к одинокая цапля, высматривающая добычу. Он знал  все
закоулки и бухточки Саунда, от Уоллабаута до  Врат  Дьявола  и  от  Врат
Дьявола до Чертова Перехода, и уверяют даже, будто каждая рыбешка в реке
была известна ему по имени.
   Вольферт нашел  Сэма  у  его  хижины,  которая  была  чуточку  больше
собачьей  конуры  средних  размеров.  Она  была   кое-как   сложена   из
корабельных обломков и выловленного из реки леса и стояла  на  скалистом
берегу, у подножия старинного укрепления, в  том  самом  месте,  которое
зовется теперь батарейным мысом. И сама хижина и все вокруг  пропиталось
насквозь запахом рыбы. К стене укрепления были прислонены весла, гребки,
удочки и другая рыболовная снасть; на песке растянуты для просушки сети;
челнок вытащен на берег,  и  у  порога  хижины  Сэм  предавался  истинно
негритянскому наслаждению, то есть, говоря по-иному, спал,  растянувшись
на солнцепеке.
   Со времени юношеского приключения Сэма протекли многие годы,  и  снег
многих зим убелил курчавую  шерсть  на  его  голове.  Тем  не  менее  он
отчетливо помнил все обстоятельства случившегося с ним происшествия, ибо
его частенько просили рассказать о нем поподробнее; его версия,  правда,
во многом  расходилась  с  версией  Пичи  Прау,  что,  впрочем,  нередко
случается даже с наиболее правдивыми летописцами. О последующих попытках
кладоискателей Сэм, однако, решительно ничего не знал - это был предмет,
лежащий за пределами его ведения, - да и  Вольферт  из  осторожности  не
проявлял в этом пункте слишком большой  настойчивости.  Единственное,  к
чему он стремился, - это чтобы старый рыбак  проводил  его  к  заветному
месту, и этого он достиг без труда. Долгие годы,  прошедшие  со  времени
ночного приключения Сэма, развеяли его  страхи,  а  обещание  пустяковой
платы заставило его расстаться и со своим сном и со своим солнцепеком.
   Прилив помешал  пуститься  в  экспедицию  по  реке,  а  Вольферту  не
терпелось попасть скорее в эту обетованную землю, - и они, не  дожидаясь
спада воды, отправились сухопутьем. Пройдя четыре-пять миль, они вышли к
опушке леса, который в  те  времена  покрывал  большую  часть  восточной
стороны  острова;  он  начинался  сейчас  же   за   прелестною   долиною
Блоомендель <То есть Долина цветов (голл.).>. Отсюда  двинулись  они  по
тропе, пробегавшей среди кустов и деревьев и  густо  заросшей  травою  и
свечками коровяка; ею пользовались, по-видимому, не часто; она  была  до
того погружена в тень, что тут царили вечные сумерки. Опутавшие  деревья
лозы дикого винограда хлестали их по лицу; терн и  шиповник  хватали  за
платье; полосатый уж скользнул по тропе; пятнистая жаба неуклюже скакала
и переваливалась впереди них, и  неугомонный  дрозд  немолчно  мяукал  в
чаще.
   Если бы Вольферт был начитан в романтических преданиях и легендах, он
решил бы, что вступает в запретную, зачарованную страну или что все  это
стражи, приставленные сторожить зарытые клады. Как бы  то  ни  было,  но
пустынность этого места, а также бесчисленное множество связанных с  ним
историй все же произвели известное действие на его воображение.
   Достигнув конца тропы, они оказались  поблизости  от  берега  Саунда,
словно в своеобразном амфитеатре,  окруженном  деревьями.  Тут  когда-то
была лужайка, но теперь она заросла  терновником  и  густою  травой.  На
одной ее стороне, у самой реки, виднелась  разрушенная  постройка,  мало
чем отличавшаяся от груды развалин, которую венчал остов  печной  трубы,
торчавшей посредине, словно одинокая  башня;  внизу,  у  основания  этой
постройки, пес свои воды Саунд, и буйно разросшиеся деревья купали ветви
в его волнах.
