асе хорошо... Мы бы виделись каждый день. Вдали от всего этого.
     - Я не знаю, хочу ли я видеть тебя каждый день.
     - Странная ты. Очень странная. Я и не знал, что вы, мексиканки, такие.
     - Я не знаю, какие мексиканки. Я знаю, какая я. - Она мгновение подумала. - Иногда мне кажется, что знаю.
     Она бросила окурок и придавила его подошвой.
     Потом обернулась посмотреть, не ушел ли Дрис Ларби.
     Его уже не было. Тереса встала и сказала, что ей хочется прогуляться. Сантьяго, все еще сидя и нашаривая деньги в заднем кармане брюк, продолжал смотреть на нее, но уже с иным выражением. С улыбкой. Он всегда знал, как нужно улыбнуться, чтобы разогнать для нее все черные тучи. Чтобы она сделала что-нибудь. Например, пообщалась с Абделькадером Чаибом.
     - Черт возьми, Тереса.
     - Что?
     - Иногда ты похожа на девчонку, и мне это нравится. - Поднявшись, он положил на столик несколько монет. - То есть, когда я вижу, как ты идешь, и все такое. Ты идешь, а попка у тебя так и танцует, потом поворачиваешься.., так бы и съел тебя всю, как свежий персик.. И грудь у тебя...
     - Что - грудь у меня?
     Сантьяго склонил голову набок, ища подходящее определение.
     - Красивая, - серьезно закончил он. - Самая красивая во всей Мелилье.
     - Ничего себе... Это что - испанский комплимент?
     - Ну.., не знаю. - Он подождал, пока она не отсмеялась. - Просто мне это пришло в голову.
     - Только это? Больше ничего?
     - Нет. Мне нравится, как ты разговариваешь. Или молчишь. Мне от этого становится.., не знаю.., что-то во мне происходит.., какие-то чувства. Разные. И нежность тоже - наверное, это самое подходящее слово.
     - Вот и хорошо. Мне приятно, если ты иногда забываешь о моей груди и становишься нежным.
     - А мне и не надо ни о чем забывать. Твоя грудь и моя нежность - одно с другим вполне вяжется.
     Она сбросила туфли, и они пошли по грязному песку, а потом среди камней, по кромке воды, под золотисто-рыжими стенами крепости, из бойниц которой торчали ржавые пушки. Вдали вырисовывался голубоватый силуэт мыса Трес-Форкас. На ноги им брызгала пена. Сантьяго шагал, засунув руки в карманы, временами останавливаясь и проверяя, не поскользнется ли Тереса на влажных камнях, покрытых зеленым мхом.
     - А иногда, - сказал он вдруг, словно и не переставал об этом думать, - я смотрю на тебя, и вдруг ты выглядишь гораздо старше... Как сегодня утром.
     - А что случилось сегодня утром?
     - Я проснулся, а ты была в ванной, и я встал взглянуть на тебя, и увидел тебя перед зеркалом... Ты умывалась и смотрела на себя так, будто с трудом узнаешь. И лицо у тебя было, как у старухи.
     - Страшное?
     - Да просто кошмарное. Поэтому мне захотелось, чтобы ты снова стала красивой, я подхватил тебя на руки и отнес в постель, и мы добрый час кувыркались там.
     - Не помню.
     - Не помнишь, что мы делали в постели?
     - Не помню, чтобы я выглядела страшной.
     Конечно, все она отлично помнила. Тереса проснулась рано, с первым смутным, еще серым светом. Пение петухов на заре. Голос муэдзина, несущийся с минарета мечети. Равномерное "тик-так" часов на тумбочке. Ей не удавалось снова уснуть, и она смотрела, как все больше и больше светлеет потолок, а Сантьяго спит, лежа на животе, наполовину зарывшись лицом в подушку, с взлохмаченными волосами и жесткой щетиной на подбородке, касающемся ее плеча. Она помнила его тяжелое дыхание и его неподвижность, похожую на смерть. И внезапную тоскливую тревогу, от которой она вскочила с постели, добежала до ванной, открыла кран - и снова и снова плескала водой себе в лицо; а женщина, смотревшая на нее из зеркала, была похожа на ту, что смотрела на нее сквозь мокрые волосы в тот день в Кульякане, когда зазвонил телефон. А потом отражение Сантьяго у нее за спиной - с припухшими от сна глазами, голый, как и она сама, он обнимал ее, а потом снова отнес в постель, чтобы заниматься любовью среди смятых простыней, пахнущих ими обоими, спермой и теплом сплетенных тел. И призраки опять, до нового приказа, рассеялись вместе с сумраком грязного рассвета - на свете нет ничего грязнее этого нерешительного серого рассветного сумрака, который дневной свет, уже потоком льющийся сквозь жалюзи, загоняет обратно в ад.
