мировой  войне,  которая  все  более и  более  становится
неизбежной в  связи  с  развитием экспансионистских  аппетитов германского и
японского  милитаризма"[82].  Спустя две недели  Политбюро, вновь
признавая реальной угрозу мировой войны как результата межимпериалистических
противоречий и ее решающее воздействие на конечную победу мировой революции,
тем   не  менее  намечает   новую   стратегию   действий.  Каждый  конфликт,
констатирует  высший орган партии,  угрожает  прежде всего  государственному
единству  СССР,  а  потому  советская  дипломатия  должна сосредоточить свои
усилия   на   предупреждении  любых  вооруженных  столкновений  в  мире.   В
соответствии  с  этим 30  июля  Политбюро ставит  задачу  отказа  от тактики
обострения  противоречий  между  империалистическими  державами.   Однако  2
августа  Политбюро  вынуждено  констатировать, что  уже  в  ближайшие месяцы
вспыхнет  "новая  всемирная  война",  поскольку  итало-абиссинский  конфликт
перекинется  в  Европу,   где  неизбежно  столкновение  советско-французской
коалиции с Германией.
     В  русле   очерченных  стратегических  установок  Политбюро  решало   и
тактические  вопросы.  Важнейшим  из  них являлся вопрос о  создании системы
коллективной  безопасности. Уже  4 января  1935 г.  Политбюро признает,  что
восточно-европейский   гарантийный  пакт   становится  для   СССР   вопросом
первостепенной  важности, хотя бы в  форме договоров  между СССР, Францией и
Малой  Антантой  (Чехословакия, Румыния,  Югославия).  20  февраля Политбюро
провозглашает курс на участие  СССР в "любой комбинации гарантийных пактов".
8 апреля,  как бы  в  развитие этого  общего  тезиса, Политбюро  рекомендует
руководству советской дипломатии усилить деятельность по включению в систему
восточноевропейского гарантийного пакта прибалтийских государств, Германии и
Польши.  "Тот  факт,  --  решает  оно,  --  что  Германии  и  Польше   будет
предоставлено формальное право примкнуть  к  блоку  и  тем лишить  последний
характера коалиции, является чрезвычайно благоприятным с точки зрения общего
направления  советской внешней политики, неуклонно стремящейся сохранить для
себя  в  будущем возможность  новой  "перетасовки  карт" в  случае коренного
изменения внешнеполитической линии Германии"[83].
     На следующий  день Политбюро  ставит перед НКИД новую  задачу: включить
Италию "в систему  гарантийных пактов, касающихся обеспечения безопасности в
Восточной  Европе".  24 апреля 1935  г.  Политбюро  рекомендует  предпринять
усилия, направленные на включение  СССР в систему гарантийных антигерманских
и антияпонских пактов,  и одновременно -- "искать путей к прямому соглашению
с  Германией и Японией, чтобы направить их экспансию по линии столкновения с
державами, непосредственно с  Советским  Союзом не связанными обязательством
взаимной  поддержки"[84].  Через  три  дня  Политбюро  дает новую
установку,   полагая  необходимым  сосредоточиться   на   заключении   пакта
безопасности  и  взаимной поддержки  с Францией и Чехословакией, организации
"Черноморского   пакта  безопасности  и  взаимопомощи   и  слиянии   его  со
Средиземноморским и прочими  аналогичными как  уже  заключенными, так и  еще
планируемыми соглашениями".
     6  мая 1935 г.  Политбюро пришло к выводу  о том,  что развитие мировой
политики  "окончательно  пошло  по  пути   создания   коллективной   системы
безопасности   и   взаимной  поддержки,   обеспечивающей   Советскому  Союзу
неприкосновенность  его  западной  границы"[85].  11  мая   орган
высшего  партийного  руководства дает указание НКИД  придерживаться  тактики
"ставки на мир" как части советской стратегии создания системы международной
безопасности, осуществление которой немыслимо без поддержки Великобритании и
США. "Указанное обстоятельство, --  полагает Политбюро, -- диктует советской
дипломатии необходимость  чрезвычайной  осторожности  в преследовании  своих
целей, чтобы не  поставить СССР в положение державы, подготовляющей на почве
создания  военных  союзов и  коалиций вооруженный конфликт, отвечающий  либо
интернационалистическим   тенденциям,   либо   тайным  замыслам  Коминтерна,
составляющим       истинную       сущность       [политики]       советского
правительства"[86].
