ть. Стола ведь не было.
  - С тобой все хорошо? Будь осторожна, Камма. Если бы я мог.., завтра
они уйдут. Держитесь от них подальше, если сумеете.
  - Да. Будьте безопасны, хозяин, - сказала она своим тихим голосом.
  Он не понял, вопрос это или пожелание, грустно пожал плечами и
улыбнулся. Она повернулась к двери.
  - Камма, а Хио?
  - Она с этим. В его постели. После паузы он сказал:
  - Есть вам, где спрятаться?
  Он опасался, что люди Банаркама перед уходом могут убить тут всех за
"коллаборационизм" или чтобы замести свои следы.
  - У нас есть яма, куда уйти, как вы говорили.
  - Отлично. Уйдите туда, если удастся. Исчезните! Не попадайтесь им на
глаза.
  - Я буду держаться крепко, господин, - сказала она и уже закрывала
дверь, когда стекла в окнах задрожали от звука приближающегося
летательного аппарата. Они замерли - она у двери, он около окна. Крики
внизу, снаружи, топот бегущих ног. С востока приближалось несколько
летательных аппаратов.
  - Гасите свет! - крикнул кто-то. Люди выбегали к аппаратам на газоне
и террасе. Окно вспыхнуло слепящим светом, воздух сотрясся от
оглушительного взрыва.
  - Со мной! - сказала Камма, схватила его за руку и потащила за собой
в дверь, по коридору и в дверь для слуг, которой он прежде даже не
замечал. Он проковылял, как мог быстрее, вниз по крутым каменным
ступенькам, по узкому коридору, и они оказались среди лабиринта конюшен.
Едва они вышли, как серия взрывов сотрясла все вокруг них. Под сокрушающий
грохот и всплески огня они пересекли двор - Камма все еще тянула его за
собой с полной уверенностью, а потом они юркнули в одну из кладовых в
конце конюшен. Гейна и один из крепостных стариков как раз поднимали
крышку люка в полу. Все четверо спустились в него - Камма одним прыжком,
остальные медленно и с трудом по деревянной приставной лестнице. Особенно
трудно спуск дался Эсдану, и он неуклюже, всей тяжестью наступил на
сломанную ступню. Спускавшийся последним старик закрыл за ними крышку
люка. У Гейны был фонарик, но она включила его лишь на минутку, осветив
большой низкий подвал с земляным полом, полки, арку прохода в соседний
подвал, груду деревянных ящиков и пять лиц - проснувшийся малыш как всегда
беззвучно смотрел из платка, привязанного к плечу Гейны. Потом тьма. И на
некоторое время безмолвие. Они нащупали себе по ящику и сели во тьме, кто
где. Послышались новые взрывы, словно бы вдалеке, но земля под ящиками и
тьма задрожали. И они задрожали вместе с ней.
  - О, Ками! - прошептал кто-то. Эсдан сидел на пошатывающемся ящике, и
кинжальные удары боли в его ступне сливались в одно жгучее жжение. Взрывы.
Три. Четыре. Тьма обладала консистенцией густой жижи.
  - Камма, - прошептал он.
  Она что-то прошептала. Где-то рядом с ним.
  - Благодарю тебя.
  - Ты сказал: прячьтесь, и мы поговорили про это место, - прошептала
она.
  Старик дышал с всхлипывающим хрипом и часто откашливался. Было слышно
и как дышит малыш - тихий неровный почти прерывистый звук.
  - Дай его мне. - Это был голос Гейны. Значит, она отдала малыша
матери.
  - Потом, - прошептала Камма. Старик заговорил неожиданно и громко,
заставив их всех вздрогнуть.
  - Тут воды нет!
  Камма шикнула на него, а Гейна прошипела:
  - Не кричи, глупый.
  - Глухой, - шепнула Камма Эсдану с легким намеком на смех.
  Если у них тут нет воды, прятаться они могут лишь ограниченное время
- ночь, следующий день. А для кормящей женщины и этот срок может оказаться
слишком долгим. Камма думала о том же, что и Эсдан. Она сказала:
  - Как мы узнаем, выйти или нет?
  - Рискнем, когда будет надо.
  Наступило долгое молчание. Было трудно смириться с тем, что к такой
тьме глаза привыкнуть не могли, что ты ничего не увидишь, сколько бы ни
просидел здесь. И было холодно, как в пещере. Эсдан пожалел, что на нем
нет шерстяной рубашки.
  - Ты его грей, - сказала Гейна.
  - Я грею, - прошептала Камма.
  - Эти, они крепостные? - шепнула ему Камма. Она сидела где-то совсем
близко от него, где-то слева.