     - У меня с тобой иногда бывает как-то странно, понимаешь... - Сантьяго смотрел на синее море (оно было неспокойно, и прибой равномерно плескал о камни): смотрел опытным, почти оценивающим взглядом. - Вот вроде бы ты тут, рядом, я тебя крепко держу, и вдруг - раз! Ты уже где-то далеко.
     - В Марокко.
     - Не говори глупостей. Пожалуйста. Я же сказал, с этим покончено.
     И опять эта улыбка, стирающая все. Он такой красивый, в который раз подумала она. Распроклятый сукин сын, контрабандист.
     - Ты иногда тоже бываешь далеко, - сказала она. - Очень далеко.
     - Я - другое дело. У меня есть дела, и они меня беспокоят... Я имею в виду - сейчас. А то, что происходит с тобой, - это другое.
     Он помолчал. Казалось, он пытается поймать какую-то мысль и найти для нее точные слова.
     - Это уже сидело в тебе, - произнес он наконец. - До того как мы познакомились.
     Когда, пройдя еще немного, они вернулись, старик-араб, торговавший кебабами, вытирал стол. Они с Тересой обменялись улыбкой.
     - Ты никогда ничего не рассказываешь мне о Мексике, - сказал Сантьяго.
     Опершись на него, Тереса надела туфли.
     - Да нечего особенно рассказывать, - ответила она. - Там люди убивают друг друга ради наркотиков или нескольких песо, или их убивают, потому что считают коммунистами, или приходит ураган и приканчивает всех подряд.
     - Я имел в виду тебя.
     - Я родом из Синалоа. Правда, за последнее время гордости у меня поубавилось. Но я упряма до чертиков.
     - А что еще?
     - Больше ничего. Ведь я же тебя не расспрашиваю о твоей жизни. Я даже не знаю, женат ты или нет.
     - Не женат, - он поднял руку, показывая, что на ней нет кольца. - И мне очень неприятно, что до сегодняшнего дня ты об этом не спрашивала.
     - А я и не спрашиваю. Я просто говорю, что не знаю. Как уговорено.
     - Что уговорено? Я что-то не помню, чтоб мы о чем-то договаривались.
     - Никаких дурацких вопросов. Ты приезжаешь - я тут. Ты уезжаешь - я остаюсь.
     - А как же будущее?
     - О будущем поговорим, когда оно настанет.
     - Почему ты спишь со мной?
     - А с кем же еще?
     - Со мной.
     Он остановился перед ней, уперев руки в бока, будто собираясь пропеть ей серенаду.
     - Потому, что ты красивый парень, - ответила она, оглядывая его сверху вниз, очень медленно и не скрывая своего удовольствия. - Потому, что у тебя зеленые глаза, просто убийственный зад, сильные руки...
     Потому, что ты хоть и сукин сын, но не совсем эгоист.
     Потому, что ты умеешь быть одновременно жестким и нежным.,. Этого хватит?.. - Она почувствовала, как все лицо у нее напряглось. - А еще потому, что ты похож на одного человека, которого я знала.
     Сантьяго уставился на нее несколько ошарашенно.
     Довольное выражение мгновенно исчезло с его лица, и она заранее угадала, что он сейчас скажет:
     - Мне не нравится, что я напоминаю тебе другого.
     Проклятый галисиец. Все они проклятые сукины дети. Всех только помани - и они тут, и все идиоты. Ей вдруг захотелось поскорее закончить этот разговор.
     - Я не говорила, что ты напоминаешь мне другого.
     Я сказала, что ты похож на одного человека.
     - А тебе не хочется узнать, почему я сплю с тобой?
     - Кроме того, что я бываю тебе полезна на вечеринках Дриса Ларби?
     - Кроме.
     - Потому, что тебе хорошо со мной. И потому, что иногда тебе бывает одиноко.
     Он смущенно пригладил ладонью волосы. Потом схватил ее за руку пониже плеча:
     - А если бы я спал с другими? Что бы ты сказала?