   Вольферт не сомневался, что это тот дом,  в  котором  обитает  Папаша
Красный Колпак, и в памяти его ожил рассказ Пичи Прау. Близился вечер, и
свет, с трудом проникавший сквозь густую листву деревьев, придавал всему
окружающему какой-то таинственный, грустный  оттенок,  будивший  в  душе
щемящее чувство страха и суеверия. Ястреб, паривший высоко в поднебесье,
издавал зловещий, пронзительный крик. Время от времени то здесь  то  там
тукал дятел, долбя полос дерево, горя ярко-красным оперением,  мимо  них
проносилась огневка. Они подошли к ограде, внутри которой  был  когда-то
плодовый сад. Он тянулся вдоль подошвы скалистой гряды,  мало  отличаясь
от диких зарослей, и лишь кое-где попадался  увитый  ползунками  розовый
куст, или персиковое дерево, или слива, одичавшие, косматые  и  поросшие
мхом. В дальнем конце сада они наткнулись на построенный в скале  склеп,
обращенный фасадом к воде. Он был похож на погреб  для  хранения  зимних
запасов. Дверь  хотя  и  обветшала,  все  же  была  еще  крепкой  -  ее,
по-видимому, недавно чинили. Вольферт  толкнул  се.  Она  заскрипела  на
петлях и ударилась о что-то,  напоминавшее  ящик;  послышалось  какое-то
громыхание, и по полу покатился череп. Вольферт в ужасе отпрянул  назад,
но старый негр  успокоил  его,  объяснив,  что  это  -  фамильный  склеп
старинного голландского рода, владевшего  некогда  этим  поместьем;  вид
громоздившихся внутри склепа гробов  разных  размеров  подтвердил  слова
Сэма. Все это было ему знакомо еще с мальчишеских лет, и он был  уверен,
что теперь они уже совсем близко от того места, куда направляются.
   Они двинулись  дальше  вдоль  по  реке,  карабкаясь  по  скалам,  что
нависали над самой водою; им нередко приходилось хвататься  за  кусты  и
лозы дикого винограда, чтобы не сорваться в глубокий  и  быстрый  поток.
Наконец добрались они до небольшой бухточки, или, вернее,  углубления  в
линии берега. У самого входа в нее высились крутые  скалы;  кроме  того,
она так заросла каштанами и  дубами,  что  была  совсем  неприметна  для
взора. Внутри  самой  бухточки  берег  отлого  спускался  к  воде,  и  у
замыкающих ее скал бурлил и ярился черный, глубокий и быстрый поток.
   Негр остановился; он приподнял  над  головою  то,  что  некогда  было
шляпою, и, оглядывая этот  затерянный  уголок,  поскреб  седую  макушку;
затем он захлопал в ладоши и, двинувшись с ликующим видом вперед, указал
на железное кольцо солидных размеров, накрепко вделанное в скалу как раз
над широкой каменной плитой, которая  могла  служить  удобным  причалом.
Именно здесь высадились красные колпаки. Годы произвели перемены в менее
стойких  предметах,  но  камень  и  железо  нелегко  поддаются  действию
времени.  Всмотревшись  пристально,  Вольферт   заметил,   сверх   того,
очертания трех  крестов,  высеченных  в  скале  над  кольцом,  что,  без
сомнения, было каким-то тайным условным знаком.
   Старый Сэм без труда отыскал также и ту нависшую над водою скалу, под
которой он укрылся на своем челноке во время грозы. Но  проследить  путь
ночной шайки было, однако, гораздо труднее. В тот страшный час  сознание
Сэма было настолько поглощено действующими лицами драмы, что он  не  мог
уделить должного внимания окружающей  обстановке;  к  тому  же  все  так
по-разному выглядит днем и ночью. Тем  не  менее,  проблуждав  несколько
времени, они вышли,  наконец,  на  прогалину  между  деревьями,  которая
показалась Сэму похожей на место, которое  он  разыскивал.  Там  был  не
очень высокий выступ скалы, поднимавшийся совершенно отвесной стеной,  и
он решил, что это - тот самый гребень, с которого он  когда-то  наблюдал
за красными колпаками. Вольферт тщательно осмотрел  скалу  и  деревья  и
обнаружил в конце концов три новых креста, похожих на те, что  он  видел
над железным кольцом; они также были высечены в скале, но  только  почти
совсем заросли мхом. Сердце его заколотилось от радости, ибо  он  больше
не сомневался, что это - условные знаки  буканьеров.  Теперь  оставалось
лишь определить самое место, где под  землею  таится  клад,  так  как  в
противном случае ему пришлось бы рыть наобум, по соседству с крестами, и
возможно, что он так и не добрался бы до клада  -  а  он  и  так  немало
времени отдал бесплодной работе и был сыт ею по  горло.  Здесь,  однако,
старый  негр  оказался   в   затруднительном   положении;   его   мучила
противоречивость воспоминаний, в которых все успело перемешаться. То  он
настаивал, что это было у самого подножия туты, то - что около  большого
белого камня, то - что это, должно быть, под невысоким  зеленым  бугром,
поблизости от гребня скалы, так что в конце концов и Вольферт  пришел  в
не меньшее замешательство, чем его окончательно растерявшийся проводник.