  - Да. Освободившиеся крепостные. С севера.
  - Как старый владелец умер, сюда много всяких приходило. Солдаты из
армии. А вот крепостных прежде не было. Они застрелили Хио. Они застрелили
Вея и старого Сенео. Он не умер, но он застрелен.
  - Их, наверное, привел кто-то из полевого поселка, показал им, где
дозорные. Но они не могли отличить слуг от солдат. Где вы были, когда они
пришли?
  - Спали. На кухне. Все мы, домашние слуги. Все шесть. Этот человек
стоял там, как восставший мертвец. Он сказал:
  "А ну лежать! Чтоб волосок не шевельнулся!" И мы лежали. Слышали, как
они стреляли и кричали по всему дому. Владыка Всемогущий! Я очень боялась.
Потом стрельбы больше не было, а этот человек вернулся к нам и наставил
свое ружье на нас, и отвел нас в старый домашний поселок. Они заперли за
нами старые ворота. Как в прошлые дни.
  - Зачем они это делали, если они крепостные? - произнес во тьме голос
Гейны.
  - Старались освободиться, - ответил Эсдан.
  - Как освободиться? Стрелять и убивать? Убить девушку в постели?
  - Они все воюют, все другие, мама, - сказала Камма.
  - Я думала, это кончилось назад три года, - сказала старуха. Ее голос
звучал странно. Сквозь слезы. - Я тогда думала, это свобода.
  - Они убили хозяина в его постели! - во весь голос закричал старик,
визгливо, пронзительно. - Что может выйти из этого!
  Во тьме послышалась возня. Гейна трясла старика, шипела, чтобы он
молчал. Он крикнул: "Отпусти меня!", но умолк, хрипя и ворча.
  - Владыка Всемогущий, - пробормотала Камма с тем же смешком отчаяния
в голосе.
  Сидеть на ящике становилось все неудобнее, Эсдану хотелось поднять
ноющую ступню повыше или хотя бы держать ногу вытянутой перед собой. Он
сполз на пол. Холодный, шершавый, царапающий ладони. Прислониться было не
к чему.
  - Если ты на минуту зажжешь фонарик, Гейна, - сказал он, - мы могли
бы найти мешки или еще что-нибудь, чтобы подстелить.
  Вокруг мгновенно возник мир подвала, удивительный в своей сложной
точности. Они не нашли ничего, кроме досок для полок, разложили их в
подобие настила, забрались на него, и Гейна вновь погрузила их в
бесформенную первозданную ночь. Они все замерзли и теперь прижались друг к
другу, бок к боку, спина к спине.
  После долгого времени, часа или больше, протекшего в ничем не
нарушаемой глубокой тишине подвала, Гейна сказала нетерпеливым шепотом:
  - Все наверху мертвые. Я так думаю.
  - Это облегчило бы наше положение, - пробормотал Эсдан.
  - Но похоронены ведь мы, - сказала Камма. Их голоса разбудили малыша,
и он захныкал - в первый раз Эсдан услышал, как он жалуется на что-то. Это
было тоненькое утомленное попискивание или постанывание, но не плач.
  - Ш-ш-ш, маленький, маленький, ш-ш-ш, - зашептала его мать, и Эсдан
почувствовал, как она покачивается, крепче прижимая малыша к себе, чтобы
согреть. И запела, почти неслышно:
  - Суна мейа, суна на... Сура рена, сура на... - Монотонные ритмичные,
жужжащие," мурлыкающие звуки творили тепло, творили покой.
  Наверное, он задремал. Он лежал, свернувшись на досках, и понятия не
имел, сколько времени они уже в подвале.
  "Я прожил здесь сорок лет в уповании свободы, - думал он. - Это
упование привело меня сюда. Оно выведет меня отсюда. Я буду держаться
крепко".
  Он спросил остальных, слышали ли они что-нибудь после окончания
налета. Они прошептали, что не слышали.
  Он потер затылок.
  - Что думаешь ты, Гейна?
  - Я думаю, холодный воздух плох для маленького, - сказала она почти
нормальным голосом, который всегда был тихим.
  - Вы говорите? Что вы говорите? - закричал старик. Камма, сидевшая
рядом с ним, погладила его по плечу и успокоила.
  - Я пойду посмотреть, - сказала Гейна.
  - Пойду я.
  - У тебя одна нога, - сказала старуха сердито. Она закряхтела и,
поднявшись на ноги, удержала Эсдана за плечо. - Сиди смирно.
