покачал головой и сказал с некоторой грустью, что хотя у него и  есть  жена,
но в то же время ее как бы и нет. Я подумала, что, может быть, он  находится
в положении моего последнего любовника и жена его сумасшедшая или что-нибудь
в этом роде. На этом и кончился наш разговор, так как  он  заявил  мне,  что
очень занят, но что, если я пожелаю прийти к нему  домой  по  окончании  его
работы, он подумает над тем, как найти надежное помещение для моих денег.  Я
пообещала прийти и спросила его, где он живет. Он написал на  бумажке  адрес
и, вручая его мне, сказал:
     - Извольте, сударыня, если вам угодно довериться мне.
     - Да, сударь, - ответила я, - мне кажется, я могу вам довериться,  ведь
вы говорите, у вас есть жена, а я не ищу мужа; кроме  того,  я  решаюсь  вам
доверить свои деньги, в которых заключено все мое состояние,  и  если  я  их
потеряю, тогда мне терять больше нечего.
     Он в шутку сказал мне  несколько  любезностей,  которые  мне  бы  очень
понравились, будь они сказаны серьезно; но, как бы  там  ни  было,  я  взяла
адрес и сказала, что приду к нему сегодня же в семь часов вечера.
     Когда я пришла к нему, он предложил мне  несколько  способов  помещения
денег в банк под проценты, но каждый из этих способов  находил  недостаточно
надежным; во всем этом я усмотрела такую бескорыстную честность,  что  стала
думать, уж не встретила ли я как раз того человека, какой мне был  нужен;  в
лучшие руки невозможно было бы попасть. И я сказала ему откровенно,  что  ни
разу еще не встречала ни мужчины, ни женщины, которым могла бы довериться  и
на которых могла бы положиться, но что  я  вижу  в  нем  такое  бескорыстное
участие ко мне, что охотно доверю  ему  мое  небольшое  состояние,  если  он
согласится быть управляющим бедной вдовы, которая не в  состоянии  заплатить
ему за труды.
     Клерк улыбнулся, встал и почтительно мне  поклонился.  Он  сказал,  что
необычайно польщен таким добрым мнением о нем; обещал, что не обманет меня и
сделает все возможное для  ограждения  моих  интересов,  не  ожидая  за  это
никакой платы, но что ни в каком случае он не возьмет от меня  доверенности,
так как это может возбудить подозрение в корыстных его намерениях, и если  я
умру, его, чего доброго, заставят вступить в спор с моими  душеприказчиками,
к чему он не чувствует ни малейшей охоты.
     Я ему ответила, что если  это  все  его  возражения,  то  я  тотчас  их
опровергну и покажу всю неосновательность его опасений, ибо, во-первых, если
уж  подозревать  его,  то  нужно  подозревать  сейчас  и  не  выдавать   ему
доверенности; и если я стану  подозревать  его,  пусть  бросит  мои  дела  и
откажется вести их. Что же касается душеприказчиков, то у меня нет в  Англии
ни наследников, ни родственников и, кроме  него  самого,  не  будет  никаких
душеприказчиков, разве только переменится мое положение, что  прекратило  бы
действие его довереннности и положило бы конец его  хлопотам;  однако  я  не
предвижу никаких перемен. Наконец, я  заявила,  что  если  я  умру  в  своем
теперешнем положении, то все мое имущество перейдет к нему и он  вполне  это
заслужил своей добросовестностью, в которой я ни минуты не сомневаюсь.
     После  этой  речи  он  переменил  тон   и   спросил,   почему   я   так
благожелательна к нему; потом с растроганным видом сказал, что ему  от  всей
души хотелось бы быть неженатым. Я с улыбкой ответила, что так как он женат,
то мое предложение не заключает в себе  никаких  видов  на  него,  а  желать
непозволительного преступно по отношению к его жене.
     Он заявил, что я не права, "потому что, - говорит,  -  как  я  уже  вам
сказал, у меня есть жена и нет жены, и ничуть не грешно пожелать ей  веревку
на шею".
     - Я не знаю ваших семейных дел, сударь,  -  сказала  я,  -  но  все  же
нехорошо желать смерти своей жене.
     - Повторяю вам, она мне и жена и не жена. Вы не знаете ни меня, ни ее.
     - Да, это правда, я вас не знаю, но убеждена, что вы честный человек, и
этим объясняется мое доверие к вам.