     Она высвободила руку - не вырвала, а просто отстранила его мягким движением, длившимся до тех пор, пока он не разжал пальцы.
     - Я уверена, что ты спишь и с другими.
     - Здесь, в Мелилье?
     - Нет. Насчет Мелильи я знаю. Здесь - нет.
     - Скажи, что любишь меня.
     - Хорошо... Люблю.
     - Не правда.
     - Да не все ли равно? Я люблю тебя.

***

     Мне оказалось нетрудно разузнать о жизни Сантьяго Фистерры. Перед поездкой в Мелилью я получил, в дополнение к докладу полиции Альхесираса, еще один, от таможни - весьма подробный, с указаниями дат и мест: все начиная с самого его рождения в 0-Грове, рыбацкой деревушке в устье реки Ароса. Поэтому я знал, что незадолго до знакомства с Тересой Фистерре исполнилось тридцать два года. Биографию его можно было назвать классической. С четырнадцати лет выходил в море с рыбаками, после службы на флоте работал на amos do fume  - главарей контрабандистских сетей, действовавших на галисийском побережье: Чарлинеса, Сито Миньянко, братьев Пернас. Согласно докладу таможни, за три года до встречи с Тересой он проживал в Вильягарсиа и был капитаном большого катера, принадлежавшего клану Педрускиньос - известному семейству табачных контрабандистов, которое как раз в то время расширяло поле своей деятельности, начав заниматься марокканским гашишем. Тогда он состоял на жалованье - столько-то за рейс, - а работа его заключалась в следующем: хорошо зная сложную географию галисийского побережья, он водил катера, доставлявшие на берег табак и наркотики с кораблей и рыбачьих судов, бросавших якорь вне испанских территориальных вод. При этом нередко происходили стычки со службой береговой охраны, таможенниками и жандармерией. И вот однажды ночью, когда катер уходил от погони, лавируя короткими зигзагами между устричных садков у острова Кортегада, Фистерра или его напарник, молодой парень из Ферроля по имени Лало Вейга, включили прожектор, чтобы ослепить своих преследователей, и таможенники на полном ходу врезались в один из садков. Результат: один погибший. В полицейских докладах эта история излагалась лишь в общих чертах, поэтому я принялся звонить по кое-каким телефонам, но все мои усилия оказывались безрезультатными до тех пор, пока писатель Мануэль Ривас, галисиец, мой друг и местный житель - у него был дом рядом с Коста-де-ла-Муэрте, - не раздобыл, похлопотав, подтверждений упомянутого эпизода.
По словам Риваса, никому не удалось доказать участия Фистерры в этом инциденте; однако местные таможенники, не уступавшие в жесткости самим контрабандистам - ведь и они росли в тех же деревнях и плавали на тех же судах, - поклялись при первом удобном случае пустить его на корм рыбам. Око за око. Этого оказалось достаточно, чтобы Фистерра и Вейга покинули Риас-Байшас и отправились искать место, где воздух был бы менее вреден для здоровья. Таким местом оказался Альхесирас, приютившийся в тени Гибралтарской скалы: средиземноморское солнце и синие воды.
     А там, пользуясь мягкостью британского законодательства, друзья-галисийцы приобрели через третьих лиц мощный катер - семь метров в длину, шестицилиндровый мотор "Ямаха ПРО" в двести двадцать пять лошадиных сил, усиленный до двухсот пятидесяти, - на котором и принялись курсировать между колонией, Марокко и испанским побережьем.
     - В ту пору, - объяснял мне в Мелилье Маноло Сеспедес после встречи с Дрисом Ларби, - кокаином могли баловаться только самые богатые. Основную часть контрабанды составляли гибралтарский табак и марокканский гашиш; два урожая, две с половиной тысячи тонн конопли каждый год тайно вывозилось в Европу.,. Ясное дело, все это проходило через наши места. Да и сейчас проходит.