   Вечерние тени ложились уже на леса; очертания скал и  деревьев  стали
сливаться и смешиваться. Было очевидно, что  предпринимать  какие-нибудь
попытки на этот раз поздно; кроме того, Вольферт  не  захватил  с  собою
никаких инструментов, необходимых, чтобы взяться  за  поиски.  Довольный
все же, что ему удалось установить самое место, он постарался  запомнить
все приметы этого уголка, с тем чтобы найти его в будущем, и пустился  в
обратный путь, решив безотлагательно приступить к  этому  сулящему  горы
золота делу. Главная тревога, поглощавшая до сих пор все его чувства, до
некоторой степени улеглась, и теперь, пока они шли этими  заколдованными
местами, усиленно начала работать его  фантазия,  населявшая  окружающее
тысячами образов и химер. Ему казалось, что  с  каждого  дерева  свисали
пираты в цепях, и он был готов к тому, что вот-вот увидит  какого-нибудь
испанского дона с горлом, рассеченным от уха до  уха,  который  медленно
встает из могилы и потрясает в воздухе мешком с золотом.
   Их обратный путь проходил  через  заброшенный  сад;  нервы  Вольферта
напряглись до того, что вспорхнувшая  птица,  шуршание  листа;  падающий
орех заставляли его испуганно настораживаться. Войдя в сад, они заметили
в  отдалении  какую-то  причудливую  фигуру,  которая,  согнувшись   под
тяжестью ноши, медленно двигалась по одной из дорожек. Они  остановились
и стали следить за  нею.  На  этом  человеке  был,  как  им  показалось,
шерстяной колпак, и притом, что всего ужаснее,  кроваво-красного  цвета.
Человек, медленно подвигаясь вперед, взобрался  на  прибрежные  скалы  и
остановился как раз  у  дверей  склепа.  Прежде  чем  войти  внутрь,  он
оглянулся  вокруг.  Нетрудно  представить  себе,  какой   ужас   охватил
Вольферта, когда он узнал свирепое лицо  утонувшего  у  него  на  глазах
буканьера. Он испустил крик ужаса.  Человек-призрак  неторопливо  поднял
свой железный кулак и молча погрозил им.
   Вольферт не стал дожидаться дальнейшего и понесся, насколько  хватило
прыти в ногах, да и Сэм, в котором проснулись все  его  прежние  страхи,
тоже не отставал и мчался за ним по пятам. Они продирались сквозь  кусты
и чащи, шарахаясь в ужасе каждый  раз,  когда  их  одежда  цеплялась  за
какую-нибудь колючку или сучок, и перевели дух, лишь миновав эту  жуткую
рощу и выбравшись на большую дорогу, что вела в город.
   Прошло немало дней, прежде чем Вольферт собрался с духом и  отважился
взяться за дело: до такой степени был  он  напуган  появлением  ужасного
моряка, будь то живой человек или призрак. Сколько душевных волнений  за
это время пришлось ему пережить! Он забросил свои дела, бродил с утра до
вечера мрачный  и  беспокойный,  потерял  аппетит,  сбивался  с  мыслей,
заговаривался и  совершал  тысячи  всяких  нелепостей.  Он  окончательно
утратил покой, и даже во сне его мучил кошмар в образе огромного мешка с
золотом, который  давил  ему  грудь.  Он  бормотал  что-то  о  несметных
деньгах, грезил, будто откапывает клад,  расшвыривал  постельное  белье,
уверенный, что выгребает землю из ямы, кидался  под  кровать  в  поисках
сокровищ и вытаскивал оттуда, как ему  мерещилось,  кубышку  с  золотыми
монетами.
