еще 
не зацвела! Давайте подождем до весны. 
     Ей  не с  кем было  поговорить до тех самых  пор, пока она не встретила 
макила Батикама. 
     Гастролирующая труппа из Вое Део стала театральным событием  года. Лишь 
немногие артисты приезжали с концертами в маленькую горную  столицу Гатаи. В 
основном  это  были  храмовые  танцоры  --  исключительно   мужчины  --  или 
посредственные  актеры  со  слащавыми постановками, которые анонсировались в 
афишах  как  лучшие  драмы Уэрела. Солли упорно ходила на эти  сырые  пьесы, 
надеясь уловить  в них намек  на  "домашнюю жизнь" местных женщин. Но ей уже 
претили истеричные  девы,  падавшие  в  обморок от  любви,  пока  их упрямые 
герои-придурки  умирали  в  великих  битвах. Они  все  как  один походили на 
"майора",  и Туал  Милосердная  спускалась  к  ним с небес, чтобы с  улыбкой 
принять их смерть. Ее глаза слегка косили, и выкрашенные белки выдавались за 
знак божественности. 
     Солли  заметила, что мужчины Уэрела  никогда  не  смотрели этих драм по 
телесети. Теперь она знала причину подобного пренебрежения. Однако приемы во 
дворце и вечеринки, которые устраивали в ее честь хозяева и боссы, оказались 
довольно скучными развлечениями: всегда и  везде  одни мужчины! Очевидно, им 
запретили приводить рабынь для забав на те мероприятия,  где  присутствовала 
посланница. Солли не смела флиртовать со стройными красавцами, поскольку это 
напомнило  бы им  о  том,  что  она  простая  женщина,  которая  ведет  себя 
совершенно не так, как  подобает леди. Одним словом, ее  восторг первых дней 
уже сошел на нет, когда в Гатаи приехала труппа макилов. 
     Солли спросила у Сана, своего  надежного и учтивого гида, не нарушит ли 
она каких-либо  обычаев, посетив постановку макилов.  Тот смущенно покашлял, 
немного помялся и наконец с елейной деликатностью  дал понять, что все будет 
нормально, если она оденется как мужчина. 
     -- Как вы знаете, наши женщины  не появляются  на публике. Но иногда им 
тоже  хочется посмотреть  какое-нибудь представление. К примеру, леди Аматай 
ходит с  мужем в театр, одевшись  в  его  военную форму. Это  известно всем, 
однако никто ничего не говорит. А вам, такой значительной  и важной персоне, 
тем  более нечего  бояться.  Никто  и слова  не скажет. Все  будет  чинно  и 
прилично.  К  тому же  мы с регой составим вам компанию. Просто как  друзья, 
понимаете?  Три хороших приятеля забрели посмотреть  представление.  Ну как? 
Годится? 
     -- Годится, -- покорно ответила она. -- Мне даже будет веселее! 
     Это  неплохая цена, подумала  Солли, за возможность увидеть макилов. Их 
никогда не  показывали  по  телесети.  Как  резонно  сообщил Сан,  некоторые 
представления  макилов имели  непристойное  содержание  и  правительство  не 
хотело смущать  юных Дев, смотревших  развлекательные  телепрограммы.  Такие 
выступления проводились  только  в  театрах.  Клоуны, танцоры и проститутки, 
актеры, музыканты и макилы образовывали особый подкласс "имущества", которое 
никому особо не принадлежало. Корпорация развлечений скупала у собственников 
талантливых  мальчиков-рабов, обучала подростков и опекала их на  протяжении 
всей жизни, получая при этом неплохую прибыль. 
     Солли и двое мужчин отправились в театр, который находился за шесть или 
семь  улиц.  Она забыла, что макилы были трансвеститами. Она не вспомнила об 
этом даже  тогда,  когда увидела  их  на сцене.  Стройные юноши  носились  в 
страстном танце,  кружились и  взлетали вверх в  мятежных прыжках, напоминая 
силой  и грацией больших свободных  птиц. Она смотрела  на них, ни о  чем не 
думая,   увлеченная   красотой  и  подлинным  искусством.  Но  музыка  вдруг 
изменилась, и  на  сцену  вышли клоуны:  один, черный  как ночь, олицетворял 
собственника, а другой был одет в цветастую юбку с длинным шлейфом. Он томно 
сжимал  фантастически  большие,  торчащие  груди,  украшенные  блестками,  и 
напевал высоким тонким и дрожащим голосом: 
     "Ах,  не насилуйте меня, пожалуйста, добрый  хозяин.  О, нет-нет, прошу 
вас! Только  не  сейчас!"  И  тогда  по  ходу действия,  давясь от  хохота и 
смущенно прикрывая ладонями лицо, Солли вспомнила,  что это были за мужчины. 
