Ренэ сменили под утро,  после  того
как он два часа простоял на карауле у ворот под холодным пронизывающим
дождем.  Измученный,  вернулся он в свою комнату, бросился на постель,
даже не сняв мокрой одежды, и заснул крепким сном.
     Часовой, сменивший  Ренэ,  недолго  стоял  на  своем  посту.   Не
сомневаясь  в  том,  что  ни малейшая опасность форту не угрожает,  он
присел у подножия стены и, защищенный от ветра, скоро задремал.
     Между тем  испанцы  уже собрались у ворот крепости и ждали только
сигнала,  чтобы перейти в атаку.  Сигнал был дан. Ренэ разбудили дикие
вопли,  глухие  удары,  треск  ломающихся  досок  и  ликующие возгласы
врагов, ворвавшихся в задние ворота.
     Ренэ вскочил,  бросился  к двери и в ужасе остановился на пороге.
Языки пламени простирались к небу,  пылали палатки и бараки,  метались
полуодетые мужчины и женщины,  пытавшиеся бежать от испанцев. Но всюду
путь им преграждали длинные пики,  сверкающие мечи и  острые  кинжалы.
Вопли и стоны умирающих сливались с воем ветра.
     Стряхнув с себя оцепенение,  Ренэ вспомнил о больном Лодоньере  и
бросился к дому коменданта,  куда еще не пробрались испанцы. Лодоньер,
бледный,  дрожащий от лихорадки,  стоял посреди  комнаты,  а  Ле  Муан
помогал ему надевать латы.
     Задыхаясь от волнения,  Ренэ крикнул, что времени терять нельзя и
нет надежды спасти обреченный на гибель форт.
     - Все кончено! - воскликнул он. - Если вам дорога жизнь, следуйте
за мной! Я - я один могу вывести вас из форта!
     Только в эту минуту вспомнил Ренэ о подземном ходе.
     Ле Муан  и  Лодоньер  молча  последовали  за  ним  и с удивлением
увидели,  что мальчик ведет их к каменным сваям,  на которых  построен
дом.  Не  успели  они скрыться под домом,  как в жилище коменданта уже
ворвались испанские солдаты и стали обыскивать дом.
     Но их ждала неудача.  В то время как они обыскивали его комнату и
шарили во всех углах,  Лодоньер уже спустился в узкий тоннель, который
проходил под стеной крепости и кончался у реки.  О существовании этого
подземного хода комендант не имел ни малейшего представления и,  выйдя
на берег реки, засыпал Ренэ вопросами:
     - Что это за тоннель? Кто его прорыл? Как ты узнал о нем?
     Но Ренэ не нарушил клятвы, данной другу.
     - Прошу вас,  шевалье, не будем говорить об этом сейчас. Подумаем
лучше  о  том,  как  нам  спастись,  а  когда-нибудь  я вам расскажу о
подземном ходе.  Времени терять нельзя. Постарайтесь пробраться вместе
с  господином  Ле  Муаном  к  устью  реки;  там  вас ждут два корабля,
оставленные адмиралом Рибо.  А я вернусь еще раз в форт  и  постараюсь
вывести  несчастных,  оставшихся в крепости.  Быть может,  мне удастся
кого-нибудь спасти.  Потом я догоню вас - вы так ослабли от лихорадки,
что не можете быстро идти.
     Когда они ушли,  Ренэ снова спустился в тоннель и вылез под домом
коменданта. Притаившись за сваей, он стал прислушиваться. Вдруг где-то
неподалеку раздались заглушенные стоны и проклятья.  Ренэ пополз в  ту
сторону, откуда доносились звуки, и тихо спросил:
     - Кто здесь?
     В ответ раздался шепот:
     - Ну,  мальчуган, песенка наша спета. Я твой старый Друг Симон. Я
тяжело ранен,  и нет у меня надежды спастись. Когда рассветет, испанцы
нас найдут и прикончат.
     - Рано еще говорить о смерти,  Симон, - прошептал Ренэ. - Если ты
можешь ходить или хотя бы ползать,  я постараюсь тебя спасти.  Куда ты
ранен?
     - Все тело у меня болит,  но ноги, кажется, целы. Если ты знаешь,
как нам отсюда выбраться,  веди меня,  я за тобой пойду.  И не мешкай,
потому что здесь нам несдобровать.
     Прячась за сваями,  Ренэ повел Симона ко входу в тоннель,  Охая и
кряхтя старик пролез в узкую дыру и вскоре очутился  на  берегу  реки.