     Мы сидели за вкуснейшим ужином в баре-ресторане "Ла Амистад", более известном среди жителей Мелильи как "Дом Маноло": он располагался напротив казарм жандармерии, которые построил еще сам Сеспедес в те годы, когда был в силе. В действительности хозяина этого заведения звали не Маноло, а Мохаммед, хотя его знали еще как брата Хуанито, хозяина другого ресторана под названием "Дом Хуанито", которого на самом деле тоже звали не Хуанито, а Хассан - патронимические лабиринты, весьма типичные для такого своеобразного города, как Мелилья. "Ла Амистад" же был популярным заведением с пластиковыми столиками, стульями и стойкой с закусками - сюда наведывались и европейцы, и мусульмане, и нередко люди обедали или ужинали стоя. Кухня великолепная; в основном, свежая рыба и прочие дары моря из Марокко, которые сам Маноло - Мохаммед - каждое утро закупал на центральном рынке. В тот вечер мы с Сеспедесом угощались всей этой роскошью, запивая ее холодным "Барбадильо". И, конечно, наслаждаясь сверх всякой меры. Ибо усилиями испанских рыбаков воды, омывающие Полуостров, уже значительно опустошены, - Когда прибыл Сантьяго Фистерра, - продолжал Сеспедес, - все важные грузы перевозились на катерах. Он приехал сюда потому, что был специалистом в этом деле, и потому, что многие галисийцы стремились устроиться в Сеуте, Мелилье и на андалусском побережье... Контракты заключались здесь или в Марокко. Самой оживленной зоной были четырнадцать километров пролива между мысом Карнеро и мысом Сирее: мелкие контрабандисты - на сеутских паромах, крупные партии - на яхтах, сейнерах, катерах...
     Движение там было настолько оживленным, что эту зону называли "Бульваром Гашиша".
     - А Гибралтар?
     - Все и вертелось вокруг него. - Сеспедес указал вилкой на пачку "Уинстона", лежавшую на скатерти, и обвел вокруг нее круг. - Он был как паук в центре своей паутины. В то время он служил главной базой контрабандистов западного Средиземноморья... Англичане и "льянито" , местное население колонии, позволяли мафии действовать свободно. Вкладывайте деньги сюда, кабальеро, доверьте нам свои денежки, финансовые и портовые льготы... Табак возили прямо из портовых складов на пляжи Ла-Линеа - километром дальше... Впрочем, на самом деле это происходит до сих пор. - Он снова ткнул вилкой в пачку сигарет. - Эти тоже оттуда. Беспошлинные.
     - И тебе не стыдно?.. Бывший правительственный уполномоченный - и обманывает государственную компанию.
     - Брось. Теперь я пенсионер. Знаешь, сколько я выкуриваю в день?
     - Ну, так что там насчет Сантьяго Фистерры?
     Сеспедес неторопливо, смакуя, прожевал кусочек рыбы. Затем отхлебнул глоток "Барбадильо" и посмотрел на меня:
     - Не знаю, курил он или нет, но с табаком не возился. Один рейс с грузом гашиша равнялся сотне с "Уинстоном" или "Мальборо". Гашиш рентабельнее.
     - И, думаю, опаснее.
     - Гораздо. - Тщательно высосав очередную королевскую креветку, Сеспедес положил ее голову на край тарелки, рядом с остальными, лежавшими аккуратным рядком, будто на параде. - Не подмажешь как следует марокканцев - и конец. Вспомни беднягу Вейгу... Зато с англичанами проблем не было - эти, как всегда, действовали в духе своей двойной морали. Пока наркотики вне британской земли, они умывают руки... В общем, контрабандисты так и шныряли со своими грузами, и все их знали. А когда их заставали врасплох испанские жандармы или таможенники, они мчались спасаться в Гибралтар. Единственное условие - сначала выбросить груз за борт.
     - И все?
     - И все. - На этот раз он легонько стукнул вилкой по пачке сигарет. - Иногда те, что на катерах, сажали наверху, на Скале, своих людей с приборами ночного видения и радиопередатчиками - их называли "обезьянами", - чтобы знать обо всех перемещениях таможенников... Вокруг Гибралтара возникла целая отрасль промышленности, миллионы и миллионы. Марокканская полиция, гибралтарская полиция, испанская полиция... Задействованы были все. Даже меня хотели купить... - Он усмехнулся сквозь зубы, глядя на меня поверх бокала белого вина в руке. - Но им не повезло. В те времена я сам покупал других.
     И Сеспедес вздохнул.
     - Теперь, - сказал он, доедая последнюю креветку, - все по-другому Деньги в Гибралтаре крутятся иначе. Прогуляйся по главной улице, посмотри на почтовые ящики да посчитай, сколько там фирм-призраков.