Но затем  на сцене появился Батикам и начал  читать удивительно  прекрасный, 
щемящий душу монолог. К  тому времени когда он закончил свой звездный выход, 
Солли стала его поклонницей. 
     -- Я хочу увидеться с ним,  --  сказала она Сану в антракте. -- Я  хочу 
поговорить с Батикамом. 
     Гид  вежливо  улыбнулся  и  лукаво  закусил  губу,  показывая,  что  за 
небольшую сумму он может устроить такую встречу. Но "майор", как всегда, был 
начеку. Прямой и чопорный, словно большая дубина, он медленно развернулся на 
каблуках и посмотрел на Сана. Выражение лица гида тут же изменилось. 
     Солли  почувствовала  гнев.  Если  бы  ее  предложение  шло  вразрез  с 
какими-то  правилами,  Сан  намекнул бы  ей  об этом  или  ответил  вежливым 
отказом. Напыщенный "майор", приставленный  к ней соглядатаем, опять пытался 
надеть  на  нее узду,  как  на одну из "своих" женщин,  и  на  этот  раз его 
вмешательство граничило с оскорблением. Солли посмотрела ему прямо в глаза и 
раздраженно сказала: 
     --  Рега  Тейео,  я  понимаю, что  вы выполняете  данный  вам приказ  и 
стараетесь держать  меня под каблуком. Но  если  вы  хотите, чтобы  я  и Сан 
повиновались вашим указаниям, потрудитесь высказывать их вслух, объясняя нам 
суть своих  претензий.  Я  не желаю  подчиняться вашим кивкам,  ухмылочкам и 
подмигиваниям! 
     Наступившая   пауза  принесла  ей  искреннее  удовлетворение.  Холодная 
усмешка "майора" не изменилась. Во всяком случае тусклый свет театра скрывал 
выражение его  черного  лица.  Тем не  менее  ледяная  неподвижность  в позе 
охранника подсказала Солли, что  она остановила этого  тупого  солдафона. Он 
прочистил горло и сказал: 
     -- Я уполномочен защищать вас, посланница. 
     -- А разве мне угрожают макилы? Неужели вы  видите какую-то опасность в 
том,  что  посланница  Экумены  поблагодарит  одного из  величайших артистов 
Уэрела? 
     И вновь наступило долгое молчание. 
     -- Нет, -- наконец ответил он. 
     -- Тогда я прошу  вас сопровождать меня после выступления за кулисы.  Я 
хочу увидеться с макилом Батикамом. 
     Один жесткий  кивок. Один сердитый кивок поражения. Очередное очко в ее 
пользу.  Сев  на  свое  место, Солли с  удовольствием  следила за  мастерами 
пантомимы,  эротическими танцами и  трогательной  драмой, которая  завершала 
вечернее  представление.  Пьеса  исполнялась  на  почти   непонятном   языке 
архаической  поэзии,  но от красоты актеров и проникновенной трепетности  их 
голосов на глаза Солли наворачивались слезы. 
     -- Жаль, что макилы всегда используют только "Аркамье", --  с ханжеским 
осуждением произнес Убаттат. 
     Он  не принадлежал  к  гатайской  знати.  И  фактически  не  располагал 
"имуществом". Тем  не  менее Сан  считался собственником,  и  ему  нравилось 
выдавать себя за фанатичного туалита. 
     --  Для  нашей  образованной  публики  больше   подошли   бы  сцены  из 
"Инкарнации Туал". 
     -- Я  думаю,  рега  полностью  согласен с  вами,  --  отозвалась Солли, 
наслаждаясь своей иронией. 
     --  Не  со  всем, -- ответил  страж,  причем  с  такой  невыразительной 
вежливостью, что Солли поначалу даже не поняла, что он сказал. 
     Однако позже, проталкиваясь к сцене и договариваясь о разрешении пройти 
за кулисы в костюмерную исполнителей, она забыла о том небольшом смущении, в 
которое ее вверг рега Тейео. 
     Узнав, какая  важная особа посетила их театр, управляющий хотел вывести 
из комнаты других актеров и оставить ее наедине с  Батикамом (и, конечно же, 
с гидом и охранником), но Солли сказала: 
     -- Нет-нет, эти замечательные артисты нам не помешают. Просто позвольте 
мне поблагодарить Батикама за его прекрасный монолог. 
