- А твой отец был "Мамуз"?
     - Да, мой отец был большим человеком на островах. Давно,  когда  миссии
еще не было, мой отец приехал на Торресовы острова с темнокожим американцем.
Целых семь лет он помогал основывать миссии. Моя мать была первой метиской в
Мапуне. Она родом из Бернтауна.
     - Расскажи-ка мне подробнее о своем отце. Он, наверное, был  интересным
человеком.
     - Да, он часто рассказывал мне всякие истории. Было время - Старые Люди
работали на люгере, который зашел в эти края. Хозяину люгера,  белому,  были
нужны перламутровые раковины. Вот Старые Люди вылавливали их для него.
     Раз они ушли в море надолго. Белый  говорит  Старым  Людям:  "Не  пейте
воду. Надо беречь воду".
     Он взял молоток и наглухо заколотил  отверстие  в  бочке  с  водой.  Он
сказал: "Найдете много раковин - дам вам воды".
     Ночью двое  мужчин  выбросили  его  за  борт.  Они  позвали  остальных:
"Вставайте, вставайте, мы бросили капитана в море".  "Правильно,  -  сказали
те. - Теперь поплыли домой".
     Они не знали, что  с  запада  налетит  ураган  и  потопит  судно  около
Джейни-Крик.
     Старые Люди нарочно забросили рыболовные сети возле затонувшего люгера,
чтобы казалось, будто это капитан  ловил  рыбу.  Когда  с  острова  Четверга
пришли белые, им сказали, что капитана утащил крокодил.
     Старые Люди сняли с люгера муку, мыло, лекарства - все, что  там  было.
Они съели мыло, выпили всю касторку и другие лекарства.
     Это мне рассказал отец. Он тоже ел мыло. Там было много людей -  с  рек
Коэн, Пайн, Батавия. Все они были метисы.
     Но  тут  приехали  протектор  аборигенов  {"Протектор   аборигенов"   -
чиновник, ведающий делами аборигенов. Такая должность  существует  в  каждом
штате Австралии.} с острова Четверга и один белый сержант. Протектор погубил
много людей. Он и сержант расстреляли всех, кто попался им  на  берегу.  Они
стреляли по людям, бежавшим среди деревьев. Рядом с  убитыми  они  оставляли
табак, топоры и другие подарки, чтобы показать Старым Людям, что белые -  их
друзья и, значит, убивать белых нельзя. Они знали -  придут  друзья  убитых,
станут подбирать трупы и возьмут подарки.
     Но многим все-таки удалось убежать. Мой отец жил на реке, он так  ловко
прятался, что его никто не мог найти.
     - Как жаль, что я не знал твоего отца, - сказал я.
     - Да, - сказал Дэвид, - мой отец был хороший человек.
     Услышав какой-то звук, Дэвид поспешил на корму. Привязанная к  поручням
удочка вздрагивала от тяжести крупной рыбы.  Мистер  Кейн  вытащил  рыбу  на
палубу. Она билась и разевала пасть, показывая  длинные  острые  зубы.  Рыба
весила не меньше двадцати фунтов. Во время всей поездки у нас  был  неплохой
улов.
     Мы прибыли в Мапун под вечер. Длинный ряд  кокосовых  пальм  отбрасывал
тень на белый пляж и тянулся вглубь, к  зданию  миссии  и  хижинам  метисов.
Ребятишки с криком бежали к морю, чтобы помочь вытащить шлюпку на берег.
     Трудно было поверить, что это Австралия.


        "7"
        "МАПУН"

     Кейн спросил меня, не хочу ли я выступить перед жителями  миссии.  Я  с
радостью согласился.
     И вот я стоял на церковной кафедре в Мапуне, глядя на обращенные ко мне
лица.  Здесь  были  люди  с   кожей   цвета   слоновой   кости,   темно-   и
светло-коричневых оттенков. У одних были  тонкие  черты  лица,  у  других  -
примитивные, грубые. У одних темную кожу освещали голубые  глаза;  у  других
были светлые волосы.
     Это были отверженные дети моей страны.  Обычно  белые  считают  метисов
низшими  существами.  Один  из  наших  политических  деятелей  выступил   со
следующим заявлением: "Как правило, метисы наследуют от обоих  родителей  их
пороки, а не добродетели". Говорят, что метисам  не  повезло  вдвойне  -  их
родители, якобы наиболее опустившиеся представители обеих рас.