     Много внимания в  "постановлениях" уделено двусторонним отношениям СССР
с другими государствами мира. Едва ли не на первом плане среди них находится
Германия.  3  января  1935   г.  Политбюро  поручило   Особому  отделу  НКИД
"предпринять достаточно искусные шаги для  вызова открытого  конфликта между
имперским и партийным руководством внешней политики Германии", а спустя пять
дней пришло к выводу о  том, что гитлеровский режим  полностью  изжил себя и
подлинным  хозяином  в  Германии  является  рейхсвер,  высшее   командование
которого  "не склонно следовать  комбинациям Розенберга". 2  апреля 1935  г.
Политбюро  признало,  что  германский  милитаризм  принимает  "такие  формы,
которые делают  фактически невозможным соглашение не только между Берлином и
Парижем, но и вынуждают Рим и даже Лондон искать путей реального обеспечения
мира  и  безопасности  в  Европе"[87]. "Постановление"  от 22 мая
формулирует отношение Политбюро к произнесенной в тот же день речи Гитлера в
рейхстаге  и  трактует ее  как  попытку  "вернуть  европейскую  политическую
обстановку   к   желательному   Берлину   исходному  положению:   сговор   с
Великобританией и Францией,  относительная  свобода действий для  Германии в
дунайском бассейне,  свободные руки в  отношении Восточной Европы". При этом
отмечается, что маневр Гитлера имеет известные шансы на успех. Постановление
от  3  июня анализирует  ближайшие задачи внешней  политики Германии: раздел
Чехословакии между  Польшей,  Германией,  Венгрией,  соглашение  Германии  с
Италией по австрийскому вопросу, захват Мемельской области как плацдарма для
нападения на СССР.
     "Постановления"  Политбюро   нацеливают  на  укрепление   контактов   с
Великобританией,  Францией и США  в качестве противовеса  германской  угрозе
СССР. 21 января  1935  г. Политбюро поручает Особому  отделу НКИД в  срочном
порядке  провести  обработку общественного  мнения  в  Великобритании  и  ее
доминионах  слухами  об  угрозе британским  колониям  со  стороны Германии и
Японии, существовании тайного японо-германского союза и  т.д. 17 марта  того
же года  Политбюро  констатирует,  что Великобритания опасается вооруженного
конфликта  в  Европе  в связи  с  возможным после него социальным взрывом  в
большинстве  европейских государств и восстаниями в  британских колониях. 26
марта  Политбюро  принимает  решение  во  что  бы  то  ни  стало  достигнуть
соглашения с  Лондоном  по  всем основным  спорным вопросам.  8  апреля  оно
соглашается  с тем, что Великобритания "стремится к скорейшему умиротворению
Европы, исходя прежде всего из  сознания  острой необходимости сосредоточить
всю  свою энергию  на  защите  британских  позиций в Азии и в  тихоокеанском
бассейне"[88]. 3  мая  Политбюро констатирует,  что  теперь  лишь
Великобритания  может  помешать  полному  "окружению   и  внешнеполитической
изоляции  Германии". Но британское  общественное мнение  все  более  активно
высказывается против германской мощи, рабочая партия Великобритании заявляет
о своей поддержке принципа коллективной взаимопомощи государств против любой
нападающей  державы.  19 июня  1935 г.  Политбюро  дает  оценку подписанному
морскому соглашению  между  Германией  и  Великобританией.  В  постановлении
отмечается, что  соглашение представляет серьезную угрозу  позициям  СССР  в
Балтийском море.  Однако, по мнению Политбюро,  "пока  нет никаких серьезных
оснований  предполагать,  что британская  политика  действительно  совершает
поворот       в       сторону       поддержки      национал-социалистической
Германии"[89].  24 сентября  того  же года Политбюро  рассмотрело
полученную   нелегальным   путем  информацию  о   том,   что   правительство
Великобритании признает главным и наиболее опасным врагом Германию и что оно
готово  самым   решительным  образом  противодействовать  планам  германской
экспансии  на  Восток.  22  ноября  Политбюро  вновь  подтверждает  курс  на
сближение с Великобританией по всем вопросам.
