олее точное слово. Я
был центром миниатюрной  вселенной,  и  она  простиралась  от  меня  во  все
стороны, и не было в  ней  жителей,  кроме  меня.  Достигавшие  меня  звуки,
мычание и лай несли в себе такой привкус отдаленности, что не разрушали моей
самодовольной обособленности, а подчеркивали ее.
   И вдруг обособленности пришел конец.  Прямо  передо  мной  вода  вздулась
горбом, и покуда я отчаянными гребками уклонялся  от  препятствия,  из  реки
поднялась черная масса - ярды и ярды тьмы, с которой потоками сбегала вода.
   От черной массы  отделилась  полоса,  отделилась,  взвилась  в  воздух  и
оказалась исполинской длинной изогнутой шеей с насаженной на  нее  кошмарной
головой. Шея описала в воздухе изящную кривую, и голова нависла  прямо  надо
мной. Взглянув вверх, я в гипнотическом ужасе  уставился  в  красные,  почти
рубиновые глазки - даже слабенького света, отраженного от поверхности  реки,
было довольно, чтобы заставить их пылать пламенем. В мою  сторону  выстрелил
раздвоенный язык, а потом раскрылась пасть, и я увидел клыки.
   Я схватился за весло и мощным рывком послал каноэ вперед и вбок.  Горячее
дыхание зверя обожгло мне  шею  -  голова  сделала  выпад,  но  промахнулась
буквально на несколько дюймов.
   Обернувшись через плечо, я увидел, что голова вновь взвивается в  воздух,
готовясь к новому броску, и уразумел, что игра складывается явно  не  в  мою
пользу. Я одурачил чудовище один раз, но  сомнительно,  чтобы  тот  же  трюк
удался мне вторично. Берег был слишком далек и недостижим, Все, что я мог, -
увертываться и удирать. На  мгновение  мелькнула  мыслишка,  не  бросить  ли
каноэ, но пловец я неважный, а чудовище, несомненно, в своей  стихии  и  без
труда выудит меня из воды.
   Оно не торопилось. Ему не было нужды торопиться. Оно знало наверняка, что
мне не уйти, но ему не хотелось больше промахиваться.  Оно  приближалось  ко
мне,  раздвигая  воду  аккуратными  расходящимися  волнами,  -  длинная  шея
напряженно изогнута, голова поднята, пасть  разверста,  клыки  сверкают  при
свете звезд.
   Я резко дернул каноэ вбок в надежде сбить чудовище с  курса  и  заставить
затормозить и развернуться, прежде чем оно повторит нападение.  И  тут,  при
рывке, что-то стукнуло и покатилось, дребезжа, по дну каноэ. И едва я уловил
этот  стук,  я  понял,  что   мне   делать.   Решение   было   безрассудным,
противоречащим всякой логике, но жизнь моя  висела  на  волоске,  и  времени
оставалось в обрез. Я даже не рассчитывал, что мой план удастся, - да  какой
там  план,  скорее  инстинктивная  реакция,  -  и  уж  тем  более  не   имел
представления, что будет в случае удачи. Но я не мог не попробовать.  Прежде
всего потому, что это было единственное действие, пришедшее мне на ум.
   Я ударил веслом по воде, разворачиваясь на сто  восемьдесят  градусов,  и
оказался с чудовищем лицом к лицу. Затем я  наклонился,  поднял  спиннинг  и
встал во весь рост.
   Вообще-то каноэ - посудина, отнюдь не  предназначенная  для  того,  чтобы
стоять в ней в рост, но эта оказалась  довольно  устойчивой.  К  тому  же  я
практиковался, как подниматься в каноэ, еще в дневные часы.
   На леске у меня был крючок на  окуней,  и  достаточно  тяжелый,  возможно
даже, слишком тяжелый для этой рыбы, - зазубренный крючок-тройник.
   Чудовище  подплыло  совсем  близко,  пасть  у   него   была   по-прежнему
раззявлена. Я отвел  удилище  назад,  мысленно  прикинул,  куда  бы  всадить
крючок, и энергичным взмахом послал его в цель. Как зачарованный,  следил  я
за металлической искоркой, сорвавшейся с удилища и чуть заметной в  отсветах
от реки. Когда крючок исчез в пасти, я выждал долю секунды, приподнял  конец
удилища еще выше и рванул его  назад  изо  всех  сил,  чтобы  зубья  впились
поглубже. Я ощутил пальцами, что это удалось, тройник зацепился плотно, -  и
вот вам, пожалуйста, я в утлом каноэ с чудовищем на крючке.