     Эти широко распространенные взгляды основаны на расовых предрассудках и
незнании фактов. Метисы лишь в редких  случаях  происходят  от  опустившихся
белых и распущенных женщин-аборигенок. Зачастую они  дети  белых,  уважаемых
своими согражданами, и темнокожих, уважаемых своими соплеменниками. Если  бы
в нашем обществе расовые предрассудки не влияли на отношения  между  людьми,
из метисов выходили бы такие же люди, не хуже и не лучше, чем их белые отцы.
     Но поскольку метисы чаще встречаются с  презрением  или  снисхождением,
чем с уважением и пониманием, они начинают стыдиться своей, туземной крови и
всячески стараются выдать себя за белых.
     Сестра милосердия, которая, когда началась война с Японией, должна была
эвакуировать детей-метисов из миссии на острове Крокер в Сидней,  рассказала
мне, как болезненно реагировали дети, когда цвет их кожи вызывал любопытство
окружающих.
     Однажды, когда группа белых стала глазеть на детей, одна из  девочек  с
кожей цвета меда спросила:
     - Сестра, вы знаете, что говорят эти люди?
     - Нет, они стоят слишком далеко от нас, - ответила та.
     - Нетрудно догадаться.
     - Что же они говорят?
     - Они говорят: посмотрите-ка на этих черных детишек!
     В поезде к сестре подошла одна из девочек и  сказала  со  слезами,  что
"белая леди" в вагоне назвала Дженни черной.
     Другая девочка, перехватив любопытные взгляды группы белых,  сказала  с
горечью: "Нечего глядеть на нас. Вы думаете, что вы - белые, а ведь на самом
деле кожа у вас розовая".
     Я не помню всего, что я говорил метисам Мапуна.  Помню  только,  что  в
какой-то связи сказал, что дети - гордость родителей. Тут я обратил внимание
на маленькую девочку, внимательно слушавшую меня. У нее была оливковая кожа,
льняные волосы, и голубые глаза.  На  ее  лице  была  написана  удивительная
чистота. Рядом с, ней сидела другая девочка  с  раскосыми,  как  у  японцев,
глазами и прямыми черными волосами. Ее кожа была очень темной,  но  отливала
желтизной.
     В другом  углу  я  заметил  темнокожего  мальчика  с  тонкими  нервными
ноздрями и изящно очерченным ртом. Позади него сидела темнокожая  женщина  с
младенцем, у которого кожа  напоминала  по  цвету  смолу  камедного  дерева.
Вокруг были другие лица, и все они,  казалось,  предъявляли  мне  молчаливое
обвинение.
     Назначение таких миссий, как в Мапуне, - готовить  метисов  к  жизни  в
цивилизованном обществе. Но миссии не достигают сваей цели. Метисы все равно
не смогут стать полноправными гражданами северных городов Австралии  до  тех
пор, пока белое население этих городов не примет их в качестве таковых.
     Метисы вовсе не лишены  качеств,  необходимых  для  того,  чтобы  стать
полноправными гражданами. Дело в том, что  белые,  эксплуатируют  метисов  и
способствуют их невежеству, считая их постоянным источником дешевой  рабочей
силы. Вот почему сегодня метисы занимают столь приниженное положение.
     Воспитание  белых  в  духе  расовой  терпимости  не  менее  важно   для
дальнейшей судьбы метисов, чем воспитание самих метисов.
     Выйдя из церкви, я пошел по песчаной дорожке мимо длинного ряда  хижин,
в которых жили метисы. На крошечных верандах, скрестив ноги, сидели женщины.
     Они улыбались мне. Одно из моих самых ярких  впечатлений  от  Мапуна  -
улыбки и смех местных жителей. Это приветливые люди, их легко рассмешить.
     Жители Мапуна опрятны и  чистоплотны  и  следят  за  своей  внешностью.
Некоторые из девушек просто красивы, особенно те, в ком смешалась японская и
австралийская кровь. У  них  тонкие  черты  лица,  прямые  черные  волосы  и
великолепная гладкая кожа, по-видимому,  не  поддающаяся  губительным  лучам
жаркого тропического солнца.
     Японцы  -  ловцы  жемчуга,  промышлявшие  вдоль   северного   побережья
Австралии, покупали ласки местных женщин, снабжая их мужей рисом и  табаком.
Их детям, несмотря  на  прекрасные  внешние  данные,  нет  места  в  городах
Австралии. Из всех метисов они -  объект  наибольшего  презрения,  хотя  те,
которых я встретил в Мапуне, были приятными, умными людьми.
