ав немного, он ответил:
  - Не знаю.
  - Так ты видел того, кто на тебя напал? - спросил Харфекс.
  - Не знаю.
  - Ты же сейчас вспомнил.
  - Не знаю.
  - От твоего ответа могут зависеть жизни всех нас! Ты обязан
рассказать, что видел!
  - Не знаю, - раздраженно всхлипнул Осден. Он был настолько слаб, что
даже не мог скрыть, что что-то знает, но не желает рассказывать.
  Порлок, подслушивающий под дверью, от волнения изжевал свои усы.
  Харфекс навис над Осденом и рявкнул:
  - Ты расскажешь все или( Томико пришлось прибегнуть к физическому
вмешательству.
  Необычайным усилием воли Харфекс взял себя в руки и молча ушел к
себе, где тут же принял двойную дозу транквилизаторов. Остальные с
потерянным видом слонялись по лагерю, не в силах говорить друг с другом.
Осден даже в такой ситуации ухитрился противопоставить себя всем. Но
теперь они от него зависели. Томико продолжала ухаживать за ним, еле
сдерживая неприязнь, желчным комком застрявшую в горле. Этот кошмарный
эгоизм, питавшийся чужими эмоциями, эта чудовищная самоуверенность
вызывали гораздо большее отвращение, чем любое физическое уродство. Такие
ублюдки не имеют права на существование. Такие не должны жить. Их надо
убивать в младенчестве. Так почему бы не размозжить ему голову прямо
сейчас?..
  Осден дернулся и попытался приподнять безвольные руки, чтобы
заслониться, а по его мраморно-белым щекам заструились слезы.
  - Не надо, - просипел он. - Не надо( Томико словно проснулась. Она
села прямо и, помедлив, взяла его за руку. Он слабо воспротивился и
попытался вырваться, но даже на это у него не хватило сил.
  Они долго молчали, наконец Томико тихо заговорила:
  - Осден, прости меня. Мне очень жаль. Я желаю тебе только добра. Ну
позволь мне почувствовать к тебе хоть что-то доброе. Я не хотела причинить
тебе вреда на самом деле. Слушай, я все поняла. Это был один из нас. Что -
нет? Нет, не отвечай, только покажи как-нибудь, права я или нет. Хотя,
боюсь, я все же не ошиблась( Да, на этой планете есть животные. Их десять.
  Мне даже не так уж важно, кто именно это сделал. В конце концов, дело
сейчас не в этом. Но я знаю, что в любом случае это была не я. Да, я
начинаю понимать. Но осознать по-настоящему, Осден( Понять тебя( Если б ты
знал, как нам это трудно. Но послушай: а что, если вместо ненависти и
страха ты можешь вызвать любовь( Неужели тебя никто не любил?
  - Никто.
  - Но почему? Неужели никто и никогда? Все люди вокруг тебя оказались
такими равнодушными и ленивыми? Ужасно. Нет-нет, лежи спокойно, все хорошо.
  Ну прислушайся, ведь сейчас-то ты не чувствуешь ненависти? Ну?
Сейчас-то, по крайней мере, идет симпатия, сочувствие, добрые пожелания.
Ты чувствуешь это, Осден?
  - Вместе( с чем-то другим, - почти беззвучно прошептал он.
  - Наверное, это фон, созданный моим подсознанием. Или эмоции
кого-нибудь находящегося поблизости. Слушай, когда мы нашли тебя там, в
лесу, я попыталась тебя перевернуть, и ты на минуту пришел в сознание. От
тебя прямо-таки разило паническим страхом - я вся пропиталась им в одну
секунду. Это что, ты меня так боялся?
  - Нет.
  Она все еще держала его за руку и тут почувствовала, что его кисть
расслабляется. Похоже, он начинает задремывать, как человек, измученный
болью и внезапно получивший временное облегчение.
  - Лес( - сонно пробормотал он. - Страх( Томико решила оставить его в
покое и просто смотрела, как он засыпает, так и не выпуская его руки. Она
прекрасно осознавала, что за эмоция в данный момент рождается в ее душе,
как осознавала и то, что Осден ее сразу почувствует. Существовала только
одна эмоция, или состояние души, способная изменить все разом, полярно
перестроить все отношения. В хайнском языке и любовь, и ненависть
обозначаются одним словом "онта". Нет, Томико не была влюблена в Осдена,
но то, что она чувствовала к нему, было именно "онта", причем пока еще
ближе к ненависти. Она держала его за руку и ощущала рожденные
прикосновением токи, связывающие, объединяющие их. А он всегда так
нетерпимо относился к любому физическому контакту( Жесткое кольцо мускулов
вокруг рта, придававшее лицу вечно брезгливое выражение, смягчилось, и
вдруг Томико увидела то, чего не видел еще ни один из членов их команды, -
очень слабую, но улыбку( Но она тут же растаяла, как тень, и Осден глубоко
заснул.