   Я не строил никаких планов насчет того, что буду  делать,  когда  заброшу
крючок. Я просто не задумывался о том, что будет дальше. Вероятно, я  вообще
ни на миг не верил, что действительно поймаю чудовище на спиннинг.
   Теперь, когда я его поймал, я сделал единственное, что мне оставалось,  -
стремительно опустился и сжался в  комок,  отчаянно  вцепившись  в  удилище.
Голова чудовища дернулась и задралась  к  небу.  Катушка  запела,  выматывая
леску.
   Я вновь рванул спиннинг, засаживая тройник  еще  глубже,  а  передо  мной
вспучилась высокая, как при приливе, волна. Огромное туловище  поднялось  из
воды, оно поднималось и поднималось,  и  казалось,  этому  не  будет  конца.
Голова на длиннущей шее яростно моталась туда и сюда, удилище у меня в руках
ходило ходуном, но я вцепился в него  мертвой  хваткой,  хотя  сам  не  могу
понять, зачем. Одно  достоверно:  такое  рыбацкое  счастье  мне  было  не  в
радость.
   Каноэ прыгало на  волнах,  поднятых  ошеломленным  чудовищем,  зарывалось
носом и вставало на дыбы, но я скрючился на дне,  слился  с  лодкой,  прижав
локти к бортам и норовя расположить центр тяжести как можно  ниже,  чтоб  не
перевернуться. И вот лодка двинулась по реке, быстрее и быстрее, на  буксире
за перепуганным, удирающим зверем.
   А я цеплялся за спиннинг, несмотря ни на что. Я мог бы выпустить его  или
отбросить, но я цеплялся за него и теперь, когда лодка  пришла  в  движение,
испустил торжествующий вопль. Мерзкая тварь охотилась на меня, считала своей
добычей, но я поймал ее на крючок, и вот она удирает, вне  себя  от  боли  и
паники, а у меня, кажется, появилась возможность прокатиться на дармовщинку.
   Чудовище мчалось вниз по реке, леска звенела от напряжения, каноэ шло так
стремительно, что взлетало над водой,  а  я  вопил,  как  полоумный  ковбой,
оседлавший непокорную лошадь. На минуту я начисто забыл обо всем, забыл, что
привело  к  этой  гонке.  Осталось  лишь  само  стремительное  движение   по
волшебному ночному миру реки. Чудовище  брыкалось  и  корчилось  в  упряжке,
иззубренные плавники на его спине то выгибались в воздухе, то прижимались  к
воде, то уходили под воду в тщетной борьбе за освобождение.
   И  вдруг  леска  ослабла,  а  чудовище  сгинуло.  Я  был  один  на  реке,
распростертый на дне каноэ, которое скакало вверх и вниз по вскипевшей воде.
Когда волнение  улеглось,  я  сел  и  принялся  сматывать  леску.  Сматывать
пришлось долго, однако в конце концов крючок брякнул о борт и  вскоре  замер
на своем законном месте на верхушке удилища. По правде сказать, я  удивился,
что крючок цел, так как предполагал, что леска оборвалась, позволив чудовищу
нырнуть и броситься наутек. Теперь для  меня  стало  очевидным,  что  хищник
попросту исчез. Тройник был засажен в глотку чудовища глубоко  и  прочно,  и
вернуться ко мне он мог только  в  одном  случае  -  если  плоть,  куда  его
всадили, перестала существовать.
   Каноэ мягко качалось на воде, и я снова взялся  за  весло.  Взошла  луна,
небо в ее лучах  посветлело,  и  река  засверкала,  как  дорога  из  жидкого
серебра. Весло было у меня в руках, но я не мог решить, что  делать  дальше.
Инстинктивно хотелось не медля опустить весло в  воду  и  грести  к  берегу,
покинуть реку прежде, чем еще одно чудовище вынырнет из глубин. Но по зрелом
размышлении я пришел к выводу,  что  однотипного  чудовища  не  предвидится,
поскольку само его появление можно допустить лишь в рамках той же схемы, что
и логово гремучих змей и смерть Джастина Болларда. Иной мир, описанный  моим
другом, выкинул очередной фокус и опять потерпел неудачу; по-моему, не в  их
привычках было повторять фокус, который не удался. И  если  мои  рассуждения
верны, то в ближайшее время река для меня  -  самое  безопасное  убежище  на
свете.
   Мои мысли прервал резкий, пронзительный писк, и я поневоле дернул головой
в поисках его источника. На борту, в нескольких футах от меня, сидел, как на
насесте, уродец-монстренок. Он был карикатурно человекообразен, весь  покрыт
густой шерстью и цеплялся за борт нижними лапами, похожими  на  когти  совы.
