просил перевести.
Александр, сам удивляясь своему нахальству, произн
с первую пришедшую ему в
голову тираду, и экзаменатор одобрительно кивнул. - Ну, что ж: годится - ты и
вправду грамотей! Иди трудись да поусердней! А лениться будешь - так плетей
отведаешь! А за прилежание у нас жалуют: и харчами, и суконцем, и вином
заморским, и медком расейским, и деньгой серебряной. Слушая вс
 это, Александр
сперва не мог поверить: да всерьез ли это - не дадут ли оплеуху, не огреют ли
кнутом? Но вскоре понял, что сошел за грамотея потому, что - все эти дьяки,
подъячие и прочие приказные не шибко грамотны, и он, сам того не желая, провел
их всех за нос!
Тут дьяк махнул - рукой: - иди, мол, с Богом! - и Александр, отвесив поясной
поклон, уже попятился к двери, но вдруг спросил: - дозволь узнать, благодетель
милостивый: те книги греческой земли, что мне переписывать надлежит, не
привезены ли при великом государе Иоанне Третьем греческой царевною - его
супругою?. Дьяк уставился на него с явным удивлением и нескрываемым
неудовольствием: - тебе - то что до этого, холопское отродье? Ты откедова про то
прослышал? Не твое собачье дело - кто чего привез к нам на Москву! Ступай, пока
спина не вздулась от плетей , да впредь гляди: поменьше вопрошай, собачий сын,
больших людей - целее будешь! Александр торопливо кивнул и, проговорив виновато:
- прости, благодетель, спасибо за науку... не вели казнить... торопливо вышел.
Кум попа, выйдя с ним вместе, стал ему выговаривать: - экой несуразной! Кто ты
против этого дьяка, чтобы он разговоры с тобой разговаривал!? Да и не знает он,
наверно, про те книги, - добавил он, усмехнувшись. - А вот. я тебя сведу с одним
монахом - ученейший муж! Вот его и спроси! И, действительно, вскорости свел...
Монаха почему - то звали отец Авель, Сразу было видно, что он праведен, умен и
проницателен. С Александром разговаривал охотно, но поглядывал на него с
некоторым удивлением и любопытством. Его взгляд, казалось, говорил: - не прост
ты, братец, ох - не прост! Большая в тебе тайна, человече! Но с бестактными
вопросами не лез - вс
 больше вопрошал о том, что собеседник думает о Боге, да о
смысле жизни, мироздании и о судьбах Мира... Александр сперва старался скрыть,
что много знает, но не удавалось, а потом и не хотелось: больно уж располагал к
себе такой прекрасный собеседник - истинный интеллигент своей эпохи!
О библиотеке Софьи Палеолог отец Авель знал, похваливал ее: - из-рядный кладезь
мудрости, сам черпаю частенько из него - но оскудел, премного оскудел! И мыши да
крысы погрызли, и огнь пожрал, и растащили многое... Да и свалено вс
 буреломом,
в одной куче с другими писаньями, не всегда и многомудрыми...
А ты - то, Александр, откуда черпал всякую премудрость? - вопросил он несколько
лукаво, но по - доброму. - Ведь много, много нахватал - я в этом понимаю толк...
Уж не у иноземцев ли каких? - Да, это правда: ездил - плавал я с купцами, был в
ганзейских городах, с немцами учеными хлеб - соль водил: самого Нострадамуса
знал... При этом имени отец Авель укоризненно покачал головой: - краем уха
слыхал про того чернокнижника.- Ну, и чего он наплел - то тебе?. - Напл
л
немало: вс
 сказал, что будет аж до самого двухтысячного года от Рождества
Христова. -Ну! И ты ему поверил? - Как сказать... А вдруг он и вправду провидец?
- Что ж, может, и вправду... Только вот откуда этот дар - не от лукавого ли?
Ведь Господу неугодно, чтобы человеки знали, что их жд
т во мгле времен! Ведомо
только, что когда - то будет конец света, а в последние времена прид
т Антихрист
и затеется Армагеддон... - Не сказывал ли он, скоро ли? - быстро спросил
собеседник - смущенно, почти воровато. - Нет, отче, этого не сказывал, но вроде
говорил, что лет этак через триста страшные дела начнутся на Руси: царей не
станет, Церковь Православная гонима будет, народ станет поклоняться лжепророкам,
будут литься реки крови, правды меж людьми не станет, править будут на Руси
разбойники, и длиться это будет долго : лет семьдесят с гаком...
