ему.
     Драмонд был человек очень замкнутый, с железной выдержкой. У него  было
мало друзей, это объяснялось его  холодностью  и  необщительностью.  Никаких
пороков за ним не водилось, и, казалось, он даже не знал  искушений.  Табака
не выносил, презирал пиво, и никто  не  видел,  чтобы  он  когда-нибудь  пил
что-либо покрепче легкого столового вина.
     На первом курсе университета его  товарищи  студенты,  чья  кровь  была
горячее, называли его "Ледник". Позднее, когда он был уже  профессором,  ему
придумали кличку "Холодильник". Но огорчало его только одно ~ уменьшительное
"Фредди", которое укрепилось за ним еще в  те  времена,  когда  он  играл  в
университетской футбольной команде в качестве защитника.  С  этим  никак  не
могла примириться его  душа  формалиста.  Но  он  так  и  остался  для  всех
"Фредди", за исключением тех случаев, когда к нему обращались официально.  И
в ночных кошмарах виделось ему будущее, когда все станут за  глаза  называть
его фамильярно "старина Фредди".
     Дело в том, что для доктора социологических наук он был слишком молод -
ему было только  двадцать  семь  лет,  а  на  вид  и  того  меньше.  Рослый,
широкоплечий, гладко выбритый, всегда опрятный,  он  производил  впечатление
студента, простодушного, здорового и  непринужденно  веселого.  Он  считался
превосходным   спортсменом.   В   высшей    степени    благовоспитанный    и
холодно-любезный, он умел держать людей на расстоянии. Вне стен университета
никогда не говорил о своей научной работе. И только позднее, когда  вышли  в
свет его книги и он стал  предметом  утомительного  и  назойливого  внимания
публики, Фредди Драмонд вынужден был иногда выступать с научными докладами в
различных литературных и экономических обществах.
     Он все делал правильно, слишком даже правильно.  Одежда  и  манеры  его
всегда были безупречны. При этом его никак нельзя было назвать денди,  вовсе
нет! Этот молодой ученый всем своим внешним обликом и  поведением,  как  две
капли воды, походил на тех, кого в последние годы во множестве  выпускают  в
свет  наши  высшие  учебные  заведения.  Рукопожатие  его  было   достаточно
энергично  и  крепко,  взгляд  холодных  голубых  глаз  убедительно  ясен  и
прямодушен. Голос его звучал твердо и мужественно,  и  произносил  он  слова
четко  и  правильно,  так  что  его  приятно  было   слушать.   Единственным
недостатком Фредди Драмонда была его чопорная сдержанность. Она  никогда  не
изменяла ему. Даже во время футбольных матчей он проявлял хладнокровие,  тем
большее, чем  напряженнее  и  азартнее  становилась  игра.  Фредди  считался
прекрасным боксером, но за то, что он с точностью машины  умел  рассчитывать
темпы своей игры, удары при нападении и защите, его называли "автоматом". Он
редко получал в бою повреждения и так  же  редко  причинял  их  противникам.
Благоразумие и выдержка его были так велики, что он никогда не позволял себе
нанести удар сильнее, чем рассчитывал. Для него спорт был только тренировкой
и средством сохранять здоровье.
     Время шло, и Фредди Драмонд  все  чаще  стал  переходить  "границу"  на
Рыночной улице и скрываться на южной стороне. Там он проводил свои летние  и
зимние дни отдыха, иногда два дня, иногда целую неделю, и всегда  не  только
приятно, но и с пользой. Еще бы! Ведь здесь можно  было  собрать  так  много
материала! Третья книга  Драмонда,  "Массы  и  Хозяин",  стала  учебником  в
американских университетах. А он уже засел писать  четвертую  под  названием
"Порочность непроизводительного труда".
     В складе души этого человека таился какой-то странный надлом или вывих.
Быть может, это  был  бессознательный  протест  против  окружающей  среды  и
полученного воспитания, против наследия предков, которые из рода в род  были
книжниками,  кабинетными  учеными.  Как  бы  то  ни  было,  Фредди  Драмонду
нравилось жить среди рабочих. В  своем  кругу  он  слыл  "Холодильником",  а
здесь, по другую сторону "рва", где его звали Билл Тотс,  Верзила  Билл,  он
пил, курил, дрался, ругался и был всеобщим любимцем.