     Не    меньше   внимания    в    "постановлениях"   Политбюро    уделено
взаимоотношениям  с  Францией.  8 февраля  1935 г.  Политбюро решает  твердо
держаться  французской ориентации  во  внешнеполитической  деятельности,  20
марта     того     же     года      дает     установку     на     заключение
советско-французско-чехословацкого оборонительного союза. 19 апреля 1935  г.
Политбюро обсуждает директиву советским представителям, ведущим переговоры с
Францией, о  том, чтобы те предупредили французских дипломатов, что СССР для
обеспечения собственной  безопасности  может  радикально  пересмотреть  свои
позиции "путем прямого соглашения с Германией". Одновременно "постановление"
предусматривает форсированное заключение  советско-французского пакта, "пока
характер  отношений   между  Германией  и   великими   державами   исключает
возможности  компромиссов". 22 апреля  того же года  Политбюро  постановляет
срочно преодолеть затруднения, связанные с заключением советско-французского
пакта "хотя бы ценою существенных уступок со  стороны Советского Союза точке
зрения французского Министерства иностранных дел".  По мнению Политбюро, эти
уступки  дадут  тактическое  преимущество  советской   дипломатии,  исключат
возникшую  угрозу  изоляции  СССР  в  общеевропейской  системе  коллективной
безопасности.   Поэтому   Политбюро  рекомендовало  "избегать   поспешных  и
непродуманных  шагов  в отношении  Франции,  удовлетворившись тем  минимумом
обязательств, которые та пока готова на себя принять"[90].
     Подозрительную  и  жесткую позицию в  своих  "постановлениях"  занимало
Политбюро в отношении Польши. 9 апреля 1935 г. оно, например, констатировало
провал усилий дипломатии этой страны заменить СССР в "европейской игре", а 2
мая того же года ставило задачу окончательно разрушить планы Польши войти на
тех  или иных  условиях "в  состав  римского блока" и втянуть  прибалтийские
государства в свою сферу влияния.
     Немалое  внимание  в  "постановлениях"   уделено  оценкам  деятельности
Коминтерна и выработке  политики ВКП(б) в  отношении  этой  организации.  16
декабря  1934 г. Политбюро обращает внимание Исполкома Коминтерна на то, что
деятельность отдельных секций  Коминтерна идет  вразрез  с  соответствующими
директивами Политбюро и создает затруднения для руководства внешней политики
СССР. 7 января 1935  г. Политбюро принимает специальное развернутое  решение
по этому  вопросу.  По  его  мнению,  мировая социалистическая  революция  в
современных условиях не  может быть вызвана искусственно. Коминтерну поэтому
должна быть теперь отведена "вспомогательная  и  подготовительная" роль, его
деятельность    необходимо   полностью    подчинить   интересам   Советского
государства,  а  они  заключаются  в  том,  чтобы исключить  изоляцию  СССР.
"Создание мирового вооруженного конфликта,  --  говорится в "постановлении",
--  без  участия в нем СССР  или с  участием на  стороне явно  более сильной
группировки  держав...  явилось бы несомненным стимулом  для нового  подъема
мирового коммунистического революционного движения и сопровождалось бы рядом
революционных   вспышек   и    переворотов    в    вовлеченных    в    войну
странах"[91]. "Постановление"  от 5 февраля 1935 г. ставит задачу
укрепления  тактического сотрудничества Коминтерна со II  Интернационалом. 3
апреля 1935 г. Политбюро одобряет  новый "исторический  маневр"  в отношении
мирового  коммунистического  движения.  Суть  его  в том, чтобы приспособить
деятельность  Коминтерна  "к  целям  советской  внешней  и  --  косвенно  --
внутренней политики; органы Коммунистического Интернационала и его отдельные
секции  превращаются  в  условиях  данного  момента  в аппарат Правительства
Советского Союза, в подсобное учреждение как НКИД, так и РККА". Спустя шесть
дней  Политбюро,  возвращаясь  к  новой  политике  в  отношении  Коминтерна,
признает  даже принципиально  необходимым  перенести  организационный  центр
Коминтерна за пределы территории Советского Союза. 13 мая 1935 г.  Политбюро
предлагает  уже первый конкретный шаг в  реализации этой политики, признавая
необходимым отказаться в отношении  Франции и ее колоний от коммунистической
пропаганды, "направляя все усилия французских товарищей на пропагандирование
идеи защиты советского пролетарского  государства в  лице  СССР от покушения
германского национал-социализма и английского империализма"[92].