- Да, скорбно, скорбно, - тяжело вздохнул монах, - было видно, что он искренне
печалится, - Но, однако, триста лет - такая даль... А ведь и сейчас на Руси
много скорбного: бунташные, смутные времена! Скоро ли кончатся? - Вроде бы лет
через семь... Но и после смуты долго будем бедовать: Иноземцы - католики будут
нас воевать, но не одолеют! А лет через сто станет наша Россия великой державой:
ее будут везде уважать и бояться! - Ну, что ж: уважать - это лепо! А бояться -
что ж мы, звери лютые какие? Нет! Когда тебя боятся - это плохо! - Так бояться
будут кто? Еретики - католики, да лютеране всякие, да магометане поганые...
- Оно конечно: мусульманская - то вера, может, и поганая, и много мы от них
терпели, - проговорил отец Авель как бы в нерешительности, да и католики, и
особливо лютеране - может, и еретики, а вс
 люди, человеки. Не велел Спаситель
наш истреблять людей - каковы б они ни были: на каждом человеке - образ Божий!
Александр порядком растерялся: не ожидал услышать такое от человека семнадцатого
столетия! Как видно, во все времена и во всякой стране были люди, не разделявшие
предрассудков своего времени - настоящие Человеки, любившие вс
 человечество и
проливавшие свет Добра и Истины в кровавый мрак своих эпох! Наверно, такие и
есть Соль Земли!
Глава 4.
Жить Александр продолжал у попа, которого, как оказалось, звали просто Филька.
Прихожане так и говорили про него: поп Филька, хоть и видно было, что уважают.
Просто - напросто простых людей, даже духовного звания, если это было "белое"
духовенство, по имени - отчеству не величали, да и отчеств не было в ходу: было
нечто вроде фамилий - скажем, Филька Петрухин - стало быть, Петрухин сын. В
глаза же обращались к нему "батюшка" - в том числе и сама попадья. Александр,
хоть и был подготовлен, но вс
 же растерялся, когда, впервые проснувшись после
трансформации, обнаружил, что он не один: на широкой и мягко застеленной лавке,
свернувшись калачиком, сладко спала миловидная русоволосая девочка - именно
девочка, лет тринадцати с виду. - Неужели уже обвенчали? - подумал он с
замиранием сердца. Вот так номер: "без меня меня женили!" И что ж теперь делать?
Ему было трудно полностью разглядеть лицо спящей, но сходство с Наташей он сразу
заметил. Тут она зашевелилась, сладко потянулась и, не открывая глаз, уткнулась
своим милым личиком ему в плечо. Он невольно погладил ее по головке, после чего
она нежно прильнула к нему. А через несколько минут, открыв глаза и посмотрев
немного удивл
нно, привлекла его к себе довольно энергично. Александру сделалось
не по себе: он понял, чего от него ждут, и запаниковал: - неужели придется с
ребенком... - нет! Ни за что! А, с другой стороны, что она - то подумает? Что
разонравилась суженому? Или чем - то его прогневила? И как долго может длиться
этот нонсенс? Да, уж воистину - вляпался!
Пока в его голове лихорадочно проносились все эти смятенные мысли, ситуация
становилась вс
 безысходнее и безысходнее. Наконец, ему удалось, запинаясь,
пробормотать: - извини, мол, хворый я сегодня...
Она участливо потрогала его лоб, покачала головой и, накинув сарафан,
выскользнула из каморки. На весь день его оставили в покое, как "болящего", и
даже дали выпить какого - то лекарства - сладкого и духовитого медового отвара с
травами. "Прохворав" с неделю, он сказал и супруге, и попу, что, исцеления ради,
дал зарок к жене не приближаться. Жена, потупившись, приняла это смиренно, но
поп стал журить: - Не дело удумал, Лександр! Почитай, медовый месяц миноваться
не успел, а ты... Негоже эдак - то супругу забижать, негоже. Да и, примечаю,
вроде не люба она тебе: и не поколотил ни разу! Уж коли до баб не охоч, так в
монахи бы шел! А коль оженился - изволь не дурить: ведь сам Господь сказал:
"Плодитесь, размножайтесь"! А зарок твой глупой я с тебя, как поп, снимаю. А не
станешь жить с супружницей - такую эпитимью наложу, что не обрадуешься! .
