ечером... Но нет, этого, не может быть! Чтобы Наташа?!
   - Не волнуйтесь, Андрей Пантелеевич, - успокоил его Майский. - Мы  знаем,
Наташа -  хорошая  девушка,  комсомолка.  Но  враг  хитер.  И  вы  правильно
поступили, сообщив нам...


   После разговора с офицерами Майский поехал  к  полковнику  Радунову.  Ему
много раз приходилось встречаться с полковником. Радунов нравился ему  своей
неторопливостью, вдумчивостью и той особой теплотой, располагающей  к  себе,
которая встречается довольно редко.
   - Рад видеть вас, Георгий Степанович, - приветствовал Майского Радунов. -
Я догадываюсь, что привело вас ко мне... Вы прямо с корабля?
   - Да.
   - И, конечно, не завтракали?
   - Не успел, - признался Майский.
   - Ну, садитесь, - показал на кресло полковник, доставая из шкафа  бутылку
лимонада и тарелку с бутербродами.
   - Я тоже еще не ел. Давайте-ка закусим.
   - Но дело важное, - пробовал возразить капитан 1 ранга.
   -  Я  слушаю  вас,  -  сказал  полковник,  подвигая  Майскому  тарелку  с
бутербродами.
   Капитан 1 ранга рассказал о разговоре с  Дунаевым.  Слушая  его,  Радунов
записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте.
   - А теперь я хочу посоветоваться с вами, - продолжал Майский. -  Что  нам
делать с подводной лодкой, если она появится еще раз? Заставить ее  всплыть,
отогнать от наших вод?
   Радунов ответил не сразу. С  минуту  он  сидел,  наклонив  голову,  будто
изучая записи, сделанные в блокноте.
   - Нет, - сказал он наконец. - Пускай лодка ходит. Не трогайте ее.
   - Я вас не понимаю.
   - Сейчас объясню... Мы сделаем  другое.  Я  поговорю  с  командующим,  и,
надеюсь, он даст согласие. Капитан-лейтенанту  Дунаеву  придется  выехать  в
командировку...

   В МАТРОССКОМ ПАРКЕ

   Густой, тенистый парк, раскинувшийся на холмах у самого берега моря,  был
гордостью жителей города. За войну парк этот сильно поредел. В дни оккупации
фашисты вырубили много деревьев для строительства укреплений. Вернувшиеся  в
город  после  освобождения   жители   и   моряки   много   потрудились   над
восстановлением парка, посадили деревья, разбили дорожки и  клумбы.  И  парк
помолодел, его буйная зелень радовала глаз, манила отдохнуть в  тени  аллей.
Сюда любили ходить жители города, но особенно многолюдно было в парке в  дни
увольнений с кораблей. На танцевальной  площадке  играл  оркестр,  кружились
моряки в белых кителях и форменках. За высоким  забором  летнего  кинотеатра
смеялись и разговаривали невидимые герои кинокартин. В парке было  весело  и
шумно. Только на дальних темных  и  узких  аллеях,  где  над  головой  аркой
нависли кроны деревьев, было тихо.
   Здесь  находили  себе  уединенный   приют   влюбленные   пары,   слышался
приглушенный говор.




   В дальнем углу парка, среди густой зелени, на склоне холма,  стоял  белый
павильон. В нем безраздельно господствовал известный всему  городу  фотограф
Федя Луковоз, молодой  человек  лет  двадцати  пяти,  подвижной  и  веселый,
влюбленный в свое дело. Снимки у него  получались  замечательные,  и  моряки
охотно  шли  к  нему  фотографироваться.  Внешность  у  Феди  была  довольно
примечательна. Он был высок,  тощ,  узкоплеч.  На  тонкой  шее  покачивалась
большая готова с огромной копной каштановых волос,  которые  Федя  чуть-чуть
завивал. Одевался он очень элегантно. В летние  дни  фотограф  носил  желтые
туфли, светлые брюки и голубую тенниску. Головные уборы он презирал. В любое
время года его львиная грива оставалась непокрытой.
