х,  в городе и во дворце,  при осмотре 
достопримечательностей и  в воздушном шаре, который  поднимал их над горами, 
-- день и ночь, везде и всюду, не считая, конечно, постели. 
     Впрочем,  пристальное  наблюдение  продолжалось  и  в  постели.  Гид  и 
охранник уходили вечерами по своим домам, но в гостиной  у дверей ее комнаты 
"спала" служанка -- подарок короля и личная собственность Солли. 
     Она  вспомнила  свое  недоумение,  когда  несколько  лет  назад впервые 
прочитала текст о узаконенном рабстве. "Члены правящей касты Уэрела являются 
собственниками, а  люди, прислуживающие им, считаются "имуществом".  На этой 
планете  только  собственников   можно  называть  мужчинами   и   женщинами; 
"имущество" же причисляется к домашним животным". 
     Теперь  она тоже  стала  собственницей.  Солли не  могла отказаться  от 
подарка  короля.  Рабыню  звали  Реве,  и   скорее  всего  она  шпионила  за 
посланницей Экумены.  Хотя в  это верилось с  трудом.  Величавая  и красивая 
женщина выглядела лишь на несколько лет старше Солли и имела почти такую  же 
смуглую  кожу: только у Солли  она  была немного  красноватой,  а у Реве  -- 
синеватой. Ее ладони восхищали  нежным  голубоватым  цветом. Манеры казались 
божественно   изысканными,   а   такт,   проницательность   и   безошибочное 
предугадывание  всех  желаний  своей  новой   госпожи  вызывали  восторг   и 
удивление. 
     Солли обращалась с  ней как  с равной,  с самого начала заявив,  что ни 
один  человек  на свете  не имеет права властвовать  над другими людьми. Она 
сказала, что не  будет отдавать Реве никаких приказов, и выразила надежду на 
их дальнейшую дружбу.  Рабыня восприняла ее слова без особого воодушевления, 
как  очередную прихоть  молодой  хозяйки.  Вышколенная  и  покладистая,  она 
улыбнулась  и  сказала  "да". Но страстные речи  Солли о  равенстве и дружбе 
тонули в  ее бездонном всепринятии и терялись там, оставляя Реве неизменной: 
заботливой  и  услужливой   рабыней,  приятной  в   общении,  но  совершенно 
невозмутимой.  Она  улыбалась,   говорила  "да"  и  пребывала  за  пределами 
каких-либо чувств и эмоций. 
     После  ажиотажа  первых  дней, проведенных в Гатаи, Солли вдруг поняла, 
насколько ей необходимы  разговоры с  Реве.  Служанка оказалась единственной 
женщиной, с которой она могла поговорить. Все  гатайские аристократки жили в 
своих безах -- женских половинах Домов. Им запрещалось выходить оттуда  и уж 
тем более  принимать  в гостях посторонних  людей.  А рабыни, которых  Солли 
встречала на улицах, являлись чьим-нибудь "имуществом" и боялись общаться со 
странной  чужеземкой. За  исключением  Реве ее  окружали только  мужчины  -- 
причем многие из них оказались евнухами. 
     Это  была еще одна особенность, в которую Солли  поверила с трудом. Она 
не   понимала,  как  могли  такие  красивые  и  видные  мужчины  добровольно 
отказаться от  своей  стати и потенции в обмен на должности и  более высокое 
социальное положение. Тем не менее  она  постоянно встречала  их  при  дворе 
короля  Хотата.  Некоторые  из  них,  родившись  "имуществом",   становились 
отпущенниками  и добивались  значительных постов в структуре государственной 
власти.  К  примеру, евнух Таяндан,  дворцовый  мажордом, подчинялся  только 
королю и главенствовал над Советом. Совет состоял из хозяев различных рангов 
и  сословий,  но  касту  жрецов  в  нем  представляли только туалиты.  Камье 
поклонялись теперь лишь рабы, хотя первоначально он был главой божественного 
пантеона  Гатаи. Век назад, когда к власти  пришли  туалиты, религию предков 
предали запрету и забвению. 
     Если бы Солли спросили,  что ей больше всего не нравится в  этом  мире, 
кроме рабства и махрового патриархата, она остановилась бы на религии. Песни 
о Туал Милосердной  были  такими  же прекрасными, как  ее статуи и  огромные 
храмы в Вое Део. И "Аркамье" казалось доброй и трогательной историей, хотя и 
немного  раздутой.  Но откуда тогда брались  эти самодовольные, нетерпимые и 
глупые  жрецы?   Откуда  появлялись  их  отвратительные   доктрины,  которые 
оправдывали любую  жестокость, совершенную  во имя  веры?  Иногда  она  даже 
спрашивала себя: а что может нравиться на Уэреле свободолюбивому человеку? 
