебе дороже?
     - Подлец! - тихо говорит мама. - Уходи!
     Распахивается дверь. Отец выскакивает в коридор и натыкается на меня.
Я в ужасе закрываю глаза, мне кажется, что он убьет меня. Но он  пробегает
мимо.
     - Дура! - кричит он  из  прихожей.  -  Ты  всегда  была  дура!  Самка
чертова!.. Сгниешь здесь!
     Я вхожу в комнату. Мать сидит в кресле, закрыв лицо руками. Как будто
ее кто-то ударил.
     Следующая страница. Мы провожаем отца. Он уезжает в командировку.  Мы
идем к воротам и забору, которые маскируют силовое поле со стороны дороги.
Ворота сделаны из металла, а забор из камня. От  небольшого  домика  около
ворот шагают двое. Один в военной форме.  Отец  протягивает  ему  какую-то
бумажку. Военный внимательно рассматривает ее. Спрашивает:
     - Насовсем?
     Отец кивает.