ледника - это воля Эды, а не его  вина.
Леди Пейшенс всегда была слабой и...
   - Так-то оно так, - поспешно согласился Джасон, -  а  раз  есть  этот
мальчишка, значит, твой хозяин мужчина как мужчина. Вот  и  все,  что  я
говорил. - Он поспешно вытер рот рукавом. - Уж он так  похож  на  принца
Чивэла! И брат его сказал - вот прямо сейчас. Тут уж наследный принц  ни
при чем, раз его леди младенчика доносить не может...
   Но Баррич внезапно встал. Джасон поспешно отпрянул, потом понял,  что
ему ничто не угрожает. Баррич же схватил меня  за  плечи  и  повернул  к
огню. Крепко взяв меня за подбородок и подняв  мою  голову,  он  испугал
меня так, что я выронил хлеб и  сыр.  Он  не  обратил  на  это  никакого
внимания и стал рассматривать меня,  словно  географическую  карту.  Его
глаза встретились с моими, и в них появилось  нечто  вроде  ярости,  как
будто один вид моего лица нанес  ему  страшное  оскорбление.  Я  пытался
отвести взгляд, но он не отпускал  меня,  так  что  я  смотрел  на  него
сколько мог, потом  увидел,  что  его  недовольство  внезапно  сменилось
чем-то вроде неохотного удивления. Наконец он на секунду  закрыл  глаза,
словно ему стало больно.
   - Для леди это будет большим испытанием, - промолвил Баррич.
   Он отпустил мой подбородок и неловко отступил, чтобы поднять мой хлеб
и сыр. Отряхнув их, он вручил мне обратно мой ужин. Я смотрел на плотную
повязку на его правой икре и колене, которая не давала ему согнуть ногу.
Он снова сел и налил себе чего-то из стоявшего на столе  кувшина,  потом
начал пить, изучая меня через край кружки.
   - И с кем это  его  сделал  Чивэл?  -  неосторожно  спросил  какой-то
человек на другом конце стола.
   Баррич метнул в его сторону быстрый  взгляд,  его  кружка  со  стуком
опустилась на стол. Некоторое время он молчал, и я почувствовал,  что  в
кухне снова повисла тишина.
   - Я бы сказал, что это дело принца Чивэла, а не твое, - процедил он.
   - Конечно, конечно, - поспешно согласился стражник.  Джасон  согласно
закивал головой, как пританцовывающий перед подругой петух. Как ни мал я
был, но все равно задумался: что  же  это  за  человек  с  забинтованной
ногой, который может  держать  в  повиновении  полную  комнату  здоровых
мужчин при помощи только слов и взглядов?
   - У пацана нет имени, - Джасон отважно нарушил молчание, - его  звали
просто мальчиком.
   От этого заявления, по-видимому, все, даже Баррич, потеряли дар речи.
Пока все молчали, я доел хлеб, сыр и мясо и даже сделал  два-три  глотка
из  кружки,  протянутой  мне  Барричем.  Остальные  солдаты   постепенно
покидали комнату, группами по двое и по трое, а он все сидел  и  смотрел
на меня.
   - Что ж, - сказал он наконец, - насколько  я  знаю  твоего  отца,  он
примет это честно и сделает то, что должно, но только Эде известно,  что
он сочтет честным и должным. Вероятно,  то,  отчего  ему  будет  больнее
всего. - Баррич еще некоторое время молча наблюдал за мной и спросил:
   - Ты сыт?
   Я кивнул, и он с трудом встал, вытащил меня из-за стола и поставил на
ноги.
   - Тогда пойдем, Фитц, - сказал он  и  двинулся  из  кухни  к  другому
коридору.  Перевязанная  нога  делала  его  походку  немного  неуклюжей.
Возможно, свое дело сделало и пиво. Мне, конечно, нетрудно было  за  ним
поспевать. Наконец мы подошли  к  тяжелой  двери  и  стражнику,  который
кивком пропустил нас, бросив на меня любопытный взгляд.
   Снаружи дул холодный ветер. Лед и снег, размякшие за день, с приходом
ночи снова затвердели. Под ногами у нас  хрустело,  а  ветер,  казалось,
пронизывал меня насквозь. Мои ноги немного согрелись у кухонного  очага,
но штаны не успели высохнуть, и скоро я весь продрог.  Помню  темноту  и
ужасную  усталость  -  мне  хотелось  заплакать  от  желания  спать,   -
навалившуюся на меня, когда я тащился вслед за этим  странным  человеком
через холодный темный двор. Вокруг чернели  высокие  толстые  стены,  по
верху которых время  от  времени  двигались  стражники  -  темные  тени,
которые можно было различить только потому, что они  закрывали  от  меня
звезды. Холод мучил меня, я спотыкался и скользил по ледяной дорожке. Но
что-то в Барриче не позволяло мне скулить и просить  о  снисхождении.  Я
просто упорно следовал за ним. Наконец мы дошли до какого-то  здания,  и
он распахнул тяжелую дверь.