     - Да, да, вы правы. Но у меня есть еще и другие качества, сударыня.  Я,
позвольте признаться вам откровенно, рогоносец, а она - потаскуха.
     Клерк произнес эти слова шутливым тоном, но с  такой  кривой  усмешкой,
что видно было, сколь больного места он касается, и вид у него при этом  был
мрачный.
     - Это действительно меняет положение, сударь, -  сказала  я,  -  в  той
части, которую вы затронули. Но ведь рогоносец  может  быть  вполне  честным
человеком, так что в этом отношении дело не меняется. Кроме того,  раз  ваша
жена так бесчестна, то вы, по-моему, слишком  честны  по  отношению  к  ней,
продолжая признавать ее вашей женой; впрочем, это совершенно не мое дело.
     -  Вы  ошибаетесь,  я  давно  думаю  с  ней  развязаться,  ибо,  говоря
откровенно, сударыня, я недоволен своей участью; уверяю вас, это  раздражает
меня до последней степени, но я ничего не могу  поделать;  женщина,  которая
хочет быть потаскушкой, будет ею.
     Я переменила тему и стала говорить о своем деле, но увидела, что он  не
склонен им заниматься, и потому не стала ему мешать;  тогда  он  пустился  в
подробное  описание  своего  положения,  которое  было  бы   слишком   долго
пересказывать здесь; в частности, сообщил, что когда его не было  в  Англии,
еще до того, как он  поступил  в  банк,  жена  его  прижила  двух  детей  от
какого-то армейского офицера, а когда он вернулся в Англию, явилась к нему с
повинной; он ее простил, и все же она сбежала от него с  приказчиком  одного
торговца полотном, основательно его обобрав, и до сих  пор  продолжает  жить
где-то вне дома. "Таким образом, сударыня, - заключил он свой рассказ, - она
потаскушка не из нужды, что часто случается, а по естественному  влечению  и
из любви к пороку".
     Ну, я ему посочувствовала и пожелала избавиться от жены, а потом  снова
хотела вернуться к своему делу, но не тут-то было. Он  пристально  посмотрел
на меня.
     - Послушайте, сударыня, вы пришли ко мне за советом, и я со всей охотой
готов услужить вам, как родной сестре. Но позвольте мне  поменяться  с  вами
ролями, раз вы так добры ко мне, и, в свою очередь, попросить у вас  совета.
Скажите, как бедному  обманутому  мужу  поступить  с  потаскушкой?  Как  мне
расправиться с ней?
     - Увы, сударь, очень это деликатное дело, чтобы мне давать вам  советы.
Мне кажется,  однако,  раз  она  сбежала  от  вас,  вы  с  ней  окончательно
развязались. Чего же вам еще?
     - Да, она  действительно  ушла,  но,  несмотря  на  это,  я  с  ней  не
развязался.
     - Ваша правда,  ведь  она  может  наделать  вам  долгов;  однако  закон
позволяет вам принять  меры  предосторожности.  Вы  можете,  как  говорится,
объявить ее неправоспособной.
     - Нет, нет, не в этом дело. Насчет этого я  принял  меры,  не  об  этом
речь: мне хотелось бы развязаться с ней, чтобы вновь жениться.
     - В таком случае сударь, вам надо развестись. Если вы  можете  доказать
то, о чем говорите, вам, несомненно, удастся получить  развод,  и  тогда  вы
свободны.
     - Это очень скучная и дорогая история.
     - Что ж, если вы найдете женщину себе по вкусу,  которая  бы  разделяла
ваши взгляды, то, я думаю, ваша жена не станет  оспаривать  у  вас  свободы,
которой сама пользуется. - Конечно, но не  так-то  легко  склонить  к  этому
честную женщину; а что касается женщин другого рода то я довольно натерпелся
с одной потаскухой, чтобы заводить дело с другой.
     Тут мне подумалось: "Я охотно пошла  бы  тебе  навстречу,  если  бы  ты
попросил меня об этом", - но я это сказала про себя, а вслух ответила:
     - Но ведь вы закрываете дверь всякой честной женщине, склонной  принять
ваше предложение, так как заранее осуждаете тех, кто готов решиться на такой
шаг, заявляя, что женщина, которая пошла бы теперь  к  вам,  не  может  быть
честной.
