менять мотор на яхте, так что теперь он весь в долгах.
   Тогда я набрал номер Надин.
   - Владимир, ты? - я словно увидел, как она прыгает от радости, сжав в
руках трубку. - Приезжай скорее!
   - Куда, к тебе домой?
   - Да, мои родители в Хайфе!
   Она жила в маленьком, увитом цветами особнячке на окраине -
таксист-белорус уже начал вполголоса материться, когда мы наконец нашли ее
переулок, взбегавший по склону холма. Наденька была такой же свеженькой и
прелестной, как и в нашу первую встречу, и мы, черт побери, опять
стерлись, вдобавок назавтра я едва не опоздал в Министерство (там
принимают в течение часа два раза в неделю).
   Сотрудницы министерства - дамы лет сорока-пятидести с потасканными
лицами и презрительными складками у рта - не улыбались никому и
разговаривали короткими отрывистыми фразами, словно надзирательницы
концлагеря или школьные завучи.
   - Верни "корзину абсорбции", - бросила мне одна из них, - и поезжай в
свою Россию.
   - Но я не брал "корзину".
   Она захохотала. Пораженные невиданным зрелищем - смеющейся "пкидой"
   (женщиной-клерком) из Министерства Абсорбции, все присутствующие
изумленно воззрились на нас.
   - Ну, рассмешил, - закатывалась она, - я всякое слыхала от этих
русских, но такого... Ты что думаешь, мы тут глупее,чем ваши? Да кто в
такое поверит?
   Сейчас, конечно, все было бы по-другому. Но тогда словосочетание "новый
русский"
   еще только появилось, и даже самые богатые из иммигрантов не брезговали
"корзиной".
   - Как твоя фамилия, - спросила она, давясь лающим смехом, - надо
запомнить.
   - Динец.
   Тут она заткнулась, как будто проглотила муху.
   Дело в том, что в Израиле у меня был однофамилец: Симха Динец,
начальник Сохнута - организации, занимающейся рекламой Израиля среди
евреев других стран и их вывозом на "доисторическую родину". Большинство
пожертвований от богатых евреев Америки и Европы идут именно Сохнуту, а
там, естественно, в основном разворовываются. Каков точно бюджет этой
конторы, не знает никто, но говорят, что он больше госбюджета Израиля и
что вся страна - лишь общежитие при Сохнуте.
   Симха Динец был абсолютным чемпионом Израиля: его ловили за руку на
воровстве свыше десяти раз. Обычно для министров эта цифра за время службы
составляет где-то от трех до шести раз. При этом они благополучно
продолжают исполнять свои обязанности. Впрочем, насколько я знаю, Симхе
через пару лет всеже пришлось оставить пост - выяснилось, что он присвоил
сумму, близкую к годовым затратам на содержание танковой армии. Да и на
пенсию ему было пора.
   Когда я первый раз въезжал в Израиль, оформлявшее мои документы
отделение Сохнута отправило ему запрос: не родственники ли мы? Он,
естественно, ответил, что родственников в Совке у него нет и быть не
может, хотя я точно знаю, что его предки приехали из того же самого
города, откуда происходят Динцы нашего клана.
   Побледневшая пкида остолбенело смотрела на мое удостоверение личности
со славной фамилией, потом улыбнулась, став похожей на египетскую мумию, и
защебетала:
   - Конечно, мы дадим вам справку, только принесите нам справочки из
Сохнута, банка...
   Всего справочек нужно было шесть, они выдавались в разных местах, и все
конторы работали в разные дни. Поскольку родители Надин уже приехали, а
рабочая неделя кончалась, мне ничего не оставалось, как вернуться в Эйлат.
Перед отъездом я зашел в дельфинарий - посмотреть, как там идут дела.
   Директор мне очень обрадовался и с гордостью показал новые террариумы
для змей, накрытые сверху ярко-малиновыми двускатными крышами.
   Я очень удивился, поскольку знал, что он образованный человек с хорошим
вкусом, но директор пояснил:
   - Конечно, я понимаю, что выглядит ужасно, но посетителям очень
нравится. Мы, израильтяне, любим яркие цвета.
   - Ну, допустим, - поморщился я, - но ведь теперь змей не видно! Они все
сидят под крышами, поближе к лампам. Почему нельзя было сделать крышки
ящиков плоскими?
   - Ты не понимаешь. Плоские крыши - это арабский стиль, арабский
менталитет. Наш, израильский менталитет предполагает двускатные крыши.
   Может быть, израильтяне отчасти правы, когда не берут на работу