     И  всегда отвечала:  я  люблю этот мир! Я  люблю это  странное и  яркое 
солнце, куски распадающейся луны, огромные горы, которые  сияют  как ледяные 
стены, и людей -- людей,  с  черными глазами без белков,  похожими  на глаза 
животных,  глазами  из  темного  стекла, из  темной  воды,  таинственными  и 
притягательными(  Я  люблю  этих  людей.  Я  хочу  узнать  их ближе. Я  хочу 
дотянуться до их сердец! 
     Однако  ей пришлось признать,  что  руководители  посольства  оказались 
правы  в одном: жизнь  женщины  на Уэреле  неимоверно  трудна. Она нигде  не 
чувствовала   себя  на   своем   месте.  Обладая  независимостью  и  высоким 
общественным  положением,  Солли  воплощала  для   гатайцев   возмутительное 
противоречие:  ведь настоящие  женщины сидели по  домам  и  носа  оттуда  не 
показывали.  Только  рабыни  ходили  по улицам, встречались  с  посторонними 
людьми и  трудились на общественных  работах. Она  вела  себя как служанка и 
совершенно не  походила  на собственницу.  Тем не  менее к ней относились  с 
величайшим  уважением.  Она  была  посланницей  желанного  союза Экумены,  к 
которому  хотела  присоединиться  гатайская  знать. Вот  почему  ее  боялись 
обидеть. Вот почему  официальные лица, бизнесмены и  придворные,  с которыми 
она обсуждала дела Экумены,  обходились с ней как с  равной,  то есть  как с 
мужчиной. 
     Это  притворство  никогда не бывало полным  и  часто легко  нарушалось. 
Старик  король прилежно ощупывал Солли  и  каждый раз  оправдывался тем, что 
ошибочно принял  ее за одну из своих постельных  грелок. Однажды в небольшой 
полемике она возразила лорду Гатуйо, и тот  с  минуту  смотрел на нее такими 
изумленными глазами, словно с ним заговорил его комнатный башмак. Конечно, в 
тот  миг он думал  о ней как  о  женщине. Но  в общем-то  бесполые отношения 
приносили неплохие плоды и позволяли ей работать в этом женоненавистническом 
обществе. 
     Солли  начала  приспосабливаться  к  игре  и с помощью  своей  служанки 
придумывала  наряды,  которые  почти  во  всем напоминали  одежду  гатайских 
боссов. Она специально избегала женственных  линий и  стремилась  воссоздать 
мужской силуэт. Реве оказалась умелой и искусной портнихой. Яркие, тяжелые и 
тугие брюки были не только  приличными, но и  практичными, а вышитые  жакеты 
вместе с роскошным внешним видом дарили благодатное тепло. Такая одежда даже 
нравилась Солли. Однако в общении с мужчинами она  все чаще чувствовала себя 
бесполым существом и огорчалась, когда  люди принимали  ее за  некое подобие 
евнуха. Вот почему ей так хотелось пообщаться с гатайскими женщинами. 
     Она   попыталась  встретиться  с  аристократками  через  их  мужей,  но 
натолкнулась  на  стену вежливости  без дверей  и щелочек.  Какая прекрасная 
идея, говорили ей. Мы обязательно устроим  такой визит, когда  погода станет 
лучше! Как  я польщен подобной честью!  Ах, вы  хотите принять  у  себя леди 
Майойо и ее  дочерей? Вот только жаль, что мои  провинциальные  глупышки так 
непростительно  застенчивы.  Я прошу  прощения и умоляю  понять  меня( О да! 
Конечно, конечно! Прогулка по внутреннему саду! Но лучше не сейчас. Лоза еще 
не зацвела! Давайте подождем до весны. 
     Ей не  с кем было поговорить до  тех  самых пор, пока  она не встретила 
макила Батикама. 
     Гастролирующая труппа из Вое  Део стала театральным событием года. Лишь 
немногие артисты приезжали с концертами  в маленькую горную столицу Гатаи. В 
основном  это  были  храмовые  танцоры  --   исключительно  мужчины  --  или 
посредственные актеры  со слащавыми постановками,  которые анонсировались  в 
афишах  как  лучшие  драмы  Уэрела. Солли упорно ходила на эти  сырые пьесы, 
надеясь уловить в  них намек  на "домашнюю жизнь" местных  женщин. Но ей уже 
претили истеричные  девы,  падавшие  в обморок  от  любви, пока  их  упрямые 
герои-придурки  умирали  в великих битвах. Они  все  как  один  походили  на 
"майора", и Туал  Милосердная  спускалась  к  ним с небес,  чтобы  с улыбкой 
принять их смерть. Ее глаза слегка косили, и выкрашенные белки выдавались за 
знак божественности. 