     -  Мне  очень  хочется  верить  вам  и  думать,  что  честная   женщина
согласилась бы на мое предложение. Право, я тогда рискнул бы. -  И  внезапно
обращается ко мне: - А вы бы согласились, сударыня?
     - Разве можно задавать такие вопросы после того, что было сказано  вам?
- ответила я. - Однако, чтобы вы не подумали,  будто  я  жду  только  случая
отпереться, скажу вам напрямик: нет, не согласилась бы. У меня другие дела с
вами, и я не ожидала, что вы обратите в комедию серьезное дело, с которым  я
пришла к вам, будучи в таком трудном положении.
     - Да ведь, сударыня, мое положение столь же  трудное,  и  я  ничуть  не
меньше вас нуждаюсь в совете. Если я нигде  не  найду  сочувствия,  то,  мне
кажется, сойду с ума. Положительно не знаю, куда мне обратиться, уверяю вас.
     - А между тем, сударь, в вашем деле гораздо легче помочь советом, чем в
моем.
     - Умоляю вас, дайте мне этот совет. Право, вы меня приободрили.
     - Извольте: если все обстоит так, как вы мне рассказали, то  вы  можете
добиться законного  развода  и  тогда  найдете  достаточно  честных  женщин,
которым могли бы предложить руку. Женщины не такая уж редкость, чтобы вы  не
могли отыскать себе среди них жену по вкусу.
     - Отлично. Я принимаю ваш совет, говорю без шуток, но сначала разрешите
мне задать вам один серьезный вопрос.
     - Любой, - отвечала я, - только не тот, что вы мне сейчас задавали.
     - Нет, нет, не говорите этого, потому что я  хочу  задать  именно  этот
вопрос.
     - Можете задавать какие угодно вопросы, мой  ответ  вам  уже  известен.
Кроме того, сударь, неужели вы такого дурного мнения обо мне,  что  думаете,
будто я стану отвечать вам на  подобный  вопрос?  Разве  хоть  одна  женщина
поверит, что вы говорите серьезно, что у вас нет  намерения  посмеяться  над
ней?
     - Право, я совсем не смеюсь над вами, мне не до шуток, помилуйте.
     - Послушайте, сударь, - сказала я довольно резко, - я пришла к  вам  по
делу. Угодно вам будет дать совет, как мне поступить?
     - Я подготовлюсь и скажу вам в следующий раз, как вы ко мне придете.  -
Больше я к вам никогда не приду. - Почему  же?  -  спросил  он  и  удивленно
посмотрел на меня.
     - Потому что не желаю больше слушать такие речи. - Все же обещайте  мне
прийти, и я больше не заикнусь об этом,  пока  не  получу  развода;  но  мне
хотелось бы, чтобы после этого вы были приветливее,  потому  что  вы  будете
моей женой, или я вообще не стану разводиться - вот так  меня  тронуло  ваше
дружеское участие, не говоря о прочем.
     Слова его ужасно мне понравились; однако я  знала,  что  лучший  способ
удержать его - это находиться от него подальше, пока  развод  представляется
делом довольно  отдаленного  будущего,  и  решила,  что  еще  успею  принять
предложение, когда у него будут развязаны руки. Поэтому я очень  почтительно
ответила, что у меня достаточно времени  подумать  над  этими  вещами,  ведь
развод им еще не получен. Тем временем, сказала я ему, я уеду далеко отсюда,
а он встретит довольно женщин, которые больше придутся ему по вкусу. На этом
мы расстались, и он взял с меня обещание прийти к нему на следующий день для
переговоров о деле, на что я после долгих упрашиваний согласилась; хотя если
бы он глубже заглянул мне в душу, то увидел бы, что в этих упрашиваниях  нет
большой надобности.
     Я исполнила обещание и пришла к нему на следующий вечер в сопровождении
горничной, чтобы показать, что у меня есть прислуга, а войдя в  дом,  тотчас
ее отпустила. Мой клерк хотел, чтобы я  велела  горничной  подождать,  но  я
громко приказала ей прийти за  мной  в  девять  часов.  Он  воспротивился  и
сказал, что сам проводит меня домой; мне это не очень понравилось, так как я
подумала, что под его любезностью кроется желание  разузнать,  где  я  живу,
какая обо мне ходит слава и каковы мои средства. Все же я выразила согласие,
полагаясь  на  то,  что  в  доме,  где  я  жила,  обо  мне  сложилось  самое
благоприятное мнение и все  его  справки  лишь  подтвердят,  что  я  женщина
состоятельная, поведения самого скромного и благонравного. Правильно ли  это
было или нет, это другой вопрос, но отсюда вы видите,  насколько  необходимо
всем женщинам, мечтающим о приличной партии,  составить  выгодное  мнение  о
своей добродетели, как бы они в действительности ни жертвовали ею.