   Тепло, запах животных и мутный желтый свет хлынули изнутри. Заспанный
конюшенный мальчик сел в  своем  соломенном  гнезде,  моргая,  как  едва
оперившийся птенец. Услышав голос Баррича, он снова улегся,  свернувшись
в маленький комочек в куче соломы, и закрыл глаза. Мы прошли мимо  него,
и Баррич запер за нами дверь. Он взял тусклый фонарь, висевший у  двери,
и повел меня вперед.
   Я попал в другой, ночной мир, в котором шевелились и громко дышали  в
стойлах лошади, где собаки поднимали голову  со  своих  скрещенных  лап,
чтобы взглянуть на меня, сверкая в свете  фонаря  зелеными  или  желтыми
глазами. Лошади беспокойно  похрапывали,  когда  мы  проходили  мимо  их
стойл.
   - Ястребы там, в дальнем конце, - сказал Баррич, когда  мы  шли  мимо
нескончаемого ряда лошадей. Судя по всему, мне это надо было знать, и  я
принял его сообщение как должное.
   - Побудешь здесь, - сказал он  наконец,  -  по  крайней  мере  первое
время. Будь я проклят, если знаю, что еще с тобой  делать.  Если  бы  не
леди Пейшенс, я бы сказал, что Господь славно подшутил над хозяином. Эй,
Ноузи, подвинься немножко и дай мальчику место на соломе.  Вот  молодец!
Давай прижмись к Виксен. Она примет тебя и как  следует  задаст  любому,
кто захочет тебя побеспокоить.
   Я оказался перед просторным отдельным стойлом, в  котором  спали  три
собаки. Они проснулись, прутики их  хвостов  заколотили  по  соломе  при
звуках голоса Баррича. Я начал медленно пробираться между ними и  улегся
рядом со старой сукой с поседевшей мордой и оторванным ухом. Матерый пес
смотрел на меня с явным подозрением, но третий был щенок и приветствовал
меня, лизнув в ухо, укусив за нос и радостно царапая лапами  в  щенячьем
восторге. Я обнял его, чтобы угомонить, и устроился  поближе  к  Виксен,
как посоветовал Баррич. Он набросил  на  меня  плотное  одеяло,  которое
сильно пахло лошадьми.  Очень  большой  серый  конь  в  соседнем  стойле
внезапно зашевелился, несколько раз  ударил  копытом  по  перегородке  и
свесил голову ко мне, чтобы выяснить причину ночного переполоха.  Баррич
похлопал его по спине, и конь тут же успокоился.
   - На этой заставе всем нам приходится  туго.  В  Оленьем  замке  тебе
больше понравится. А сегодня и здесь тебе будет тепло и безопасно. -  Он
постоял еще немного, глядя на нас. - Лошадь, собака и ястреб,  Чивэл.  Я
смотрел за ними для вас много лет  и  делал  это  хорошо.  Но  этот  ваш
парнишка - уж с ним что делать, я не знаю.
   Я знал, что он говорит не мне. Я наблюдал через край одеяла,  как  он
снял с крючка фонарь и пошел прочь, тихонько  ворча.  Хорошо  помню  эту
первую ночь, тепло собак, колкую солому  и  даже  сон,  который  наконец
пришел, когда щенок свернулся около меня.  Я  вплыл  в  его  сознание  и
разделил его смутные сны о  бесконечной  погоне,  преследовании  добычи,
которой я никогда не видел, но чей горячий запах увлекал меня вперед  по
камням сквозь крапиву, куманику.
   С собачьим сном мои воспоминания начинают колебаться, как яркие цвета
и четкие грани в наркотическом сне. Дни, последовавшие за первой  ночью,
запечатлелись в моей памяти хуже.
