шегося  из бака бензина. Дюма  совершил  разведку и  обнаружил  светлый
корпус самолета на фоне ржаво-коричневого дна на глубине ста двадцати футов.
Самолет стоял торчком; пропеллеры сорваны, капоты моторов разодраны, в рубке
зияющее  отверстие,  пробитое  телом  выброшенного  летчика.  Вокруг  машины
сновали маленькие серебристые рыбки.
     Я заснял  со  всех  сторон место  происшествия и увидел  второго пилота
сидящим с  широко раскрытыми глазами  внутри того, что когда-то было рубкой.
Счет моих  погружений  достиг  к тому  времени тысячи,  но  я впервые увидел
утопленника.  Спокойное,  мудрое  выражение  его   лица  производило  жуткое
впечатление. За спиной мертвеца раздулся купол парашюта.
     Футах в ста  в стороне на скудной донной поросли лежал на спине штурман
- одна нога подогнута, указательный палец поднят в сторону поверхности. Его,
очевидно,  выбросило  в   момент  удара   самолета   о  поверхность,  причем
одновременно раскрылся парашют. Дюма и Морандьер  спустили со шлюпки канаты,
и летчики были подняты наверх с развевающимися позади парашютами.


Глава пятая. С АКВАЛАНГОМ ПОД ЗЕМЛЕЙ


     Мы ныряли в море  в общей сложности пять тысяч раз, однако больше всего
переживаний нам  доставили не морские  исследования,  а изучение наполненной
водой пещеры - широко известного источника Воклюз близ Авиньона.  Знаменитый
Воклюз  представляет собой  в  видимой  части  небольшой водоем  во  впадине
известковой скалы, возвышающейся на  пятьсот  футов над рекой  Сорг. Круглый
год  из впадины  бежит маленький  ручеек,  и так до  марта,  когда  источник
извергает бурный  поток,  вызывая паводок  на реке. Пять недель продолжается
интенсивный  приток  воды, затем  зеркало  водоема  опускается.  Это явление
отмечалось каждый год с незапамятных времен.
     Начиная  со  средневековья,  воклюзский  источник  дает  пищу  фантазии
поэтов.  В четырнадцатом  веке  Петрарка писал здесь сонеты  Лауре. Фредерик
Мистраль,  наш  провансальский  поэт,  тоже принадлежал  к числу почитателей
Воклюза.
     Не одно поколение гидрологов ломало себе голову над интересным явлением
природы;  были  выдвинуты  десятки  теорий  для  его  объяснения.  Гидрологи
замерили  количество осадков на  вышележащем  плато,  нанесли  на  карту все
впадины   и  установили,  что  температура  воды   круглый  год  сохраняется
неизменной  -  пятьдесят пять градусов по Фаренгейту.  Однако никто не знал,
чем вызывается внезапный весенний разлив.
     Один из принципов  действия  природных фонтанов  основан на  "подземном
сифоне",  когда  вода  поступает  из  бассейна,  лежащего  выше  в горах  по
сравнению   с    местом   фонтанирования.   Но   Воклюз   нельзя   объяснить
непосредственно  переполнением  верхнего  резервуара вследствие  атмосферных
осадков,  так как прибыль  воды в гроте не совпадает с дождями.  Приходилось
предполагать  наличие  либо  огромного  внутреннего  резервуара,  либо  ряда
меньших пустот, соединенных системой "сифонов".
     Научные теории часто  казались  не более  достоверными,  чем  поэтичное
объяснение Мистраля: "Однажды фея фонтана приняла образ прекрасной девы. Она
взяла за руку бродячего менестреля-старика и провела его сквозь воды Воклюза
к подземному лугу, на котором было семь отверстий, закрытых семью  огромными
алмазами. "Видишь  ли  ты  эти алмазы? -  спросила  фея.  - Когда я поднимаю
седьмой алмаз, источник поднимается до корней фигового  дерева, пьющего воду
один раз  в году". Приходится  признавать, что объяснение Мистраля содержит,
во  всяком случае, один реальный факт, которого  нет  в  догадках ученых: на
отвесной  скале над источником, как раз на  отметке высшего годового  уровня
воды,   прицепилось   рахитичное  столетнее  фиговое   дерево.   Его   корни
действительно смачиваются водой только один раз в год.
     Отставной армейский  офицер  Брюне, поселившийся  в  лежащей поблизости
деревушке Апт, стал поклонником источника Воклюз так же, как  Петрарка шесть
веков  тому  назад.  Брюне  предложил  Группе подводных изысканий  направить
ныряльщиков  для  исследования  пещеры  и   раскрытия  тайны.  В  1946  году
командование  разрешило нам  предпринять  попытку.  Мы прибыли  в Воклюз  24
августа, когда источник находился в состоянии покоя.
