тал одним из тех, кто ставит своей целью преобразить мир,  заменив
древние законы и обычаи на новые, но хорошие. От твердо, хоть и в  одиночку,
следовал этим своим убеждениям, покуда судьба не забросила его в Храм  Зари,
где он обрел все, что искал: чистую  веру,  которую  принял  всей  душой,  и
учение о мире, милосердии и справедливости, чего он столь жаждал.
     И вот теперь, не более виновный, чем те трое, уже всеми забытые,  он  -
гордый царевич Севера, опозоренный и обреченный на казнь, будет брошен в  ту
же темницу, которая скрыла в  своих  стенах  страдания  тех  троих  и  тысяч
других осужденных до них и  после  них.  Забытая  картина  отчетливо  встала
перед его глазами: каменный мешок, свет в который  проникал  через  решетку,
вделанную в высокий купол свода, куда не смог  бы  добраться  никто,  потому
что  стены  темницы  наклонены  внутрь,  выложенный  плитами  пол   пропитан
сыростью, - когда щедро разливался Нил, вода подступала к  стенам  дворца  и
проникала в подземелье; табуреты и  стол  тоже  каменные;  в  стену  вделаны
бронзовые  кольца,  к  которым,  как   рассказал   ему   начальник   стражи,
приковывали узников, если они начинали буйствовать  или  сходили  с  ума;  в
углу куча мокрой соломы, на которой они спали, и  истертые  шкуры,  которыми
они укрывались от холода. Хиан вспомнил даже, где лежал или стоял каждый  из
тех троих узников, и выражение  их  лиц,  особенно  отчетливо  припомнил  он
красивого молодого человека, которому так страшно отомстила  отвергнутая  им
женщина. До этого часа Хиана никогда не посещало это воспоминание, и все  же
воображение воспроизвело то страшное место во всех подробностях.
     Они  ступили  на  последнюю  лестницу.  Вот  и  тяжелая  дверь,  сквозь
зарешеченное окошечко которой  он  смотрел  на  приговоренных  и  слушал  их
рассуждения.  Тюремщик  отодвинул  засовы,  и  дверь  приотворилась.  Внутри
виднелись каменные стол и стулья, бронзовые кольца, грубая глиняная  посуда.
Все было на месте, не было только людей - от них не осталось ничего.
     Хиан ступил в  страшную  обитель.  По  знаку  Аната  стражники,  сделав
приветственный жест, удалились,  с  жалостью  бросив  прощальный  взгляд  на
молодого царевича, под предводительством которого они  воевали  и  кого  все
любили. Анат дал указания тюремщику, а затем,  когда  и  стража  и  тюремщик
покинули темницу, приблизился к царевичу и спросил его, какую  ему  прислать
одежду.
     - Потеплее и поплотнее, везир, - ответил Хиан, которого  уже  пробирала
дрожь.
     - Она будет прислана, Твое Высочество...  -  уверил  его  Анат.  -  Как
прискорбно, что я обязан был выполнить столь жестокий  приказ.  Простишь  ли
ты меня?
     - Прощаю тебя, везир, как  и  всех  остальных.  Когда  умерла  надежда,
прощать легко.
     Анат оглянулся и увидел, что тюремщик стоит далеко от двери,  спиной  к
ним. Тогда он склонился в низком поклоне, будто бы прощаясь  с  Хианом,  сам
же, приблизив губу к уху Хиана, прошептал:
     - Надежда не умерла, царевич! Верь мне, и я  спасу  тебя,  если  только
все случится, как я задумал.
     В следующее мгновение ушел и он, и  тяжелая  дверь  темницы  закрылась.
Хиан остался один. Он сел на табурет, повернувшись так, чтобы на него  падал
слабый свет, проникавший сверху через решетку. Некоторое время спустя  -  он
не знал, долго  ли  просидел  в  задумчивости,  -  дверь  снова  отворилась,
появился  тюремщик  в  сопровождении  незнакомого  Хиану  человека,  который
принес ему одежду, и среди прочего темный плащ с капюшоном, подбитый  черной
овечьей шкурой; принес  он  также  еду  и  вино.  Хиан  поблагодарил  его  и
поспешил накинуть на себя плащ, ибо холод сковывал его все больше и  больше,
и тут только заметил, что плащ этот не из его гардероба, и это его  удивило;
заодно он отметил, что в таком  плаще  можно  отправиться  куда  угодно  без
опасений быть узнанным.
     Тюремщик поставил на стол  еду  и  почтительно  обратился  к  узнику  с
просьбой отведать ее, называя Хиана царевичем.
     - Этот высокий титул больше мне не принадлежит, друг, - сказал Хиан.
     - Несчастья время от времени посещают каждого  человека,  но  от  этого
кровь в его жилах не становится  другой,  -  с  теплотой  в  голосе  ответил
тюремщик.
     - Однако, друг, ее могут выпустить из меня совсем.
     - Боги  не  допустят  такого   злодейства!   -   воскликнул   тюремщик,
содрогнувшись, отчего Хиан заключил, что не ошибся, называя  его  другом,  и
снова поблагодарил его.
     - Это я должен благодарить Твое Высочество.  Царевич,  наверно,  забыл,
как три года тому назад,  в  сезон  лихорадки,  когда  моя  жена  и  ребенок
заболели, сам пришел в наше бедное жилище и принес лекарство  и  много  чего
другого.