     Солли заметила,  что мужчины Уэрела никогда не  смотрели  этих  драм по 
телесети. Теперь она знала причину подобного пренебрежения. Однако приемы во 
дворце и вечеринки, которые устраивали в ее честь хозяева и боссы, оказались 
довольно скучными развлечениями: всегда и  везде одни  мужчины! Очевидно, им 
запретили  приводить рабынь для забав на  те мероприятия, где присутствовала 
посланница. Солли не смела флиртовать со стройными красавцами, поскольку это 
напомнило  бы  им  о  том,  что  она  простая  женщина, которая  ведет  себя 
совершенно не так, как  подобает леди. Одним словом, ее восторг первых  дней 
уже сошел на нет, когда в Гатаи приехала труппа макилов. 
     Солли спросила у Сана, своего  надежного и учтивого гида, не нарушит ли 
она каких-либо  обычаев, посетив постановку макилов. Тот  смущенно покашлял, 
немного  помялся и наконец с елейной деликатностью дал понять, что все будет 
нормально, если она оденется как мужчина. 
     -- Как вы знаете,  наши женщины не появляются на публике. Но иногда  им 
тоже  хочется посмотреть какое-нибудь представление. К  примеру, леди Аматай 
ходит  с мужем  в театр, одевшись  в  его военную форму.  Это известно всем, 
однако никто ничего не говорит. А вам, такой значительной и важной  персоне, 
тем  более  нечего бояться.  Никто  и  слова  не скажет.  Все будет  чинно и 
прилично.  К тому же  мы  с регой составим вам компанию. Просто как  друзья, 
понимаете?  Три  хороших приятеля  забрели посмотреть представление. Ну как? 
Годится? 
     -- Годится, -- покорно ответила она. -- Мне даже будет веселее! 
     Это неплохая цена, подумала  Солли, за возможность  увидеть макилов. Их 
никогда не  показывали по  телесети.  Как  резонно  сообщил  Сан,  некоторые 
представления  макилов  имели  непристойное  содержание  и  правительство не 
хотело  смущать  юных  Дев,  смотревших развлекательные телепрограммы. Такие 
выступления проводились  только в  театрах. Клоуны, танцоры  и  проститутки, 
актеры, музыканты и макилы образовывали особый подкласс "имущества", которое 
никому особо не принадлежало. Корпорация развлечений скупала у собственников 
талантливых мальчиков-рабов,  обучала  подростков и опекала их на протяжении 
всей жизни, получая при этом неплохую прибыль. 
     Солли и двое мужчин отправились в театр, который находился за шесть или 
семь улиц. Она забыла, что макилы были  трансвеститами.  Она не вспомнила об 
этом даже  тогда,  когда  увидела  их на сцене. Стройные  юноши  носились  в 
страстном танце,  кружились и взлетали вверх  в мятежных  прыжках, напоминая 
силой  и грацией больших  свободных  птиц.  Она смотрела на них, ни о чем не 
думая,  увлеченная   красотой   и  подлинным  искусством.  Но  музыка  вдруг 
изменилась, и  на сцену  вышли клоуны:  один, черный  как ночь,  олицетворял 
собственника, а другой был одет в цветастую юбку с длинным шлейфом. Он томно 
сжимал  фантастически  большие,  торчащие  груди,  украшенные  блестками,  и 
напевал высоким тонким и дрожащим голосом: 
     "Ах, не насилуйте  меня, пожалуйста, добрый хозяин.  О, нет-нет,  прошу 
вас!  Только  не сейчас!" И  тогда по  ходу  действия,  давясь от  хохота  и 
смущенно прикрывая ладонями лицо,  Солли вспомнила, что это были за мужчины. 
Но затем  на сцене появился Батикам  и начал читать удивительно  прекрасный, 
щемящий душу монолог. К  тому времени когда он закончил свой звездный выход, 
Солли стала его поклонницей. 
     --  Я хочу увидеться с ним, -- сказала она  Сану  в антракте. -- Я хочу 
поговорить с Батикамом. 