  Фонарик она не зажгла, а ощупью добралась до лестницы и вскарабкалась
на нее, переводя дух на каждой перекладине. Потом прижала ладони к крышке
люка, надавила. Возникла полоска света. Они смутно увидели подвал, друг
друга, темное пятно головы Гейны на фоне света. Она простояла так долгое
время, потом опустила крышку.
  - Никого, - прошептала она с лестницы. - И все тихо. Как в первое
утро.
  - Лучше выждать, - сказал Эсдан. Она вернулась и опять опустилась на
доски среди них. Потом сказала:
  - Мы вылезем, а в доме чужие, другие армейские солдаты. Тогда куда?
  - Вы можете добраться до полевого поселка? - спросил Эсдан.
  - Дорога далекая.
  Через некоторое время он сказал:
  - Нельзя решить, что делать, пока мы не узнаем, кто там наверху. Вот
так. Но позволь пойти мне, Гейна.
  - Почему?
  - Потому что я буду знать, кто они, - ответил он, надеясь, что так и
будет.
  - И они тоже будут знать, - сказала Камма со все тем же странным
легким намеком на смех. - Тебя сразу узнают.
  - Правильно, - сказал он, кое-как поднялся на ноги, нашел лестницу и
с трудом влез на нее. "Я для этого слишком стар", - снова подумал он.
Поднял крышку и выглянул наружу. Долгое время он прислушивался. И наконец
прошептал сидящим внизу в темноте:
  - Я постараюсь вернуться поскорее, - выполз наружу и неуклюже встал
на ноги. У него перехватило дыхание - воздух казался густым и пахнул
гарью. Свет был неясно-мутным. Он шел вдоль стены, пока не оказался у
дверей.
  То, что еще оставалось от старого дома, теперь тоже лежало в
развалинах, развороченных, тлеющих, затянутых вонючим дымом. Булыжник
двора исчез под битым стеклом и черными углями. Ничто не двигалось, кроме
дыма. Желтый дым. Серый дым. А надо всем этим сияла ровная чистая
голубизна рассвета.
  Он направился к террасе, хромая и спотыкаясь, потому что ступню и всю
ногу пронзала невыносимая боль. Подойдя к балюстраде, он увидел почернелые
обломки двух летательных аппаратов. Половина верхней террасы превратилась
в дымящийся кратер. А ниже сады. Ярамеры уходили вдаль, красивые и
безмятежные, как всегда, все ниже и ниже к вековому дереву и к реке.
Поперек ступенек, ведущих на нижнюю террасу, лежал человек, лежал,
раскинув руки, словно отдыхал. Нигде никакого движения, кроме стелющегося
дыма, да порывы ветра раскачивали кусты с белыми цветами.
  Ощущение, что за ним следят сзади из пустых окон в еще торчащих
обломках стен, было невыносимо.
  - Есть тут кто-нибудь? - неожиданно для себя крикнул Эсдан.
  Тишина.
  Он крикнул еще раз, громче.
  И донесся ответ. Откуда-то со стороны фасада. Он, хромая, спустился
на дорожку - открыто, не пытаясь прятаться. Какой смысл? Из-за угла вышли
люди. Первыми - трое мужчин, за ними, четвертой - женщина. Движимости, в
грубой одежде - несомненно, полевые и явились сюда из поселка.
  - Я тут кое с кем из домашних, - сказал он, остановившись, когда на
расстоянии десяти метров остановились они. - Мы спрятались в подвале. Тут
есть кто-нибудь еще?
  - Кто ты? - спросил один из них, подходя ближе, вглядываясь, замечая
не тот цвет кожи, не те глаза.
  - Я скажу вам, кто я. Но нам безопасно выйти наружу? Там старики,
маленький ребенок. Солдат тут больше нет?
  - Убиты, - сказала женщина, высокая, с бледной кожей и лицом, похожим
на череп.
  - Одного мы нашли раненым, - сказал кто-то из мужчин. - Все домашние
убиты. Кто бросал бомбы? Какая армия?
  - Какая армия, я не знаю, - ответил Эсдан. - Пожалуйста, пойдите
сказать моим людям, что они могут выйти. За домом в конюшнях. Крикните им.
Объясните, кто вы. Я не могу идти.
  Повязка на ступне ослабла, сломанные косточки сдвинулись. Теперь боль
мешала ему дышать. Он сел на дорожку, ловя ртом воздух. Отчаянно кружилась
голова. Сады Ярамеры стали очень яркими, очень маленькими и стали
удаляться от него все дальше и дальше - куда-то за его родную планету.
  Он не потерял сознания, но довольно долго мысли у него путались.