Голова заострялась кверху, и с заостренной макушки волосы свисали  на  манер
соломенной шляпы, какие носят туземцы в отдельных  странах  Азии.  По  бокам
головы  торчали  остроконечные  уши,  напоминающие  кувшинчики,   а   из-под
спутанных волос просвечивали багровые  глазки.  ,  Как  только  я  разглядел
монстренка, его писк стал обретать определенный смысл.
   - Трижды испытан - заговорен! - пищал он  своим  пронзительным  голоском,
ликуя и надсаживаясь.  -  Трижды  испытан  -  заговорен!  Трижды  испытан  -
заговорен!..
   К горлу поднялась тошнота, и я взмахнул веслом. Плоскость  весла  угодила
по монстренку без промаха, смела его с борта и подкинула  высоко  в  воздух,
словно я ударил бейсбольной битой по навесному мячу. Писк перешел  в  слабый
всхлип, а я завороженно следил, как он взлетает над рекой, достигает вершины
своей траектории и, наконец, начинает падать. Но на полпути вниз  монстренок
вдруг улетучился, лопнул, как мыльный пузырь: только что был - и не стало.
   А я сосредоточился на гребле. Мне необходимо найти поселок, и хватит себя
обманывать. Чем скорее я доберусь до телефона и позвоню  Филипу,  тем  лучше
для всех.
   Мой старый друг в своей рукописи, возможно, в чем-нибудь  и  ошибся,  но,
черт меня побери, вокруг творится нечто странное, очень странное.

Глава 11

   Поселочек был крохотный, и уличной телефонной будки в нем не оказалось. Я
даже не был абсолютно уверен, что это за поселочек, - если  память  меня  не
подводила,  он  назывался  Вудмен.  Я  попытался  представить   себе   карту
местности, но все это ушло в прошлое, ушло слишком далеко, и я не  мог  быть
ни в чем уверен. Однако название городка, - внушал я себе, - не играет роли.
Важно одно - сумею ли я позвонить... Филип в Вашингтоне, и ему лучше  знать,
что предпринять. А если он и не знает, что предпринять, то по  крайней  мере
имеет право узнать, что происходит. Я обязан ему хотя бы тем, что он  послал
мне копию рукописи своего дядюшки. Хотя очень может быть, что если бы он  не
послал мне копию, я не попал бы в эту заваруху.
   Во всем деловом квартальчике протяженностью в  десяток  домов  оставалось
единственное открытое заведение  -  бар.  Сквозь  заляпанные  грязью  оконца
пробивался тусклый желтенький  свет.  Легкий  ветерок  раскачивал  скрипучую
вывеску с изображением кружки пива, укрепленную на железном  кронштейне  над
тротуаром.
   Я стоял на противоположной стороне улицы, силясь наскрести  храбрости  на
то, чтобы войти в бар. Разумеется, не было никаких гарантий, что в баре есть
телефон, хотя не исключалось, что есть. Однако, переступив порог  заведения,
я подвергнусь определенному  риску,  поскольку  шериф  почти  наверняка  уже
объявил тревогу по моему поводу. Опять-таки возможно, что до бара тревога  и
не докатилась, но риск был вполне отчетливый.
   Каноэ осталось на реке, привязанное к какому-то  гнилому  столбику.  Все,
что от меня требовалось, -  вернуться,  забраться  в  лодку  и  выгрести  на
стремнину. Никто не мог бы мне помешать хотя бы потому, что  никто  меня  не
видел. Не считая заведения на той стороне улицы, поселок совершенно вымер.
   Но я должен позвонить Филипу, просто обязан! Его надо предупредить,  если
еще  не  поздно.  Предупрежденный,  он,  может   статься,   сообразит,   что
предпринять. Ведь теперь очевидно, что каждый читавший рукопись моего  друга
тем самым подвергал себя такой же  опасности,  какую  тот  навлек  на  себя,
записав свои предположения.
   Я стоял, задыхаясь от нерешительности, и наконец, едва  ли  отдавая  себе
отчет в своих поступках,  начал  переходить  улицу.  Однако,  добравшись  до
тротуара, остановился и поднял глаза на поскрипывающую вывеску. Скрип словно
пробудил меня, и я осознал, какую глупость чуть  было  не  сделал.  На  меня
объявлена  охота,  и  нет  никакого  резона  входить  и   напрашиваться   на
неприятности, которым я подвержен и без того. Я прошел мимо бара, не  заходя
в него, но спустя полквартала круто развернулся и зашагал обратно. И тут  до
меня дошло, что этому не будет конца, что я могу шагать туда-сюда, не  зная,
на что решиться, всю ночь напролет.