     Она стояла  среди ошалевших костюмеров и полуголых людей, перепачканных 
гримом,  среди  смеха  и  всеобщего расслабления,  которое  наступает  после 
выступления  за  любыми  кулисами   любого  мира.  Она   говорила  с   умным 
впечатляющим человеком, одетым в женский наряд из далекой изысканной  эры. С 
человеком, который понравился ей с первого взгляда. 
     -- Не могли бы вы прийти ко мне домой? -- спросила она. 
     -- С удовольствием, -- ответил Батикам,  ни разу не взглянув на Сана  и 
"майора". 
     Он  был  первым рабом,  который не  выпрашивал  у  ее  гида и охранника 
позволения   говорить   или  совершать  какие-то  действия.   Солли   быстро 
повернулась,  чтобы  посмотреть,  насколько  они  шокированы.  Сан  смущенно 
хихикал, как  при тайном сговоре. Взгляд  "майора" застыл на точке левее  ее 
головы. 
     -- Мы встретимся немного позже, -- сказал Батикам. -- Я должен изменить 
свой вид. 
     Они обменялись улыбками,  и  Солли  ушла. За  ее спиной затихли  голоса 
восторженных  актеров. Неимоверно близкие  звезды  сияли  в небе  гроздьями, 
словно огненный виноград. Куски луны кувыркались по  небу  через заснеженные 
горные  пики, а один  из  них  раскачивался  взад  и вперед, как  кривобокий 
фонарь,  подвешенный  над ажурными  башнями  дворца. Солли шагала по  темной 
улице,  радуясь  теплу  и  свободе  своей  мужской накидки. Сан почти бежал, 
стараясь угнаться за ней. Длинноногий "майор"  без видимых усилий шел рядом. 
Внезапно за ее спиной раздался высокий вибрирующий голос: 
     -- Посланница! Подождите! 
     Солли с  улыбкой повернулась и замерла  на  месте, увидев,  что "майор" 
набросился на какого-то человека, стоявшего в тени портика. Мужчина вырвался 
и  отпрыгнул  в сторону. Охранник без слов схватил Солли  за руку  и, сильно 
дернув, заставил ее перейти на бег. 
     -- Отпустите меня! -- закричала она, отчаянно сопротивляясь. 
     Ей не  хотелось прибегать к айджи, а слова убеждений до "майора" просто 
не  доходили. Рега рывком увлек  ее  за собой  на  темную аллею, и, чтобы не 
упасть,  она  побежала рядом  с ним, позволив  ему  держать  себя  за  руку. 
Неожиданно они оказались на знакомой  улице перед воротами  дома посланницы. 
Открыв дверь кодовым словом, "майор"  втолкнул  Солли  в  прихожую  и быстро 
вставил в паз широкий металлический засов. 
     -- Что все  это значит? -- строго спросила она, растирая  запястье, где 
жесткие пальцы могли оставить синяки. 
     Заметив  на  лице  "майора" последний след  веселой улыбки, Солли  даже 
затопала ногами от возмущения. 
     -- Вы не пострадали? -- переведя дыхание, спросил он. 
     -- Пострадала? Ну  разве что от ваших грубых  рук! И что же  вы  сейчас 
сделали? 
     -- Отогнал от вас того парня. 
     -- Какого парня? 
     Он обиженно промолчал. 
     -- Того, который позвал меня? А что, если он просто хотел поговорить со 
мной? 
     Подумав минуту, "майор" ответил: 
     -- Возможно,  вы правы.  Однако он стоял в  тени. Мне показалось, что я 
увидел  у  него в руках оружие. Извините, но я должен выйти и  отыскать Сапа 
Убаттата. До моего возвращения держите дверь закрытой на замок. 
     Отдав этот дерзкий приказ, он  вышел и захлопнул  дверь.  Солли даже не 
успела слова произнести. Ей оставалось только ждать и  негодовать от ярости. 
Неужели этот болван считает, что она не может позаботиться о себе? Почему он 
так рьяно вмешивается  в ее дела и пинает  рабов, якобы  защищая жизнь своей 
подопечной? Может быть, стоило показать ему айджи? Он сильный  и ловкий,  но 
ничего не  знает  о лучшем стиле рукопашного боя. Да, с  этим  дилетантством 
пора  кончать. Она  не потерпит амбиций тупого вояки. Надо будет отправить в 
посольство еще один протест. 
     Когда  "майор"  втащил в  дом  перепуганного  и дрожащего  Сана,  Солли 
устроила ему настоящий разнос: 
     -- Вы  открыли мою дверь кодовым словом. Почему меня не информировали о 
том, что у вас есть право доступа в мой дом не только днем, но и ночью? 