     Появление военных  моряков  на грузовиках,  нагруженных снаряжением для
ныряния, вызвало  переполох  в  Воклюзе.  Нас окружили  ребятишки, добиваясь
чести переносить  воздушные баллоны,  портативные  декомпрессионные  камеры,
акваланги и  костюмы  вверх  по  деревянной  лестнице к  источнику. Половина
города во главе с мэром Гарсеном  оставила  все свои дела и присоединилась к
нам.
     Мы  услышали  рассказ о том,  как  в  1936  году в страшный грот проник
сеньор  Негри.  О, этот сеньор Негри был такой отважный человек! Он нырнул в
специальном скафандре с микрофоном внутри шлема и передавал репортаж о своих
потрясающих впечатлениях  от  погружения на глубину ста двадцати  футов,  до
нижнего  изгиба  сифона.  С  волнением  вспоминали  наши  воклюзские  друзья
драматический момент,  когда голос из бездны  возвестил,  что  сеньор  Негри
нашел цинковую лодку Оттонелли!
     Нам уже приходилось слышать о наших предшественниках Негри и Оттонелли;
последний проник в грот еще в 1878 году. Мы восхищались  подвигом Оттонелли,
в распоряжении  которого имелось  лишь  самое  примитивное  снаряжение. Зато
другая фигура несколько смущала нас: сеньор  Негри, марсельский подрядчик по
спасательным работам, упорно уклонялся от встречи с  нами, когда мы пытались
получить  сведения  из первых рук о  топографии пещеры. Хотя мы и прочли его
письменный  отчет о  виденном  в гроте, тем не менее нам, понятно,  хотелось
выяснить некоторые детали в личной беседе.
     Оба водолаза составили топографическое описание некоторой части пещеры.
Оттонелли  сообщал, в  частности, что достиг  дна  на глубине  сорока  шести
футов,  после чего  погрузился еще  на столько  же  по  наклонному  тоннелю,
начинавшемуся под огромным треугольным камнем. В то время когда он находился
внизу, его  цинковая лодка,  плававшая на поверхности,  перевернулась и тоже
скользнула вглубь. Негри утверждал, что  достиг глубины ста двадцати футов и
обнаружил изгиб,  от  которого  сифон  поднимался  вверх.  Здесь же, по  его
словам, лежала и лодка Оттонелли. Устойчивый против коррозии  металл отлично
сохранился.  Негри сообщал, что не смог  продвинуться дальше потому, что его
воздушный  шланг  задевал  качающийся  на остром  выступе  громадный камень,
грозивший запереть его и обречь на мучительную смерть.
     Исходя из всех  этих сведений, мы и разработали свои планы. Мы с  Дюма,
связанные  друг с другом тридцатифутовым канатом - совсем как  альпинисты, -
должны были составить первое звено. Длина другого каната, соединявшего нас с
поверхностью,  была  рассчитана на  основании  измерений  Негри  и достигала
четырехсот  футов.  Исходя из  тех  же  данных,  мы  привесили  к поясу груз
значительно  больший, нежели обычно,  чтобы  иметь возможность проникнуть  в
описанный Негри тоннель и устоять против течения в сифоне.
     Чего  мы не могли  предусмотреть,  спускаясь  в грот, так это того, что
сеньор Негри был наделен чрезмерным воображением. Топография  пещеры в корне
отличалась от его описания. Драматический репортаж Негри был, очевидно, весь
передан с  глубины пятидесяти  футов,  как  только водолаз оказался вне поля
зрения наблюдателей.  Мы  с Дюма  едва  не погибли, и  все  для того,  чтобы
узнать, что цинковая лодка  Оттонелли скорее всего никогда  не существовала.
Правда,  наши  трагические приключения в недрах  источника  были  вызваны не
только этой  дезинформацией: новый  воздушный компрессор,  которым  заряжали
наши баллоны, подготовил нам неприятный сюрприз.
     Однако начнем по порядку.
     Итак, мы находимся  у  водоема  на поверхности. Мэр Гарсен одолжил  нам
свое  канадское  каноэ;  мы  спустили  лодчонку  на  поверхность  водоема  и
привязали  к ней  нашу "путеводную нить" - канат с тяжелым чугунным грузилом
на конце,  которое мы предварительно  постарались спустить  возможно глубже.
