ие вызвало в памяти слова Регала. "Тебе стоит только почесаться, чтобы обнаружить безымянного мальчика-псаря", - сказал он. Вряд ли он счел бы Тома-пастуха чем-то лучшим.
     Там был колодец, хоть и не очень близко от загонов, и к ведру была привязана на редкость длинная веревка. Непрерывно работая, я в конце концов умудрился наполнить поилку. Фактически я наполнял ее несколько раз, пока овцы не напились. Примерно к этому времени прибыл воз с сеном, и я начал раскладывать корм в четыре большие груды по углам загона. Это была еще одна порция лишней работы, потому что овцы толпились вокруг куч и ели все вместе из той, которую я складывал в данный момент. Только после того, как все, кроме самых слабых, наелись, я смог наконец сложить четыре груды.
     После полудня я провел время, таская воду. Женщина дала мне большой котел, чтобы ее можно было нагреть, и показала уединенное место, в котором я смыл с себя большую часть дорожной пыли. Рука моя заживала очень хорошо. Не так уж плохо для смертельной раны, сказал я себе и понадеялся, что Чейд никогда не услышит о моем промахе. Как бы он смеялся надо мной! Помывшись, я согрел еще воды, на этот раз для того, чтобы выстирать купленную у старьевщицы одежду. Я обнаружил, что на самом деле плащ гораздо светлее, чем мне сперва показалось. Я не смог состирать весь запах, но к тому времени, когда я повесил его сушиться, он все же больше пах мокрой шерстью, чем прежним владельцем.
     Дэмон не оставил мне никакой еды, но женщина предложила накормить меня, если я наберу воды для быка и лошадей, - за последние четыре дня она очень устала от этой работы. Так я и сделал - и заработал прекрасный обед, состоявший из рагу с сухарями и кружки эля. После еды я проверил своих овец. Когда я убедился, что у них все спокойно, привычка заставила меня подойти к быку и лошадям. Я стоял, облокотившись на изгородь, наблюдал за животными и размышлял. Что, если бы в этом состояла моя жизнь? Неожиданно я понял, что это совсем неплохо, особенно если бы такая женщина, как Молли, ждала меня дома. Большая белая кобыла подошла и потерлась носом о мою рубашку, как бы давая понять, чтобы ее почесали. Я приласкал ее и узнал, что она скучает по веснушчатой девочке с фермы, которая приносила ей морковку и называла Принцессой.
     Интересно, живет ли хоть кто-нибудь такой жизнью, какой ему бы хотелось? Может быть, Ночной Волк, наконец. Я искренне хотел этого, желая ему всего хорошего, но в душе надеялся, что иногда он все же скучает по мне. Я мрачно подумал, не потому ли Верити не хочет возвращаться. Может быть, он просто устал от этой возни с тронами и коронами и взбунтовался. Нет. Только не он. Он отправился в горы, чтобы призвать нам на помощь Элдерлингов. Если в этом он потерпит поражение, то придумает что-нибудь другое. И что бы это ни было, он звал меня на помощь.

11
ПАСТУХ

     Чейд Упавшая Звезда, советник короля Шрюда, был верным сторонником династии Видящих. Немногие знали о его деятельности в те годы, когда он служил королю Шрюду. Его это не беспокоило, потому что он не искал славы. Скорее, он был предан трону настолько, что мог почти не думать о самом себе или о любых других вещах, важных для обычных людей. Он крайне серьезно относился к обету, данному королевской семье. С уходом короля Шрюда он остался верен своей клятве служить короне и вести государство к процветанию. Исключительно по этой причине его искали как преступника, потому что он открыто восстал против Регала, который пожелал быть королем Шести Герцогств. В официальных письмах, которые он послал всем шести герцогам, так же как и принцу Регалу, он после многих лет молчания открыл тайну своего существования, объявил себя слугой короля Верити и поклялся, что не будет подчиняться никому другому до тех пор, пока не получит доказательств его смерти. Принц Регал признал его бунтарем и изменником и назначил вознаграждение за его голову. Чейд Упавшая Звезда ускользал от него благодаря множеству хитрых уловок и продолжал восстанавливать в прибрежных герцогствах веру в то, что их король не умер и вернется, чтобы одержать победу над красными кораблями. Лишенные всякой надежды на помощь от "короля Регала", многие менее значительные дворяне цеплялись за эти слухи. Возникли новые песни, и даже простые люди с надеждой говорили, что их владеющий Скиллом король вернется и приведет с собой легендарных Элдерлингов.