     В Мапуне мало мужчин. В основном мужчины Мапуна работают  на  окрестных
скотоводческих фермах. Одна женщина сказала мне, что не виделась с мужем уже
два года. Это была стройная, опрятная женщина, довольно бойкая. У  нее  было
озорное улыбчивое лицо. Когда она вступала  в  разговор,  остальные  женщины
начинали весело смеяться.
     Мы заговорили о книгах, и я спросил, что она читает.
     - Я читаю книжки про любовь. Когда нет любви в жизни, приходится о  ней
читать, - - ответила она с забавной гримасой, вызвав смех у своих подруг.
     Я познакомился с одной местной  девушкой  -  няней  сына  миссис  Кейн,
пухлого мальчугана со светлыми волосами и важным выражением лица.
     У Энни - так звали девушку - было приятное, умное лицо. Она говорила на
отличном английском языке с шотландским выговором: миссионер, у которого она
училась,  был  шотландец.  Закрой  я  глаза,  у  меня  могло  бы   создаться
впечатление, что моя собеседница - образованная девушка из Эдинбурга.
     - У вас приятный голос, - сказал я Энни. - Мне нравится слушать вас.
     Рассмеявшись, она ответила:
     - Странные люди эти белые! Им кажется, что в моем  голосе  есть  что-то
необычное. Когда миссис Кейц взяла меня с собой в Брисбен, все просили  меня
побольше говорить, потому что им приятно слушать мои голос. Почему? Разве  я
говорю не так, как белые?
     - Не так, как большинство белых. Вы говорите,  как  образованная  белая
девушка.  Жителям  Брисбена,  конечно,  казалось  странным,  что  темнокожая
девушка может говорить так же хорошо, если не лучше, чем они.
     - Наверное, они ожидали, что я  стану  коверкать  английские  слова?  -
спросила Энни.
     - Конечно.
     - Мне не понравился Брисбен.
     - Почему?
     - Там слишком холодно.
     - Холодно! Мне казалось, что в Брисбене жарко.
     - Не так жарко, как у нас.
     - Это верно. А люди вам понравились?
     - Я чувствовала себя одинокой и чужой.
     - Они относились к вам дружелюбно?
     - О да! Те, с кем я встречалась, были очень дружелюбны, - ответила Энни
и добавила: - Но это не такое душевное дружелюбие.
     - Что значит "не такое душевное дружелюбие"?
     - Не такое, как здесь.
     - Здесь вы - своя, - сказал я. - Здесь все равны.
     - В том-то и дело,  -  сказала  она  с  жаром.  -  А  в  Брисбене  было
по-другому.
     - Как хорошо было бы жить на свете, если бы цвет кожи не имел значения!
- сказал я.
     - О, да, - согласилась девушка.
     Она задумалась и после небольшой паузы продолжала:
     - Я люблю Мапун. Когда я уезжаю, мне все время вспоминаются эти  места.
Я люблю кокосовые пальмы и здешних людей. Мне кажется, что этот  край  полон
романтики. Иногда его красота навевает на меня грусть.
     Энни - чистокровная представительница австралийских аборигенов, которых
в Мапуне немного. Ей двадцать лет.
     Кроме мальчугана, которого нянчила Энни, у миссис Кейн  было  еще  двое
сыновей: Рэймонд четырех лет и Илан - шести. Они  пришли  ко  мне  вместе  с
маленьким темнокожим мальчиком, требуя, чтобы я  выполнил  данное  им  утром
обещание.
     - Ты забыл про прогулку? - спросил Илан.
     - Нет, но сейчас еще слишком жарко.
     - А мне уже совсем холодно, - возразил Рэймонд.
     - Разве? - спросил я без воодушевления.
     - Мы готовы, - сказал Илан. - Когда ты будешь готов, можно идти.
     Темнокожий малыш молчал. Он сосал палец и напряженно наблюдал за мной.
     - Ладно, - сказал я. - Пошли!
     Мои  отношения  с  Иланом  и  Рэймондом  уже  достигли  стадии  полного
взаимного уважения. Мы подробно обсудили множество вопросов и выяснили,  что
сходимся во взглядах. Братья все  время  сообщали  мне  различные  сведения,
настаивая, чтобы я заносил их в свою записную книжку.
     Рэймонд был здоровый, крепкий мальчик. На нем  не  было  ничего,  кроме
коротких штанишек; тело его было покрыто густым загаром.  Он  был  готов  на
любое, самое отчаянное приключение. Илан охотно признавал его  превосходство
над собой и постоянно восхищался смелостью младшего брата.  Сам  он  был  не
такой "отчаянный" и больше любил рассказы о приключениях. Однажды, когда  мы
беседовали о животных, Илан сказал мне: - У меня был поросенок, он  умер.  У
Рэймонда тоже был поросенок, он тоже умер. Мой поросенок выбежал под  дождь,
потом прибежал. Потом опять убежал и лежал под дождем, а Рози - наша кухарка
- принесла его к печке. Думали, он откроет глаза, а он не открыл, потому что
совсем умер. Я очень плакал в тот вечер.