Подводный проход  был в одном месте отчасти перекрыт выступом скалы,  однако
нам  удалось  опустить  чугунную чушку до  глубины  шестидесяти  пяти футов.
Старшина Жан  Пинар  вызвался нырнуть  в легком скафандре,  чтобы попытаться
протолкнуть грузило еще дальше. Он  вернулся посиневший от холода и доложил,
что загнал чушку на глубину девяносто  футов. Он  не  подозревал, что проник
значительно глубже в грот, чем Негри.
     Облаченный в  шерстяное трико, я залез в специальный костюм собственной
конструкции на глазах у восхищенной публики, усеявшей скалы  вокруг впадины;
среди зрителей  находилась и моя жена,  относившаяся  ко всей  этой затее  с
явным неодобрением.  Дюма избрал  итальянское военно-морское снаряжение типа
"Фрогмен". Мы  были нагружены,  как  ишаки: на  каждом трехбалонная батарея,
резиновые ласты, здоровенный кинжал и два водонепроницаемых фонаря - один на
поясе, другой в руке. Через  левое плечо  у меня было переброшено три  куска
свернутого  кольцом каната общей  длиной  в  триста футов. У  Дюма на  поясе
висели миниатюрный запасной  акваланг,  глубиномер и альпинистский  ледоруб.
Нам предстояло преодолевать каменистые склоны, и при нашем грузе ледоруб мог
пригодиться.
     На  поверхности  командование  принял  наш  изобретательный  заведующий
материальной частью Морис  Фарг, теперь уже лейтенант. Он должен был держать
верхний конец каната с чугунным грузилом. Этот канат был  единственной нашей
связью с поверхностью.  Мы разработали специальную сигнальную азбуку. Дернем
один раз - Фарг должен натянуть канат, чтобы не  цеплялся  за  камни. Дернем
три раза  - надо потравить канат. Шесть раз -  сигнал тревоги,  полным ходом
тянуть наверх.
     Мы собирались достигнуть "сифона Негри", оставить там чушку и нарастить
канат  за  счет моих запасов.  Затем  мы будем подниматься вверх  по сифону,
постепенно  разматывая  канат.  Мы  предполагали,  что  наша цель  находится
где-нибудь за качающимся камнем Негри, в конце расщелины, которая, очевидно,
ведет  в другую  пещеру,  хранящую  разгадку ежегодных  извержений источника
Воклюз.
     Возбужденные   предстоящим   испытанием,    мы   ступили    в   водоем,
поддерживаемые с обеих сторон товарищами. В последний раз оглянулись вокруг.
Моим  глазам предстал успокаивающий силуэт Фарга и теснящаяся  около впадины
толпа. Впереди стоял молодой аббат, явно ожидавший, что  могут потребоваться
и его услуги...
     И вот мы погрузились. Вода сразу же облегчила каш груз. Мы остановились
на  минуту, чтобы выверить балласт и систему  связи.  У меня  под эластичным
шлемом  имелся  специальный мундштук,  допускавший членораздельную  речь под
водой. У Дюма не было  такого приспособления, но он мог отвечать мне кивками
и жестами.
     Я  перевернулся  вниз  головой и  нырнул  в  темное  отверстие.  Быстро
проследовал  мимо  выступов  в шахте,  не  боясь,  что  привязанный  ко  мне
тридцатифутовым  канатом Дюма  отстанет.  Прекрасный пловец, он мог в  любой
момент обогнать меня. Наше  погружение носило разведывательный характер;  за
нами должны были последовать еще двойки.  Мы намеревались, не теряя  времени
на  изучение пути, добраться  до  чугунной  чушки и  доставить  ее  к изгибу
"сифона  Негри";  затем  совершить  быструю  вылазку  в  тайники  источника.
Переносясь мысленно  в прошлое, я вспоминаю теперь, что моим подсознательным
желанием было возможно быстрее завершить первую разведку.
     Я  оглянулся назад  и  увидел Дюма: он  плавно  спускался  вниз  сквозь
отверстие  на фоне слабого зеленоватого  сияния. Впрочем, теперь нам не было
дела до неба. Мы  очутились в ином мире, никогда еще не видевшем луча света.
Тщетно силился я  увидеть  световую  дорожку  от моего  фонаря:  в подземном
источнике  совершенно не было  взвешенных  частиц, которые могли бы отразить
свет([14 - То есть плавающей в воде мути]). Лишь иногда  в темноте загорался
световой  кружок  -  это луч  упирался в скалу.  Увлекаемый  вглубь  тяжелым
грузом, я продолжал нетерпеливо мчаться вперед  вниз головой, не задумываясь
о Дюма.  Внезапно  меня  остановил рывок за  пояс; сверху посыпались  камни.