***

     К вечеру у загонов стали собираться люди. Бык и лошади принадлежали одной женщине. Она и ее муж прибыли в фургоне, который тащила упряжка мулов. Они разожгли собственный костер, приготовили отдельную еду и были, по-видимому, вполне довольны обществом друг друга. Мой новый хозяин вернулся позже, немного навеселе, и долго таращил глаза на овец, чтобы удостовериться, что я накормил и напоил их. Он приехал на повозке с высокими колесами, запряженной крепкой лошадкой, и немедленно поручил ее моим заботам. Он сказал мне, что нанял еще одного помощника, парня по имени Крис. Я должен был встретить его и показать наших овец. Отдав это распоряжение, он ушел спать. Я вздохнул про себя, представив долгое путешествие с языком Криса, подумал о том, как укоротить его, но так ничего и не придумал и занялся славной маленькой кобылкой по кличке Драм.
     Потом появилась шумная компания. Это была труппа кукольников в ярко раскрашенном фургоне, запряженном пестрыми лошадьми. На боку фургона было окошко для представлений и навес, который они раскатывали, когда использовали марионеток покрупнее. Главного кукольника звали Делл. С ним были три помощника и менестрель, присоединившаяся к Деллу на время путешествия. Они не стали разводить огонь, но принесли оживление в маленький дом женщины, наполнив его песнями и стуком марионеток, после того как осушили несколько кружек эля.
     Следующими пришли два погонщика с повозками тщательно уложенного фаянса, а за ними наконец прибыла хозяйка каравана с четырьмя помощниками. Один взгляд на нее вызывал доверие. Мэдж была крепко сбитой женщиной, ее седые волосы были перехвачены кожаной повязкой, расшитой бисером. Она со своими помощниками, двое из которых были ее дочь и сын, должна была довести нас до цели путешествия. Они знали, где находятся колодцы, чистые и грязные, должны были защищать нас от бандитов, везли с собой дополнительные запасы еды и воды и обеспечивали предварительную договоренность с кочевниками, по чьим пастбищам мы должны были проезжать. Это последнее было ничуть не важнее, чем все остальное, потому что кочевники не любят, когда по их территориям водят животных, поедающих траву, в которой нуждаются их собственные стада. В тот вечер Мэдж собрала нас, чтобы сообщить все это, и напомнила, что ее помощники собираются поддерживать порядок и внутри каравана. Они не допустят воровства и хулиганства, караван пойдет в темпе, который смогут выдержать все. Мы пойдем зигзагами от водопоя к водопою. Сделками на водопоях и общением с кочевниками будет заниматься сама хозяйка, и все должны помнить, что ее слово - закон. Я вместе с остальными пробормотал, что согласен. Мэдж и ее помощники проверили повозки, чтобы убедиться, что все они готовы к путешествию, животные здоровы и у всех хватит воды и продовольствия. В повозке Мэдж было несколько дубовых бочонков для воды, но она настояла на том, чтобы в каждом фургоне было какое-то количество для собственных нужд.
     Крис пришел после захода солнца, когда Дэмон уже улегся в постель. Я честно показал ему овец и выслушал его ворчание по поводу того, что нас не обеспечили комнатой для ночлега. Была чистая, теплая, почти безветренная ночь, и я не видел повода для недовольства. Я не сказал этого и позволил ему ворчать, пока он не устал от этого. Я спал рядом с овечьим загоном, на случай если близко подойдут какие-нибудь хищники, а Крис ушел раздражать кукольников своим дурным настроением и бесконечной болтовней.
     Я не знал, сколько времени спал на самом деле. Сны раздвигались, как раздуваемые ветром занавески. Я насторожился, услышав чей-то голос, шепчущий мое имя. Казалось, он шел откуда-то издалека. Как заблудившаяся мошка, я увидел в темноте пламя свечи и потянулся к нему. Четыре свечки ярко горели на грубом деревянном столе, и их смешанные запахи наполняли воздух. Две более высокие издавали запах лавра. Две поменьше пахли весной. Фиалки, подумал я, и что-то еще. Женщина склонилась над ними, глубоко вдыхая поднимающийся аромат. Глаза ее были закрыты, лицо блестело от пота. Молли. Она снова произнесла мое имя.