"русских", подумал я. Все-таки понять людей другой культуры и вправду
непросто. Во всяком случае, я тут многого не понимаю.
   Новый автовокзал Тель-Авива - настоящий Миносский Лабиринт, даже
местные жители нередко блуждают в нем по два-три часа. Только большой опыт
путешественника помог мне довольно быстро найти свою платформу. Купив
напоследок мороженого, я забрался на верхнюю палубу двухэтажного автобуса,
занял переднее сиденье и покатил обратно в пустыню, чувствуя, что
возвращаюсь домой. "Не забыть сказать Бене, если будет на автовокзале,
пусть зайдет на первый этаж - там в зимнем саду такой классный древовидный
папоротник" - подумал я, засыпая с палочкой от мороженого в руке. Ничто
так не выматывает, как битвы с бюрократией.
   Когда я проснулся, за окном мелькнул бетонный куб придорожной тюрьмы -
значит, Беер-Шеву давно проехали. Вдоль дороги тянулись щебнистые равнины
и голые холмы - в эту часть Негева весна еще не добралась. Только у
подножия горы, на которой виднелись колонны Авдата, древнего города
набатеев, зеленело пятно травы - древняя система сбора дождевой воды все
еще работала, хотя почти разрушена.
   В Рамоне я сошел с автобуса, поскольку собирался заглянуть на местную
биостанцию - центр по изучению грызунов. Его директор как-то подвозил меня
из Эйлата в Хай-Бар и пригласил в гости.
   Биостанция оказалась настоящим русским заповедником. Кроме директора,
все шесть сотрудников и сотрудниц приехали из Совка. Не удивительно, что
их рабочий день состоял из перекуров и чаепитий, хотя изучение грызунов
все же шло достаточно неплохо. Как раз перед моим приездом ребята поймали
под Ниццаной новый для Израиля вид гербиля (мелкой песчанки) - колонии
этих зверьков с украшенными кисточкой хвостами разбросаны в Негеве
повсюду, где есть хоть какая-нибудь растительность.
   Наконец я добрался до Эйлата и позвонил Джин-Тонику.
   - Вовка! - закричал он. - Как удачно, что ты приехал! Для тебя есть
классная работа!
   - И сколько там платят?
   Он назвал цифру.
   - Не может быть! - это было больше, чем средняя зарплата по стране -
недостижимая мечта для иммигранта.
   - Может-может. Там рабочий день четырнадцать часов. Русских, конечно,
не берут, но я прикинулся американцем и сказал, что рекомендую им моего
друга из Англии. У них начальник отдела кадров англичанин из Лондона, он
сразу клюнул. Завтра у тебя с ним собеседование.
   - Но у меня же в удостоверении личности написано, что я родился в
Москве.
   - Скажешь, что родился в Москве, а жил в Англии.
   - Подожди. Как же я закошу под англичанина, если в жизни не был в
Англии, а вешать лапшу на уши придется настоящему лондонцу?
   - Ничего, у тебя язык хорошо подвешен. За такие деньги придется сыграть
роль как следует.
   - А акцент? Я же не так говорю по-английски, как ты!
   - По документам ты уже год в Израиле, а русский акцент похож на
ивритский. Все, хватит ныть, лучше подумай, что ты будешь о себе
рассказывать. Жду тебя в десять утра у "Принцессы". - И он положил трубку.
   Я пошел на пляж, растянулся на горячем песке и задумался. На такой
работе сумму, необходимую для поездки в Индию, я скоплю за месяц. Да и
пора уже: скоро там начнутся муссонные дожди. Значит, надо побыстрее
оформлять паспорт, потому что вот-вот придется уезжать.
   Теплая волна ласково лизнула мне пятки. Прогулочные яхты, урча
моторами, возвращались к пирсу. Горы слева понемногу заливались алой
краской, а справа ползла на город густая синяя тень. В безоблачном небе
проплыл к северу гусиный клин.
   Я представил себе, каково сейчас в Москве. Если в Израиле зима теплая,
значит, там наверняка холодная. Февраль - ледяные улицы, слякоть,
позеленевшие без солнца рожи, чернуха в газетах... Но скоро и там начнется
весна. И вообще, Россия - прекрасная страна, только народ сволочной,
природа скучная и климат отвратительный.
   Отправив открытку Ирочке, я пошел в избушку Центра Кольцевания, помог
Реувену обработать вечерний улов (занятно было смотреть, как с каждой
неделей одни виды мигрантов сменяются другими), а когда он уехал, лег на
лавку и проспал до утра, рассчитывая, что "легенду" для отдела кадров
придумаю в последний момент. Когда некуда деваться, всегда начинаю лучше
соображать.
 