  Все-таки он был крепко сколочен: уже на следующий день попытался
садиться и ощутил голод. Харфекс снова хотел его допросить, но Томико
запротестовала. На двери комнаты она повесила кусок полиэтилена, как делал
Осден в своей каюте на корабле.
  - Это что, действительно ограждает тебя от чужих эмоций? -
поинтересовалась она.
  - Нет, - сухо ответил Осден. Однако в последнее время он стал
общаться с ней без обычной грубости.
  - А-а, тогда это что-то вроде предостережения другим.
  - Отчасти. Но с другой стороны - и самоубеждение. Доктор Хаммергельд
считал, что это может мне помочь( Может, и помогает, отчасти.
  И все же Осден знал, что такое любовь. Дитя-уродец, задыхавшееся от
безлюбовья, равнодушия и чудовищных эмоций взрослых, было избавлено от
всего этого одним единственным человеком. Человеком, научившим его дышать
и жить.
  Давшим ему все, что необходимо, - свою защиту и любовь. Отец-Мать-Бог
в едином лице - никак не меньше.
  - Он все еще жив? - спросила Томико, потрясенная вселенским
одиночеством Осдена и профессиональной жестокостью великих ученых.
  Ответом ей послужил визгливый смешок, неприятно резанувший по нервам:
  - Он мертв уже два с половиной столетия! Ты что, забыла, где мы
находимся? Все мы бросили свои семьи( А там, за пластиковым занавесом,
остальные восемь обитателей Мира-4470 продолжали свое странное, томительно
бессмысленное существование. Они лишь изредка переговаривались
приглушенными голосами. Эсквана спал; Посвет Ту снова отлеживалась после
эпилептического припадка; Дженни Чонг пыталась расставить лампы в своей
комнате таким образом, чтобы вообще не отбрасывать тени.
  - Все они перепуганы до смерти, - говорила Томико, сама ощущая
затаившийся в глубине души липкий противный страх. - Все они запугали себя
своими фантастическими предположениями по поводу того, кто на тебя напал:
вид плотоядной картошки, клыкастый шпинат или еще какая гадость( Даже
Харфекса это не миновало. Возможно, ты и прав в том, что не торопишься
встать и начать снова общаться с ними. Так лучше для нас всех. Но почему
мы все настолько слабы, что не хотим посмотреть в лицо действительности и
признать очевидное? Мы что, действительно все сходим с ума?
  - А скоро будет еще хуже.
  - Почему?
  - Здесь-таки кто-то есть, - вырвалось у Осдена, но он спохватился и
так крепко сжал губы, что кольцо мышц вокруг них легло как бастион.
  - Разумный?
  - Скорее( ощущающий.
  - В лесу?
  Он кивнул.
  - И кто же?
  - Страх. - Осден весь подобрался, и руки его нервно зашарили по
одеялу. - Когда я упал там, в лесу, то не потерял сознания. Или, по
крайней мере, даже если и отключался, то несколько раз приходил в себя. Не
могу сказать точно. Наверное, так себя ощущает полностью парализованный
человек.
  - В какой-то мере ты и был им.
  - Я лежал на земле. И даже головы не мог поднять. Не мог отвернуть
лица от всей этой грязи, лиственного мусора, что покрывает в местных лесах
землю. Все это лезло мне в глаза и ноздри, а я не мог( не мог шевельнуться.
  Глаз открыть не мог. Словно был похоронен заживо. Словно уже потонул
в этом слое перегноя, стал его частью. Я знал, что лежу между двумя
стволами, хотя и не видел их. Не мог видеть. Наверное (это я теперь
понял), я решил так, потому что чувствовал их корни. Они вились прямо подо
мной и уходили глубоко-глубоко в землю. Мои руки были в крови (это я тоже
чувствовал). А кровь все текла и текла, пока листья и земля не облепили
мое лицо удушливой маской. Вот тут я ощутил страх. Страх, все
усиливающийся. Словно они наконец-то узнали, что я лежу здесь, на них, под
ними, среди них; что именно я - то, чего они так боятся, но в то же время
там был и просто страх, сам по себе. А я не мог перестать распространять
волны страха, не мог встать и уйти. Потом, похоже, я отключился, но когда
снова пришел в себя, страх продолжал пронизывать меня с еще большей силой.