Ренэ послал его догонять Лодоньера и Ле Муана,  а сам снова вернулся в
форт.  Как и в первый раз,  он притаился  между  свай  и  стал  ждать,
надеясь, что случай поможет ему спасти еще кого-нибудь из оставшихся в
форте.
     С тоской прислушивался он к голосам испанцев,  которые бродили по
крепости,  заглядывая во все  углы,  где  могли  спрятаться  французы.
Внезапно   вспыхнуло   соседнее   строение,   и  Ренэ,  опасаясь  быть
замеченным, отступил за сваю.
     Вдруг раздались  громкие крики.  Его увидели.  Размахивая пиками,
бежали к нему два испанских солдата.
     Мальчик не  растерялся.  Он побежал,  но не к тоннелю,  а прямо к
дверям дома.  Ворвавшись в  дом,  он  стремглав  помчался  по  темному
коридору и выпрыгнул в открытое окно в дальнем его конце.  И как раз в
эту минуту ворвались в дом  его  преследователи  и  начали  обыскивать
комнаты, громко призывая на помощь своих товарищей.
     Выскочив из окна, Ренэ благополучно добрался до подземного хода и
старательно прикрыл отверстие куском коры.
     В то время,  как он пробирался, словно крот, под землей, сбитые с
толку испанцы метались по всем комнатам.  На их глазах он вошел в дом,
но никто не видел, как он оттуда вышел.
     Наконец, они  пришли к тому заключению,  что в доме есть потайная
комната,  и этой комнаты им не найти.  Тогда по приказу Менендеса  они
подожгли дом,  думая, что сжигают вместе с ним скрывшегося врага. Одно
показалось им странным:  когда пламя охватило дом,  они не услышали ни
воплей,   ни  стонов.  После  долгих  размышлений  сделали  они  такой
любопытный вывод:  гугенотов так часто сжигали на кострах, что все они
привыкли переносить боль и умирать в молчании!
     Дойдя до конца тоннеля,  Ренэ осторожно  высунул  голову.  Никого
поблизости  не  было.  Тогда  он прикрыл куском коры вход в тоннель и,
крадучись, стал спускаться к берегу. Было уже совсем светло, и мальчик
боялся,  как бы его не заметили из форта. Спустившись к самой реке, он
пробирался то ползком, то по пояс в воде.
     Прошло несколько  часов.  Он  так  устал,  что с трудом переводил
дыхание.  Наконец,  вскарабкался на вершину утеса,  откуда видны  были
окрестности.   Оглянувшись,   он   увидел   желтый   испанский   флаг,
развевавшийся над фортом Каролина.
     В устье  реки стояли на якоре два маленьких судна - единственные,
уцелевшие из  всей  флотилии,  как  думал  Ренэ.  Очень  хотелось  ему
поскорее  до  них  добраться,  но  ноги  отказались  ему  служить.  Он
растянулся на влажной траве  и  решил  хоть  часок  поспать,  а  затем
продолжать путь.
     Во сне он метался и стонал -  его  преследовали  кошмары.  Прошло
около  получаса.  Вдруг  на  опушке  леса  показалась группа индейцев,
направлявшихся прямо к утесу.  Это был отряд воинов семинолов, которых
вел сильный Кат-ша.  Рядом с ним шел Читта,  а позади три пленника. Из
них двое были французы,  а  третий  юноша-индеец,  бежавший  со  своим
вождем  из  деревушки  Селой и искавший защиты в форте.  Когда испанцы
ворвались в форт,  эти трое спрыгнули  с  крепостной  стены  в  ров  и
благополучно добрались до леса.
     Здесь попали они в  руки  семинолов,  которые  не  покинули  этой
страны,  как  думали  французы,  а  спрятались в лесу и караулили,  не
выйдет ли кто-нибудь из форта.  Один отряд семинолов уже отправился  в
обратный путь, в лесу оставалась только горсточка индейцев с Кат-ши во
главе.  Судьба столкнула их с тремя беглецами, и теперь они вели своих
пленников к каноэ, которые были спрятаны у подножия утеса.
     Приказав семинолам идти прямо к каноэ,  Кат-ша  вместе  с  Читтой
стал   взбираться   на   утес,  чтобы  оттуда  осмотреть  окрестности.
Поднявшись на вершину,  услышали они стоны Ренэ и  подкрались  к  тому
месту, где он лежал. Через минуту Ренэ проснулся и попытался вскочить.
Попытка не удалась: руки и ноги его были связаны.