Александр, после такого пасторского внушения, решил, что "плетью обуха не
перешибешь", и придется покориться, но формально: вс
 равно ничего не получится.
И, действительно, сперва не получалось, но вдруг как - то раз получилось... А
потом - еще раз, и еще... Короче, его "семейная жизнь" помаленьку
"наладилась"... Поначалу ему было здорово не по себе, а потом попривык...
Глава 5.
Чем больше Александр приглядывался к своей непрошенной жене - полуреб
нку, тем
она больше его умиляла: тихая, покорная, она всегда "смотрела ему в рот", всегда
беспрекословно и, как правило, охотно делала вс
, о чем бы он ее ни попросил.
Стоило ему заговорить чуть громче, как она тотчас робела и сжималась, будто бы
ждала физической расправы. Хотя Александр никогда ее пальцем не трогал, и это
ее, по - видимому, удивляло - может даже, огорчало...
- Жену надо учить, - говорили ему нередко и поп, и попадья, - не то разбалуется!
Но тот испытывал омерзение при одной мысли о чем - то подобном, да и поводов к
таким действиям явно не видел: не колотить же за случайно разбитую плошку или
пересоленные щи! Хотя прекрасно знал и наблюдал не раз, что именно за это и
колотят своих жен люди той эпохи... И бедные жены изрядно побаивались своих
тяжелых на руку мужей, но, похоже, все - таки, как правило, любили...
- Хорошо, что я не женщина двадцатого столетия, - думалось ему частенько, - уж
та бы не стерпела, да дала бы сдачи! А потом ее или забили бы до смерти, или, в
лучшем случае, надолго б заперли в домашнюю тюрьму! -
Впрочем, надо еще разобраться - кому из них хуже: этим забитым, бесправным,
изруганным бабам или моим "вьючно - сумчатым" современницам? Образованным,
цивилизованным, "самостоятельным", но частенько таким несчастливым, таким
одиноким!
У этих муж - кормилец, и опора, и наставник, а у наших? Будто чемодан без ручки:
и тащить невмоготу, и бросить жалко! И кого осчастливило "равноправие" это
дурацкое? И те, и другие "качают права", а вся жизнь идет прахом! Легкомысленные
браки и дурацкие разводы, безотцовщина - а разве вырастишь мужчину без отца? Вот
их теперь и нету!
И не так уж, видно, страшны эти оплеухи да тычки, когда есть главное:
ответственность, привязанность, заботливость... Про любовь здесь мало говорят -
стесняются, что ли - как, впрочем, и все, кто серьезно относится к этой
"материи", в любые эпохи застенчиво прятали лучшие чувства свои, но любить,
похоже, умеют: им, как видно, и в голову не приходит - как это можно не любить
Господом данного мужа или данную Богом жену!
Он с острым любопытством искал что - то общее между этой данной ему в жены
девочкой и той прекрасной женщиной из будущего, о которой частенько вздыхал...
Несмотря на огромную разницу в интеллекте, их объединяла восхитительная
женственность: он чувствовал, что может и любить, и даже уважать эту
дико-невежественную, до смешного неразвитую полудикарку, с которой и поговорить
- то было не о ч
м!
- Может быть, попробовать обучить ее грамоте? - пришла ему в голову шальная
мысль.
- Давай - ка, Наталья, научу тебя книжки, читать, - предложил он ей как - то как
бы невзначай. Та испуганно взглянула исподлобья (голова ее почти всегда была
"опущена долу"), и произнесла затравленно и тихо:
- Как прикажешь, батюшка... Только - не вели казнить - на кой мне это... Ей,
наверно, представилось, что муж станет вбивать ей в голову непостижимо -
загадочные знаки, коими усыпаны многомудрые книжицы, с помощью палки и плетки,
как это всегда делалось в те времена.
- Не дал мне, бабе глупой, Бог ума, чтоб ту премудрость одолеть! Да и мужики
коситься станут - позавидуют, а то и прибьют ненароком! Уж пожалей меня,
родименький, аль чем тебя прогневала?