   Тогда я поднялся по ступенькам и толкнул дверь. В дальнем  конце  зала  у
стойки сгорбился посетитель, а бармен  опирался  на  стойку,  стоя  к  двери
лицом, и вид у него был такой, будто он намерен ждать клиентов хоть до утра.
Больше в заведении никого не было, стулья были придвинуты к столам вплотную.
   Бармен не пошевелился, словно и не заметил меня. Я вошел, закрыл дверь за
собой и подошел к стойке.
   - Что прикажете, мистер? - очнулся бармен.
   - Бурбон, - ответил я. Про лед я даже не заикнулся:  заведение  выглядело
так, что попросить здесь льда могло бы показаться неприличным. - И наменяйте
мне мелочи - в том случае, если у вас есть телефон.
   Бармен ткнул большим пальцем в угол зала.
   - Вон там. - Я бросил взгляд в направлении, которое он обозначил, и точно
- там в углу была телефонная будка. - Ну и глазик у вас!
   - Не спорю, - отозвался я.
   Он поставил на стойку стакан и нацедил виски.
   - Поздненько же вы путешествуете...
   - Да уж так, - отозвался  я.  И  посмотрел  на  наручные  часы:  половина
двенадцатого.
   - Я не слышал машины.
   - Поставил на улице, может, далековато. Думал, в поселке все уже закрыто.
Потом увидел ваш огонек.
   Вышло не очень убедительно, однако он не усомнился ни  в  чем.  Ему  было
наплевать. Он просто поддерживал разговор.
   - Я скоро закрываюсь, - сообщил он.  -  Не  имею  права  торговать  после
полуночи. Да сегодня все равно никого. Кроме старины Джо, вот он  сидит.  Но
он здесь завсегдатай. Околачивается каждый вечер до закрытия, пока я не  вы"
швырну его, как паршивую кошку.
   Спиртное было не первый сорт, но я нуждался в нем. Оно чуть-чуть  согрело
меня и помогло избавиться от пленки страха, перекрывшей  горло.  Я  протянул
бармену деньги.
   - Хотите мелочь на всю сумму?
   - Если найдется, то да.
   - Найтись-то найдется. Но вы, видно, собрались звонить на край света.
   - В Вашингтон.
   Я не видел причин темнить. Он снабдил меня мелочью, я  вошел  в  будку  и
вызвал Вашингтон. Номера Филипа я  не  знал,  пришлось  подождать.  Потом  я
услышал зуммер, и мгновение спустя кто-то снял трубку.
   -  Мистера  Филипа  Фримена,  пожалуйста,  -  попросила  телефонистка.  -
Междугородний разговор.
   На том конце провода послышался удивленный вздох, затем тишина.  Наконец,
женский голос произнес:
   - Его нет.
   - Вы не знаете, когда он будет? - осведомилась телефонистка.
   - Его не будет, - ответил голос придушенно.  -  Это  что,  дурная  шутка?
Филип Фримен умер...
   - Вызываемое лицо не может подойти к  телефону,  -  изрекла  телефонистка
равнодушно, как компьютер. - Мне сообщили...
   - Не повторяйте, - перебил я. - Соедините  меня  с  тем,  кто  подошел  к
телефону.
   - С вас полтора доллара,  -  сообщил  компьютер.  Я  полез  в  карман  за
мелочью, достал пригоршню, но не совладал с ней и уронил несколько монет  на
пол. Рука тряслась так, что монеты не попадали  в  предназначенные  для  них
щели.
   Филип Фримен умер!
   С грехом пополам я пропихнул в прорезь последнюю монетку.
   - Говорите, - разрешила телефонистка.
   - Вы меня слышите? - спросил я.
   - Слышу, - отозвался призрачный дрожащий голос на том конце провода.
   - Простите меня. Я ничего не знал. Меня зовут Хортон Смит, я давний  друг
Филипа...
   - Он упоминал ваше имя при мне. Я его сестра.
   - Мардж? - спросил я.
   - Да, Мардж.
   - Но когда?..
   - Сегодня, - сказала она. - Филлис собиралась заехать за ним. Он ждал ее,
стоя на тротуаре, и вдруг упал.
   - Сердечный приступ?
   Наступило долгое молчание, потом она ответила:
   - Мы так думаем. Филлис тоже так думает, хотя...
   - Как держится Филлис?
   - Она спит. Доктор дал ей что-то, чтобы она заснула.
   - Не могу передать, как я вам соболезную. Вы сказали - сегодня?
   - Несколько часов назад. И, мистер Смит, не знаю, может, и не  стоило  бы
этого говорить. Но вы были другом Филипа...