XV. РЕНЭ У ВРАГОВ

     Неудивительно, что Ренэ испугался,  когда  встретился  глазами  с
Читтой,  который улыбался злобно и насмешливо.  Переведя взгляд на его
спутника, мальчик узнал Кат-шу и понял, что от этих двух семинолов ему
не  ждать  пощады.  Читта мечтал о мести:  наконец-то попал в его руки
тот,  кто был виновником его поражения во  время  празднества  Зрелого
Маиса!  Кат-ша также видел в нем врага:  он знал, что Ренэ был в числе
тех, кто напал на него с тыла, когда шел, бой под стенами форта.
     Ослабив путы на ногах пленника,  они повели его к подножию утеса,
где собрались остальные семинолы.  С любопытством  осмотрев  мальчика,
они отняли у него оружие,  снова стянули ремнем ему ноги и бросили его
в каноэ.  Хотя Ренэ и  успел  заметить  двух  пленников-французов,  но
заговорить с ними ему не позволили.
     Когда все успокоилось,  семинолы дали Ренэ есть и  пить.  Сначала
Ренэ  думал  было отказаться от пищи и уморить себя голодом,  но потом
решил, что такой поступок граничит с трусостью.
     "Нужно беречь  силы,  -  думал  он.  - Я попытаюсь убежать,  если
представится удобный случай". И он с аппетитом съел все, что ему дали.
     Приняв решение бежать,  он почувствовал себя гораздо спокойнее и,
вытянувшись на  дне  лодки,  попробовал  заснуть.  Вскоре  индейцы,  к
великому своему изумлению,  увидели, что их новый пленник спит сладким
сном.
     Пока было  светло,  семинолы  не трогались в путь,  но как только
стемнело,  они отчалили от берега и  поплыли  вниз  по  течению  реки,
направляясь к великим болотам Окифеноки.
     Час спустя какие-то тени скользнули по воде мимо двух французских
кораблей,  которые  все  еще  находились в устье реки.  Это были каноэ
семинолов.  Никто их  не  окликнул,  никто  их  не  заметил,  а  через
несколько  минут  они  свернули  в  канал,  который вел к солончаковым
болотам.
     Ренэ так никогда и не узнал,  что он находился в нескольких шагах
от Лодоньера, с тревогой его поджидавшего.
     Лежа на  дне  каноэ,  из которого его вытаскивали,  когда индейцы
раскидывали лагерь,  Ренэ понятия не имел о том, куда его везут. Ему и
в  голову  не  приходило,  что  сейчас он совершает то же путешествие,
какое  несколько  месяцев  назад   совершил   вместе   с   Хас-се.   С
пленниками-французами ему не позволили общаться;  он их даже не видел,
так как они плыли в других каноэ,  а на ночь всех троих привязывали  к
деревьям на значительном расстоянии друг от друга.
     Дни проходили за днями.  Ренэ  внимательно  всматривался  в  лица
окружавших его индейцев,  но только один из них, казалось, относился к
нему сочувственно.  Он был очень молод - почти мальчик,  и бедный Ренэ
думал,  что  этим и объясняется его сочувствие.  В действительности же
это был тот самый молодой индеец,  который бежал из деревушки Селой  в
форт Каролина и попал в плен к семинолам.
     Завладев вместо   двух   тремя   пленниками-французами,   Кат-ша,
нуждавшийся в рекрутах, предложил освободить юношу, если он согласен -
стать семинолом и войти в его отряд.  Молодой индеец,  которого  звали
Э-чи,  Олень,  притворился,  будто  на  все согласен,  но твердо решил
бежать при первой же возможности.
     Ренэ он  узнал  сразу,  но  постарался это скрыть и рад был,  что
мальчик его не узнает.  Когда не было  поблизости  семинолов,  Э-чи  с
состраданием  посматривал  на пленника,  но заботился о том,  чтобы не
навлечь на себя подозрений.  Иногда по ночам  ему  поручали  сторожить
пленных,  и  он  умышленно обращался с ними грубо,  хотя с нетерпением
ждал случая заговорить с Ренэ.
     Наконец, случай представился. Семинолы плыли среди великих болот,
и даже Ренэ,  лежавший на  дне  лодки,  начал  догадываться,  где  они
находятся. Как-то в темную ночь Э-чи приказали сторожить пленных. Пока
не ушел караульный,  которого он сменил,  Э-чи угостил каждого из трех
пленников пинком, чтобы показать семинолу, как он их ненавидит.
     Когда же замерли шаги караульного, Э-чи подошел к тому месту, где
лежал привязанный к дереву Ренэ, и, сев подле него, шепнул:
     - Та-ла-ло-ко...
     Ренэ дремал, но, услышав сквозь сон свое имя, тотчас же проснулся
и стал прислушиваться. Через секунду снова раздался шепот:
     - Та-ла-ло-ко...
     - Кто ты? - спросил Ренэ на языке индейцев.