     Да, Билла все любили, и не одна девушка заглядывалась на него.  Вначале
он только, как хороший актер, играл роль, но с  течением  времени  эта  роль
стала его второй натурой. Теперь он  уже  не  притворялся,  а  действительно
любил сосиски, колбасу, копченое сало, тогда как Фредди Драмонд всего  этого
терпеть не мог и никогда не ел.
     То, что он делал вначале по необходимости и с  определенной  целью,  он
постепенно стал делать ради удовольствия. Когда подходило время вернуться  в
аудитории университета и в свою  чопорную  оболочку,  он  думал  об  этом  с
чувством недовольства и сожаления. И, вернувшись домой, частенько ловил себя
на том, что с нетерпением ждет блаженного дня, когда можно будет перейти "на
ту сторону", дать себе волю и "покуролесить". Не такой уж он был грешник, но
в обличье Билла Тотса делал мириады вещей, которые для Фредди Драмонда  были
совершенно недопустимы. Более того, Фредди Драмонду никогда бы и в голову не
пришло делать их. Это и было самое удивительное! Фредди Драмонд и Билл  Тотс
были   совершенно   различные   люди,   с   диаметрально    противоположными
потребностями,  вкусами,  побуждениями.  Билл  Тотс  со  спокойной  совестью
работал вполсилы, а Фредди Драмонд считал это недостойным американца,  более
того - позором, величайшим преступлением, клеймил подобный "саботаж" в своей
книге, посвящая этому целые главы. Фредди Драмонд не любил танцевать, а Билл
Тотс  не  пропускал  ни  одного  вечера  в  таких  клубах,  как,   например,
"Магнолия", "Звезда Запада" и "Элита". Он даже получил массивный  серебряный
кубок  в  тридцать  дюймов  высотой  за  лучшее  выступление  на   ежегодном
грандиозном бале-маскараде в Клубе Мясников.  Билл  Тотс  любил  девушек,  и
девушки любили его, а Фредди Драмонд  усердно  разыгрывал  из  себя  аскета,
открыто заявлял, что он против избирательных прав для женщин, цинично и  зло
высмеивал в душе совместное обучение.
     Фредди Драмонд очень легко вместе с костюмом менял свои повадки.  Входя
в темную комнатушку,  где  преображался  в  Билла  Тотса,  он  еще  сохранял
присущую ему чопорность, держался слишком прямо, откинув назад плечи, а лицо
его было серьезно, почти сурово и, в сущности, лишено всякого выражения.  Но
выходил он из этой комнаты в одежде Билла Тотса уже совсем другим человеком.
Билл Тотс вовсе  не  казался  увальнем  по  сравнению  с  Фредди  Драмондом,
напротив, во всех его движениях появлялись гибкость и свободная грация. Даже
голос его звучал по-иному,  и  смеялся  Билл  громко,  весело,  говорил,  не
стесняясь в выражениях, нередко уснащая речь крепкими словечками. По вечерам
он засиживался допоздна  в  пивных  с  другими  рабочими,  всегда  оставаясь
благодушным даже в спорах и стычках. На воскресных прогулках или когда  всей
компанией возвращались домой из кино, Билл шел обычно между двумя  девушками
и с ловкостью, которую дает только опыт, незаметно обнимал обеих  за  талию,
остроумно болтая и шутливо ухаживая  за  ними,  как  полагается  славному  и
веселому парню из рабочего класса.
     Билл Тотс был настоящий рабочий южной  стороны,  проникнутый  классовым
самосознанием не меньше, чем его товарищи,  а  штрейкбрехеров  он  ненавидел
даже сильнее, чем самый ревностный член профессионального  союза.  Во  время
забастовки рабочих водного транспорта Фредди Драмонд умудрялся  хладнокровно
и критически наблюдать со стороны, как энергично Билл  Тотс  расправлялся  с
штрейкбрехерами-грузчиками. Ибо Билл состоял верным  членом  Союза  Портовых
Грузчиков, аккуратно платил членские взносы и имел полное  право  негодовать
на тех, кто отнимал у него работу. Верзила Билл был такой сильный  и  ловкий
парень, что его всегда выдвигали вперед,  когда  заваривалась  каша.  Фредди
Драмонд,  преобразившись  в  Билла   Тотса,   вначале   только   притворялся
возмущенным, а потом уже вполне искренне возмущался,  когда  нарушали  права
рабочих. Только по возвращении  в  классическую  атмосферу  университета  он
снова  обретал  способность  хладнокровно  и  беспристрастно  обобщать  свои
наблюдения  на  "дне"  и  тут  же  излагал  все  на  бумаге,  как   подобает
ученому-социологу. Фредди Драмонд ясно видел, что  узость  кругозора  мешает
Биллу Тотсу подняться выше своего классового самосознания. А Билл Тотс этого
не понимал.  Когда  штрейкбрехер  отнимал  у  него  работу,  он  приходил  в
бешенство и терял способность рассуждать. Зато  Фредди  Драмонд,  безупречно
одетый, подтянутый, сидя за письменным столом в своем кабинете или  выступая
в аудитории перед студентами, прекрасно во всем разбирался. Ему был  ясен  и
Билл Тотс, и все, что окружало Билла, и вопрос о  штрейкбрехерах  и  рабочих
профсоюзах, и роль  всего  этого  в  экономическом  процветании  Соединенных
Штатов  и  в  их  борьбе  за  господство  на  мировом  рынке.  А  Билл  Тотс
действительно неспособен  был  заглядывать  дальше  сегодняшнего  обеда  или
завтрашнего состязания боксеров в спортивном клубе.