   Жил Луковоз тут  же  в  павильоне,  в  пристройке  на  втором  этаже.  На
письменном столе в  его  комнате  стояло  десятка  три  отлично  выполненных
женских фотографий, давших повод считать Федю непревзойденным сердцеедом.  И
мало кто догадывался, что веселый,  разбитной  фотограф  имеет  только  одну
сердечную привязанность, доставлявшую ему много беспокойства и переживаний.
   Студентка Педагогического института  Наташа  Дунаева,  девушка  с  карими
лукавыми  глазами,  частенько  наведывалась  в  павильон.   Федя   учил   ее
фотографировать, ходил с ней на танцы, а иногда и в ресторан.  Он  несколько
раз пытался объясниться с Наташей, но смуглая, бойкая на язык девушка всегда
сбивала его с толку.
   - Наташа! - начинал Федя
   - Ты хочешь поступить в вечернюю школу? - улыбаясь, спрашивала она.
   - Нет, я хочу...
   - Поступай, я помогу тебе.
   Федя обиженно замолкал. Учеба его не интересовала
   Наташе будто доставляло удовольствие дразнить его.  Вот  и  сегодня:  они
договорились кататься на лодке, а  она  привела  с  собой  молодого  рослого
лейтенанта с сильными, покатыми плечами.
   - Знакомьтесь. Иван Горегляд, - представила Наташа.  -  Сослуживец  моего
брата и мой знакомый. Хочет сфотографироваться.
   - Очень обрадован, - уныло  произнес  Луковоз  и  принялся  устанавливать
треногу с фотоаппаратом.
   - Чудесный вид! - сказала Наташа, показывая в сторону моря.
   - Красиво, - согласился Горегляд.
   Со склона холма видна была безбрежная, чуть выпуклая голубая гладь  моря.
В бухту тихо входил пароход. Из-за ограды  военного  порта  виднелись  мачты
военных кораблей. На фоне  голубой  воды  отчетливо  вырисовывались  контуры
эскадренного миноносца, стоявшего на рейде.
   - Это "Мятежный", правда? - спросила Наташа.
   - Да, - неохотно промолвил лейтенант.
   Пока Луковоз усаживал лейтенанта в кресло, искал удобную позу,  заставлял
клиента улыбаться и целился в него объективом фотоаппарата, Наташа притащила
из комнаты толстый альбом в бархатной обложке.
   - Посмотрите, Ваня, какие чудеса можно сделать простым  фотоаппаратом,  -
не без гордости сказала она. - Это все Федина работа.
   - Ничего особенного, - скромно отозвался польщенный Луковоз.
   В альбоме действительно оказалось много замечательных  видов,  но  больше
всего здесь было фотографий Наташи. На пляже,  на  вершине  дерева,  в  окне
трамвая и, наконец, три одинаковые улыбающиеся Наташи стоят  рядом,  держась
за руки.
   - Здорово! - восхитился Горегляд. - Как это вы умудрились  из  одной  три
сделать?
   - Фотоэффект. Современная фототехника способна свернуть горы,  -  ответил
Федор.
   На   следующей    странице    оказалась    фотография    брата    Наташи,
капитан-лейтенанта Дунаева. Он стоял на берегу моря, скрестив руки на груди,
а за его спиной виднелись  очертания  корабля.  По  надстройкам,  по  сильно
скошенной   назад   мачте   Горегляд   узнал   "Мятежного"   и    нахмурился
фотографировать военные корабли было запрещено.
   - Это я для ее брата. Только две штуки  отпечатал,  -  смутился  Луковоз,
перехвативший взгляд лейтенанта. - Издалека ведь.  Не  видно  даже,  что  за
корабль.