А я все еще не мог подняться. Даже шевельнуться. Но ведь и они не могли.
  У Томико по затылку пробежал холодок, и внутри стал поднимать голову
загнанный вглубь тошнотворный ужас.
  - Они? Кто "они", Осден?
  - "Они"( или "оно", или "это" - не знаю. Страх. Страхи.
  - Чего это он крутит? - подозрительно сощурился Харфекс после того,
как Томико пересказала ему последний разговор с Осденом. Она до сих пор не
подпускала его к своему пациенту, понимая, что того нужно пока оградить от
вспыльчивого хайнца. Но, к сожалению, у самого Харфекса эти
предосторожности вызвали приступ паранойи, и он решил, что координатор и
сенсор объединились в тайный союз и скрывают от него какую-то очень важную
информацию об опасности, нависшей над большей частью команды.
  - Это то же самое, как если бы слепой попытался описать слона. Осден
не способен слышать или видеть( ощущение, как и любой из нас.
  - Но он его все-таки ощутил, дорогуша, - прошипел Харфекс с еле
сдерживаемой яростью. - Причем не только и не столько эмпатически, сколько
своим собственным черепом. Оно подошло и шарахнуло его по башке каким-то
тупым предметом. Так неужто он даже краем глаза не уловил ни единой детали?
  - И кого же он должен был увидеть, Харфекс? - вкрадчиво спросила
Томико, но хайнец не услышал в ее интонации скрытого намека.
  Скорей всего он даже мысли не допускал о подобном. Боятся всегда
чужаков. Убийцей может оказаться любой иностранец, иноземец, просто чужой
- но никак не один из нас. Во мне - любимом и прекрасном - зла нет!
  - Первый удар сбил его с ног и лишил сознания, - терпеливо объяснила
Томико. - Осден ничего не видел. Но когда пришел в себя один-одинешенек в
лесу, то ощутил жуткий страх. И то был не его собственный страх - а
воспринятый им эмпатически от кого-то еще. В этом он полностью уверен. И
абсолютно уверен, что тот страх не исходил ни от одного из нас. Таким
образом, это служит прямым доказательством, что далеко не все растения
здесь бесчувственны.
  - Хочешь запугать меня, Хайто, - мрачно пробурчал Харфекс. - Я только
не понимаю, зачем тебе это надо.
  Он встал, давая понять, что разговор закончен, и, ссутулившись,
словно ему было не сорок лет, а, по меньшей мере, восемьдесят, побрел к
своему лабораторному столу.
  Томико оглядела остальных и ощутила, как растет их отчаяние. Ее едва
возникшее, еще такое хрупкое, но уже такое глубокое взаимопонимание с
Осденом помогало ей удерживаться на краю безумия и придавало сил. Но как
же другие? Если уж Харфекс начал терять голову, чего ждать от остальных?
Порлок и Эсквана заперлись в своих комнатах, остальные пока работали или,
по крайней мере, старались себя чем-нибудь занять. И все же в их поведении
было что-то неестественное. Сначала координатор не понимала, что же ее
насторожило, но потом заметила, что все выбрали себе места так, чтобы
иметь возможность наблюдать за лесом. Оллероо, игравшая с Аснанифоилом в
шахматы, сидела к окну спиной, но и она, постоянно понемножку передвигая
свой стул, вскоре оказалась сидящей бок о бок со своим партнером.
  Томико тихонько подошла к Маннону, исследовавшему какой-то
паукообразный бурый корень, и предложила ему решить эту маленькую
психологическую шараду. Он мгновенно уловил суть вопроса и ответил с
непривычным для него лаконизмом:
  - Держать врага в поле зрения.
  - Какого такого врага? А ты-то сам что чувствуешь, Маннон? - Она
уцепилась за соломинку надежды, что там, где биолог потерпел поражение,
может разобраться психолог.