     - Фитц, Фитц. Как ты мог умереть и оставить меня вот так? Ты должен был разыскать меня и прийти, чтобы я могла простить тебя. Ты должен был зажечь для меня эти свечи. Я не могу быть одна сейчас.
     Молли вдруг резко вздохнула, как от сильной боли, и я почувствовал, что она неистово пытается подавить страх.
     - Все будет хорошо, - прошептала она сама себе, - все будет хорошо. Так должно быть. Я надеюсь.
     Даже в моем сне Скилла сердце мое чуть не остановилось. Я смотрел на Молли, стоящую у очага в маленькой хижине. Снаружи бушевал осенний шторм. Она схватилась за край стола и согнулась над ним. На ней была только ночная рубашка, а волосы ее промокли от пота. Пока я смотрел, ошеломленный, она сделала еще один судорожный вздох и застонала - тихий, еле слышный стон, как будто ни на что другое у нее не хватило сил. Через минуту она выпрямилась и осторожно положила руки на живот. У меня закружилась голова при виде его размеров. Он был слишком велик. Она казалась беременной.
     Она была беременна.
     Если бы было возможно во сне потерять сознание, думаю, что это бы случилось. Но я внезапно переосмыслил каждое слово, сказанное ею при расставании, и вспомнил день, когда она спросила меня, что бы я сделал, если бы она забеременела. Младенец - вот ради кого она покинула меня и кого ставила превыше всего в своей жизни. Не другой мужчина. Наш ребенок. Она ушла, чтобы защитить нашего ребенка. И не сказала мне ничего, потому что боялась, что я не пойду с ней. Лучше не просить, чем попросить и получить отказ.
     И она была права. Я бы не пошел. Слишком многое происходило в Баккипе, слишком настоятельным был долг перед моим королем. Как это было похоже на мою Молли, она привыкла справляться со всеми трудностями сама. Мне захотелось обнять ее, крепко прижать к себе.
     Она снова вцепилась в стол, глаза ее расширились, теперь она молчала, поддаваясь силе того, что происходило в ней.
     Она была одна. Она верила, что я умер. И она рожала ребенка в крошечной продуваемой хижине. Я потянулся к ней с криком: Молли, Молли! Но она была слишком сосредоточена на своих ощущениях и прислушивалась только к собственному телу. Внезапно я понял, что происходило с Верити, когда он не мог достучаться до меня в отчаянном желании что-то сообщить.
     Дверь неожиданно распахнулась, впустив в хижину порыв ледяного ветра с дождем. Она подняла глаза и спросила, задыхаясь:
     - Баррич? - Голос ее был полон надежды. Снова я был потрясен, но потрясение утонуло в ее благодарности и облегчении, когда он появился на пороге.
     - Это только я, к тому же насквозь промокший. Я не смог достать тебе сушеных яблок, сколько бы ни предлагал за них. Городские магазины пусты. Надеюсь, хоть мука не промокла. Я бы вернулся раньше, но этот шторм... - говорил он, входя, мужчина, вернувшийся домой из города. Сумка висела у него за плечом, вода текла по лицу и капала с плаща.
     - Началось, время пришло, - в отчаянии проговорила Молли.
     Баррич выронил свою сумку, захлопывая и запирая дверь.
     - Что? - спросил он, вытирая лицо и отбрасывая мокрые волосы.
     - Ребенок. - Теперь ее голос был странно спокойным. Он бессмысленно смотрел на нее несколько секунд, потом твердо сказал:
     - Нет. Мы считали, ты считала. Этого не может быть. - Внезапно голос его зазвучал почти сердито. Баррич отчаянно хотел, чтобы он был прав. - Еще пятнадцать дней, может даже больше. Повивальная бабка, с которой я сегодня разговаривал и все уладил, сказала, что придет посмотреть тебя через несколько дней.
     Он затих, когда Молли снова схватилась за край стола. Она сморщилась от напряжения. Баррича как обухом по голове ударило. Я никогда не видел его таким бледным.
     - Мне вернуться в поселок и привести ее? - тихо спросил он.