     - Я Э-чи,  из деревушки Селой.  Я тебя видел в тот день, когда ты
приехал в нашу страну. Разве ты меня не помнишь?
     - Но ведь ты, Э-чи, семинол?
     - Я не семинол, а такой же пленник, как и ты. Я жду только случая
бежать.  Хочется мне вернуться к родному народу,  но,  быть может, все
мои соплеменники убиты, - добавил он печально.
     У Ренэ вспыхнула надежда на спасение.
     - Как ты думаешь, тебе удастся бежать? - спросил он.
     - Не знаю, но попытаюсь.
     Ренэ стал его расспрашивать,  где они находятся  и  каковы  планы
Кат-ши.  Оказалось,  что  догадка его правильна.  Находились они среди
болот Окифеноки,  а на следующий день должны  были  оставить  каноэ  и
пешком продолжать путь по тропе, которая вела к деревне семинолов.
     Тогда Ренэ рассказал Э-чи о стране Алачуа и  объяснил,  как  туда
добраться.
     - Э-чи,  - сказал он,  -  у  меня  связаны  руки,  и  я  не  могу
пошевельнуться.  Засунь руку мне за пазуху и достань перо,  к которому
прикреплена цепочка и булавка.
     Э-чи исполнил его просьбу и вытащил перо - перо фламинго.
     - Береги его как зеницу ока,  - продолжал Ренэ.  -  Если  удастся
тебе  бежать,  отнеси  это перо в страну индейцев Алачуа и передай его
кому-нибудь из соплеменников Микко,  но хорошо будет,  если ты отыщешь
Хас-се и ему отдашь перо. Расскажи Микко о нас, пленниках, попроси его
прийти нам на помощь.
     Не успел  он  договорить,  как  где-то вблизи зашуршала трава,  и
Э-чи,  вскочив,  стал осыпать Ренэ ругательствами и  угощать  пинками.
Мальчик  застонал.  В  первую  минуту  он подумал,  что молодой индеец
втерся к нему в доверие только для того,  чтобы его предать, но вскоре
раздался голос Кат-ши.
     Вождь семинолов спрашивал Э-чи,  почему он бранит  пленников.  На
это Э-чи ответил,  что одному из пленных удалось ослабить путы, и если
бы он, Э-чи, не подоспел вовремя, негодяй очутился бы на свободе.
     Похвалив его  за  бдительность,  Кат-ша,  каждую ночь приходивший
взглянуть на пленных,  медленно вернулся в лагерь. Вслед за ним ушел и
Э-чи,  который  на  прощание  успел  шепнуть Ренэ,  что просьбу его он
постарается исполнить.
     На следующий  день,  незадолго  до  полудня,  каноэ  причалили  к
берегу, и Ренэ приказано было выйти на сушу. Осмотревшись по сторонам,
он узнал устье той самой лагуны,  где несколько месяцев назад смачивал
холодной водой больную руку и ждал возвращения Хас-се,  отправившегося
на разведку.
     Слезы выступили  у  него  на  глазах,  когда  он   вспомнил   эти
счастливые дни.  Но мальчик поспешил смахнуть слезы, а ласковый взгляд
Э-чи вернул ему надежду.  Издали видал он двух  других  пленников,  но
поговорить  с  ними  ему  не  удалось.  Эти  двое  были из числа новых
колонистов,  приехавших на кораблях адмирала Рибо.  Когда  по  приказу
Рибо все солдаты покинули форт, Лодоньер разрешил им остаться, так как
оба страдали от приступов лихорадки.
     Вытащив каноэ  на  сушу  и спрятав их в кустах,  семинолы вошли в
тень кипарисов  и  гуськом  зашагали  по  узенькой  тропинке,  кое-где
залитой водой. Достаточно было одного неверного шага, чтобы увязнуть в
болоте и захлебнуться жидкой грязью.
     Ренэ заметил  то  место,  где  от  тропинки,  по которой они шли,
ответвлялась другая, которую когда-то показал ему Хас-се. Он надеялся,
что Э-чи также ее заметил.
     Были уже сумерки,  когда  они  добрались  до  деревни  семинолов.
Население  радостно  встретило  воинов  и с любопытством рассматривало
пленников, в особенности Ренэ, о котором слыхали все. Семинолы считали
его самой ценной добычей.
     Деревня семинолов   занимала   островок,   или,   вернее,   холм,
возвышавшийся  среди  болот.  Деревушка состояла из сотни хижин,  а по
склонам холма тянулись маисовые поля и огороды, засаженные тыквами. Из
пятисот человек населения двести были воинами.
