ем, бежать или отражать нападение войск  Джан-Марии.  Жалоба
Эрколе прервала дискуссию. Валентина послала Гонзагу к  наемникам,  дабы
их успокоить, что вызвало  усмешку  Фортемани.  Гонзага  же  с  радостью
кинулся исполнять поручение, видя в словах Валентины свидетельство того,
что она ставит его выше Франческо. Но его ожидал жестокий удар.
   При его появлении никто и бровью  не  повел,  а  когда  он  попытался
копировать Франческо, обозвав их швалью и свиньями, наемники, зная,  что
слова  его  не  подкреплены  силой,  ответили  ему  градом  оскорблений,
передразнивая его тенорок, который  на  крике  переходил  в  фальцет,  и
советуя не вмешиваться в мужские дела,  а  пойти  и  поиграть  на  лютне
дамам.
   Гонзага, однако, продолжал орать на них, и наемники  начали  злиться.
Ухмылка на лице многих из них уступила  место  злобному  оскалу.  И  тут
мужество  изменило  Гонзаге.  Протиснувшись  мимо   Фортемани,   который
бесстрастно наблюдал за происходящим,  привалившись  спиной  к  дверному
косяку,  не  сомневаясь,  что  миссия  придворного  окончится  провалом,
Гонзага с горящими щеками вернулся к Валентине.
   Ей ни в коей мере не понравился его рассказ, ибо он не признавался  в
своем позоре, а заявил, что наемники скопом  бросились  на  него,  желая
разорвать на части. Франческо же стоял  у  окна,  барабаня  пальцами  по
подоконнику, устремив взор на залитый лунным светом сад, ни  словом,  ни
жестом не показывая, что угомонил бы  наемников,  если  б  пошел  к  ним
вместо Гонзаги. Наконец, Валентина повернулась к нему.
   - Не могли бы вы... - она замолчала, вновь взглянула на  Гонзагу,  не
желая более ущемлять его и без того сильно уязвленное самолюбие.
   Франческо выпрямился.
   - Я могу попробовать, хотя неудача мессера Гонзаги подсказывает  мне,
что шансов на успех мало. Остается лишь надеяться, что он  не  правильно
истолковал их намерения, и мне удастся убедить их разойтись по-хорошему.
Я попробую, мадонна, - и с этими словами сошел с галереи.
   - У него все получится, - заверила Гонзагу Валентина. - На  войне  он
не новичок и знает, с какими словами надо обратиться к этим людям.
   - Я желаю ему успеха, - мрачно ответил Гонзага, -  но  готов  с  вами
поспорить, что итог будет плачевный.
   Спорить Валентина не стала, а десять минут спустя Франческо вернулся,
такой же невозмутимый.
   - Они утихомирились, мадонна.
   Валентина удивленно глянула на него.
   - Как вам это удалось?
   - Без особого труда, хотя  и  возникли  некоторые  осложнения,  -  он
бросил короткий взгляд на Гонзагу и улыбнулся. - Мессер Гонзага обошелся
с ними излишне мягко. Да  и  невозможно  требовать  от  придворного  той
суровости,  к  которой  привыкли  эти  головорезы.  С  ними  нет   нужды
цацкаться, и лишний подзатыльник будет только во  благо,  -  говорил  он
вроде бы на полном серьезе, без тени иронии. Во  всяком  случае  Гонзага
последней не уловил.
   - Чтобы я пачкал руки об эту мразь? - ужаснулся он.  -  Да  я  скорее
умру.
   -  Или  вскорости  после  этого,  -   вставил   Пеппе,   незамеченным
поднявшийся на галерею. - Госпожа моя, видели  бы  вы  нашего  паладина.
Наверное, Марс никогда так не гневался, как он, появившись  перед  этими
наемниками.  С  какой  яростью  приказал  он  укладываться  всем  спать,
пообещав в противном случае загнать их в казарму палкой.
   - И они пошли? - спросила Валентина.
   -  Не  сразу.  Выпили  они  достаточно  много,  чтобы  казаться  себе
храбрецами, и один из них попытался напасть на мессера Франческо. Но тот
скрутил наглеца  в  бараний  рог  и  повелел  Фортемани  бросить  его  в
подземелье и держать там, пока тот не протрезвеет.  А  затем  вышел,  не
дожидаясь исполнения своих приказов, полагая, что более его  присутствие
не требуется. И не  ошибся.  Они  поднялись,  кто-то  выругался,  но  не
слишком громко, дабы не услышал Фортемани, и отправились на боковую.
   Валентина одарила Франческо восхищенным  взглядом  и  самыми  теплыми
словами поблагодарила его за храбрость. Граф сразу же расцвел.