   Госпожа Веббер и ее дочь, решив, что  к  нему  возвращается  припадок
безумия, были в полном отчаянии. Есть два семейных  оракула,  к  которым
прибегают голландские хозяйки в необычных и трудных случаях жизни,  -  я
имею в виду домини и врача. На этот раз  мать  и  дочь  Вебберы  избрали
врача.  В  те  времена  жил  в  Манхеттене  маленький  смуглый  врач   в
напудренном парике, прославляемый  городскими  старухами  не  только  за
искусство исцеления страждущих, но и за познания в области загадочного и
сверхъестественного.  Звали  его  доктором   Книпперхаузеном;   он   был
известен, впрочем, больше под  именем  Высокоученого  Немецкого  Доктора
<Несомненно,  тот  самый,  о  котором  упоминается  в   истории   Дольфа
Хейлигера. (Примеч, авт.)>. К нему за советом и помощью, надеясь, что он
излечит Вольферта Веббера от нелепостей и  сумасбродств,  и  направились
бедные женщины.
   Они застали доктора в его маленьком  кабинете;  на  нем  была  темная
камлотовая одежда ученого и черная бархатная ермолка, одним  словом  тот
самый наряд, который носили Боергаве, Гельмонт <Боергапс Герман (1668  -
1738) - знаменитый голландский химик и врач; Гельмонт Жан-Батист (1577 -
1644) - бельгийский врач.> и другие светила медицинского  мира;  на  его
солидном носу красовались зеленые очки в черной роговой  оправе,  и  он,
казалось, был погружен в изучение немецкого фолианта, от  которого  лицо
его казалось еще темней.
   Доктор с глубоким вниманием выслушал их рассказ о симптомах  болезни,
терзающей бедного Вольферта Веббера; когда же они упомянули про его бред
о закопанных кладах, маленький человечек и  вовсе  навострил  уши.  Увы!
Бедные женщины! Как плохо знали они того, к кому обратились за помощью!
   Доктор Книпперхаузен употребил половину жизни  на  поиски  кратчайших
путей к, богатству, на стяжание которого мы растрачиваем  большую  часть
нашего быстротечного века. В молодости он провел несколько лет  в  горах
Гарца,  где  выведал  у   рудокопов   множество   драгоценных   сведений
относительно способов разыскания скрытых в  недрах  земли  сокровищ.  Он
продолжал затем занятия этого  рода  под  руководством  одного  заезжего
мудреца, который был равно посвящен  как  в  тайны  медицины,  так  и  в
таинства магии и прочего жульничества. Его голова по этой  причине  была
напичкана мистическими науками; он  знал  толк  в  астрологии,  алхимии,
ясновидении, умел разыскивать украденное имущество и  находить  таящиеся
под землею источники; одним словом, благодаря  темному  характеру  своих
знаний  он  стал  называться   Высокоученым   Немецким   Доктором,   что
равнозначно приблизительно чернокнижнику.
   Доктор не раз слышал толки о  кладах,  зарытых  в  различных  уголках
острова, и уже давно сгорал  желанием  напасть  на  их  след.  Едва  ему
сообщили о причудах Вольферта, о его бреде наяву и во сне, как он тотчас
же понял, что речь идет о явственных симптомах кладоискательства,  и  не
стал терять времени на дальнейшие, праздные на его взгляд, расспросы.
   Вольферт в продолжение долгих дней хранил про себя  свою  тайну,  это
мучило его несказанно, и  так  как  домашний  врач  -  это  своего  рода
отец-исповедник, то бедняга обрадовался возможности облегчить свою душу.
Итак, вместо того чтобы  лечить,  доктор  сам  заболел  болезнью  своего
пациента. Все, что он узнал от больного, разожгло его  жадность;  он  не
сомневался, что поблизости от таинственных  трех  крестов  действительно
зарыты богатства, и предложил свою помощь Вольферту. Он  заявил,  что  в
делах подобного  рода  требуется  соблюдение  великой  тайны  и  великих
предосторожностей, что клад может быть вырыт лишь ночью, что обязательны
известные формулы и церемонии, а также  сожжение  особых  снадобий,  что
нужно  произносить   различные   заклинания   и   что,   помимо   всего,
кладоискатель должен в первую  очередь  запастись  палочкой-указалочкой,
которая обладает волшебным свойством точно указывать  место,  где  лежат
спрятанные сокровища.
   Поскольку доктор и прежде занимался такими делами, он и взял на  себя
необходимые приготовления, и так как фаза луны оказалась  благоприятною,
обещал изготовить палочку-указалочку к назначенной ночи.