 
   Все, кончаются знойные блядки, 
   Сладкий кайф на горячем пляжу.
   Из субтропиков путь без оглядки
   В полуночные страны держу.
 
   И влечет меня к дому надежда, 
   Что забыть обо мне не должны, 
   Что все так же застенчива нежность 
   В ласках северной нашей весны.
 
   Что не вся моя жизнь - дорога, 
   Что вернусь я в начало пути, 
   Что меня не прогонят с порога 
   А, быть может, предложат войти.
 
 
 
 
 
                               12. Официант

   Люди холопского звания - 
   Сущие псы иногда...
 
   А.Н. Некрасов 
 
   Десятиэтажное здание гостиницы "Принцесса" торчало на берегу моря в
семи километрах южнее Эйлата, прямо у КПП на египетской границе. По ту
сторону КПП виднелась точная копия отеля - старая "Принцесса". Раньше
граница с Египтом проходила на три километра южнее, за местечком Таба.
Потом Египет через Международный суд в Гааге отсудил Табу со всей
инфраструктурой, созданной израильтянами среди пустыни. Мистер Прикс,
владелец отеля, бросил его и построил новый, а старым теперь командуют
египтяне. Он отличается от нового только вдвое меньшей ценой, но народу
там мало - реклама не так поставлена.
   Что касается новой "Принцессы", то это самая дорогая гостиница в
Израиле и одна из самых дорогих в мире, хотя даже в Эйлате есть три-четыре
отеля с лучшим сервисом и удачнее расположенных. Цены на отели вообще
редко совпадают с их качеством. Собственно, гостиницы Эйлата по-русски
правильнее было бы назвать пансионатами или домами отдыха - сюда приезжают
только для того, чтобы отдохнуть.
   Начальник отдела кадров встретил меня радостной улыбкой:
   - Приятно повстречать земляка! Давно из Лондона?
   - Год, сэр! К сожалению, я не имею чести быть вашим земляком. Я родился
на континенте, а второе высшее образование получал в Королевстве.
   - Вот как? Где же вы учились?
   Я назвал гидробиологическую контору, с которой когда-то много общался,
работая в институте сходного профиля.
   - Отлично! И где вы жили в Лондоне?
   "Не поймаешь" - подумал я и ответил:
   - Это не в Лондоне, а в окрестностях.
   - Ну, и где же?
   Из лондонских окрестностей я знал только Челси, Дувр и Стоунхедж. Но
называть реально существующее место - значило рисковать, ведь он мог
поймать меня на деталях. Поэтому ясказал:
   - В Черусти.
   - Черусти? Никогда не слышал. Где это?
   - Это маленький городок в двадцати милях к востоку, ниже по Темзе, сэр.
   - У вас хорошие манеры, - он наконец сменил тему, - мы можем взять вас
официантом в ресторан.
   - Благодарю вас, сэр! Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр!
   Я заполнил анкетку на двенадцати страничках и стал работником общепита.
Больше всего в новой работе меня радовали два обстоятельства. Во-первых,
бесплатное жилье и питание. Во-вторых, прямо под дверями отеля плескалось
море, а там, в пяти метрах от берега, проходил коралловый риф - все
обеденные перерывы я мог посвятить его подробному изучению.
   "Русским" на весь огромный ресторан, занимавший два этажа отеля, был
только парнишка из Смоленска по прозвищу Дима-гомосек. Это он "навел"
Джимми на "Принцессу". Подозреваю, что именно с приходом Димы-гомосека
сюда перестали брать русских. Больше всего на свете он любил "качать
права" и ни дня не пропускал, чтобы не закатить скандал или истерику. Ни
один нормальный мужчина не выдерживал Димино общество больше получаса. Но
девушки в нем души не чаяли и могли трепаться с утра до вечера, как с
лучшей подружкой. Наблюдать все это было довольно забавно.
   Жили мы в двухкомнатной квартире с Димой и четой коридорных с восьмого
этажа отеля - Сашей и Любой. Каждый день автобус фирмы забирал нас в пять
утра и привозил обратно в десять вечера, а то и позже. Не удивительно, что
мы передвигались покачиваясь, с остановившимся взглядом, как толпа зомби.