   - На войне вам часто доводилось попадать в подобные передряги?  -  но
слова эти были скорее утверждением, чем вопросом.
   - Да, разумеется, - кивнул Франческо.
   И тут Гонзага решил воспользоваться удобным случаем,  чтобы  побольше
узнать о личности этого наглеца.
   - Но мы еще не удостоились чести услышать ваше имя, - промурлыкал он.
   Франческо обернулся к нему, мысли с быстротой  молнии  проносились  в
его голове, хотя лицо оставалось спокойным. Открываться  еще  не  время,
решил он, ибо близкое родство  со  Сфорца  могло  вызвать  недоверие  со
стороны Валентины. Все знали, что Джан-Мария всегда высоко  ценил  графа
Акуильского, а весть о его внезапном падении и изгнании не могла достичь
ушей племянницы герцога Гвидобальдо, ибо она укрылась  в  Роккалеоне  до
того, как об этом стало известно  в  Урбино.  Имя  его  могло  возбудить
подозрение, а  разрыв  с  Джан-Марией  был  бы  истолкован  как  мнимый,
направленный лишь на прикрытие истинных целей. Уж Гонзага постарался  бы
убедить в этом Валентину, благо она прислушивалась к мнению придворного.
   - Меня зовут Франческо, как я и говорил вам.
   -  Но  есть  же  у  вас  и  фамилия,  -  заинтересовавшись,  добавила
Валентина.
   - Да, но она столь похожа на имя, что не заслуживает упоминания. Я  -
Франческо Франчески, странствующий рыцарь.
   - И рыцарь истинный, - и так  нежно  улыбнулась  ему  Валентина,  что
Гонзага закипел от злобы.
   - Что-то не слышал я такой фамилии. Ваш отец...
   - Тосканский дворянин, - тут Франческо не погрешил против истины.
   - Но не придворный? - предположил Ромео.
   - Нет, - подтвердил Франческо его догадку.
   - Ага! - воскликнул Гонзага, а затем добавил с легким пренебрежением,
которое осталось незамеченным простосердечной  Валентиной.  -  Но  тогда
ваша мать...
   Щеки Франческо полыхнули румянцем.
   - Моя мать познатней вашей, - последовал резкий ответ, сопровождаемый
пронзительным смехом шута.
   Гонзага поднялся, тяжело дыша,  взгляды  мужчин  скрестились,  словно
мечи, а Валентина в недоумении смотрела на них.
   - Господа, господа, о чем вы спорите? - поспешила  она  вмешаться.  -
Почему вы смотрите друг на друга как враги?
   -  Для  честного  человека  он  слишком  чувствителен  к  расспросам,
мадонна, - ответил Гонзага. - Как змея, затаившаяся в  траве,  он  готов
пустить в ход ядовитые зубы, чувствуя, что мы пытаемся раскусить его.
   - Стыдитесь, Гонзага! - встала и Валентина. - Что вы такое  говорите?
Или Бог лишил вас разума. Господа, вы оба мои друзья, а потому  не  гоже
вам враждовать друг с другом.
   - Мысль интересная, - прокомментировал шут.
   - А вы, мессер  Франческо,  забудьте  его  слова.  Он  не  хотел  вас
обидеть. У него чересчур богатое воображение, но доброе сердце.
   В то же мгновение чело Франческо разгладилось.
   - Раз вы меня просите, а он подтвердит, что не  имел  в  виду  ничего
плохого, я не буду держать на него зла.
   Гонзага, поостыв, понял, что зашел слишком далеко, и с  охотой  пошел
на мировую. Но при расставании с Валентиной, после  того  как  Франческо
уже ушел, не преминул нанести еще один удар.
   - Мадонна, и все-таки я не доверяю этому человеку.
   - Не доверяете? Почему? - нахмурилась Валентина.
   - Объяснить не могу, но сердцем чувствую, что-то не так, - и коснулся
рукою груди. - Если вы скажете, что он не шпион,  можете  называть  меня
дураком.
   - Пожалуй, справедливо и первое, и второе, - она рассмеялась, а затем
добавила, уже строже. - Идите спать, Гонзага. Сегодня у  вас  не  все  в
порядке с головой. Пеппино, позови моих дам.
   Но едва они остались одни, Гонзага подошел к Валентине вплотную. Муки
ревности толкнули его на отчаянный шаг. Лицо  побледнело,  глаза  горели
мрачным огнем.
   - Пусть будет по-вашему, мадонна, но  завтра,  уедем  мы  отсюда  или
останемся, его с нами не будет.