Вокруг было много людей, и они были под открытым небом, и все воняло
горелым мясом. Этот запах набивался ему в рот, вызывал тошнотный кашель. И
Камма, и синеватое затененное спящее личико младенца у нее на плече. А
Гейна объясняла другим людям: "Он был нам, как друг".
  Молодой человек с крупными руками заговорил с ним, сделал что-то с
его ногой, снова забинтовал, туже, вызвав жутчайшую боль, а потом она
пошла на убыль.
  Он лежал навзничь на траве. Рядом с ним лежал кто-то навзничь на
траве. Метой, евнух. Голова у Метоя была в крови, черные волосы коротко
обгорели, побурели, кожа его лица, пыльно-серая, теперь побледнела, обрела
синеватый оттенок, как у маленького Рекама. Он лежал тихо, иногда
помаргивая.
  Солнце лило на них лучи. Разговаривали люди, много людей, где-то
неподалеку, но они с Метоем лежали на траве, и никто их не беспокоил.
  - Они прилетели из Беллена, Метой? - спросил Эсдан.
  - С востока. - Резкий грубый голос Метоя стал слабым, сиплым. -
Думаю, оттуда. - Потом добавил:
  - Они хотят переправиться через реку.
  Эсдан задумался над этим. Его мысли все еще толком не работали.
  - Кто хочет? - сказал он наконец.
  - Эти люди. Полевые. Движимости Ярамеры. Они хотят отправиться
навстречу Армии.
  - Наступающей?
  - Освободительнице.
  Эсдан приподнялся и оперся на локоть. От этого движения у него в
голове словно прояснилось, и он сел. Потом посмотрел на Метоя.
  - Они ее найдут?
  - Если того пожелает Владыка, - сказал евнух. Вскоре Метой попытался
приподняться на локте по примеру Эсдана, но не сумел.
  - Я угодил под взрыв, - сказал он, учащенно дыша. - Что-то ударило
меня по голове. Я все вижу удвоенным.
  - Возможно, сотрясение мозга. Лежите и не шевелитесь. Старайтесь не
заснуть. Вы были с Банарками или наблюдателем?
  - Я занимаюсь примерно тем же, чем вы. Эсдан кивнул. Затылком.
  - Нас погубят фракции, - слабым голосом сказал Метой. Подошла Камма и
села на корточки рядом с Эсданом.
  - Они говорят, мы должны отправиться за реку, - сказала она ему
обычным своим мягким голосом. - Туда, где армия народа будет о нас
заботиться. Я не знаю.
  - Никто не знает, Камма.
  - Я не могу взять Рекама за реку, - прошептала она. Лицо у нее
сжалось - губы оттянулись кверху, брови сошлись книзу. Она плакала без
слез, беззвучно. - Вода холодная.
  - У них есть лодки, Камма. Они позаботятся о тебе и Рекаме. Не
тревожься. Все будет хорошо. - Он знал, что его слова не имеют смысла.
  - Я не могу уйти, - прошептала она.
  - Так останься здесь, - сказал Метой.
  - Они сказали, что сюда придет другая армия.
  - Возможно. Но вероятнее придут наши. Она посмотрела на Метоя.
  - Ты вольнорезанный, - сказала она. - С этими, с другими. - Она
перевела взгляд на Эсдана. - Чойо убили. Вся кухня разломалась на горящие
куски. - Она спрятала лицо в ладонях.
  Эсдан выпрямился, потянулся, к ней, погладил по плечу. По руке. Он
прикоснулся к хрупкой головке ребенка, к таким сухим волосикам.
  Подошла Гейна, встала над ними.
  - Все полевые уходят за реку, - сказала она. - Быть в безопасности.
  - Вам будет безопаснее здесь, где есть еда и кров. - Метой говорил
короткими залпами, не открывая глаз. - Чем идти навстречу наступлению.
  - Мама, я не могу взять его, - шептала Камма. - Ему нужно тепло. Не
могу, я не могу взять его.
  Гейна нагнулась, посмотрела на личико малыша, легонько прикоснулась к
нему одним пальцем. Ее морщинистое лицо сжалось в кулачок. Она
распрямилась, но не так, как раньше. Осталась сгорбленной.
  - Хорошо, - сказала она. - Мы останемся. Она села на траву рядом с
Каммой. Вокруг них продолжали двигаться люди. Женщина, которую Эсдан видел
на террасе, остановилась рядом с Гейной и сказала:
  - Идем, бабушка. Пора. Лодки ждут.
  - Остаемся, - сказала Гейна.
  - Почему? Не можете бросить старый дом, где рабствовали? - сказала
женщина. Язвяще. Подбодряюще. - Так он же весь сгорел, бабушка! Приведи
девушку и ее маленького. - Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя.