- Да, права она, пожалуй, - невесело подумал Александр. -Да и что она сможет
читать? Библиотек нет, книги дороги - даже и зажиточным не по карману -да и по
содержанию - то, в основном, церковные: псалтырь, молитвослов... Но ведь молитвы
каждому и так известны наизусть! Попробовать без книг вложить ей что-то в
голову? Так не поймет, или, того хуже, поймет по - своему: уродливо, нелепо! Да
и что такого уж отрадного в приобретении познаний? Ведь сказано же мудрецами:
"умножающий знание умножает печаль!"
И то сказать: почти все эти люди с нашей точки зрения невежественны, но ремесло
свое знают неплохо, да и поведению, вполне достойному для своей эпохи, как
правило, обучены, и где добро, где зло, различают не хуже, чем мы в нашем веке -
если не лучше! Да и вера в Бога помогает, им идти стезей добра... А у нас-то -
"образованных" то есть большей частью с горем пополам усвоивших крохи из
школьных программ да из вузовских лекций - какой может быть профессионализм? Да
любой этот ремесленник, если только он не горький пьяница, не в пример искусней
в своем деле наших "образованцев"!
А нравы? Хоть и диковатые, но строгие. А у нас и слово "нравственность"
давненько вышло из употребления, зато эгоизм, цинизм и лицемерие видишь на
каждом шагу! Да потом еще кто - то удивляется, что вс
 ид
т прахом, и ищут
виновных: начальство плохое; социализм плох; капитализм не успели ввести - уже
прокляли! А того не понимают, что любой "ИЗМ" будет плох, если сами люди
плоховаты! И откуда ж начальству хорошему взяться, если из нашей подгнившей
среды эти кадры и черпают!
- Как подумать - просто неохота возвращаться "восвояси" - к этим лицемерам,
лодырям, безбожникам и жуликам, а, чаще всего - просто слабакам да недотепам!
Всем недовольным, никого не любящим, не уважающим и ни во что не верящим, да,
вдобавок, привыкшим ждать "манны небесной" или же президента - волшебника,
который мог бы накормить всех "пятью рыбами", как Иисус Христос! А чего
дождутся? Да того, что станут пожирать друг друга - только и всего!
Так что же? Может, попросить потомков, чтоб оставили если не у себя, то здесь?
И Наталья моя через несколько лет станет ох какой женщиной! Вот, правда, детей
нарожает, наверное, с дюжину: как прокормить? Ну, да выйду в приказные - жить
будет, можно... Но нет - не смогу: без книг, да кино, да радио и телевидения...
Без газет и журналов, театров и выставок! Без таких же, как сам, "образованных",
с кем бы можно "язык почесать" о политике, сексе, науке и спорте... Без
кокетливых женщин, одетых отнюдь не в салопы... Без возможности сесть в самолет
да рвануть из зимы в лето... Без центрального отопления, ватерклозетов,
электрических лампочек и холодильников... Без картошки, помидоров, кофе, чая,
мороженого, шоколада, мармелада... Без таких привычных, хоть и многократно
руганых, автобусов, троллейбусов, трамваев... Без асфальта, наконец! Его и
вправду начинало подташнивать и от пареной репы, и от вечной пшеной каши, скупо
сдобренной неаппетитным конопляным маслом, и от ежедневных кислых щей, в которых
плавала одна капуста... Хоть какого бы куренка мне сварила, - попросил он как -
то свою юную супругу. - Что ты, батюшка, ведь пост теперь! - произнесла она
испуганно. Он смущенно умолк: вспомнил, кстати, что постных - то дней целых
двести в году! Да и "курей" - то своих у них нет - не говоря о прочей
живности... А, зайдя в торговые ряды и приценившись, понял: хоть петух и стоит
там всего алтын, а гусак - гривенник, да не густо этих медяков в кармане:
жалованье - целковый в месяц, и тот надо выпрашивать: кланяться в ножки дьякам и
подьячим... И, ежели не расположены они к тебе: подарка вовремя не сделал - ко
Дню ангела его самого, и супруги, да и по иным случаям, да кланялся не всегда
низко, да за зуботычины крысился - век будешь просить - не получишь! А начнешь
"права качать" - так самое меньшее выгонят в шею со слу-жбы и в новую службу уже
не возьмут! ...
А в том далеком будущем? Ну кем я смогу быть, как не музейным экспонатом? Да и
смогу ли привыкнуть к их пище из "шариков"? А, если как-то "врасту", в эту жизнь
- так уже не отпустят назад: слишком много узнаю! А, впрочем, зачем мне "назад"?