   Валентина величественно выпрямилась, гордо вскинула голову.
   - Решать это будем я и он.
   Гонзага глубоко вдохнул, но в голосе его зазвучали железные ноты.
   - Предупреждаю вас, мадонна! Если этот безымянный sbirro  попытается встать  между  нами,  клянусь  Богом  и
всеми святыми, я его убью!
   Открывающаяся дверь прервала монолог Гонзаги, он отступил, поклонился
и  мимо  вошедших  дам  Валентины  выскользнул  из  комнаты.  Но,   едва
переступил порог, его  дернули  за  рукав.  Посмотрев  вниз,  он  увидел
Пеппино. Наклонился, повинуясь знаку шута.
   - Только для ваших ушей, ваше сиятельство, -  прошептал  тот.  -  Тут
один пошел за шерстью, а вернулся стриженым.
   Грубо оттолкнув шута, Гонзага зашагал к себе.
   А Валентина присела у окна, злость и изумление боролись в  ней.  Щеки
побледнели, грудь учащенно вздымалась. Впервые Гонзага  дал  ей  понять,
какова его истинная цель, но сделал это столь неуклюже, что  лишил  себя
даже надежды на успех, а вызвал лишь негодование, обратившись  к  ней  в
недопустимом тоне. Но более всего ее  изумляло,  как  он  вообще  посмел
признаться ей в своих чувствах. Ибо означало это только одно: Гонзага не
понимал, что в ее глазах он был, есть и будет  только  слугой,  которому
прежде всего надлежит знать дистанцию между ним и его господами.
   Гонзага, в те же минуты меряя комнату шагами и улыбаясь самому  себе,
думал совсем о другом, и мысли его были весьма оптимистичными.  Конечно,
он поспешил. До сбора урожая еще далеко, плод не созрел, но и нет ничего
плохого в том, что он легонько тряхнул дерево. Пусть  и  преждевременно,
но с большей легкостью свалится плод, когда придет  срок.  Он  вспоминал
мягкость Валентины, ее неизменно доброе отношение к себе, не подозревая,
что чувства эти естественны для девушки,  и  аура  доброты  окружает  ее
точно так же, как розу - нежный аромат. Она источает  этот  аромат,  ибо
так распорядилась мать-природа, а вовсе не потому,  что  запах  нравится
мессеру Гонзаге. И заснул он в полной  уверенности,  что  все  идет  как
нельзя лучше.

***

   Граф Акуильский прохаживался по своей комнате  в  Львиной  башне.  Он
улыбнулся,  когда  взгляд  его  упал  в  угол:  там,  среди  вооружения,
сложенного Ланчотто, тускло блестел щит с гербом, на котором лев  Сфорцы
мирно соседствовал с орлом Л'Акуилы.
   - Если бы мой дорогой  Гонзага  увидел  этот  щит,  он  бы  более  не
любопытствовал насчет  моих  родителей,  -  и,  осторожно  вытащив  щит,
Франческо растворил окно и бросил его в ров, после  чего  лег  и  вскоре
заснул с улыбкой на лице и образом Валентины в сердце.
   Да,  ей  требовалась  иная,  дружеская  рука,  дабы  уберечь  ее   от
посягательств Джан-Марии, решившего доказать  свое  право  на  Валентину
силой оружия. И рука эта будет его, если только она не ответит  отказом.
Уже засыпая, Франческо прошептал ее имя. Спал он крепко, а пробудил  его
громкий стук в дверь и тревожный голос Ланчотто.
   - Просыпайтесь, господин мой! Скорее! Мы в осаде!

Глава XVII
ВРАГ

   Граф спрыгнул с кровати, поспешил  к  двери,  чтобы  впустить  слугу,
который возбужденно сообщил ему, что Джан-Мария ночью прибыл  под  стены
Роккалеоне и расположился лагерем на равнине перед замком.
   Ланчотто все  еще  говорил,  когда  вошедший  паж  передал  Франческо
просьбу  монны  Валентины  незамедлительно  прийти  в  зал  приемов.  Он
торопливо оделся и  вместе  с  Ланчотто,  следующим  за  ним  по  пятам,
спустился вниз.
   Пересекая  второй  внутренний  двор,  они  увидели   дам   Валентины,
обсуждающих случившееся  с  фра  Доминико.  Последний,  в  торжественном
облачении,  намеревался  служить  утреннюю  молитву.  Франческо  вежливо
поздоровался с ними и прошел в зал, оставив Ланчотто за порогом.
   Валентина совещалась с Фортемани. Разговаривая с ним, она  ходила  по
залу, более ничем не  выдавая  своего  волнения.  А  страх,  если  он  и
закрался в ее душу в час испытаний, вообще не проявлялся никоим образом.