     Я была приятно поражена, увидев, что он приготовил для меня  ужин;  при
этом я убедилась,  что  мой  клерк  живет  на  широкую  ногу,  в  комфортной
квартире; мне это доставило большое удовольствие, ибо я уже смотрела на  все
это как на свою собственность.
     Мы стали вторично беседовать на ту же тему, что и прошлый раз. Он сразу
приступил к делу, признался в самом искреннем расположении ко мне;  впрочем,
у меня не было никаких оснований сомневаться; объявил, что расположение  это
возникло при первом же моем посещении, еще задолго до того, как  я  выразила
желание завещать ему свое  имущество.  "Не  важно,  когда  оно  возникло,  -
подумала я, - лишь бы оно было прочным,  а  там  все  устроится".  Потом  он
сказал, как сильно его тронула моя готовность доверить ему  свое  состояние.
"На это у меня и был расчет, - подумала я, - но я  полагала  тогда,  что  ты
холостяк". Когда мы поужинали, он стал упрашивать меня выпить  два  или  три
бокала вина, но я отказалась, выпив всего  один  или  два.  После  этого  он
сказал, что хочет сделать мне одно предложение, но просил не обижаться, если
оно мне не понравится. Я выразила уверенность, что он не сделает бесчестного
предложения,  особенно  в  своем  доме,  в  противном  случае  я  прошу  его
промолчать, чтобы у меня не возникло чувство, несовместимое  с  уважением  и
доверием к нему, которые я достаточно  засвидетельствовала  этими  визитами;
тут я попросила разрешения уйти и стала надевать перчатки, как  бы  готовясь
покинуть его, хотя в действительности вовсе не собиралась уходить, равно как
и он не собирался отпустить меня.
     Понятно, он пристал ко мне, чтобы я не заикалась об уходе, уверяя,  что
не собирается предлагать ничего бесчестного, а если я так думаю,  то  он  не
будет больше говорить об этом.
     Такой  поворот  мне  совсем  не  понравился.  Я  ответила,  что  готова
выслушать все, что бы он ни сказал, будучи убеждена, что он не скажет ничего
такого, что ему не пристало говорить, а мне  неприлично  слышать.  Тогда  он
сказал, что у него вот какое предложение: он просит  меня  быть  его  женой,
хотя он еще не добился развода со своей потаскушкой, и, чтобы убедить меня в
честности своих намерений, пообещал до получения развода не заводить речи  о
совместной жизни и супружеском сожительстве. Сердце мое с первого  же  слова
ответило да на это предложение, но  необходимо  было  немного  полицемерить,
поэтому  я  с  притворным  негодованием   отвергла   его   предложение   как
недостойное, заявив, что оно неуместно  и  только  вовлечет  нас  в  большие
неприятности, так как если в конечном счете он не добьется развода,  то  нам
нельзя будет ни расторгнуть наш брак, ни продолжать его,  и  мы  окажемся  в
весьма двусмысленном положении.
     Словом, я привела столько доводов против этого предложения, что убедила
клерка в полной его нелепости; тогда он предложил мне подписать  и  скрепить
печатью договор с обязательством выйти за него замуж, как только он добьется
развода;  но  если  он  его  не  получит,   то   договор   будет   считаться
недействительным.
     Я ответила, что это  предложение  разумнее  первого;  но  так  как  мне
показалось, что  клерк,  в  порыве  искреннего  чувства,  впервые  заговорил
серьезно, то я не сразу согласилась, а сказала, что подумаю. Я играла с ним,
как  рыболов  с  форелью;  я  видела,  что  он  уже  клюнул,  поэтому  стала
подшучивать над его новым предложением и медлила с ответом; сказала, что  он
мало меня знает, и предложила ему собрать обо мне сведения. Я позволила  ему
также проводить меня домой, но не попросила зайти,  сказав,  что  это  будет
неудобно.