     Глазам не поверишь. Они обнаружили, что налоговый рай куда рентабельнее пиратского гнезда, хотя по сути это одно и то же. А насчет клиентов сам прикинь: Коста-дель-Соль - просто золотой рудник, так что иностранные мафии внедряются туда всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Кроме того, испанские воды от Альмерии до Кадиса - под неусыпным наблюдением из-за нелегальной иммиграции. И хотя гашиш по-прежнему течет рекой, ввоз кокаина тоже набирает обороты, а методы используются уже другие... Можно сказать, времена ремесленников, героические времена кончились: старых морских волков сменили парни в галстуках и белых рубашках. Былой централизации нет.
     Катера контрабандистов перешли в другие руки, изменилась тактика, сменились тыловые базы. Все иначе.
     Произнеся эту тираду, Сеспедес откинулся на спинку стула, спросил у Маноло-Мохаммеда чашечку кофе и закурил беспошлинную сигарету. От воспоминаний старый шулер разулыбался: глаза сузились, брови приподнялись. Казалось, его улыбка говорила: насмеялся я вдоволь - пусть теперь кто-нибудь попробует отнять это у меня. И я понял, что бывший правительственный уполномоченный скучает не только по старым временам, но и по определенному типу людей.
     - Случилось так, - продолжал он, - что, когда Сантьяго Фистерра появился в Мелилье, пролив просто кипел, "Golden age" , как говорят льянито. 0-хо-хо...
     Парни так и шныряли туда-сюда. Крутые ребята. Что ни ночь - очередные кошки-мышки; с одной стороны контрабандисты, с другой - таможенники, полиция и жандармы... Выигрывали то одни, то другие. - Он затянулся, и его лисьи глазки сощурились. - И вот сюда-то, из огня да в полымя, попала Тереса Мендоса.

***

     Говорят, на Сантьяго Фистерру донес Дрис Ларби, И сделал это невзирая на полковника Абделькадера Чаиба или, возможно, с его ведома. Это в Марокко проще простого; наиболее слабое звено тут - контрабандисты, действующие без денежного или политического прикрытия: имя, оброненное в одном-другом разговоре, несколько банкнот, перешедших из рук в руки... И как нельзя более кстати для полицейской статистики.
     Как бы то ни было, никому не удалось доказать, что Дрис Ларби к этому делу причастен. Стоило мне затронуть эту тему - я приберег ее для нашей последней встречи, - как он закрылся, точно устрица, и мне больше не удалось вытащить из него ни слова. Было очень приятно. Конец откровениям, прощайте, и всего наилучшего. Однако Маноло Сеспедес - когда все это случилось, он еще представлял в Мелилье испанское правительство, - утверждает, что именно Дрис Ларби, желая удалить галисийца от Тересы, дал поручение своим партнерам на той стороне. Обычно девиз был: плати - и вози контрабанду сколько твоей душе угодно. Аллах бисмиллах. С Богом. Обширная сеть коррупции раскинулась от гор, где собирались урожаи конопли, до границы или марокканского побережья. Взятки давались соответственно уровню: полицейские, военные, политики, высшие чиновники и члены правительства. Чтобы оправдаться в глазах общественности - в конце концов, министр внутренних дел Марокко присутствовал как наблюдатель на заседаниях Европейского союза, посвященных борьбе с наркотиками, - жандармы и военные периодически задерживали кого-нибудь, но всегда буквально одного-двух и только тех, кто не принадлежал к официально признанным крупным мафиозным группировкам и чье уничтожение никого особо не волновало. Людей, которых нередко выдавали и даже ловили те же, кто поставлял им гашиш.
     Майор Бенаму из службы береговой охраны Королевской жандармерии Марокко весьма охотно поведал мне о своем участии в эпизоде, происшедшем в бухте Кала-Трамонтана. Мы сидели на террасе кафе "Хафа" в Танжере после того, как наш общий друг - полицейский инспектор Хосе Бедмар, ветеран Центральной бригады и агент службы информации во времена Сеспедеса, усиленно рекомендовавший мне Бенаму по факсу и по телефону, - взялся разыскать его и договориться о встрече. Майор оказался симпатичным элегантным мужчиной с усиками щеточкой, похожим на латиноамериканского щеголя пятидесятых годов. Он был в штатском - пиджак и белая рубашка без галстука - и полчаса без запинки тараторил по-французски, после чего, видимо, проникшись ко мне неко