     Прошла целая вечность, прежде чем Молли заговорила:
     - Думаю, у нас нет времени.
     Баррич словно прирос к полу, капли скатывались с его плаща. Он не входил в комнату и стоял неподвижно, как будто она была опасным животным.
     - Может, ты ляжешь? - спросил он неуверенно.
     - Я пробовала - очень больно, когда лежишь и начинаются схватки. Я кричу.
     Он кивал, как марионетка.
     - Тогда, наверное, тебе лучше стоять. Конечно. - Он не двигался.
     Она с мольбой посмотрела на него.
     - Ведь не такая большая разница, - сказала она, тяжело дыша, - жеребенок или теленок...
     Его глаза стали совсем круглыми. Он свирепо затряс головой.
     - Но, Баррич... больше мне никто не поможет. А я... - Она закричала и наклонилась над столом, стукнувшись лбом о твердую поверхность. Низкий крик был полон страха и боли.
     Он осознал, как ей страшно, и быстро тряхнул головой, как бы пробуждаясь.
     - Ты права. Никакой разницы. Я делал это сотни раз. То же самое, я уверен. Ладно. Сейчас. Ну-ка, посмотрим. Все будет хорошо. Дай мне только... ох. - Он стащил с себя плащ и бросил его на пол, поспешно убрал с лица мокрые волосы, подошел к ней и опустился на колени.
     - Я собираюсь пощупать тебя, - предупредил он, и она еле заметно кивнула, соглашаясь.
     Потом его уверенные руки оказались на ее животе, осторожно, но твердо спускаясь вниз. Я видел, как он делал это, когда у кобыл бывали затруднения и ему хотелось помочь им.
     - Теперь скоро, осталось уже немного, - сказал он. - Ребенок совсем близко. - Баррич внезапно обрел уверенность, и я почувствовал, как Молли приободрилась от его тона. Он продолжал держать руки у нее на животе. - Вот и хорошо, вот и правильно.
     Я сотни раз слышал, как он произносил эти успокоительные слова в конюшнях Баккипа. Между схватками он обнимал Молли, приговаривая, что она славная, умная, хорошая девочка и собирается родить отличного ребенка. Я сомневаюсь, что кто-то из них понимал смысл его слов. Все дело было в тоне его голоса. Один раз он встал, чтобы достать одеяло, и положил его на пол рядом с собой. Без лишних слов он поднял ночную рубашку Молли, чтобы она не мешала. Я видел, как сократились мышцы, и потом Молли внезапно закричала, а Баррич говорил с ней.
     - Давай, давай, вот и мы, вот и мы, давай, вот и отлично, - тихо ободрял Баррич Молли, вцепившуюся в край стола. - И что у нас тут такое, кто тут у нас?
     Потом, когда ребенок оказался у него - голова в одной мозолистой руке, сложенной горстью, тельце в другой, - Баррич внезапно сел на пол и выглядел таким изумленным, как будто он никогда раньше не видел новорожденных. Из слышанных мной разговоров женщин я представлял себе долгие часы криков и лужи крови. Но на ребенке почти не было крови, и он смотрел на Баррича спокойными голубыми глазами, и все было тихо, если не считать тяжелого дыхания Молли.
     - С ним все в порядке? - наконец спросила Молли дрожащим голосом. - Что-нибудь не так? Почему он не кричит?
     - С ней все в порядке, - тихо сказал Баррич, - все в порядке. И, раз уж она такая красавица, зачем ей кричать? - Он долго молчал, потом неохотно положил ребенка на одеяло, прикрыв уголком. - Тебе придется еще немного поработать, девочка, прежде чем мы закончим, - сказал он Молли грубовато.
     Но очень скоро он уже посадил ее в кресло у огня и накинул на Молли одеяло, чтобы она не простудилась. Он подождал немного, потом перерезал пуповину, завернул ребенка в чистую ткань и вручил Молли. Та немедленно развернула девочку. Пока Баррич прибирался в комнате, Молли изумленно изучала маленькое существо, ахая над гладкими черными волосиками и изящными ушками, тонкими пальчиками с крошечными ноготками на руках и на ногах. Баррич взял у Молли ребенка и отвернулся, чтобы она могла надеть чистую ночную рубашку. Я никогда не видел, чтобы он с таким вниманием рассматривал жеребенка или щенка.