   После этого общий  разговор  не  клеился.  Горегляд  досмотрел  альбом  и
простился, сказав, что придет за карточками дня через два.
   - Сует нос во все дырки, - сердито сказал Федор, когда лейтенант ушел.
   - А ты не делай, что не положено, - резонно заметила Наташа.
   - Слушай, я интересную штуку придумал,  -  оживился  Луковоз.  -  Садись,
садись в кресло.
   - Опять снимать будешь?
   - Опять. Знаешь, блеск! В три четверти, подсвет снизу.  Волосы  светятся,
как нимб. Это же люкс! А потом в рембрандтовском стиле. Тонкий луч направлен
на глаза, а все лицо в полутьме.
   Домой Наташа возвращалась под вечер. Шла торопливо, поглядывая  на  часы.
Надо было накормить брата. В другие время он сам подогрел  бы  себе  еду  на
плитке, но последние дни он был  какой-то  странный,  рассеянный  и  хмурый,
редко показывался дома, забывал про еду. "Что-то  случилось  на  службе",  -
думала Наташа.
   Андрей Пантелеевич, заслышав шаги сестры, вышел из соседней комнаты.
   - А-а-а! Стрекоза прилетела! - весело сказал он,  и  Наташа  поняла,  что
настроение брата улучшилось.
   - Сейчас ужин подогрею.
   - Не надо. Я уже ел. Аппетит у меня сегодня зверский, - засмеялся Дунаев.
- Ну, а ты где была? Опять с женихом хороводилась?
   Веселое настроение брата передалось и  Наташе.  Захотелось  подурачиться.
Поджав губы, она сказала со вздохом:
   - Не везет мне, Андрюша. Оба жениха меня не устраивают.
   - Ишь ты какая! Почему же?
   - Выйду я  замуж  и  кем  же  стану?  Гореглядихой!  Или,  еще  лучше,  -
Луковозихой! Нет уж, не сменю фамилию!
   Капитан-лейтенант взглянул на часы.
   - Я сейчас уезжаю, Наташа.
   - Надолго? - удивилась та. - Так неожиданно.
   - Неожиданно, - согласился Дунаев. - Предложили командировку. Поезд через
два часа. Собери мне  белье,  Ната...  -  усмехнувшись,  Андрей  Пантелеевич
добавил: - А насчет Горегляда ты зря. Дружи с ним, он парень хороший.
   - Да мне-то что, пускай ходит, - отозвалась девушка, доставая чемодан.

   БЕЛЫЕ ТАБЛЕТКИ

   Когда человек бросает курить, он любит сосать что-нибудь,  чаще  всего  -
леденцы. Это помогает преодолеть  возникающее  по  временам  острое  желание
затянуться табачным дымом.
   Сечин подумал об этом, едва  узнал  в  лаборатории,  что  смерть  мичмана
Ляликова наступила в результате  действия  сильного  яда.  Майор  постарался
узнать, чем отбивал Ляликов охоту курить.
   - Он какие-то белые таблетки  глотал,  -  вспомнил  начальник  склада.  -
Да-да, точно. Мятные таблетки. Еще и мне предлагал их.
   В тот же  день  помощники  Сечина  побывали  во  всех  аптеках  города  и
прилегающих районов. Мятных белых таблеток,  помогающих  преодолеть  желание
курить не было. "Вероятно, Ляликов брал их у кого-то, - размышлял Сечин. - В
одной из таких таблеток мог находиться яд. Если так, то человек,  приучивший
мичмана глотать таблетки,  заранее  рассчитывал  убрать  его.  Но  кто  этот
человек? Может быть, это тот самый П. Г., который давал Ляликову деньги?"
   О том, что деньги были даны мичману, майор знал. По его запросу работники
КГБ в том районе, где жила мать Ляликова,  навели  справки  по  интересующим
Сечина вопросам. Выяснилось, что мичман  регулярно  посылал  матери  деньги.