Превосходя  меня  весом, Диди  попытался притормозить  ногой.  Теперь в  его
скафандр просачивалась вода. С  грохотом  катились вниз  здоровенные обломки
известняка. Один из них ударил меня в  плечо. Я смутно сообразил, что должен
попытаться думать. Но... я не мог думать!
     На глубине девяноста  футов  я нашел стоящую  на  уступе чушку. В свете
фонаря она казалась отнюдь не предметом  из другого мира, а составной частью
всего окружающего.  Все так же смутно я сообразил, что должен что-то сделать
с этой чушкой.  Я столкнул ее  вниз. Она покатилась  вслед  за  камнями. Мое
затуманенное сознание не  заметило исчезновения висевшего на плече запасного
каната. Я не знал, что позабыл дать Фаргу сигнал потравить канат с грузилом.
Я забыл о  Фарге, забыл  обо всем, что  было  позади. Тоннель изгибался  под
острым углом. Моя правая рука непрерывно  крутилась, рисуя световые круги на
гладко  отполированной  стене. Я двигался со  скоростью двух узлов. Я  был в
парижском  метро. Никто не попадался мне  навстречу:  ни одного окунька,  ни
одной рыбы вообще.
     В это время года  - после летнего  сезона - наши уши обычно оказывались
уже  хорошо  натренированными.  Так  почему  же я ощущаю такую боль в  ушах?
Что-то случилось. Луч уже не бежал вдоль стены тоннеля - теперь он  уткнулся
в плоское дно, покрытое  мелкими камешками. Это  была уже не скала, а земля,
грунт на  дне  колодца. Тщетно пытаюсь увидеть  стены:  я  оказался  на  дне
огромной пещеры, заполненной водой. Здесь я  нашел чугунную чушку, однако не
мог  нигде обнаружить  ни цинковой  лодки, ни сифона, ни  качающейся  скалы.
Голова раскалывалась от боли. Мне не хотелось ничего предпринимать.
     Я  вспомнил,  что  нужно изучить  географию  этой гигантской  подземной
пустоты. Ни стен, ни потолка, только уходящий вниз под углом  в  сорок  пять
градусов пол... Между  тем, чтобы возвращаться, необходимо сначала разыскать
свод этого грота, который  ведет в сокровенные  глубины занимающей наши  умы
тайны.
     Что-то знакомое привлекло  мое  внимание -  луч света  выхватил из тьмы
извивающийся  канат, на котором повисла какая-то бесформенная масса. Это был
Дюма в его  громоздком  снаряжений, изогнувшийся этаким нелепым червяком. Он
вяло взмахивал  руками, пытаясь  привязать  к  канату  ледоруб.  Я подплыл и
посмотрел  на  его глубиномер -  сто  пятьдесят  футов. Под  стеклом прибора
поблескивала вода; очевидно,  мы  фактически находимся еще глубже, не  менее
двухсот футов  по  вертикали и в четырехстах футах  от  поверхности, на  дне
извилистого наклонного тоннеля.
     Мы  оказались жертвами  какой-то необычной  формы глубинного опьянения.
Вместо игривой веселости - гнетущее беспокойство. Дюма явно чувствовал  себя
еще  хуже,  чем  я.  В  моем  мозгу  вертелись  несвязные  мысли:  "Странное
самочувствие для этой глубины... Возвращаться нельзя, пока не установлю, где
мы. Почему я не ощущаю никакого  течения? Канат с чушкой -  наш единственный
выход отсюда. Вдруг мы его потеряем?  А где же канаты, что  были у  меня  на
плече?" Я ухитрился припомнить, что где-то потерял их. Затем взял руку  Дюма
и  вложил в  нее  сигнальный  канат.  "Жди здесь! -  прокричал я. - Я  найду
тоннель".
     Диди подумал, что у меня кончился воздух, и  я  прощу  у него  запасной
акваланг. Я пытался нашарить фонарем потолок пещеры - тщетно...
     Дюма  находился  в  состоянии  тяжелого  наркоза. Он  решил,  что  я  в
опасности,  и принялся  лихорадочно  отвязывать акваланг.  Нервно размахивая
руками,  он  заскользил  по  гравию  и  выпустил  канат,  связывавший  нас с
поверхностью. Канат растворился во мраке. Я плавал вверху, ища вслепую стену
или потолок, как  вдруг  ощутил, что Дюма тянет меня назад, делая мои поиски
невозможными.