   Я вспоминаю последние слякотные дни зимы,  когда  я  изучал  путь  от
моего стойла до кухни. Я мог  свободно  оттуда  уходить  и  возвращаться
обратно. Иногда там бывал повар, который подвешивал мясо  на  крюке  над
очагом, замешивал тесто для хлеба или вскрывал бочки с  напитками.  Чаще
же всего на кухне не было никого, и я брал все, что оставалось на столе,
и  щедро  делился  со  щенком,  который  быстро  стал  моим   постоянным
спутником. Мужчины приходили и уходили, ели, пили и рассматривали меня с
нескрываемым любопытством, которое я вскоре научился  не  замечать.  Все
они были похожи друг на друга одинаковыми шерстяными штанами и  плащами,
крепкими телами и легкими движениями. Над сердцем все они носили  пряжку
с изображением прыгающего оленя. От моего присутствия некоторым  из  них
было как-то не по себе. Я уже привык к гулу голосов, поднимавшемуся, как
только я покидал кухню.
   Баррич в эти дни все время был рядом, заботясь обо мне так же, как  о
животных Чивэла, - я был накормлен, напоен и выгулян, -  хотя  обычно  в
качестве прогулки я рысью бегал за ним, пока он делал  свою  работу.  Но
эти  воспоминания  расплывчаты,  а  детали  -  такие  как  умывание  или
переодевание, - вероятно, поблекли, поскольку в шесть лет такие вещи  мы
считаем обычными и не стоящими внимания.  Конечно  же,  я  помню  щенка,
Ноузи. Шерсть его была рыжей, гладкой, короткой  и  немного  щетинистой,
она колола меня через одежду, когда по ночам мы  устраивались  на  одной
попоне. Глаза у него были зелеными, как медная руда, нос  цвета  жареной
печенки, а пасть и язык были пестрыми - в розовых и черных пятнах.  Если
мы не ели на кухне, то боролись во дворе или на соломе в  стойле.  Таким
был  мой  мир  в  то  время,  когда  я  находился  там.  Наверное,   это
продолжалось недолго - я  не  помню,  чтобы  менялась  погода.  Все  мои
воспоминания об этом времени - это сырые дни, снег, ветер и лед, который
подтаивал днем, но за ночь снова становился крепким.
   Еще одно помню я о том времени, хотя и не  очень  отчетливо.  Скорее,
это теплое, слабо окрашенное воспоминание, похожее  на  старый  гобелен,
если смотреть на него  в  полумраке.  Как-то  я  проснулся,  разбуженный
вертевшейся собакой и желтым светом фонаря, который кто-то  держал  надо
мной. Два человека стояли, согнувшись, рядом, но за их спинами  виднелся
Баррич, и я не испугался.
   - Ты его разбудил, - предупредил один из них. Это был  принц  Верити,
человек из теплой комнаты моего первого вечера.
   - Да? Он снова заснет, как только мы уйдем. Будь он проклят,  у  него
действительно отцовские глаза. Клянусь, я узнал бы в нем кровь,  где  бы
ни увидел. Никто в этом не усомнится. Разве у  вас  с  Барричем  ума  не
больше, чем у блох? Незаконнорожденный он или  нет,  но  не  держать  же
ребенка в стойле под ногами у животных? Неужели вам больше  некуда  было
его деть? - говоривший был похож на Верити линией подбородка и  глазами,
но на этом сходство заканчивалось. Этот человек выглядел гораздо моложе.
У него не было бороды, надушенные и приглаженные волосы  были  тоньше  и
светлее. Его щеки и лоб покраснели от ночного холода, но видно было, что
это скоро пройдет, в отличие от обветренной красноты Верити. Кроме того,
принц одевался, как и  его  люди,  в  удобную  грубошерстную  одежду  из
плотной пряжи мягких цветов. Только изображение оленя у  него  на  груди
было  вышито  золотыми  и  серебряными  нитками.  Что  касается  второго
человека, то он сверкал множеством оттенков алого и нежно-розового.  Его
плащ был сделан из куска ткани вдвое более  широкой,  чем  нужно,  чтобы
закрыть человека. Дублет цвета жирных сливок, выглядывающий из-под него,
был богато отделан кружевами. Шарф у него на  горле  скреплялся  золотой
пряжкой в виде скачущего оленя с глазом из зеленого драгоценного  камня.
Мягкий говор мог бы сравниться с перевитой золотой цепью, тогда как речь
Верити состояла из прямых металлических звеньев.
   - Да я как-то не подумал об этом,  Регал.  Что  я  знаю  о  детях?  Я
передал его Барричу. Он человек Чивэла, и раз он ухаживает за...
   - Я не хотел быть непочтительным с сыном  хозяина,  сир,  -  смутился
Баррич, - я человек Чивэла и делал для мальчика все, что  мог,  как  мне
казалось. Я мог бы постелить ему в караульной. Но он мал еще, чтобы  все
время быть в компании здоровых мужчин, которые то приходят,  то  уходят,
пьют, дерутся и ругаются... - По его тону было ясно, какую неприязнь сам
он испытывает к их  компании.  -  А  здесь  тихо,  да  и  щенок  к  нему
привязался. И Виксен присматривает за ним ночью и покусает  любого,  кто
попробует его тронуть. Мои лорды, я сам не много знаю  о  детях,  и  мне
казалось...