Совсем недавно мать Ляликова купила новый дом.  А  перед  этим,  она,  кроме
обычного ежемесячного перевода, получила от сына еще три, почти  подряд.  На
квитанциях переводов значились суммы: 1300, 700 и 3000 рублей. Это совпадало
с тем, что было записано в книжке, рядом с инициалами "П. Г.".
   Тщательная проверка ничего не дала. Никто из друзей  и  знакомых  мичмана
денег ему не ссужал.
   От соседки Ляликова по квартире удалось узнать, что недели  две  назад  в
его комнате ночевала неизвестная женщина. Пришли они  домой  вместе,  поздно
вечером. Женщина не выходила из комнаты. Мичман сам жарил на кухне  яичницу,
открывал банки с консервами. На другой день Ляликов вынес  на  кухню  пустые
бутылки: одну из-под коньяка и две из-под портвейна.
   - Небось на бульваре подцепил ее,  -  презрительно  говорила  хозяйка.  -
Пухленькая такая, щечки толстые. На ногах лакировки.
   - А раньше Ляликов водил к себе женщин? - поинтересовался майор.
   Такого не было. Это в последнее время он выпивать стал, пропадал  где-то.
А потом женщину привел.
   После  этого  разговора  майор  поехал  к  полковнику   Радунову,   чтобы
посоветоваться с ним. Полковник всегда  требовал  от  своих  подчиненных  не
только перечисления фактов, но и выводов из них. Зная это,  Сечин  несколько
раз проверил гипотезу, сложившуюся в его голове, и  только  тогда  явился  в
кабинет начальника.
   Радунов слушал молча, не перебивая. Он сидел вполоборота к Сечину, теребя
правой рукой кольца волос. Полковник боролся с этой привычкой, но, когда  он
был поглощен мыслями, рука его помимо воли поднималась к волосам.
   - Дело  обстоит  так,  -  говорил  майор.  -  Неизвестная  встречалась  с
мичманом. От нее он получал деньги. Ляликов сообщил ей о  новом  вооружении,
об испытаниях на "Мятежном". По-видимому, она заставила его бросить  курить,
приучила к таблеткам. А когда мичман стал ей  ненужен  или  возникла  угроза
разоблачения, она дала ему таблетку с ядом.
   - Это выглядит довольно правдоподобно, - задумчиво ответил Радунов. -  Но
каким путем она узнала день и час выхода  "Мятежного"  на  испытания?  Каким
путем было передано сообщение на подводную лодку, следившую за "Мятежным"?
   - Может быть, об этом удастся узнать через Луковоза.
   - Вот что, Иван Иванович, - поднялся полковник. - Действуйте осторожно. И
не торопитесь с выводами. В нашем деле ошибка стоит дорого.

   ДЕЛО УСЛОЖНЯЕТСЯ

   Иван Иванович Сечин сидел с книгой в руках на крайней к морю аллее парка.
На нем был просторный серый костюм и мягкая шляпа. Он ничем не отличался  от
гуляющих в парке.
   Близился вечер. Солнце висело низко над горизонтом, заливая косыми лучами
бухту и пляж, полный народа. Длинные тени деревьев пересекали аллею. Изредка
отрываясь от книги, Сечин смотрел по сторонам, ожидая кого-то.
   Иван Иванович тщательно готовился к операции, которую предстояло провести
сегодняшней ночью. Сечин рассчитывал узнать, каким путем поступают на  лодку
сведения о выходе "Мятежного"  в  море.  Как  только  эскадренный  миноносец
вернулся с неудачных испытаний, молодой  офицер  Иван  Горегляд,  выделенный
Басовым в распоряжение майора, завязал дружбу с  сестрой  капитан-лейтенанта
Дунаева - Наташей. У девушки был  только  один  человек,  с  кем  она  могла
делиться новостями, кому могла сказать о том, что брат уходит в  море.  Этим
человеком был фотограф Федор  Луковоз.  Лейтенант  Горегляд  познакомился  с
фотографом. Павильон Луковоза стоял в глухом углу парка,  на  склоне  холма,
откуда удобно было вести наблюдение за бухтой.  Подозрения  Сечина  особенно
окрепли после того, как Горегляд увидел у фотографа снимок "Мятежного".