При виде Франческо радостная улыбка осветила ее лицо. Она приветствовала
его, как самого близкого друга. А затем печально вздохнула.
   - Я искренне сожалею, мессер Франческо, что мои неудачи  коснулись  и
вас. Мне сказали, что замок осажден,  так  что  ваша  судьба  слилась  с
нашей. Ибо не будет вам дороги, пока Джан-Мария не  снимет  осады.  И  у
меня больше нет выбора, уезжать или оставаться. Нас принудили  принимать
бой.
   - Госпожа моя, я не могу разделить ваши сожаления на мой  счет,  -  с
готовностью, даже весело ответил Франческо.  -  Поступок  ваш,  мадонна,
кто-то может расценить как безумие, но это безумство храбрых, и  я  буду
горд, если вы позволите привнести в него и свою лепту.
   - Но, мессер Франческо, вы же ничем мне не обязаны.
   - Долг истинного рыцаря - помогать попавшей в беду деве. И я не  могу
найти лучшего применения своим рукам, как взять в них оружие и  защитить
вас от  герцога  Баббьяно.  Я  у  вас  на  службе,  монна  Валентина,  и
располагайте мною, как сочтете нужным. Война для меня не в диковинку,  и
я смогу принести хоть какую-то пользу.
   - Назначьте  его  губернатором  Роккалеоне,  -  предложил  Фортемани,
благодарный тому, кто спас ему жизнь. Кроме того,  гигант  понимал,  что
едва он сам  -  Гонзага,  естественно,  в  расчет  не  брался  -  сможет
организовать оборону замка лучше Франческо.
   - Вы слышали, что сказал  Эрколе?  -  тон  Валентины  показывал,  что
предложение Фортемани ей по душе.
   - Мадонна, для меня это  слишком  большая  честь,  -  с  достоинством
ответил Франческо. - Но, если вы доверите мне замок, я буду защищать его
до последнего вздоха.
   Не успела она сказать и слова, как через боковую дверь в  зал  влетел
Гонзага, побледневший, с полой  плаща,  перекинутой  через  правую  руку
вместо обычной левой.  Да  и  вообще  по  его  наряду  было  видно,  что
одевался, он в спешке, без свойственной ему тщательности.  Франческо  он
сухо кивнул,  Фортемани  словно  и  не  заметил,  низко  склонясь  перед
Валентиной.
   - Я очень огорчен, мадонна... - но Валентина прервала его.
   - Для того нет особой причины. Разве мы этого не ожидали?
   - Пожалуй, что да. Но я надеялся, что  Джан-Мария  не  посмеет  зайти
столь далеко.
   -  Надеялся?  Даже  после  того  известия,  что  принес  нам   мессер
Франческо? - только сейчас, похоже, у нее открылись глаза. - Что-то я не
слышала от  вас  подобных  речей,  когда  вы  советовали  мне  бежать  в
Роккалеоне.  Тогда  вас  не  смущало,   что   предстоит   схватиться   с
Джан-Марией. Наоборот, вас  переполнял  боевой  пыл.  С  чего  же  такая
перемена? Уж не надвинувшаяся ли опасность тому причина?
   Презрение в голосе Валентины больно  било  по  тщеславию  Гонзаги,  к
чему, собственно, она и стремилась. Вчерашнее его  поведение  подсказало
девушке, что нет нужды поддерживать то  ложное  впечатление,  будто  она
сверх меры благоволит к нему. Да и сегодняшнее поведение Гонзаги,  пусть
не в критический, но достаточно сложный момент, выставило  его  в  новом
свете, и Валентине никак не нравилось то, что она видела.
   Гонзага поник головой, щеки его полыхнули румянцем стыда: упреки  эти
прозвучали в присутствии Фортемани и Франческо, этого выскочки.
   - Мадонна, - заговорил он  с  достоинством,  словно  последние  слова
Валентины относились не к нему, - я пришел  сообщить  вам,  что  герольд
Джан-Марии просит его выслушать. Вы позволите мне принять его?
   - Вы очень заботливы, Гонзага, - ответила она. - Но  я  не  сочту  за
труд выслушать его сама.
   Гонзага поклонился, затем искоса глянул на Франческо.
   - Кстати, мы можем договориться и о пропуске для этого господина.
   - Едва ли они разрешат ему уехать, - последовал ответ.  -  Да  и  нет
нужды просить их об этом, поскольку мессер Франческо согласился  принять
пост губернатора Роккалеоне. Но мы заставляем герольда  ждать.  Господа,
не подняться ли нам на стену?