     Непроходимые болота окружали остров со всех сторон,  и  добраться
до  него  можно  было  только по той самой узкой тропинке,  по которой
воины привели в деревню Ренэ.  Там,  где оканчивалась тропинка, день и
ночь стоял на страже воин-семинол; не было, следовательно, возможности
напасть на островок и застигнуть врасплох жителей деревушки.  Не могло
быть речи также и о побеге.
     В ту самую ночь,  когда Кат-ша со своими  пленниками  вернулся  в
деревушку,  воин,  охранявший тропинку, услышал дикое заунывное пение,
которое доносилось из густых зарослей.
     Затем раздался громкий крик и слова:
     - Э-чи из деревни Селой  ненавидит  семинолов  и  возвращается  к
своему народу!
     Караульный побежал к тому месту, откуда доносился голос. Вдруг он
услышал плеск воды; затем все стихло. Он обыскал заросли, спускавшиеся
к самому болоту,  но никого не нашел.  По темной воде пробегала рябь и
несколько пузырей поднялось со дна.
     На крик караульного прибежали жители деревушки;  долго искали они
того,  кто,  видимо,  предпочел  смерть неволе.  Наконец,  они нашли в
кустах головной убор из перьев, какой носят воины-семинолы. Вспомнили,
что убор этот принадлежал молодому индейцу из деревни Селой.  Семинолы
пожалели о том,  что приняли его в свою среду,  и вернулись в деревню.
Караульный снова занял свой пост,  и об исчезновении Э-чи никто больше
не думал.
     Несколько воинов,  собравшись перед хижиной,  где лежал связанный
Ренэ,  со смехом обсуждали странный способ,  какой избрал Э-чи,  чтобы
вернуться  к  своему народу.  Ренэ слышал этот разговор,  и сердце его
мучительно сжалось:  со смертью Э-чи угасла последняя его  надежда  на
спасение.
     На следующий   день   начались   приготовления   к   празднеству.
Празднество должно было продолжаться три дня.
     С утра до ночи женщины и дети толпились вокруг хижины,  где лежал
Ренэ Дево. Всем хотелось на него поглазеть.

XVI. ПЕРО ФЛАМИНГО

     Второй день  томился Ренэ Дево в деревушке семинолов,  окруженной
непроходимыми болотами,  а в это время в далекой стране  Алачуа  жизнь
текла  мирно  и  беззаботно.  Был  предвечерний  час.  Легкий  ветерок
проносился над саваннами,  воздух был насыщен  запахом  цветов,  лианы
свешивались  с  ветвей  деревьев,  и  громко  пели птицы свои вечерние
песни.
     Среди высоких  деревьев разбросаны были вигвамы из оленьих шкур и
хижины,  крытые пальмовыми листьями.  Жили здесь те  индейцы,  которые
признавали  своим  вождем  старого  Микко.  Когда спала жара,  все они
высыпали  из  хижин  подышать  свежим  воздухом.  Вернулись  охотники,
нагруженные  дичью,  и,  отдав  свою  добычу женщинам,  растянулись на
мягкой траве.  Женщины суетились у  костров,  стряпая  ужин,  а  перед
вигвамами и на берегу ручья резвились дети. Подростки купались в реке,
протекавшей  недалеко  от   рощи,   а   матери-индианки   с   тревогой
прислушивались  к веселым голосам.  Боялись они услышать пронзительный
крик, возвещающий появление Аллапатты, великого аллигатора.
     В центре лагеря возвышался вигвам просторнее,  чем все остальные.
К верхушке его был прикреплен пучок орлиных перьев в  знак  того,  что
здесь живет вождь. У входа в этот вигвам сидели на разостланных шкурах
старый вождь Микко,  старшины его племени и Я-чи-ла-не,  молодой вождь
индейцев  алачуа.  Старики  курили  трубки с длинными мундштуками.  За
спиной Микко стоял спокойно и прямо Хас-се,  друг Ренэ;  в волосы  его
было   вплетено   алое  перо,  напоминавшее  язычок  пламени  и  резко
выделявшееся на фоне темной листвы.
     В разговор  старших он вмешиваться не смел,  но видно было по его
оживленному лицу, что хочется ему принять участие в беседе.
     Наконец, старый вождь повернулся к нему и с улыбкой спросил:
     - Как ты думаешь,  могут ли враждовать между собою белые  люди  и
те, другие, тоже белые, которые сюда приплыли издалека?
     Гордясь тем,  что  вождь  привлекает   его   к   беседе,   Хас-се
нерешительно ответил:
     - Думаю я,  что между ними  может  быть  вражда.  Отдельные  наши
племена  часто сражаются друг с другом;  должно быть,  и племена белых