  - Я лично чувствую тревогу, причем отовсюду. Но я не эмпат. Мою
тревогу можно в равной мере объяснить как стрессовым состоянием,
являющимся естественной реакцией на нападение на члена нашей команды, так
и стрессом более широкого профиля, вызванным нахождением в чужом мире и
близостью того, что мы называем "лесом", - хотя на самом деле это не более
чем весьма приблизительная метафора.
  Несколько часов спустя Томико была разбужена среди ночи воплями
Осдена, которого мучили кошмары. Маннон дал ему успокоительное, и она
снова почти мгновенно погрузилась в собственные дебри снов и блуждала по
ним без дорог до самого утра. А утром Эсквана не проснулся. Его не
разбудила даже лошадиная доза стимулятора. Он спрятался в свой сон, как
улитка в раковину, будучи не в силах больше переносить напряжение
бодрствования, и теперь лежал в позе эмбриона, засунув большой палец в рот
- безучастный ко всему окружающему миру.
  - Прошло два дня, и двое выбыло. Десять негритят, девять негритят( -
бормотал, не обращаясь ни к кому, Порлок.
  - А следующим негритенком будешь ты! - взорвалась Дженни Чонг. -
Сделай-ка себе анализ мочи, Порлок.
  - Он скоро доведет нас всех до полного сумасшествия, - вскочил тот,
размахивая руками. - Неужели вы этого не видите? Вы что, все оглохли и
ослепли? Неужели вы не чувствуете эманации, которыми он на нас
воздействует?
  Вы только прислушайтесь, ощутите, что изливается на нас из его
комнаты, из его гнилых мозгов! Он нас всех сведет с ума! Мы рехнемся от
страха!
  - Ты это о ком? - пробасил, возвышаясь огромной волосатой горой над
щуплым землянином, Аснанифоил.
  - А что, тебе еще имя нужно называть? Да пожалуйста: Осден! Осден!
  Осден! А почему, ты думаешь, я пытался его убить? Это была
самозащита! Я должен был спасти нас всех! Потому что вы ни черта не видите
и не понимаете, что он нам готовит! Сначала он саботировал экспедицию тем,
что повсюду заводил свары, чтобы нас перессорить, но этого ему показалось
мало, и он стал отравлять нас страхом. Он генерирует его так мощно, что мы
уже не можем ни спать, ни думать( Как огромное радио, которое, не издавая
ни звука, все работает и работает( И никому не дает ни заснуть, ни
услышать свои мысли.
  Хайто и Харфекса он уже полностью подчинил себе, но остальных-то
можно еще спасти! Я должен был попытаться! Кто, как не я?!
  - Не очень-то это у тебя получилось, - сухо заметил появившийся в
дверях своей каюты полуголый, похожий на скелет, Осден. - Я и то смог бы
ударить сильнее. Да черт возьми, поверьте мне наконец, это не я пугаю вас
до полусмерти, Порлок! Это идет оттуда, из лесу!
  Тот бросился на Осдена с явным намерением придушить, но Аснанифоил
поймал Порлока за шиворот и придерживал все то время, которое понадобилось
Маннону, чтобы сделать успокоительный укол. Но пока его уводили, Порлок
продолжал кричать что-то бессвязное о гигантских радиостанциях. Через
несколько минут лекарство оказало свое действие, и Порлока уложили
рядышком с Эскваной.
  - С ним порядок, - облегченно вздохнул Харфекс. - А теперь, Осден,
может, ты все же расскажешь нам, что знаешь? Причем желательно все.
  - Но я ничего не знаю, - ответил Осден. Он еле держался на ногах, и
Томико поспешила усадить его в шезлонг.
  - - На третий день работы в лесу мне показалось, что я ощутил( нечто.
  - Почему же ты не сообщил об этом сразу?
  - Потому что я, как и любой из вас, принимаю транквилизаторы.
  - И все равно ты должен был доложить об этом.
  - Тогда вы отозвали бы меня назад на базу. А этого мне хотелось
меньше всего. Вы все уже поняли, что включение меня в состав экспедиции
было большой ошибкой. Я просто не в состоянии общаться с девятью
невротиками, запертыми со мной на таком крошечном пространстве. Мне это не
по силам.
  Подав заявление в "Запредельный Поиск", я свалял большого дурака, а
наше начальство сваляло дурака не меньшего, приняв меня.
  Все молчали, но по тому, как у Осдена дернулись плечи и поджались
губы, Томико поняла, как болезненно он ощутил всеобщее согласие с его
словами.