   Они поклонились и последовали за ней, Гонзага первый, с  перекошенным
от ярости лицом, ибо это назначение он счел  ответом  на  жаркие  слова,
которые прошлым вечером прошептал на ухо Валентины.
   Пересекая двор, Франческо отдал первый приказ,  и  шестеро  наемников
присоединились к ним, дабы герольд увидел, что осаждавшим придется иметь
дело с вооруженным гарнизоном, а не с беззащитной девушкой.
   У рва их ожидал высокий мужчина  на  сером  жеребце.  Шлем  его  ярко
блестел на утреннем солнце, алый плащ украшал лев  с  герба  Сфорцы.  Он
низко  поклонился,  увидев  Валентину  и  ее  свиту.   Граф   Акуильский
заблаговременно надвинул шляпу на лоб, дабы лицо его оставалось в тени.
   -  От  имени  моего  господина,   высокородного   и   могущественного
Джан-Марии Сфорца, герцога Баббьяно, я предлагаю  вам  сдаться,  сложить
орудие и открыть ворота.
   Последовала короткая пауза, после чего Валентина  спросила  герольда,
все ли он сказал или что-то упустил. Герольд, вновь склонившись к  холке
жеребца, ответил, что послание герцога Баббьяно передано ей полностью.
   Валентина повернулась  к  сопровождавшим  ее  мужчинам.  На  лице  ее
отразилось смущение. Она понимала, что должна дать достойный  ответ,  но
не знала, как это сделать, ибо ее монастырские наставницы и  представить
себе не могли, что их подопечная окажется в столь щекотливой ситуации, а
потому и не научили ее,  что  надобно  предпринять  в  подобном  случае.
Обратилась она к Франческо.
   - Ответьте  ему,  господин  губернатор,  -  улыбнулась  Валентина,  и
Франческо, выступив вперед, наклонился над зубцом крепостной стены.
   - Господин герольд, - голос его звучал хрипло, не так, как всегда,  -
если вас это не затруднит, скажите мне, с каких это пор герцог  Баббьяно
находится в состоянии войны с Урбино, ибо  я  не  вижу  другой  причины,
объясняющей появление его войск у этого замка и требования о сдаче.
   - Обращаясь с этим посланием к Валентине делла  Ровере,  -  прокричал
герольд, - его светлость заручился согласием герцога Урбино.
   Тут Валентина оказалась рядом с Франческо  и,  более  не  церемонясь,
высказала все, что накопилось у нее на душе.
   -  Это  послание,  мессер,  равно  как  и  присутствие  здесь  вашего
господина, лишь новое звено в череде оскорблений, которым я  подверглась
с его стороны. Скажите ему об этом. А  еще  я  попрошу  моих  советников
разобраться,  есть  ли  у  него  право  посылать  вас  ко  мне  с  таким
поручением, после чего, возможно, он получит ответ на свой вызов.
   - Может быть, мадонна, вы хотите, чтобы его светлость подъехал  сюда,
чтобы переговорить с вами лично?
   - Вот этого мне совершенно не хочется. Мне уже  представлялся  случай
сказать Джан-Марии все, что я о  нем  думаю,  -  и  гордо  повернувшись,
показывая тем самым, что аудиенция окончена, она  отошла  от  крепостных
зубцов.
   Потом она провела короткое совещание с  Франческо,  который  высказал
несколько  предложений,   способствующих   укреплению   обороны   замка.
Валентина одобрила их все, без  исключения.  Настроение  у  нее  заметно
улучшилось, ибо теперь рядом с ней был  человек,  действительно  знающий
толк в военном деле. Ей нравилось даже просто смотреть на его  стройную,
подтянутую  фигуру,  на  пальцы,  привычно  охватывающие  рукоять  меча,
спокойное, не ведающее страха лицо. И даже когда он говорил  о  грозящих
им опасностях, они казались не такими уж страшными - так уверенно звучал
его голос.
   Вместе с Фортемани Франческо  незамедлительно  перешел  к  реализации
предложенных им мер. Теперь гигант следовал за ним, как  верный  пес  за
хозяином, понимая,  что  видит  перед  собой  истинного  солдата  удачи,
наемника-профессионала,  в  сравнении  с  которым   сам   он   ненамного
отличается от набранного им отребья.  Передалась  Эрколе  и  уверенность
Франческо, ибо последний  вроде  бы  относился  к  происходящему  как  к
комедии, разыгрываемой герцогом Баббьяно. Франческо вдохновил  Валентину
и Фортемани, последний  же  поднял  боевой  дух  солдат.  Энергия  графа
Акуильского передалась