Но уйти с работы пораньше было нельзя - основные деньги мы получали именно
за сверхурочные, особенно по субботам - в выходные платят вдвое больше.
Меня всегда умиляло отношение израильтян к религиозному запрету работать
по субботам.
   Понятно, что в современной стране кто-то должен работать в любое время,
но верующие выходят из положения с помощью арабов, иммигрантов-атеистов и
тех, кто готов продать душу дьяволу ради двойной оплаты. Иными словами,
платишь другому, чтобы он согрешил вместо тебя.
   Если опоздать к автобусу, приходилось ехать на работу на такси, а это
двухчасовая зарплата.
   Работа по 14-18 часов в сутки приводила к тому, что все в ресторане
были издерганы и по малейшему поводу сцеплялись, напоминая пораженную
эпидемией бешенства звероферму. Больше всего конфликтов вспыхивало из-за
чаевых (на международном английском - типов). Среди официантов было много
ребят, приехавших подработать и не имевших гражданства. Платили им вдвое
меньше, чем гражданам, поэтому чаевые были для них ощутимой прибавкой к
жалованию. Особенно надрывались китаянка Ли (ее, конечно, звали иначе, но
китайцы предпочитают за границей зваться Ли, потому что это единственное
китайское имя, которое европейцы могут правильно выговорить) и Дима -
он-то был гражданином, но очень уж жадным.
   Единственным нормальным человеком оставался Билли, зулус из ЮАР,
который работал на мойке посуды и в выбивании типов не участвовал. С ним я
в основном и общался, когда выдавалась свободная минута. Посетители
ресторана как на подбор были малоприятной публикой, и "корешиться" с ними
в надежде на чаевые я не мог себя заставить. Вообще с первой минуты в
отеле я косил под "русского медведя" - медлительного, исполненного
собственного достоинства и слегка туповатого. Да и типов было мало, потому
что обычно мы не имели дела с деньгами - питание входило в стоимость
номера.
   Израильтяне у нас тоже работали, но редко задерживались больше недели -
слишком уж нервная работа. Вообще, любой, кто продержится свыше двадцати
дней, считался ветераном - только Ли служила в "Принцессе" уже три месяца.
У нее был стимул - за день она получала столько, сколько рабочий
где-нибудь в провинции Хунань за год. С тех пор, как она полгода назад
продала дом и выбралась с родины, я был первым, с кем она могла поговорить
по-китайски, да и мои возможности ограничивались полусотней слов.
   Питались мы, конечно, не теми продуктами, которые шли клиентам. Им
повара готовили из продуктов, у которых кончался срок годности, которые
роняли на пол или готовили с нарушением рецептуры. Все лучшее доставалось
самим поварам и нам за компанию. Чего только не перепробовал я за время
работы! Микропомидорчики с форелью по-фарерски, верблюжьи стейки, омары и
лангусты, фаршированные устричным филе... Но любви к ресторанам мне это не
прибавило. Я и раньше без особого удовольствия ходил в подобные места, а
когда познакомился с ними "изнутри", окончательно убедился, что больше
люблю дешевые забегаловки. Почему-то нигде я не ем с таким аппетитом, как
во всевозможных заводских столовках, придорожных шашлычных и продымленных
тавернах с подозрительной публикой.
   Большую часть двухчасового обеденного перерыва я проводил на рифе,
ныряя с маской. Можно было взять напрокат акваланг, но глубже трех метров
на дне не было ничего интересного, кроме ила и огромных колоний садовых
угрей. Эти маленькие рыбки, похожие на шнурки от ботинок, роют в илу норки
и торчат из них, словно вопросительные знаки. Издали кажется, что морское
дно заросло густой молодой травкой, но стоит приблизиться - и все угри
мгновенно исчезают в норах.
   Риф, как ему и положено, был сказочно красив. Среди разноцветных
коралловых кустов улыбались гигантские двустворки-тридакны. Края их
метровых створок торчали из рифа, словно гигантские губы. Их покрывала