     - У тебя будет лоб Чивэла, - тихо сказал он малышке, улыбнулся и коснулся ее щеки одним пальцем.
     Когда Молли вернулась на свое место у огня, он отдал ей ребенка и сел на корточки возле кресла. Молли поднесла дочку к груди. Малютке понадобилось сделать несколько попыток, чтобы найти и удержать сосок, но когда она наконец радостно зачмокала, Баррич сделал такой глубокий вдох, что я понял, как он боялся, что девочка откажется от груди. Молли видела только ребенка, но я заметил, как дрожали руки Баррича, когда он тер себе лицо и глаза. Он улыбался такой улыбкой, какой я никогда у него не видел.
     Молли подняла глаза, и лицо ее было светлым, как солнечный луч.
     - Нальешь мне чашечку чая? - спросила она тихо, и Баррич кивнул, глупо улыбаясь.
     Я проснулся за несколько часов до рассвета и даже не понял, когда перешел от сна к бодрствованию. Я заметил только, что глаза мои открыты и я смотрю на луну. Невозможно было описать мои чувства в тот момент. Но постепенно мои мысли стали обретать форму, и я понял сны Скилла о Барриче, которые видел раньше. Теперь многое объяснилось. Я видел его глазами Молли. Все это время он был рядом и заботился о ней. Это она была другом, которому он собирался помочь, женщиной, которой нужна была мужская сила. Он был с ней, пока я скитался в одиночестве. Внезапно я почувствовал ярость. Он не сказал мне, что Молли носит моего ребенка. Но это быстро прошло, когда я понял, что он, возможно, пытался. Что-то привело его назад в тот день. Я снова задумался о том, что же он решил, обнаружив пустую хижину. Что все его худшие опасения подтвердились? Что я одичал и никогда больше не вернусь?
     Но я вернусь. Как будто распахнулась дверь, и я внезапно понял, что могу это сделать. На самом деле ничего не стояло между Молли и мной. Не было в ее жизни другого мужчины, только наш ребенок. Я внезапно улыбнулся. Я не позволю такой мелочи, как моя смерть, встать между нами. Что такое смерть в сравнении с жизнью ребенка? Я пойду к ней и объясню. На этот раз я расскажу ей все, и на этот раз она поймет и простит меня, потому что больше между нами не будет никаких тайн. Я не стал медлить, сложил в темноте свой тюк, который использовал как подушку, и пошел. Вниз по реке идти гораздо легче, чем вверх. У меня было несколько серебряных монет, я сяду на какое-нибудь судно, а когда деньги кончатся, отработаю проезд. Сначала по медленной Винной реке достигну Турлейка, а потом по стремительной Оленьей реке доберусь домой. К Молли и нашей дочери.
     Иди ко мне. Я знал - это не был призыв Верити. Это отметина, оставленная во мне мощным ударом его Скилла. Я был уверен, что, если бы он знал, почему я должен вернуться, он велел бы мне спешить и не беспокоиться о нем, потому что с ним будет все в порядке. Все будет хорошо. Я только должен продолжать идти.
     Один шаг за другим по освещенной луной дороге. Но с каждым шагом, с каждым биением моего сердца я слышал слова в моем сознании. Иди ко мне. Иди ко мне. "Я не могу, - взмолился я. - Я не хочу!" Я боролся, двигался вперед, пытаясь думать только о Молли, только о моей крошечной дочери. Ее нужно как-то назвать. Успеет ли Молли дать ей имя до того, как я доберусь до дома?
     Иди ко мне.
     Нам нужно будет сразу же пожениться. Найти кого-нибудь в маленьком поселке. Баррич засвидетельствует, что я найденыш и что у меня нет родителей, которых мог бы запомнить свидетель. Я скажу, что меня зовут Новичок. Странное имя, но я слышал и более странные, и с этим именем я проживу остаток своей жизни. Имена, которые когда-то были для меня так важны, больше не имели значения. Пусть меня называют хоть Лошадиным Навозом, если я смогу остаться с Молли и нашей дочерью.
     Иди ко мне.
     Мне придется найти работу, любую работу. Серебряные монеты в моем кошельке помогут нам продержаться первое время, а на обратный путь домой я заработаю. А когда я вернусь, что я буду