     - Грустно, когда животные умирают, - сказал я.
     - Да, - согласился Илан. - Это неправильно, когда маленькие животные, с
которыми  играют  дети,  умирают.  Например,  щенки.  Мужчины  не  играют  с
собаками, и им их не жалко. А мальчики возятся с собаками, и им жалко,  если
щенок умрет.
     Прогулка началась. Будучи джентльменом, Рэймонд положил руку  на  плечо
темнокожего мальчика и представил его:
     - Это Джон; он пойдет с нами. Он нам нравится.
     Смысл его слов был мне ясен: он хотел исключить возможность  возражений
с моей стороны. Я поспешил; рассеять его опасения, сказав:
     - Здравствуй, Джон! Мне ты тоже нравишься.
     Джон был молчаливым, но полезным спутником. Рэймонд  обращался  с  ним,
как с доверенным лицом, поверяя ему на ухо свои тайны.
     Меня заинтересовали следы на песке. Каждое утро я видел  следы  ящериц,
жуков и змей. Двигаясь по мелкому песку под  кокосовыми  пальмами,  все  эти
существа оставляли следы.
     - Я ни разу не видел ни одной ящерицы, но на песке множество их следов,
- заметил я.
     - Они выползают ночью. Я видел их, - сказал Илан.
     - Змеи, наверное, тоже выползают ночью, - откликнулся я.
     - Вот след ястреба, - Объявил  Рэймонд,  присев  на  корточки  рядом  с
обнаруженным им следом какой-то птицы.
     Я посмотрел на следы.
     - След курицы, - поправил я мальчика.
     Рэймонд снова бросил беглый взгляд на следы:
     - Ястреба, - сказал он упрямо.
     - Курицы, - повторил я.
     - Ястреба!
     - Курицы!
     Создалось щекотливое положение. Наша прогулка  могла  сорваться.  Я  не
знал, как выйти из тупика, и боялся, что нашей дружбе придет конец,  но  тут
выступил вперед Джон и, сдвинув брови, начал рассматривать следы. Он  ничего
не сказал, но, поднявшись, стал рядом с Рэймондом. Это был плохой знак.
     Теперь принялся изучать следы Илан, Наконец,  он  сказал,  обращаясь  к
Рэймонду:
     - Все-таки это след курицы, Рэймонд. - Повернувшись ко мне, он добавил:
- Зато раньше Рэймонд нашел следы ястреба.
     - Много следов, - поспешил сказать Рэймонд.
     - Не сомневаюсь, - сказал я.
     Напряжение рассеялось. Мы продолжали идти, вместе, рассуждая  о  следах
вообще.
     - Когда ты вернешься домой, ты запишешь все,  что  мы  тебе  сказали  -
спросил Илан.
     - Конечно.
     - Тебе не придется расспрашивать кого-нибудь еще. Мы тебе все расскажем
про следы.
     - Я и не собираюсь  спрашивать  кого-нибудь  еще,  -  сказал  я.  -  Вы
рассказали мне все, что я хотел знать.
     - А мы еще много чего знаем, - сказал Илан. - Если ты будешь  ходить  с
нами, мы еще много чего расскажем тебе про следы. Верно, Рэймонд?
     - Конечно, - ответил тот.
     Восхищенный взгляд, брошенный Джоном на Рэймонда, ясно  показывал,  что
тот согласен с таким утверждением.
     Я предложил мальчикам поплескаться в море, но они дали мне понять,  что
это опасно.
     - Тут водятся медузы с длинным  синим  жалом,  -  сказал  Илан.  -  Они
гоняются за людьми. Ужалит - умрешь.
     Илан явно  интересовался  проблемой  смерти.  Наше  внимание  привлекло
мертвое насекомое, покрытое муравьями. Лицо мальчика исказилось. Он сказал:
     - Это было живое существо. А теперь? Теперь оно мертвое. И никогда  уже
не будет ползать по деревьям.
     - Насекомое умерло, поэтому могут жить муравьи, - сказал я.
     - Оно лучше муравьев, - возразил мальчик.