   - Ладно, Баррич, ладно, - перебил его Верити, - если бы об этом  надо
было думать, я сделал бы это сам.
   Раз я прислал мальчика к тебе - значит, так надо. Все равно ему здесь
лучше, чем другим окрестным детям, Эда знает. Пока все в порядке.
   - Но это должно измениться, когда  он  вернется  в  Баккип,  -  голос
Регала Царственного звучал недовольно.
   - Так отец хочет, чтобы мы забрали его в замок? - вопрос  исходил  от
Верити.
   - Отец хочет. Моя мать - нет.
   - О!  -  По  тону  Верити  было  ясно,  что  он  не  заинтересован  в
продолжении этого разговора. Но Регал нахмурился и продолжал:
   - Моя мать, королева, вовсе не в восторге от всего этого.  Она  долго
уговаривала короля, но ничего не добилась. Мать и я считаем,  что  этого
мальчика нужно.., устранить.  Это  будет  разумным.  Путаницы  по  линии
наследования и так хватает.
   - Не вижу сейчас никакой путаницы, Регал. - Верити говорил  спокойно.
- Чивэл, я, а потом ты. Потом наш кузен Август. Этот  незаконнорожденный
малыш будет только пятым.
   - Я прекрасно знаю, что ты идешь впереди меня.  Необязательно  тыкать
это мне в нос при каждом удобном  случае,  -  холодно  заметил  Регал  и
посмотрел на меня, - я по-прежнему думаю, что  лучше  бы  его  здесь  не
было. Что, если Пейшенс никогда не родит от Чивэла законного наследника?
Что, если он решит  признать  этого..,  ребенка?  Тогда  могут  начаться
раздоры среди знати. Зачем  искушать  судьбу?  Это  мнение  мое  и  моей
матери. Но наш отец,  как  мы  все  знаем,  не  любит  торопиться.  Шрюд
Проницательный, он и есть проницательный, как говорят простые  люди.  Он
строго-настрого запретил в это вмешиваться. "Регал, - сказал он в  своей
любимой манере, - не делай ничего, что потом не сможешь исправить,  пока
не поймешь, чего ты уже не в силах  что-либо  изменить,  когда  сделаешь
это". Потом он засмеялся. - Регал тоже  издал  короткий,  полный  горечи
смешок. - Я так устал от его юмора.
   - О, - снова сказал Верити. Я лежал тихо  и  думал,  пытается  ли  он
найти смысл в словах короля или воздерживается от  ответа  на  сетования
своего брата.
   - Ты, конечно, понимаешь  истинную  причину,  -  заявил  Регал,  -  а
именно: он по-прежнему расположен к Чивэлу. - В голосе Регала  слышалось
отвращение. - Несмотря ни на что. Несмотря на его  дурацкую  женитьбу  и
сумасбродную жену. Несмотря на все эти неприятности. А теперь он думает,
что это заставит людей относиться к нему  лучше.  Это  докажет  им,  что
Чивэл настоящий мужчина и может зачать ребенка. Кроме того, они  увидят,
что наследник тоже человек и может ошибаться,  как  и  они  сами.  -  По
голосу Регала было ясно, что он со всем этим не согласен.
   - И это заставит народ полюбить его и даст какую-то поддержку,  когда
ему достанется трон? То, что он зачал ребенка с какой-то  простолюдинкой
еще до того, как женился на королеве? -  Казалось,  Верити  был  сбит  с
толку этой логикой.
   Голос Регала показался мне раздраженным.
   - Так, по-видимому,  думает  король.  Его,  очевидно,  совершенно  не
трогает это бесчестье. Но я подозреваю, что у Чивэла будет другое мнение
относительно его сынка.  Особенно  если  это  коснется  его  ненаглядной
Пейшенс. Но король распорядился, чтобы ты привез  мальчишку  с  собой  в
Баккип, когда  поедешь  туда.  -  Регал  посмотрел  на  меня  с  мрачным
удовлетворением.
   Верити огорчился, но все же кивнул. Лицо Баррича  потемнело,  и  тень
эту не мог рассеять желтый свет фонаря.
   - Разве слово моего  господина  ничего  не  значит  в  этом  деле?  -
отважился возразить солдат. - Если он  захочет  уладить  дела  с  семьей
мальчика и отправить его  назад,  неужели  ему  не  будет  предоставлена
свобода действий во имя спокойствия моей госпожи Пейшенс?