     Однако   уже  25   июня  того   же   года  Политбюро   вынуждено   было
констатировать,  что провозглашенный им курс в отношении  все той же Франции
терпит  неудачу.  Президиум  ИККИ,  констатирует "постановление"  Политбюро,
вопреки точным  директивам, усилил коммунистическую  пропаганду  во Франции,
особенно  во  французской армии, и  дал  соответствующие  указания компартии
Франции, ставшие  известными  французским властям.  Учитывая это,  Политбюро
сочло  необходимым  "предложить  Президиуму  ИККИ  руководствоваться  впредь
строго и исключительно директивами, даваемыми Политбюро ВКП(б) и являющимися
обязательными для всех без исключения советских и партийных органов".
     Постановление  Политбюро  от  9  ноября  1935  г.  содержит  еще  более
развернутую   стратегическую  линию  в  отношении   Коминтерна.   По  мнению
Политбюро, именно деятельность Коминтерна в настоящее время является главным
препятствием в создании блока СССР,  США,  Великобритании и Франции. Поэтому
Политбюро  вновь  возвращается  к  вопросу  о  переносе центральных  органов
Коминтерна  из Советского  Союза  в  столицу какой-либо  другой  европейской
страны,  например,  в  Париж  или  Прагу.  Здесь  необходимо   создать  сеть
подпольных  организаций и только  затем --  перебросить  официальный аппарат
Коминтерна.   В    качестве   подготовительных    мероприятий   предлагается
инсценировать конфликт  между  советским  правительством  и  ИККИ  и  распад
коммунистического  движения  на  "революционное"  и   "умеренное".  Впрочем,
полагает   Политбюро,   даже   такой   искусственный  конфликт  не   пройдет
безболезненно  для  мирового  революционного движения. Поэтому Сталин должен
единолично принять решение с учетом соображений Политбюро.
     В связи с  международным  положением "постановления" Политбюро  не  раз
затрагивали  и внутренние аспекты развития СССР. 4 декабря 1934 г. Политбюро
заслушало  письмо Сталина, касающееся  смерти  С.М.Кирова, и заявило о своей
полной поддержке распоряжений И.В.Сталина и К.Е.Ворошилова. Одновременно оно
уполномочило Сталина издавать и публиковать от имени Политбюро "любые акты",
которые  он  "найдет   нужным  огласить  от   имени   партруководства,   без
предварительного их обсуждения  внутри Политбюро  ВКП(б)" и  предложило всем
партийным,  советским  и  государственным органам  впредь  выполнять  только
директивы, подписанные Сталиным, Ворошиловым  или В.М.Молотовым. "Политбюро,
-- говорится дальше в  "постановлении", -- единогласно заявляет, что партия,
как  один  человек,  непоколебимо  стоит за  своим  вождем, тов. Сталиным, и
беспощадно расправится с врагами рабочего класса, тем  более  если среди них
окажутся предатели, вышедшие из рядов ВКП(б), независимо от степени доверия,
которое им партия до сих пор оказывала"[93].
     Тем не менее 5 января 1935 г. Политбюро вынуждено было  констатировать,
что текущий  год  для  партии  и  советского  правительства является во всех
отношениях  критическим,  в   СССР  разразился  внутренний  кризис.  Поэтому
необходимо срочно облегчить положение советского  крестьянства, предоставить
большую свободу "частному сектору", укрепить идейные контакты  между партией
и  комсомолом. 3 апреля 1935 г.  Политбюро  в своем решении идет еще дальше.