     Рэймонд ухватился за свисавшую с  дерева  веревку,  сильно  раскачался,
чтобы взлететь как можно выше, затем внезапно отпустил  веревку.  Он  описал
дугу в воздухе, упал на мягкий песок  и  покатился  по  нему.  Джон  побежал
поднять его, но Рэймонд гордо встал без посторонней помощи.
     - Когда ты вырастешь, будешь выступать в цирке, качаться на трапеции, -
сказал я.
     - Рэймонд все может, - сказал Илан и добавил: - Иногда мне хочется быть
взрослым!
     - Ты просто счастливец, - сказал я. - Ты знаешь, что скоро вырастешь. А
взрослые знают, что маленькими им больше не бывать, и это грустно,
     - Ведь правда, можно стать большим, если ты маленький? - спросил он.
     - Правда. А вот я большой, но уже никогда не смогу стать маленьким. Это
грустно.
     - Не так уж я хочу быть большим, - сказал мальчик.
     - Я хотел бы совершать храбрые поступки.
     - И я тоже.
     - А обязательно надо быть большим, чтобы совершать храбрые поступки?
     - Нет, не обязательно.
     - Можно быть большим, даже когда ты маленький, верно?
     - Да. Вот ты, например, такой.
     - О-о! - воскликнул он, смутившись, и погрузил в песок босую ногу.
     - Разве горячий песок не обжигает тебе пятки? (Сам я ощущал, как  песок
жжет мне ноги сквозь подошвы ботинок.)
     - Когда мы были маленькие, - обжигал, - ответил он.  -  А  теперь  кожа
огрубела. Смотри! - и он вышел из тени на солнце.
     - Мои ноги на таком песке поджарились бы.
     - В нем можно сварить яйцо.
     - Однажды курица снесла яйцо, и мы его нашли, -  сказал  Илан.  -  Яйцо
сварилось! Может быть, его надо было еще поварить, но совсем чуточку.
     Мы подошли к пальмовой роще, в тени  которой  стояли  строения  миссии.
Впереди расстилался луг, а за ним полоса кустарника, словно колебавшегося  в
знойном воздухе.
     Я заметил на шее у Рэймонда подвешенный на  шнурке  медный  свисток,  в
который был вделан маленький компас. Мальчик частенько поглядывал на компас:
свистнет в свисток, вытащит его изо рта  и  серьезно  посмотрит  на  компас,
словно получая сведения величайшей важности.
     - С компасом не заблудишься, - объявил он мне.
     - Как он работает? - спросил я. - Почему с ним не заблудишься?
     - Надо идти туда, куда указывает маленькая стрелка, - объяснил Рэймонд.
     - Но ведь она указывает вон туда. - Я кивнул в сторону деревьев, росших
в противоположной от домов стороне. - Если ты пойдешь туда, то заблудишься.
     - С моим компасом мы не заблудимся. Верно, Илан?
     - Верно, - подтвердил Илан. - Мы вышли бы на берег, а по берегу  пришли
бы домой.
     - Вот видишь! - воскликнул Рэймонд.
     - Тогда пошли, куда указывает стрелка, - предложил я.
     Мы пересекли луг и подошли к большой проволочной западне для  ворон.  В
ней лежала куча костей. В западне была одна ворона. Она металась  в  испуге,
натыкаясь на стенки.
     Разыгрывая из себя гида, Илан объяснил мне:
     - Это западня для ворон. Ворона попадает сюда, - он показал пальцем  на
отверстие в крыше. - Ей уже не выбраться. Тогда берут палку, продевают  руку
в дыру и убивают ворону.
     Он просунул в отверстие палку и ударил птицу. Ворона совсем обезумела.
     - Не делай этого! Это жестоко, - сказал я.
     - Ворон надо убивать, - твердо заявил он.
     - Но ты ее мучаешь. Ее надо убить сразу.
     Мальчик бросил палку и озадаченно поглядел на ворону.
     - Ворона - ошибка природы, - сказал он. -  Все,  что  надо  убивать,  -
ошибка природы.
     Я не сразу нашел ответ. Илан повернулся ко мне и сказал:
     - Может быть, рассказать тебе еще что-нибудь о воронах?
     - Пожалуй, хватит, - ответил я.
     - Больше никого не расспрашивай о  воронах.  Мы  рассказали  тебе  все.
Можешь это записать; когда вернешься домой.
     Оставив западню позади, мы  вошли  в  заросли  акации  и  казуарина.  Я
остановился и, взяв на себя роль руководителя экспедиции, скомандовал:
     - Ко мне!
     Мальчики выстроились передо мной. Мой тон настроил их на серьезный лад.
     - Мужчины, наши запасы воды  иссякают,  -  торжественн