   Принц Регал прервал его насмешливым фырканьем:
   - Время для свободы действий у него было до того, как он повалил  эту
девку на койку. Леди Пейшенс не первая женщина, вынужденная  встретиться
с  внебрачным  сыном  мужа.  Здесь  уже  все  до  одного  знают  о   его
существовании, и виной этому безалаберность Верити. Нет никакого  смысла
прятать его. Как только королевский бастард будет признан, никто из  нас
не сможет похвастаться спокойствием, Баррич. Оставить мальчишку в  таком
месте, как это, - все равно что  оставить  меч,  занесенный  над  горлом
короля. Это, конечно, понятно даже псарю - а если нет,  то  твой  хозяин
тебе потом  объяснит,  -  В  голосе  Регал  а  появился  лед,  и  Баррич
вздрогнул. До этого я  ни  разу  не  видел  его  испуганным.  Мне  стало
страшно, я натянул одеяло на голову и глубже зарылся в солому. Рядом  со
мной  глухо  зарычала  Виксен.  Думаю,  именно  это   заставило   Регала
отступить, но не могу быть в этом уверен. Мужчины вскоре  ушли,  и  если
они и говорили еще о чем-нибудь, то это не сохранилось в моей памяти.
   Время шло. Думаю, прошло две или три недели до того  момента,  как  я
вспоминаю себя цепляющимся за пояс  Баррича  и  обхватившим  его  лошадь
короткими ногами,  -  мы  начинали  казавшееся  мне  тогда  нескончаемым
путешествие из холодной деревни в далекие теплые края.
   Полагаю, Чивэл  должен  был  встретить  нас  где-то  по  пути,  чтобы
посмотреть на бастарда, которого он породил, и осудить себя. Но  встречи
с отцом я не помню. Единственный его  образ,  который  я  ношу  в  своем
сердце, - это портрет на стене в Оленьем замке.  Спустя  много  лет  мне
дали  понять,  что  он  был  по-настоящему  хорошим  дипломатом,   начал
переговоры  и  заключил  мир,   продолжавшийся   на   протяжении   моего
отрочества, и тем заслужил уважение и даже любовь чьюрдов.
   По правде говоря, я был его единственной неудачей в тот  год  -  зато
величайшей неудачей. Он раньше нас приехал в Баккип, где  и  отрекся  от
своего права на трон. К тому  времени,  когда  мы  прибыли,  он  и  леди
Пейшенс уже покинули двор и отправились править Ивовым Лесом. Я был там.
Это название не имеет никакого отношения к тому, что  там  находится  на
самом  деле.  Это  теплая  долина,  гнездящаяся   у   подножия   холмов,
расположенная на тихой реке.  Там  надо  выращивать  виноград,  зерно  и
толстощеких детишек. Это тихое владение было  очень  далеко  от  границ,
придворных  интриг  и  всего,  что  до  того  было  жизнью  Чивэла.  Его
растительная жизнь  была  мягким  и  вежливым  изгнанием  для  человека,
который  должен  был  стать  королем.  Бархатная  удавка  для  воина   и
блестящего дипломата. Итак,  я  прибыл  в  Баккип  -  одинокий  ребенок,
незаконный сын человека, которого никогда не знал.  Скоро  принц  Верити
стал законным наследником, и принц Регал передвинулся на ступеньку ближе
к заветному трону. Если бы я  только  родился,  был  обнаружен  и  сразу
сгинул без следа, это все равно бы оставило в  истории  Шести  Герцогств
неизгладимый след. Я вырос без отца и матери при дворе, где меня считали
причиной всех бед. И я действительно стал причиной всех бед.

НОВИЧОК

   Существует    множество    преданий     о     Завоевателе,     первом
короле-островитянине.  Он  провозгласил  Баккип  Первым  Герцогством   и
основал королевский род. Одна из легенд гласит, что  набег,  который  он
совершил, был  первым  и  единственным,  сделанным  с  холодных  суровых
островов, породивших его.  Говорят,  увидев  деревянные  стены  Оленьего
замка, он сказал: "Если там есть огонь и еда, я отсюда не уйду". В замке
было и то и другое, и он остался.

   Но семейные предания гласят, что он был плохим моряком, заболевал  от
качки и соленой рыбы, которую обожали остальные островитяне. Его  и  его
команду много дней носило по океану, и если бы он не умудрился захватить
Баккип, собственная команда утопила бы  его.  Тем  не  менее  на  старом
гобелене в большом з