     Гид  вежливо  улыбнулся  и  лукаво  закусил  губу,  показывая,  что  за 
небольшую сумму он может устроить такую встречу. Но "майор", как всегда, был 
начеку. Прямой и чопорный, словно большая дубина, он медленно развернулся на 
каблуках и посмотрел на Сана. Выражение лица гида тут же изменилось. 
     Солли  почувствовала  гнев.  Если  бы  ее  предложение  шло  вразрез  с 
какими-то  правилами,  Сан  намекнул бы  ей  об  этом  или ответил  вежливым 
отказом. Напыщенный "майор", приставленный к ней  соглядатаем, опять пытался 
надеть  на нее узду,  как на одну  из  "своих" женщин,  и  на этот  раз  его 
вмешательство граничило с оскорблением. Солли посмотрела ему прямо в глаза и 
раздраженно сказала: 
     --  Рега  Тейео,  я  понимаю,  что  вы выполняете данный  вам приказ  и 
стараетесь держать  меня  под каблуком. Но если  вы  хотите,  чтобы я  и Сан 
повиновались вашим указаниям, потрудитесь высказывать их вслух, объясняя нам 
суть  своих претензий. Я не  желаю  подчиняться вашим кивкам,  ухмылочкам  и 
подмигиваниям! 
     Наступившая  пауза  принесла   ей  искреннее  удовлетворение.  Холодная 
усмешка "майора" не изменилась. Во всяком случае тусклый свет театра скрывал 
выражение его  черного  лица.  Тем  не  менее ледяная неподвижность  в  позе 
охранника подсказала  Солли, что  она остановила этого тупого  солдафона. Он 
прочистил горло и сказал: 
     -- Я уполномочен защищать вас, посланница. 
     -- А разве мне  угрожают макилы? Неужели вы видите какую-то опасность в 
том,  что  посланница Экумены  поблагодарит  одного из  величайших  артистов 
Уэрела? 
     И вновь наступило долгое молчание. 
     -- Нет, -- наконец ответил он. 
     -- Тогда я прошу вас сопровождать меня после выступления за  кулисы.  Я 
хочу увидеться с макилом Батикамом. 
     Один жесткий  кивок. Один сердитый кивок поражения. Очередное очко в ее 
пользу. Сев  на свое  место,  Солли  с удовольствием  следила  за  мастерами 
пантомимы,  эротическими танцами  и трогательной  драмой, которая  завершала 
вечернее  представление.  Пьеса  исполнялась  на   почти  непонятном   языке 
архаической поэзии,  но от красоты  актеров и проникновенной трепетности  их 
голосов на глаза Солли наворачивались слезы. 
     -- Жаль, что макилы всегда используют  только "Аркамье", -- с ханжеским 
осуждением произнес Убаттат. 
     Он не  принадлежал  к  гатайской  знати.  И  фактически  не  располагал 
"имуществом".  Тем не  менее  Сан считался  собственником,  и ему  нравилось 
выдавать себя за фанатичного туалита. 
     --  Для  нашей  образованной  публики   больше  подошли  бы   сцены  из 
"Инкарнации Туал". 
     --  Я  думаю,  рега полностью  согласен  с  вами, -- отозвалась  Солли, 
наслаждаясь своей иронией. 
     --  Не  со  всем,  --  ответил  страж, причем  с  такой невыразительной 
вежливостью, что Солли поначалу даже не поняла, что он сказал. 
     Однако позже, проталкиваясь к сцене и договариваясь о разрешении пройти 
за кулисы в костюмерную исполнителей, она забыла о том небольшом смущении, в 
которое ее вверг рега Тейео. 
     Узнав, какая важная  особа посетила их театр, управляющий хотел вывести 
из  комнаты других актеров и оставить ее наедине с Батикамом (и, конечно же, 
с гидом и охранником), но Солли сказала: 
     -- Нет-нет, эти замечательные артисты нам не помешают. Просто позвольте 
мне поблагодарить Батикама за его прекрасный монолог. 
     Она стояла среди ошалевших костюмеров и  полуголых людей, перепачканных 
гримом,  среди смеха  и  всеобщего  расслабления,  которое  наступает  после 
выступления  за  любыми  кулисами  любого  мира.  Она   говорила   с   умным 
впечатляющим человеком, одетым в женский наряд из далекой  изысканной эры. С 
человеком, который понравился ей с первого взгляда. 
     -- Не могли бы вы прийти ко мне домой? -- спросила она. 
     -- С удовольствием, -- ответил Батикам, ни  разу не  взглянув на Сана и 
"майора". 