   Вольферт преисполнился радости, что нашел столь ученого  и  полезного
сотоварища. Все было сделано тайно и быстро. Доктор неоднократно навещал
своего пациента, и славные женщины  восхваляли  его,  наблюдая  целебное
действие его посещений. Между тем  чудесная  палочка-указалочка  -  этот
всесильный ключ к тайнам природы - была изготовлена.  Ради  предстоящего
дела доктор перерыл свои ученые книги; с черным рыбаком было  сговорено,
что он доставит их на своем челноке к  месту  действия,  будет  работать
киркой и лопатой, помогая откопать клад, и предоставит им свою лодку для
тяжелой добычи, которой они, без сомнения, овладеют.
   Наконец наступила ночь, намеченная для  этого  опасного  предприятия.
Прежде чем выйти из дому, Вольферт посоветовал дочери и жене отправиться
спать и не тревожиться, если он задержится и не возвратится домой раньше
утра. Услышав от него, что  не  нужно  тревожиться,  они,  как  подобает
разумным женщинам, немедленно ударились в панику. По его  поведению  они
сразу заметили, что затевается что-то неладное;  их  страхи  и  опасения
насчет того, что у него не все дома, ожили с  десятикратною  силою;  они
молили его не подвергать себя опасностям простуды на ночном воздухе,  но
все было напрасно: раз Вольферт оказался верхом на своем коньке, нелегко
было выбить его из седла.
   Стояла ясная звездная ночь, когда он вышел из дома Вебберов.  На  нем
была широкая шляпа с опущенными полями, подвязанная у подбородка платком
дочери для защиты от ночной  сырости;  госпожа  Веббер  в  свою  очередь
накинула ему на плечи свой длинный красного цвета плащ и закрепила его у
шеи.  Доктор  был  не  менее  заботливо  вооружен   и   снаряжен   своею
домоправительницей, вечно бдительной фру Ильзи, и отправился  в  путь  в
своем камлотовом балахоне вместо обычного сюртука; голову его прикрывала
бархатная ермолка, над  которой  высилась  еще  треугольная  шляпа;  под
мышкой у него была толстая книга с застежками; в одной  руке  держал  он
корзину со своими зельями и сушеными травами, в другой - чудодейственную
палочку-указалочку.
   Пока доктор и Вольферт пересекали церковный двор, часы на  колокольне
пробили десять, и ночной сторож хриплым голосом прокричал свое протяжное
и унылое:
   "Все в порядке!" Маленький городок был погружен в глубокий, спокойный
сон. Кругом царила зловещая тишина, и ничто не нарушало ее, разве  порою
лай какой-нибудь непутевой бродячей  собаки  или  серенада  романтически
настроенного кота.
   Вольферту, правда, почудилось - и притом несколько раз,  -  будто  он
слышит, как кто-то крадется в отдалении сзади них,  но  ведь  это  могло
быть лишь эхо собственных их  шагов,  отдававшихся  в  глухих  пустынных
улицах. Ему даже померещилось раз-другой, будто он видит фигуру высокого
роста, которая неотступно скользит за ними, останавливается,  когда  они
останавливаются, и трогается с места, едва они двинутся дальше, но туман
и тусклый свет фонаря бросали настолько зыбкие тени и отсветы,  что  все
это могло быть просто игрой воображения.
   Старый рыбак, покуривая трубку, поджидал их на корме своего  челнока,
который стоял на приколе перед его хижиной. На дне лодки лежали кирка  и
лопата, а также потайной фонарь и  глиняный  кувшин  доброй  голландской
подкрепительной и горячительной,  в  которую  честный  Сэм,  вне  всяких
сомнений, верил не меньше, чем  доктор  Книпперхаузен  в  свои  зелья  и
снадобья.
   И вот три храбреца погрузились в  челнок-скорлупку  и  отправились  в
ночное плавание, обнаружив во всем этом столько мудрости и  отваги,  что
их можно сравнить лишь с тремя мудрецами из  Готэма  <Готэм  -  название
деревни  в  Ноттингемшире  (Англия),  с  которой   связано   бесконечное
количество народных рассказов о дураках.>, которые решили плыть по  морю
в чаше. Начался прилив; вода в Саунде поднималась, течение быстро бежало
вверх. Оно несло их  почти  без  помощи  весел.  Город  перед  ними  был
погружен во мрак. То здесь, то там едва мерцал огонек  из  окна  в  доме
больного или из иллюминатора судна, покачивавшегося на  якоре.  Ни  одно
облачко  не  затуман