     Он тут же опустил забрало невозмутимой вежливости. 
     -- Не имею понятия, мэм. 
     -- Вы больше никогда не будете действовать подобным образом! Я запрещаю 
вам хватать меня за  руки и препятствовать моему  общению  с другими людьми! 
Если  же  вы  попытаетесь  проделать  это  вновь,  я   покалечу  вас,  рега! 
Предупреждаю, что вы шутите с огнем! Если вас что-то встревожит,  скажите об 
этом  мне,  и  я  сама  найду решение  любой  проблемы. Теперь  же прошу вас 
удалиться. 
     -- С огромной радостью, мэм, -- ответил он и  вышел из комнаты, печатая 
шаг. 
     -- Ах, леди( Ах,  посланница, -- заскулил Убаттат. -- Это очень опасный 
тип. Они все опасные люди. Я прошу прощения за это слово: бесстыдные! 
     И он что-то забормотал  на своем языке. Солли поинтересовалась, кем, по 
мнению   Сана,   был  человек,  встретившийся  им  на   улице:   религиозным 
раскольником,  патриотом  или одним из староверов. Последние,  насколько она 
успела узнать, придерживались исконной гатайской религии и испытывали  лютую 
ненависть ко всем чужакам и иноверцам. 
     -- Мне показалось, что  это  был  какой-то  раб, --  добавила она, и ее 
слова шокировали гида-переводчика. 
     --  О,  нет-нет!  Это был настоящий  мужчина!  Пусть самый  заблудший и 
фанатичный  из  всех  язычников,   но  мужчина!  Эти  люди   называют   себя 
кинжальщиками.  Но  вам  нечего  бояться,  леди(  Извините,  посланница.  Он 
определенно был мужчиной! 
     Мысль  о  том,  что  какой-то  раб  мог  коснуться посланницы  Экумены, 
тревожила  его  сильнее,  чем  сама  попытка  покушения.  Если  только   это 
действительно было покушение. 
     Обдумав  ситуацию,  Солли  пришла  к  заключению,  что  нападавший  мог 
оказаться  помощником  "майора". После того  как она  отчитала  охранника  в 
театре, рега решил  поквитаться с ней и  поставить ее на место, "защитив" от 
так называемого кинжальщика. Ничего! Если он попытается проделать это снова, 
она протрет им все стены и пол! 
     -- Реве! -- позвала она, и рабыня тут же появилась в дверном проеме. -- 
Сейчас ко  мне придет  один из актеров. Ты не могла бы приготовить нам чай и 
какую-нибудь закуску? 
     Реве  с улыбкой кивнула  и побежала на кухню. Послышался стук  в дверь. 
Открыв ее, Солли увидела  на крыльце Батикама и "майора", который, очевидно, 
охранял дом снаружи. Оба вошли в прихожую. 
     Она  не  ожидала,  что  макил по-прежнему  будет в женской  одежде. Его 
платье -- одно из тех, что носили в пьесах обморочные дамы, -- отличалось от 
пышного и величавого наряда,  в котором  он встречал  ее за кулисами театра. 
Тем  не  менее  оно  еще  больше  подчеркивало  элегантность и  утонченность 
Батикама.  Переливаясь оттенками, играя светом и тьмой, это платье придавало 
особую пикантность собственному мужскому костюму Солли. Конечно, "майор" был 
более красивым и притягательным мужчиной,  пока  не открывал  рот.  Но макил 
обладал  каким-то необъяснимым магнетизмом. На  Батикама хотелось смотреть и 
смотреть.  Его кожа выглядела серовато-коричневой,  а не иссиня-черной,  чем 
так гордились аристократы Уэрела. (Впрочем, Солли видела многих черных слуг, 
и это ее нисколько не удивляло: ведь  каждая рабыня  должна была  безропотно 
выполнять сексуальные прихоти своего хозяина.) Через грим макила и "звездную 
пудру" его лицо источало симпатию и живой интеллект. 
     Взглянув на нее  и  Сана, а затем на  "майора", Батикам издал  приятный 
благозвучный смех. Он смеялся как женщина -- с теплой серебристой вибрацией, 
а не грубым мужским "ха-ха-ха". Актер протянул руки к Солли,  и она, подойдя 
к нему, нежно сжала в своих ладонях кончики длинных ухоженных пальцев. 
     -- Спасибо, что пришли, Батикам! -- сказала она. 
     -- А вам спасибо за  то, что пригласили меня к себе, -- ответил  он. -- 
Чудесная посланница звезд! 
     --  Сан!   --  вдруг   возмутилась  Солли.   --   Где  же   ваша  былая 
сообразительность? 