Чем мне дорого мое настоящее? Кто там меня любит, кому я там нужен? Я ведь, по
сути, внутренний эмигрант в своей эпохе... Евгений Кириллович тоже переживет...
Для детей своих я вс
 равно не отец--просто гость! Никакой, по сути, пользы от
меня моей эпохе нет: зря болтаюсь под ногами - да и только! Разве что смог бы
теперь писать какие - нибудь опусы на историческую тему - раз уж повидал, воочию
седую древность. Но, наверно, получится нонсенс: "ученые мужи" подымут крик, что
я "исказил"... "переврал"... Ведь я буду писать не по книжкам, даже и не по
архивным материалам, а по живым впечатлениям, которые наверняка не совпадут с их
книжной информацией! И как я докажу, что это они заблуждаются? Нет такого
средства: высмеют, затравят! В общем, была не была: попрошу приюта у потомков!
Часть третья.
Глава 1.
Александру иногда уже казалось, что и семнадцатый век, да и его родной двадцатый
ему только лишь приснились: он настолько привык сидеть и лежать без всякой
видимой опоры, а при желании - и парить в пространстве с помощью поля, природу
которого уже начинал понимать; поедать всевозможные плитки, конусы, кубики,
шарики; видеть на стене отвед
нного ему помещения, как живых, всех тех кого ему
хотелось видеть в данную минуту, и говорить с ними - если те, конечно, были
расположены к контакту.
Чаще всех бывала расположена Наташа: возникала чуть ли не при каждом вызове.
Нередко появлялась и живьем. Он тоже много раз бывал в е
 жилище, и затруднялся
определить, с кем ему волнительней общаться: с ней самой или с самим собой - то
есть с ее теперешним мужем... Ему было трудно до конца понять ту форму брака,
которая была принята в этой эпохе: он подозревал, что это далеко не моногамия,
да и вообще - не семья в традиционном смысле...
Они ему дали понять, что он может сколько хочет находиться в их жилище - это,
мол, никому не мешает. Если он или она куда - то отлучались, визуальная и
вербальная связь вс
 равно сохранялась...
Вообще, контакты в этом мире не зависели от местопребывания, поэтому не было
принято спрашивать - "куда идешь"... "когда придешь"... и тому подобное. Что
касается чисто физических контактов, столь значимых для людей его эпохи, то они,
казалось, были минимальны .
Ему объяснили, что деторождение у "них" осуществляется при помощи некоего
элитного генофонда, да еще и с применением генной инженерии, достигшей
головокружительных успехов. Хотя теоретически любая пара может это делать по -
старинке... Но такие случаи редки: это считается дикостью и осуждается. Да и
связано с серьезными материальными трудностями: общество в таких случаях лишает
"сумасбродов" а, вернее, "сумасбродок" многих видов помощи, предоставляемой на
воспитание детей. А, чтоб такие дети не страдали, условия их содержания
контролируются соответствующими органами. И, если родители не в состоянии
создать приемлемых условий, то ребенка могут и "забрать" - то есть поместить в
воспитательное учреждение типа интерната. При этом с незадачливых родителей
взыскивали на их содержание максимум средств, оставляя лишь самый минимум на
прожитие.
Александра не могли не покоробить такие порядки - тем более, что ведь и дети
должны были страдать от разлуки с родителями. Но потом ему вспомнилось, в каких
ужасных семьях зачастую росли дети в его время, а органы опеки смотрели на это
сквозь пальцы, и как редко лишали родительских прав даже самых, отъявленных
забулдыг и преступников. - Уж лучше, наверное, так... - подумалось ему. А, по
зрелом размышлении, он понял, что численность населения у них жестко
регулируется - ведь природные ресурсы стали истощаться уже в его эпоху - и
поэтому каждый член общества должен быть максимально полезен. А
"незапланированное" пополнение - часто социально малоценное - для них такая же
обуза, как для его современников - "дети карнавала"...
Не менее разумным показалось Александру и их "брачное законодательство": в
принципе любая пара могла заключить брак, но не всякая женщина могла
рассчитывать стать матерью на общепринятых условиях: для этого надо было иметь
достаточно высокий уровень - и культурный, и физический, в последнюю очередь -
материальный. Так что женихи, желав