  Они не имели к ней отношения.
  - Идем, - повторила она. - Вставайте.
  - Остаемся, - сказала Гейна.
  - Свихнутые домашние, - сказала женщина, отвернулась, снова
повернулась к ним, пожала плечами и пошла дальше.
  Еще некоторые останавливались. Но только на один вопрос, на секунду.
И устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих
прудов, вниз к лодочным сараям за могучим деревом. Вскоре они все ушли.
  Солнце сильно припекало. Наверное, близился полдень. Метой стал еще
белее, но приподнялся, сел и сказал, что в глазах у него больше почти не
двоится.
  - Нам надо уйти в тень, Гейна, - сказал Эсдан. - Метой, ты можешь
встать?
  Он шатался, спотыкался, но смог идти без помощи, и они перебрались в
тень садовой ограды. Гейна ушла за водой. Камма несла Рекама на руках,
прижимала к груди, загораживала от солнца. Она уже долго ничего не
говорила. Но когда они сели там, она сказала полувопросительно, безучастно
глядя по сторонам:
  - Мы тут совсем одни.
  - Наверное, и другие остались. В поселках, - сказал Метой. - Потом
придут.
  Вернулась Гейна. Ей не в чем было принести воды, но она намочила свой
платок и накинула его на голову Метоя. Мокрый и холодный. Метой вздрогнул.
  - Ты сможешь идти как следует, тогда мы пойдем в домашний поселок,
резаный, - сказала она. - Есть, где жить. Там.
  - Я рос в домашнем поселке, бабушка, - сказал он. И вскоре он сказал,
что может идти, и они захромали, побрели по дороге, смутно знакомой
Эсдану. По дороге к клетке-укоротке. Дорога казалась очень длинной. Они
подошли к высокой стене поселка, к распахнутым воротам.
  Эсдан повернулся, чтобы посмотреть на развалины большого дома. Гейна
остановилась рядом с ним.
  - Рекам умер, - еле слышно сказала она. У него перехватило дыхание.
  - Когда?
  Она покачала головой.
  - Не знаю. Она хочет держать его. Она кончит держать, и тогда
отпустит его. - Гейна поглядела в открытые ворота на ряды хижин и длинных
домов, на высохшие огородики и пыльную землю.
  - Там много младенчиков, - сказала она. - В этой земле. Два моих. Ее
сестры.
  Она вошла в ворота, и Камма с ней. Эсдан еще постоял, потом тоже
вошел сделать то, что должен был сделать: выкопать могилу для ребенка, а
потом вместе с другими ждать Освобождения.



Урсула ЛЕ ГУИН


                         ЗА ДЕНЬ ДО РЕВОЛЮЦИИ


  ONLINE БИБЛИОТЕКА


  http://www.bestlibrary.ru


  Посвящается Полу Гудмену, 1911-1972.

  Мои роман "Обделенные" - о небольшой планете, где живут те, что
называют себя одонийцами по имени основательницы своего общества Одо,
жившей за два века до описанной в романе эпохи. Она, таким образом, не
является действующим лицом данного произведения - хотя все в нем так или
иначе связано с нею.
  Одонизм - это анархизм. Но не тот, что связан с террористами и
бомбами за пазухой, какими бы иными именами он ни пытался прикрыться.
Одонизму не свойственны социально-дарвинистский подход к экономике и
доктрина свободы воли, столь характерные для ультраправых. Это анархизм в
"чистом" виде, анархизм древних даосов и работ Шелли, Кропоткина, Голдмена
и Гудмена.
  Основной целью критики одонистов является авторитарное государство
(все равно - капиталистическое или социалистическое); основу их морали и
практической теории составляет сотрудничество (солидарность, взаимопомощь).
  С моей точки зрения, анархизм - вообще самая идеалистическая и самая
интересная из всех политических теорий.
  Однако воплотить подобную идею в романе оказалось чрезвычайно трудно;
это отняло у меня огромное количество времени, поглотив всю меня целиком.
  Когда же задача была наконец выполнена, я почувствовала себя
потерянной, выброшенной из окружающего мира. Я была там не к месту. А
потому испытала глубокую благодарность, когда Одо вышла вдруг из мрака
небытия, пересекла пропасть Возможного и захотела, чтобы был написан
рассказ - но не о том обществе, которое она создала, а о ней самой.

  ***

  Голос в громкоговорителе гремел, как грузовик, груженный пустыми
пивными бутылками по булыжной мостовой, да и сами участники митинга,
сбитые в тесную толпу, над которой звучал этот громоп