   Сегодня ночью "Мятежный" снова должен был выйти в  море.  Знали  об  этом
только Майский, Басов и Сечин.  Капитан-лейтенант  Дунаев  был  отправлен  в
командировку. Через его сестру Луковоз  ничего  теперь  узнать  не  мог.  За
фотопавильоном было установлено наблюдение. Горегляд, отправившийся получить
у фотографа свои снимки, должен был между делом  сказать,  что  на  эсминце,
дескать, неладно с машинами, и, может быть, корабль станет на ремонт.
   Вся эта подготовка исключала возможность передачи врагу сведений о выходе
"Мятежного". Исключала, если это делал Луковоз.
   Из-за поворота показался лейтенант Горегляд, и Сечин залюбовался  ладной,
подтянутой фигурой молодого  офицера.  "Занимается  боксом  и  плаванием,  -
вспомнил Иван Иванович, - это ведь он  завоевал  второе  место  на  флотских
соревнованиях".
   Лейтенант и майор, разговаривая о пустяках, дошли до "Победы", стоявшей у
входа в парк. Сечин сел за руль, предложил коротко:
   - Рассказывайте.
   - И рассказывать-то нечего, - пожал плечами Горегляд. - У Луковоза  полно
клиентов. Меня встретил холодно. Спрашивал о Наташе -  она  второй  день  не
приходит. Поговорили минут пять. Потом переснял меня.
   - Почему?
   - Снимки испортил. Жаловался, что  иногда  по  ночам  напряжение  падает,
работать  трудно.  Ругается,  говорит,  что  на  подстанции   шум   устроит,
жаловаться будет. Хочет сам пойти линию проверить.
   - Интересно, - отозвался Иван Иванович, подумав, что надо  выяснить,  что
это такое.
   Высадив лейтенанта в порту, Сечин отправился домой поужинать, а в 23 часа
приехал на приемный радиоцентр.
   "Мятежный" еще не вышел в море, а уже несколько контрольных  радиостанций
прослушивали эфир, ждали,  не  прозвучит  ли  в  нем  радиограмма.  Если  бы
неизвестная рация появилась в эфире, ее тотчас запеленговали  бы.  На  карте
Сечина появился бы красный кружочек в том месте, где  скрестились  бы  линии
пеленгов.
   Иван Иванович занял кресло в комнате дежурного,  развернул  свежий  номер
"Огонька". Оставалось только ждать. На вахте сидели опытные радисты, задание
было известно им, а читать лишний раз наставления  -  только  мешать  людям,
занятым делом.
   В комнату вошел дежурный  старший  лейтенант.  На  вопросительный  взгляд
Сечина он ответил:
   - Пока ничего. Да вы не беспокойтесь, в моей смене слухачи отменные. Если
появится чужак, сразу схватят.
   Во  втором  часу  ночи  Сечин  позвонил  старшему  группы  наблюдения  за
павильоном капитану Долгоносову, спросил о новостях.
   - Объект не спит. Свет горит в лаборатории и в его  комнате  наверху.  Из
дома не выходил, -  доложил  капитан.  -  Одна  странность,  Иван  Иванович.
Приблизительно час назад в комнатах Луковоза мерк свет. Вроде бы	 напряжение
падало.
   - Продолжайте наблюдать, -  приказал  Сечин  и  повесил  трубку.  "Почему
померк свет? - размышлял он. - Час  назад...  Как  раз  в  то  время,  когда
"Мятежный" вышел из бухты.  Может,  Луковоз  дает  сигналы  огнем?  Но  если
Долгоносов едва заметил это, то на расстоянии и не разглядишь. Тут что-то не
так..."