Отмечая,   что   главное   сейчас   для   СССР   --   это   укрепление   его
обороноспособности, оно соглашается с  выводом о необходимости достичь "хотя
бы ценою временного  отказа от последовательного проведения коммунистической
идеологии, хотя  бы ценою возвращения к формам  социального и экономического
строя,  равносильным -- на поверхностный взгляд -- самоликвидации коммунизма
при  условии  одновременного  укрепления   политических  позиций  советского
правительства"[94].  13  мая  того  же  года,   вновь  высказывая
абсолютное доверие Сталину, Политбюро одновременно соглашается с его выводом
о том, что если  для укрепления международных позиций СССР требуется "внешне
обуржуазиться" и пойти  в этом отношении  и  на дальнейшие уступки, то нужно
"признать,  что цена  эта  очень  невелика  по сравнению с тем,  что за  нее
Советский Союз приобретет".
     Таково  самое   общее  содержание  "постановлений"  Политбюро.  Следует
отметить, что они гораздо многословнее, исполнены  риторики в духе советской
пропаганды, да  и  круг внешнеполитических  вопросов в  них  намного шире по
сравнению с обозначенными нами.
     Вопрос о  подлинности "постановлений" стал предметом  оживленных споров
среди  исследователей буквально сразу же  после их обнаружения. Американский
советолог МЛовенталь  обратился в этой связи  в 1960 г.  к  знатоку новейшей
истории  --  историку  и собирателю  архивных документов  Б.И.Николаевскому,
находившемуся   в   эмиграции.   Ознакомившись  с  присланными  материалами,
Николаевский склонился к тому, чтобы признать их подлогом. По его мнению,  в
пользу  этого  говорили   следующие  факты:  Политбюро  собиралось  на  свои
заседания   раз  в  неделю  в   определенный   день,   среди  представленных
"постановлений"  нет  решений  по  целому  ряду вопросов,  рассматривавшихся
Политбюро, и в то же время здесь имеются такие постановления, которых просто
не могло быть (например, об отмене коллективизации). Ловенталь не согласился
с аргументацией Николаевского. "Я всегда считал,  -- писал он Николаевскому,
--  что  документы  являются  выдержками,  -- таким образом,  это  не должно
противоречить  Вашим заметкам.  Я смотрю на  эти  документы как  [на] сжатые
доклады,  которые посылались важным  советским агентам по  всему миру, с тем
чтобы осведомлять их о буднях политики Советского Союза"[95].
     Несмотря  на то  что оба ученых  остались  каждый  при своем мнении,  в
последующей  литературе  "постановления"  либо   прямо  рассматривались  как
подлог,  либо   использовались   с   обязательной   оговоркой   относительно
возможности их фальсифицированного характера[96].
     В настоящее время фальсификация "постановлений" очевидна.
     Во-первых,  автор  фальсификации не  знал  подлинного устройства высших
органов   партийного   руководства:   все   постановления  у  него   названы
"постановлениями Политбюро ВКП(б)",  тогда как высший партийный орган всегда
назывался "Политбюро ЦК ВКП(б)". Во-вторых,  в  своем  творческом  запале он
употреблял выражения, просто  немыслимые для решений высшего органа  партии.
Понятно,  когда  Политбюро  ЦК  ВКП(б)  оценивало  как  "сговор",  например,
договоренности Германии и  Франции. Но пролетарская идейность и  партийность
просто не позволили бы в официальном партийном документе, пусть и совершенно
секретном, употреблять  аналогичное выражение  в отношении поисков союзников
СССР,  договоренностей, например, с  Великобританией, Ватиканом,  Германией,
Францией, -- но именно на "сговор" с этими государствами  нацеливают решения
Политбюро  руководство советской внешней  политики. Фальсификатор  в  данном
случае не смог скрыть  своего  "классового лица", поскольку  такие союзы для
него  выглядели  именно  как  "сговоры".  В-третьих,  в настоящее  время нам
известны  подлинные постановления  Политбюро ЦК ВКП(б),  в  том  числе и  за
1934--1936 гг.  Ни  по характеру рассматривавшихся вопросов, ни по форме