     Только когда Фредди Драмонд стал собирать  материал  для  новой  книги,
"Женщина и Труд", он впервые почуял грозящую ему опасность. Слишком уж легко
удавалось ему жить в двух разных мирах!  Такая  удивительная  двойная  жизнь
была, в сущности, весьма неустойчива. И  вот,  сидя  у  себя  в  кабинете  и
размышляя об этом, Фредди понял вдруг" что долго так продолжаться не  может,
что это, в сущности, переходная стадия: ему неизбежно придется сделать выбор
между двумя мирами и с одним из них распроститься навсегда. Продолжать  жить
в обоих он больше не мог. И, созерцая ряды книг,  украшавших  верхнюю  полку
книжного шкафа (все это были его  труды,  начиная  с  диссертации  и  кончая
последней книгой - "Женщина и Труд"), он решил, что именно здесь тот мир,  в
котором ему следует навсегда оставаться. Билл Тотс сделал свое дело,  но  он
стал уже для  него,  Фредди,  чересчур  опасным  сообщником.  И  Биллу  пора
перестать существовать.
     Виновницей   тревоги,   одолевшей   Драмонда,   была    Мэри    Кондон,
председательница Международного союза перчаточников Э 974. В первый  раз  он
увидел ее с  галереи  для  публики  на  ежегодном  собрании  Северо-западной
Федерации Труда. Увидел глазами Билла Тотса, и она  очень  пришлась  ему  по
вкусу. Фредди Драмонду такие женщины  не  нравились.  Правда,  у  Мэри  была
великолепная фигура, грациозная и мускулистая, как  у  пантеры,  и  чудесные
черные глаза, которые то вспыхивали огнем, то лучились смехом и  лаской.  Но
что из того? Фредди терпеть не  мог  женщин  с  избытком  кипучей  жизненной
энергии и недостатком... ну, скажем, сдержанности. Фредди Драмонд  признавал
теорию эволюции, ибо она была признана всеми учеными мира,  и  безоговорочно
допускал, что человек есть высшая ступень развития той массы  отвратительных
низших существ, что копошатся на нашей планете. Но его несколько  шокировала
такая генеалогия,  и  он  старался  о  ней  не  думать.  Этим,  вероятно,  и
объяснялось то  суровое  самообуздание,  которого  он  требовал  от  себя  и
проповедовал другим.  Потому  и  нравились  ему  только  женщины  его  типа,
сумевшие освободиться от животного, чувственного начала, этого  прискорбного
наследия,  женщины,  которые  путем  самообуздания  и  аскетизма   углубляли
пропасть, отделяющую их от сомнительных предков человечества.
     Биллу Тотсу подобные настроения были чужды. Ему полюбилась Мэри  Кондон
с той самой минуты, как он впервые увидел ее в  зале  съезда,  и  он  твердо
решил узнать, кто она такая.  Вторая  встреча  с  ней  произошла  совершенно
случайно, когда он работал фургонщиком у Пата Морисси.
     Его вызвали на Мишн-стрит, в дом меблированных комнат откуда надо  было
перевезти чей-то сундук в камеру хранения. Дочь хозяйки повела его наверх, в
тесную комнатку, жилица которой, перчаточница, была только что отправлена  в
больницу. Билл этого не знал. Он нагнулся, поднял большой сундук и,  взвалив
его на плечо, выпрямился,  стоя  спиной  к  открытой  двери.  Вдруг  за  ним
раздался женский голос:
     - Вы член профсоюза?