мягкая мантия, которая окрашена в ярко-синий или зеленый цвет, с различным
у всех моллюсков рисунком.
   Такая красочная расцветка вызвана тем, что мантия тридакн - своего рода
теплица, в которой они разводят на солнце симбиотические водоросли.
   Легионы фантастически ярких рыбок вились в пронизанном солнечным светом
слое воды над рифом, окружали меня, щекоча мягкими губами, исчезали в
сплетении веток при появлении барракуды или макрели. В трещинах скрывались
здоровенные желто-зеленые мурены, с двумя из которых я успел подружиться
-обязательно приносил им по кусочку тунца, они высовывались из нор и брали
угощение из рук.
   Постепенно они прониклись ко мне таким доверием, что не боялись
выползать наружу на первые метр-два своей длины.
   Самыми красивыми из рыбок были маленькие рыбы-бабочки и королевские
рыбы-ангелы.
   В молодости это чудо природы сочно-синее с похожим на мишень рисунком
из тонких белых и черных колец на боку. Потом ангел становится желтым с
синими, черными и белыми узорами. Одна такая рыбешка у северного конца
рифа нашла оброненное кем-то зеркальце и целыми днями исполняла
воинственный территориальный танец перед своим отражением, пока я не
забрал игрушку, заметив, что ангел худеет на глазах.
   После работы я иногда успевал еще разок нырнуть, чтобы посмотреть
ночную фауну.
   В это время на рифе появлялись крылатки - похожие на огромные астры
создания с рисунком из бордовых, фиолетовых, розовых и белых полос. Этих
рыбок ужасно хочется поймать, но их шикарные плавники увенчаны ядовитыми
колючками. Один раз, когда я закончил работу в четыре утра и решил
окунуться, потому что ехать в город уже не было смысла, мне встретился
фотоблефарон - рыбка размером с березовый листок, у которой под глазами по
яркому фонарику, причем специальные шторки позволяют ре гулировать яркость.
   В поисках красивых раковин я иногда заплывал дальше к северу, там в
рифе был просвет - в этом месте открывалось вади, из которого когда-то
вытек поток смертельной для кораллов пресной воды. Просвет густо зарос
водорослями, в которых жили крошечные осьминожки-аргонавты. У самца
аргонавта есть специальное щупальце, которое весной отрывается и уплывает
на поиски самки, зажав кончиком мешочек со спермой. У самки два щупальца
заканчиваются плоскими лопастями, с помощью которых она строит
необыкновенной красоты раковину, словно состоящую из папиросной бумаги или
тончайшего фарфора. После встречи со щупальцем-спермоносцем самка
заполняет раковину яйцами и караулит до выхода малюток-аргонавтиков.
   В течение всего времени работы в "Принцессе" я наблюдал за тремя
самками, у которых были раковины с яйцами, и дождался-таки своего часа:
облачко осьминожек размером с булавочную головку расплылось вокруг, и я
смог забрать пустую раковинку.
   Поныряв на рифе, я напоследок совершал дальний заплыв в море, и один
раз меня выловил пограничный сторожевик.
   - Документы? - спросили погранцы, хотя видели, что на мне нет ничего,
кроме плавок.
   - Нету.
   - Поехали разбираться.
   - Вы что, мне на работу через полчаса.
   - Ничем не можем помочь.
   Вдруг один из моряков закричал:
   - Стоп, парни, я его знаю! Это ты водил такую клевую телку на Платформу?
   - Ну, я, а что?
   - Это свой, парни. - И меня отпустили с почетом.
   Не прошло и двух недель, как я знал в лицо всех крупных рыб рифа и даже
некоторых морских ежей. Работать снова стало скучно. В Израиле уже
несколько месяцев продолжалась забастовка университетских преподавателей,
и наступил момент, когда стало ясно, что всем студентам придется остаться
на второй год.
   Сотни их рванули в Эйлат на заработки. Теперь в ресторане, кроме нас с
Димой, все были израильтяне. До сих пор я вполне обходился английским
языком, а тут вдруг оказался в чисто ивритоязычной среде. Хотя к тому
времени я мог составлять