     На лице гида промелькнула  смущенная  нерешительность. Какой-то  миг он 
хотел сказать о чем-то, но затем улыбнулся и елейно произнес: 
     --  Да-да, прошу меня извинить. Доброй  вам ночи,  посланница  Экумены! 
Надеюсь увидеть вас завтра в управлении рудников. В полуденный час, как мы и 
условились, верно? 
     Отступая, он надвигался на "майора", который неподвижно стоял в дверном 
проеме. Солли с вызовом взглянула на охранника, готовая без всяких церемоний 
напомнить ему  о том, с какой радостью он хотел  покинуть  ее дом. И тут она 
увидела  его  лицо.  Маска  холодной  вежливости  растворилась  в  подлинном 
чувстве, и это чувство  было презрением, скептическим и тошнотворным, словно 
его заставили смотреть на человека, который ел чужое дерьмо. 
     -- Уходите! --  закричала она и отвернулась от них. -- Прошу вас пройти 
сюда,  Батикам.  -- Она потянула макила в  спальню. --  Только  здесь  я еще 
нахожу какое-то уединение. 
     Тейео родился там, где рождались его  предки, в  старом холодном доме у 
подножия холмов чуть выше Ноехи. Мать не плакала, рожая  его, потому что она 
была  женой  солдата. Ему дали имя великого сородича,  убитого  в  битве под 
Сосой. Он рос в  непреклонной  дисциплине обедневшего, но чистого и древнего 
рода веотов. Отец, приезжая домой во время  редких и краткосрочных отпусков, 
обучал ею искусствам, которые обязан знать каждый солдат. А когда он отбывал 
в свою часть  для несения воинской службы, за мальчиком присматривал  старый 
раб  Хаббакам,  некогда  служивший сержантом. Он учил Тейео летом и зимой, с 
пяти утра и до вечера, делая  лишь короткие перерывы на молитвы и поклонение 
богине. Фехтование коротким и длинным мечом сменяла стрельба,  после которой 
начинался бег по пересеченной местности.  По вечерам же мать и бабушка учили 
мальчика  другим искусствам,  которые обязан  знать  мужчина. Начиная с двух 
лет,  ему  преподавали  уроки хороших манер, истории, поэзии  и неподвижного 
созерцания. 
     День  Тейео  был наполнен  тренировками, уроками и поединками с другими 
учениками сержанта, но  день у ребенка длинный. Иногда  выдавались свободные 
часы, а  то и целые  вечера для  игр  в комнате, поместье  или на холмах. Он 
дружил с любимыми животными: лисопсами, пятнистыми гончими, котами-ищейками, 
рогатыми  буйволами и большими лошадьми. Дружить  с людьми у  него как-то не 
получалось. 
     Все   рабы   семьи,  кроме   Хаббакама  и   двух   наложниц,  считались 
издольщиками. Они возделывали  каменистую землю предгорий и, как их хозяева, 
любили ее преданно и на века. Дети слуг отличались не  только светлой кожей, 
но и робостью. Они с колыбели привыкали к тяжелой пожизненной работе и знали 
лишь свои поля, холмы и неизменные обязанности. В летние месяцы они купались 
с Тейео в заводях на  реке. А иногда  он играл  с ними  в войну или вел их в 
атаку  на  коровье  стадо.  Построив  в  шеренгу этих  неотесанных неуклюжих 
парней, он кричал  им:  "В атаку!", и мальчишки мчались на невидимых врагов. 
"За мной!"  --  пронзительно орал Тейео, и подростки послушно топали  позади 
него,  стреляя наобум из сломанных веток  -- "пум, пум,  бу-бум". Но чаще он 
гулял  один: пешком с котом-ищейкой, сопровождавшим его на охоте, или верхом 
на своей кобыле Тэси. 
     Несколько  раз в году  в поместье  приезжали  гости:  родственники  или 
боевые товарищи отца, привозившие своих детей и дворовую челядь. Тейео молча 
и вежливо показывал детям  окрестности, знакомил  их  с животными  и брал на 
охоту в холмы. Молча  и вежливо он ненавидел  своего  кузена  Гемата, и  тот 
отвечал ему тем  же. В четырнадцать лет  они сражались по часу на поляне  за 
домом и, следуя всем ритуалам борьбы, безжалостно избивали друг друга. Теряя 
терпение и выдержку, они познавали  жажду крови, отчаяние и волю к победе, а 
затем  по  невысказанному  согласию  откладывали  бой  на следующий  день  и 
возвращались в  молчании домой, где остальные собирались к уж