   - В течение многих лет.
   - Понимаете, странная штука. Прохожие, видевшие, как  он  упал,  говорят,
что он был убит стрелой - стрелой прямо в сердце. Только никакой  стрелы  не
оказалось. Но свидетели сообщили полиции, и теперь следователь... - Голос ее
прервался, я расслышал всхлипывания. Потом она спросила:
   - Вы знали Филипа, но и дядюшку вы ведь тоже знали?
   - Да, знал обоих.
   - Это кажется невероятным. Оба один за другим...
   - Это выглядит невероятным, - согласился я.
   - У вас какое-то дело? Вы спрашивали Филипа...
   - Уже не имеет значения. Я возвращаюсь в Вашингтон.
   - Похороны, наверное, в пятницу.
   - Благодарю вас. Извините, что потревожил в такой день...
   - Вы же не могли знать. Я передам Филлис, что вы звонили.
   - Будьте добры, - ответил я  вежливо.  Хотя  в  действительности  это  не
играло особой роли. Филлис меня  и  не  вспомнит.  Я  встречал  жену  Филипа
всего-то раз или два.
   Мы попрощались с Мардж, но я так и остался в кабинке,  ошеломленно  глядя
перед собой. Филип умер - убит стрелой. Не в обычаях наших дней использовать
стрелы, чтоб избавляться от людей. Однако, коли на то пошло, морские змеи, а
равно змеи гремучие, - тоже не из современного репертуара.
   Наклонившись, я стал шарить по полу, собирая рассыпанные монеты. В  дверь
кабинки постучали. Подняв глаза, я  увидел  бармена,  прижавшегося  носом  к
стеклу. Перехватив мой взгляд, он перестал стучать, зато принялся махать мне
рукой. Я выпрямился и открыл дверь.
   - Что с вами? - спросил он. - Вам нехорошо?
   - Нет, просто растерял монеты.
   - Если хотите выпить еще, то как раз успеете. Я закрываюсь.
   - Мне надо сделать еще один звонок.
   - Тогда в темпе.
   Телефонный справочник лежал на полке под аппаратом.
   - Найду я здесь номера Пайлот Ноба?
   - Найдете. В разделе "Пайлот Ноб - Вудмен".
   - Значит, это Вудмен?
   - Конечно,  Вудмен,  -  ответил  бармен  возмущенным  тоном.  -  Вы  что,
зазевались и не заметили название при въезде?
   - Да, должно быть, - ответил я.
   Прикрыв дверь кабинки, я раскрыл указанный  мне  раздел  и  стал  листать
страницы в поисках нужного имени. В конце концов я обнаружил  его  -  миссис
Джанет Форсайт. К счастью, в разделе не оказалось других Форсайтов, иначе  я
не ведал бы, кому звонить. То ли я забыл имя жены старого  Форсайта,  то  ли
никогда и не знал его.
   Я уже потянулся к трубке и хотел было снять ее, но  в  последнюю  секунду
заколебался. До сих пор мне все сходило с рук. Надо ли  продолжать  искушать
судьбу? С другой стороны, возразил я себе, вряд  ли  в  здешних  краях  есть
средства установить, откуда пришел звонок.
   Я снял трубку, опустил монету  и  набрал  номер.  Телефон  на  том  конце
провода звонил и звонил, а я ждал. Наконец, звонки  прекратились,  и  кто-то
откликнулся. Мне показалось, что я узнаю голос, но хотелось удостовериться.
   - Мисс Адаме? - спросил я.
   - Она самая. Миссис Форсайт уже спит, и...
   - Кэти, - позвал я.
   - Кто это?
   - Хортон Смит.
   - О!.. - удивленно воскликнула она и замолкла.
   - Кэти...
   - Очень  хорошо,  что  вы  позвонили.  Все  оказалось  сплошной  ошибкой.
Пропавший Боллард обнаружился. Обнаружились все трое. Теперь все в  порядке,
и...
   - Погодите минутку, - прервал я. Она тараторила  так  быстро,  что  слова
мешались друг с другом. - Если Боллард обнаружился, то что стало с телом?
   - С телом? Вы имеете в виду...
   - Да, я имею в виду тело Джастина Болларда.
   - Понимаете, Хортон, это самое странное. Тело исчезло.
   - Как это исчезло?
   Я догадывался, как, но следовало убедиться наверняка.
   - Ну, если по порядку, труп нашли на опушке у западной околицы и оставили
двоих - один был Том Уильямс, не  знаю,  кто  второй,  -  сторожить  его  до
приезда  шерифа.  Сторожа  отвернулись  буквально  на  мгновение,  а   когда
посмотрел