     Диди уже наполовину потерял  сознание. Едва я коснулся его,  как он  со
страшной силой ухватил  меня за кисть и потянул к себе, охваченный отчаянным
страхом за  свою жизнь.  Я вырвался и  отступил назад,  затем  осветил  Диди
фонарем: сквозь стекло маски были видны его судорожно вращающиеся выпученные
глаза.
     Мертвую тишину пещеры нарушало только мое прерывистое дыхание. Я напряг
остатки умственной энергии, чтобы обдумать создавшееся положение. К счастью,
здесь  не было течения, которое  могло бы отнести Дюма в сторону от грузила.
Малейшее течение, и мы оба пропали. Грузило должно быть где-то поблизости. Я
усиленно искал глазами  ржавый слиток  металла, который  был для  нас дороже
золота. Вот она! Увесистая,  солидная, спасительная чугунная чушка! А вот  и
канат, уходящий во мрак, туда, где сосредоточились теперь все наши надежды.
     Отуманенное  сознание Дюма утратило контроль над челюстями, и  мундштук
выскочил  у него изо  рта.  Диди глотнул воды и чуть было не захлебнулся, но
каким-то чудом  вновь  нащупал мундштук. Канат  манил меня наверх.  Но как я
поплыву,  волоча  тело Дюма,  весящего  не  меньше двадцати  пяти  фунтов  в
наполненном   водой  скафандре?   Я  был  совершенно   обессилен  вследствие
таинственного  воздействия  затопленной  пещеры. Нельзя  сказать,  чтобы нам
пришлось слишком уж сильно напрягаться, и тем  не менее Дюма был беспомощен,
а я совершенно одурел.
     Я решил  карабкаться по канату, таща за собой Диди. И вот я уцепился за
канат  и  двинулся  вверх, перехватываясь руками; Дюма волочился  следом  по
гладкой вертикальной стене.
     Едва я перехватился в  третий  раз,  как Фарг услужливо потравил канат,
истолковав  его  подергивание  как  сигнал.  Я  с  величайшим  недовольством
отметил,  что  канат  подается,  и  делал  нечеловеческие  усилия,  стараясь
выиграть  хоть  один  дюйм.  Фарг  продолжал  с  готовностью травить  канат,
чувствуя нетерпеливые  рывки  снизу. Прошла  целая вечность,  прежде  чем  я
сообразил,  какой  тактики  придерживаться:  надо тянуть  канат, пока он  не
кончится, -  уж  конец-то Фарг не  выпустит  из  рук! И я  принялся с унылым
усердием выбирать канат.
     Четыреста  футов  каната  прошло через мои руки и легло кольцами на дне
пещеры. Вдруг я почувствовал ладонью узел: Фарг нарастил канат, предполагая,
что  мы  в этот  самый  момент пробираемся по  последней  подземной  галерее
Воклюза!..
     Я  отдернул  руки  от  каната, словно это была змея. Оставалось  только
лезть вверх  по тоннелю на  манер альпинистов. И вот я начал  карабкаться по
выступам фут за футом, останавливаясь каждый  раз,  когда начинал задыхаться
от перенапряжения,  грозившего  мне  потерей  сознания.  Огромным  усилием я
заставлял  себя  лезть  вперед  и  вперед;  я чувствовал, что  мои  старания
достигают цели. Стоя  на  цыпочках, я старался получше ухватиться  руками за
очередной выступ,  как  вдруг  пальцы  соскользнули,  и меня  потянуло  вниз
бессильное тело Дюма.
     Потрясенный неудачей,  я снова  подумал о  канате  и  вдруг вспомнил об
условленном сигнале: шесть  рывков  означает немедленно вытягивать наверх! Я
схватил канат и  стал дергать его,  уверенный,  что могу сосчитать до шести.
Четыреста футов ненатянутого,  петляющего на  выступах каната! Фарг, неужели
ты не чувствуешь,  что здесь происходит? Мои силы были уже  на исходе. А тут
еще Дюма...
     Почему  Дюма не может понять,  какой  обузой он стал для меня? Дюма, ты
ведь  все  равно  погибнешь.  Если  уже  не  погиб.  Диди,  у  меня  рука не
поднимается сделать это, но ведь ты уже мертв  и  не  хочешь  выпустить меня
живым отсюда. Уйди с  дороги, Диди!  Я протянул руку за кинжалом на  поясе -
обрезать канат, связывающий нас друг с другом.
     Как  ни  затуманен  был мой рассудок,  что-то удержало меня,  к  кинжал
остался  лежать  в  ножнах. Диди,  прежде  чем обрезать  канат,  я  еще  раз
поп