   Шифровальщик   принес   радиограмму,   адресованную   Сечину.    Командир
"Мятежного" сообщал, что при подходе к району стрельб  в  нейтральных  водах
опять появилась  подводная  лодка.  Испытания  снова  отменены.  Эскадренный
миноносец возвращается в базу.
   Сечин  пытался  разобраться  во  всем  происшедшем.   Дело   усложнялось.
Предположение о том, что Луковоз узнает время выхода  корабля  через  Наташу
Дунаеву, отпадало. Но фотограф вел себя  странно.  Почему  именно  во  время
выхода  "Мятежного"  в  море  в  его  доме  меркнет  свет?  Значит,   падает
напряжение; значит, как раз в это время кому-то нужно много  электроэнергии.
А зачем? Может быть, тут какая-нибудь  хитрость?  Во  всяком  случае  кто-то
снова узнал о выходе "Мятежного" и сообщил об этом на лодку. Это мог сделать
Луковоз, могла сделать женщина с инициалами П. Г.
   -  Плохо,  старший  лейтенант,  -  сердито  сказал  Сечин  дежурному.   -
Прохлопали чужака ваши отменные слухачи.
   - Этого не может быть, - твердо ответил дежурный.
   - К сожалению, это так. И  самое  обидное  -  передатчик  работал  где-то
поблизости.
   Щеки старшего лейтенанта побагровели.
   - Нет, - повторил он, - не  может  быть.  На  сто  километров  вокруг  не
работал ни один чужой передатчик.
   - Вы в этом убеждены? - Уверенность старшего лейтенанта нравилась майору.
За долгие годы  работы  он  привык,  что  иногда  дело  оборачивается  самым
неожиданным образом. Может быть, лодка получила сведения без  помощи  радио.
Но как? Есть ли связь между тем, что падает напряжение в  доме  Луковоза,  и
выходом эскадренного миноносца? Пока перед Иваном Ивановичем  стояли  только
вопросы, и на каждый из них надо было найти ответ.
   - Значит, убеждены? - повторил он.
   - Абсолютно. Еще раз подтверждаю - во время моей  вахты  чужой  работы  в
эфире не было.
   - Хорошо.
   Сечин вел машину по темным, уснувшим улицам  города  и  рассуждал  сам  с
собой: "Задержать Луковоза нельзя. Нет доказательств. Надо  в  целом  ворохе
случайностей, как в спутанном клубке ниток, найти конец - случай, который по
неумолимым законам логики потащит за собой цепь событий".

   ПОРВАННЫЙ ЧУЛОК

   На следующий день Иван Иванович проснулся  рано  и  сразу  же  поехал  на
работу.  Спал  он  мало,  но  усталости  не  чувствовал.  Утренний   воздух,
наполненный ароматом цветов, бодрил и освежал. Солнце не успело еще высушить
росу, алмазные капли блестели на траве, на листьях деревьев.
   Сечин поднялся на второй этаж, вошел в свою комнату. Несмотря  на  ранний
час, здесь уже  находился  старший  группы  наблюдения  капитан  Долгоносов.
Легкий белый пиджак Долгоносова  висел  на  спинке  стула,  а  сам  капитан,
склонившись над столом, водил карандашом по листу бумаги.
   Долгоносов был еще молод, но Сечин относился к нему с уважением.  Капитан
мог работать  без  отдыха  несколько  суток.  Сухой,  худощавый,  с  крепкой
железной мускулатурой, он, казалось, не знал усталости. Лицо  у  Долгоносова
скуластое, смуглое, глаза черные, блестящие. Узкие  упрямые  губы  открывают
при улыбке ровные,  иссиня-белые  зубы.  Капитан  прекрасно  танцевал,  умел
пошутить. На вечерах многие девушки заглядывались на него.
   Иван Иванович особенно ценил умение Долгонос