     В общем, я пока уклонялась от  подписания  договора;  побудило  меня  к
этому то, что дама, пригласившая меня поехать  в  Ланкашир,  так  настойчиво
меня упрашивала и сулила такие блага и такие прелести, что я соблазнилась  и
решила попытать счастья. "Может быть, - подумала я, - мне удастся  поправить
там свои дела", и тогда я без зазрения совести покинула бы  своего  честного
клерка, в которого была не настолько влюблена, чтобы отказаться ради него от
более выгодной партии.
     Словом, я уклонилась от договора, но сказала клерку, что еду на  север,
куда  и  попросила  написать  о  порученном  ему  деле;  сказала,  что   даю
достаточное доказательство своего уважения к  нему,  оставляя  в  его  руках
почти все свое состояние, и  обещаю,  как  только  он  выхлопочет  развод  и
известит меня об этом, немедленно приехать в Лондон,  и  тогда  мы  серьезно
поговорим о нашем деле.
     Должна сознаться, что  уезжала  я  с  низкими  намерениями,  хотя  была
приглашена с намерениями еще более низкими, как  покажет  продолжение  этого
рассказа. Так или иначе, я уехала со своей приятельницей, как называла ее, в
Ланкашир. Всю дорогу она  ухаживала  за  мной  с  видом  самой  искренней  и
непритворной  нежности;  она  взяла  на  себя  все  дорожные   расходы,   за
исключением оплаты проезда, а ее брат  выслал  навстречу  нам  в  Воррингтон
барскую карету, и мы приехали в Ливерпуль с такой помпой, что  лучшего  я  и
желать не могла.
     В Ливерпуле мы не менее роскошно прожили три или четыре  дня  у  одного
купца, имя которого я не буду называть по причине разыгравшихся в дальнейшем
событий. Потом моя спутница сказала, что хочет свезти меня  к  своему  дяде,
где нам будет оказан пышный прием,  и  этот  дядя,  как  она  называла  его,
прислал за нами карету четверней, которая отвезла нас за сорок миль, не знаю
куда.
     Приехали мы в помещичью усадьбу, где  оказалась  многочисленная  семья,
обширный парк, самое изысканное общество и  где  все  называли  мою  подругу
"кузиной". Я ей сказала, что, приглашая меня в такое  общество,  она  должна
была предупредить меня, и тогда я захватила бы лучшие свои  платья.  Услышав
это, дамы очень любезно сказали мне, что у них не  придают  такого  значения
одежде, как в Лондоне; что кузина подробно осведомила их  обо  мне  и  я  не
нуждаюсь ни в каких платьях, чтобы мне оказывали здесь уважение; словом, все
меня приняли там за знатную вдову с большим состоянием, не подозревая о том,
кем я была в действительности.
     Я скоро обнаружила, что все  в  семье,  в  том  числе  и  кузина,  были
католиками; тем не менее нельзя  представить  себе  лучшего  обращения;  все
держались  со  мной  так  учтиво,  как  если  бы  я  была  одного   с   ними
вероисповедания. По правде  говоря,  у  меня  не  было  твердых  религиозных
убеждений, которые я могла бы  оттаивать  и  я  скоро  научилась  отзываться
благоприятно о римской церкви; в частности, я им сказала, что, на мой взгляд
все религиозные разногласия между христианами порождены  воспитанием  и  что
если бы мой отец был католиком, то их религия, несомненно, нравилась бы  мне
не меньше, чем моя.
     Это очень расположило ко мне, и две или три старые  дамы  принялись  за
меня  по  части  религии.  Моя  податливость  была  так  велика,  что  я  не
посовестилась ходить с ними к обедне и подражать всем их движениям;  но  все
же мне не хотелось идти на уступки без всякой для  себя  выгоды;  поэтому  я
лишь поддерживала в них надежду, что  обращусь  в  католичество,  если  меня
приобщат к католическим  догматам,  как  они  выражались,  но  этим  дело  и
ограничилось. Я пробыла там около шести  недель,  после  чего  моя  спутница
отвезла меня в деревню в шести милях от Ливерпуля  куда  ее  брат,  как  она
называла его, приехал меня навестить в собственной карете, с двумя лакеями в
богатой ливрее, и с места в карьер принялся ухаживать за мной.  Поле  всего,
что я перевидала, казалось бы меня нелегко будет  провести;  так  я  и  сама
думала, тем более что имела  в