     - А вам какое дело? - отрезал Билл. - Ну-ка, отойдите с дороги! Видите,
мне повернуться негде.
     Не успел он это сказать, как его оттолкнули от двери с такой силой, что
могучий парень завертелся волчком и, едва удержав сундук, ударился о  стену.
Он начал было ругаться, но в эту  минуту  глаза  его  встретились  с  гневно
сверкавшими глазами Мэри Кондон.
     - Ну, конечно, я состою в Союзе, - сказал он.  -  Я  просто  хотел  вас
подразнить.
     - Покажите членский билет, - потребовала она деловым тоном.
     - Он у меня в кармане. Но сейчас мне его не достать:  проклятый  сундук
мешает. Пойдемте вниз, я свалю его в фургон и тогда покажу вам билет.
     - Нет, поставьте сундук на место! - был приказ.
     - Это еще зачем? Я же вам сказал: есть у меня членский билет.
     - Оставьте сундук,  слышите?  Я  не  позволю  ни  одному  штрейкбрехеру
тронуть его. Постыдились бы! Этакий здоровенный  детина  празднует  труса  и
отбивает хлеб у честных людей! Почему вы не хотите вступить в  Союз  и  быть
человеком?
     Щеки Мэри побледнели, и видно было, что она сильно рассержена.
     -  Подумать  только  -  такой  здоровый,   сильный   мужчина   идет   в
штрейкбрехеры, предает своих братьев, рабочих! Наверное, спите и видите, как
бы поступить на службу в полицию, тогда вы в  следующую  забастовку  сможете
подстреливать бастующих возчиков.  А  может,  вы  и  теперь  уже  служите  в
полиции? С вас это станется.
     - Будет вздор молоть! - Билл с  грохотом  поставил  сундук  на  пол  и,
выпрямившись, сунул руку во внутренний карман куртки. - Нате, глядите! Я  же
вам сказал: мне просто хотелось вас подурачить.
     В руках у него действительно был членский билет профсоюза.
     - Ладно, возьмите, - сказала Мэри. - И в другой рад не шутите этим.
     Лицо ее прояснилось. И, когда  она  увидела,  с  какой  легкостью  Билл
вскинул на плечо тяжелый сундук,  она  заблестевшими  глазами  оглядела  его
могучую и ладную фигуру. Но Билл этого не заметил: он был занят сундуком.
     В другой раз он встретился с Мэри Кондон во время забастовки прачечных.
Работники прачечных только недавно организовали свой Союз, были еще неопытны
в этом деле  и  попросили  Мэри  Кондон  руководить  забастовкой.  А  Фредди
Драмонд, предвидя, что надвигается,  еще  раньше  отправил  Билла  Тотса  на
разведки, и Билл, вступив в их Союз,  стал  работать  в  прачечной.  В  утро
забастовки мужчинам предложили первым бросить работу,  чтобы  подать  пример
работницам и  укрепить  их  мужество.  Билл  случайно  оказался  у  двери  в
катальный цех, когда Мэри Кондон пыталась туда войти. Заведующий, высокий  и
грузный мужчина, загородил ей дорогу - он вовсе не желал, чтобы его  девушек
сняли с работы, и решил отучить эту представительницу  Союза  вмешиваться  в
чужие дела. Когда  Мэри  попыталась  протиснуться  в  дверь  мимо  него,  он
оттолкнул ее, схватив своей мясистой рукой за плечо.  Мэри  осмотрелась"  по
сторонам и увидела Билла.
     - Эй, мистер Тотс! - крикнула она. - Помогите-ка мне! Я хочу войти.
     Билла поразило и обрадовало то, что  она  запомнила  его  имя,  которое
узнала из членского билета. Мгновение - и заведующий  отлетел  от  двери,  в
ярости выкрикивая что-то о правах и законности, а девушки побросали  работу.
До самого конца этой быстро и успешно закончившейся забастовки Билл  состоял
при Мэри Кондон в качестве добровольного связиста  и  верного  адъютанта.  А
когда забастовка прекратилась, Фредди Драмонд снова вернулся в  университет,
недоумевая, чем эта женщина могла пленить Билла Тотса.
     Фредди  Драмонду  подобная  опасность  не  грозила.  Но  Билл  влюбился
страстно, и с этим приходилось считаться. Именно это обстоятельство  явилось
для Фредди Драмонда первым предостережением. И тогда  он  сказал  себе,  что
работа его завершена, а значит, и  рискованным  похождениям  можно  положить
конец. Ему незачем больше  переходить  на  ту  сторону  "рва".  Новая  книга
"Тактика и стратегия рабочего класса" почти готова, осталось только дописать
последние три главы, и материала для них собрано достаточно.