     Он  был  первым  рабом,  который не  выпрашивал у ее  гида  и охранника 
позволения  говорить   или   совершать   какие-то  действия.   Солли  быстро 
повернулась,  чтобы  посмотреть,  насколько  они  шокированы.  Сан  смущенно 
хихикал, как при тайном  сговоре. Взгляд "майора" застыл  на точке  левее ее 
головы. 
     -- Мы встретимся немного позже, -- сказал Батикам. -- Я должен изменить 
свой вид. 
     Они обменялись  улыбками,  и Солли  ушла. За ее  спиной  затихли голоса 
восторженных  актеров. Неимоверно  близкие звезды  сияли  в  небе гроздьями, 
словно огненный виноград. Куски луны кувыркались по небу  через  заснеженные 
горные  пики, а один  из  них  раскачивался  взад и вперед,  как  кривобокий 
фонарь,  подвешенный  над  ажурными башнями дворца.  Солли шагала  по темной 
улице,  радуясь теплу  и свободе  своей  мужской  накидки.  Сан почти бежал, 
стараясь угнаться за ней. Длинноногий "майор" без видимых усилий шел  рядом. 
Внезапно за ее спиной раздался высокий вибрирующий голос: 
     -- Посланница! Подождите! 
     Солли с улыбкой повернулась и  замерла на месте,  увидев,  что  "майор" 
набросился на какого-то человека, стоявшего в тени портика. Мужчина вырвался 
и отпрыгнул в сторону. Охранник  без слов схватил  Солли  за руку и,  сильно 
дернув, заставил ее перейти на бег. 
     -- Отпустите меня! -- закричала она, отчаянно сопротивляясь. 
     Ей не хотелось прибегать к айджи,  а слова убеждений до "майора" просто 
не доходили. Рега  рывком увлек ее за  собой  на  темную  аллею, и, чтобы не 
упасть,  она  побежала рядом  с  ним,  позволив ему  держать  себя за  руку. 
Неожиданно они оказались на  знакомой улице  перед воротами дома посланницы. 
Открыв дверь  кодовым  словом, "майор"  втолкнул Солли в  прихожую  и быстро 
вставил в паз широкий металлический засов. 
     -- Что  все это значит? -- строго спросила она, растирая запястье,  где 
жесткие пальцы могли оставить синяки. 
     Заметив  на  лице  "майора" последний след веселой улыбки,  Солли  даже 
затопала ногами от возмущения. 
     -- Вы не пострадали? -- переведя дыхание, спросил он. 
     -- Пострадала?  Ну  разве что от  ваших грубых  рук! И что же вы сейчас 
сделали? 
     -- Отогнал от вас того парня. 
     -- Какого парня? 
     Он обиженно промолчал. 
     -- Того, который позвал меня? А что, если он просто хотел поговорить со 
мной? 
     Подумав минуту, "майор" ответил: 
     -- Возможно, вы правы. Однако  он стоял в  тени. Мне показалось, что  я 
увидел  у него в руках оружие. Извините, но я  должен выйти и  отыскать Сапа 
Убаттата. До моего возвращения держите дверь закрытой на замок. 
     Отдав этот  дерзкий приказ, он вышел  и захлопнул  дверь. Солли даже не 
успела слова  произнести. Ей оставалось только ждать и негодовать от ярости. 
Неужели этот болван считает, что она не может позаботиться о себе? Почему он 
так  рьяно вмешивается в ее дела и пинает рабов, якобы защищая  жизнь  своей 
подопечной? Может быть, стоило показать  ему айджи?  Он сильный и ловкий, но 
ничего не  знает о лучшем  стиле рукопашного боя.  Да, с этим  дилетантством 
пора  кончать. Она не потерпит амбиций  тупого вояки. Надо будет отправить в 
посольство еще один протест. 
     Когда  "майор"  втащил  в  дом перепуганного и  дрожащего  Сана,  Солли 
устроила ему настоящий разнос: 
     -- Вы открыли мою дверь кодовым словом. Почему меня не информировали  о 
том, что у вас есть право доступа в мой дом не только днем, но и ночью? 
     Он тут же опустил забрало невозмутимой вежливости. 
     -- Не имею понятия, мэм. 
     -- Вы больше никогда не будете действовать подобным образом! Я запрещаю 
вам  хватать меня  за руки  и препятствовать моему общению с другими людьми! 
Если  же  вы   попытаетесь  проделать  это  вновь,  я  покалечу  вас,  рега! 
Предупреждаю, что вы шутите  с огнем! Если вас что-то встревожит, скажите об 
этом  мне,  и я  сама найду решение  любой  проблемы.  Теперь  же прошу  вас 
удалиться.