  - В любом случае я не хотел возвращаться на базу. К тому же меня
взяло любопытство: как это я ухитряюсь воспринимать эмоции там, где нет ни
единого существа, их генерирующего? Тогда еще они не продуцировали ничего
плохого.
  Да и вообще вибрации были слабенькие, почти неуловимые - как сквозняк
в запертой комнате; как движение, пойманное краем глаза. Ничего
конкретного.
  Всеобщее внимание несколько его подбодрило: он говорил именно потому,
что видел, как его слушают. Знали бы они, насколько он зависит от их
прихотей: когда они чувствовали к нему неприязнь, он вынужден был так себя
вести, чтобы ее оправдать; когда они высмеивали его, он эпатировал их еще
больше; теперь они слушали, и он должен был говорить. Он был беспомощен
перед ними, он был рабом их эмоций, настроений и капризов. И их было здесь
семеро - слишком много, чтобы найти взаимопонимание сразу со всеми. Вот и
приходилось скакать, как блоха, от одного настроения к другому. Даже
сейчас, когда Осден своим рассказом, казалось бы, полностью завладел
всеобщим вниманием, они не переставали думать о чем-то еще: Оллероо вдруг
внезапно открыла для себя, что Осден не лишен привлекательности; Харфекс
параноически все искал в его словах скрытый подтекст; сознание
Аснанифоила, вообще не способное подолгу задерживаться на чем-то одном,
уже устремилось в дебри абстрактной математики, а Томико разрывалась между
чувством долга и своими комплексами. Отвлекшись, Осден заговорил тише,
начал запинаться и обнаружил, что потерял нить рассказа.
  - Я( Я думаю, что дело тут в деревьях, - сказал он и, окончательно
сбившись, замолчал.
  - Нет, не в деревьях, - покачал головой Харфекс. - У этих( не более
развитая нервная система, чем у любого другого растения на Хайне или Земле.
  Нет у них нервной системы. Ни у одного.
  - Ты так и не увидел за деревьями леса, как говорят у вас на Земле, -
невесело усмехнулся Маннон. - А что ты скажешь о тех корневых узлах, над
которыми мы с тобой бьемся уже вторую неделю, а?
  - А что в них такого?
  - Ничего. Они связывают деревья между собой. Только и всего. А теперь
представь на минутку, что ты понятия не имеешь, как устроен мозг
животного, а тебе выдали для его исследования одну-единственную взятую
наобум клетку?
  Как ты думаешь, сумеешь ты выяснить, частью чего это является и какие
функции выполняет все образование? Сможешь ты по отдельно взятой клетке
определить способность мозга к ощущениям, сознанию?
  - Нет. Потому что одна клетка ничего не чувствует. Она способна лишь
реагировать на механические раздражители - не более. Ты что, хочешь
сказать, что каждое из здешних растений - что-то вроде клетки и что они
объединяются в общий "мозг"?
  - Ну, не совсем так. Я просто обращаю твое внимание на то, что все
они связаны между собой этими корневыми узлами под землей и эпифитами в
кронах.
  Наличие этой связи отрицать никак нельзя. Ведь даже в степях самые
жиденькие травки и те имеют подобные узлы. С чего бы это? Я прекрасно
знаю, что сознание и способность ощущать не являются физическими объектами
- их невозможно вытащить на кончике скальпеля при резекции мозга. Это
функции соединенных между собой клеток. Но если наличествует связь, то не
исключено, что и ей присущи подобные функции( Хотя, конечно, это
маловероятно. Я даже не собираюсь убеждать вас в том, что сам верю в эту
гипотезу. Более того, я думаю, что если бы это действительно было так, то
Осден все-таки смог бы это ощутить и объяснить нам( И Осден вдруг
заговорил, словно в трансе:
  - Способность ощущать, не имея чувств. Слепо, глухо, бездвижно. Лишь
слабая возбудимость или раздражение в ответ на прикосновение. Реакция на
солнечный свет, на свет вообще, на воду, на минеральные вещества,
всасываемые корнями из земли. Это даже сравнить нельзя с сознанием
животного. Близко нету. Присутствие, бытие без осознания. Полное неведение
о собственном существовании. Нирвана.
  - Но откуда же тогда взялся страх? - тихо спросила Томико.
  - Не знаю. Я же не способен определять степень разумности объекта, я
могу лишь воспринять, есть эмоция или нет( Несколько дней я просто ощущал
смутный дискомфорт. Но вот тогда, когда я лежал там между