     К тому же, поразмыслив, он пришел к заключению, что ему следует наконец
прочно утвердиться в своей социальной среде, а для  этого  необходима  более
тесная связь с людьми этой  среды.  Пора  ему  жениться  -  ведь  совершенно
очевидно, что если не женится Фредди Драмонд, то, несомненно,  женится  Билл
Тотс, и страшно даже подумать, какие это вызовет осложнения.
     Таким образом, в жизнь Фредди Драмонда вошла Кэтрин Ван-Ворст. Это была
девушка с университетским образованием, дочь самого богатого из профессоров,
декана философского факультета. И Фредди Драмонд решил, что это будет  брак,
подходящий  во  всех  отношениях.  Помолвка  состоялась.  Кэтрин  Ван-Ворст,
аристократически-сдержанная и здраво-консервативная, внешне холодная, хотя и
не лишенная темперамента, умела владеть собой. Сдерживающее  начало  было  в
ней так же сильно, как и в Фредди Драмонде.
     Все как будто шло хорошо. Но Фредди Драмонду еще  трудно  было  устоять
перед  зовом  "дна",  его  все  еще  манила  вольная,  беспечная  жизнь,  не
отягощенная  никакой  ответственностью,  жизнь,  которой  он  жил  на  южной
стороне. Близился  день  свадьбы,  и  хотя  Фредди  твердил  себе,  что  его
похождения были только данью молодости  и  он  уже  "перебесился",  ему  все
сильнее хотелось окунуться с головой в эту жизнь, еще раз  стать  веселым  и
отчаянным парнем,  Биллом  Тотсом,  прежде  чем  окончательно  упокоиться  в
сереньком существовании ученого лектора и спокойном  семейном  благополучии.
Искушение было тем сильнее, что последняя глава книги "Тактика  и  стратегия
рабочего класса" все  еще  оставалась  недописанной:  не  хватало  кое-каких
существенных данных, которых он не успел собрать.
     И вот Фредди Драмонд, в последний  раз  превратившись  в  Билла  Тотса,
отправился на ту сторону и там на свою  беду  повстречался  с  Мэри  Кондон.
Вернувшись потом в свой кабинет, он неохотно вспоминал об этой встрече.  Она
еще сильнее обеспокоила его,  явилась  новым  настойчивым  предостережением.
Билл Тотс вел себя возмутительно: встретив Мэри  Кондон  в  Главном  рабочем
комитете, он этим не ограничился, пошел ее провожать, а по дороге  пригласил
в кабачок и угостил устрицами. Мало того. Прощаясь с Мэри у дверей ее  дома,
он обнял ее и несколько раз поцеловал в губы. В ушах  его  до  сих  пор  еще
звучали ее прощальные слова - она сказала тихо и нежно, с тем  хватающим  за
душу рыданием в голосе, которое рождает только любовь: "Билл... милый, милый
Билл!"
     Фредди Драмонд трепетал, вспоминая это, - он чувствовал, что  стоит  на
краю пропасти. Грозящие ему осложнения ужасали его тем более, что он не  был
создан для многоженства: не в его это было характере. Он говорил  себе,  что
надо положить конец двойной жизни: либо стать окончательно Биллом  Тотсом  и
жениться на Мэри Кондон, либо остаться  Фредди  Драмондом  и  обвенчаться  с
Кэтрин Ван-Ворст. Иначе его поведение будет достойно величайшего презрения.
     Следующие  несколько  месяцев  были  месяцами  непрерывных  забастовок,
нарушивших мирную жизнь  Сан-Франциско.  Профессиональные  союзы  рабочих  и
объединения хозяев вступили в борьбу с таким ожесточением,  словно  задались
целью раз навсегда решить вопрос. А Фредди Драмонд правил корректуры,  читал
лекции и знать ничего не хотел о том, что  творится  на  южной  стороне.  Он
усердно ухаживал за Кэтрин Ван-Ворст и с каждым днем все больше  уважал  ее,
восхищался ею и даже близок был к тому, чтобы полюбить ее.
     Забастовка возчиков, правда, заинтересовала  его,  но  меньше,  чем  он
ожидал,  а  к  грандиозной  забастовке  мясников  он  отнесся  с   полнейшим
равнодушием. Дух Билла Тотса был окончательно изгнан,  и  Ф