     - Мне кажется, я помню, друг, -  сказал  Хиан,  -  хотя  и  не  уверен,
больных было так много, что, не будь я царевичем,  вернее  сказать,  если  б
тогда я не был царевичем, - я стал бы лекарем.
     - Ты им и стал, царевич, и больные этого не забыли, как и те, кому  они
дороги. Мне поручено сообщить, что ты будешь не один в этом страшном  месте,
иначе рассудок твой не выдержит и ты впадешь в  безумие,  как  случалось  со
многими до тебя.
     - Что? Неужели сюда пришлют еще одного несчастного?
     - Да, но чье общество, как считают, будет тебе приятно.  А  теперь  мне
пора идти.
     Тюремщик поспешно удалился, и Хиан не успел  спросить,  когда  приведут
нового узника. Дверь темницы затворилась, а  Хиан,  не  медля,  принялся  за
еду - со вчерашнего вечера, когда он поужинал  на  барке  перед  приходом  в
Танис, во рту у него не было ни крошки.
     Насытившись, Хиан погрузился в печальные раздумия. Ему было  ясно,  что
отец твердо решил уничтожить Братство Зари,  похитить  Нефрет  и  против  ее
желания сделать своей женой. Теперь, после того, как волею  коварной  судьбы
он  увидел,  сколь  она  прекрасна,  ничто  не  сможет  отвратить   его   от
задуманного. И все же Хиан знал: этому  не  бывать,  ибо  Нефрет  предпочтет
смерть. Ах, если бы он мог предупредить всех, если бы дух  его  перенесся  в
их обитель  и  поведал  о  грозящей  опасности!  Если  бы  он  обладал  этой
таинственной силой, коей  обладают  Рои  и  избранные  члены  Общины.  Разве
сегодня  утром,  когда  он  стоял  перед  фараоном  в  зале  Совета,  он  не
почувствовал, как Рои вдохнул в него веру? Но ведь  и  его,  Хиана,  обучали
таинству общения душ - так это называли его братья, хотя сам он никогда  еще
не пробовал установить такое общение.
     Хиан приступил к таинству, соблюдая весь положенный ритуал и  припомнив
все положенные молитвы.
     - Слушай меня, святой отец! - горячо зашептал он. - Страшная  опасность
грозит царице и всем вам! Скройтесь или уходите, ибо я в западне и  не  могу
помочь вам.
     Снова и снова вызывал он в своем воображении образы Рои и Нефрет,  всем
сердцем повторяя эти слова, покуда вовсе не обессилел  от  борения  души  и,
несмотря на пронизывающий холод темницы, не покрылся испариной. И  тогда  на
него вдруг сошел странный покой, и ему показалось, что посланные  им  стрелы
предупреждения достигли цели, что весть услышана и понята.
     В полном изнеможении Хиан заснул.
     Как видно, проспал он долго,  потому  что,  когда  проснулся,  свет  за
решетчатым оконцем в куполе уже померк, и Хиан понял, что наступила ночь.
     Дверь отворилась, вошел тюремщик, неся полные снеди корзины, следом  за
ним в темницу шагнул какой-то человек, одетый, как и Хиан, в темный  плащ  с
капюшоном. Незнакомец склонился в поклоне и, не произнеся ни слова,  стал  в
углу.
     - Прими, царевич, слугу, который послан тебе в помощь. Ты увидишь,  что
это хороший и верный человек, - сказал тюремщик.
     Затем он собрал остатки трапезы Хиана, зажег светильники и, оставив  их
гореть, вышел из темницы.
     Хиан бросил взгляд на кушанья  и  вино,  затем  на  закутанную  в  плащ
фигуру в углу и сказал:
     - Не хочешь ли подкрепиться, мой брат по несчастью?
     Новый узник откинул капюшон.
     - Уверен, что я где-то встречал тебя раньше! - воскликнул Хиан.
     Узник подал знак, на который Хиан ответил положенным знаком.
     Тогда пришедший сделал еще несколько знаков, а Хиан  произвел  ответные
и затем произнес начало заветной фразы, которую  человек  в  плаще,  впервые
заговорив, завершил еще более тайным речением.
     - Разве ты не хочешь есть, жрец Зари? - четко  выговаривая  слова,  еще
раз спросил его Хиан.
     - Дабы вкусить пищу земную, я ем хлеб. Дабы наполниться  соками  жизни,
пью вино, - ответил незнакомец.
     Теперь Хиан окончательно уверился, что перед ним его собрат по  Общине,
ибо он произнес привычные слова освящения пищи.
     - Кто ты, брат? - спросил Хиан.
     - Я - Тему, жрец Общины Зари, которого ты, писец Раса,  видел  в  Храме
Сфинкса всего лишь раз, в тот день, когда ты прибыл с  посланием  от  Апепи.
Тогда я не знал, что ты принял посвящение в наше Братство, писец Раса,  если
это твое настоящее имя.
     - Это не настоящее мое имя, и тогда я еще не был посвящен  в  Братство,
жрец Тему, кто, как я думаю, и есть тот посланник,  которого  всемудрый  Рои
отправил с письмами к Апепи, царю Севера. До нас дошли слухи,  что  ты  умер
от болезни, жрец Тему.
     - Нет, брат мой, просто Апепи захотел держать меня заложником. Умри  я,
мой дух, отлетая от тела, оповестил бы Рои о моей смерти.
     - Теперь я припоминаю, что великий  пророк  так  и  сказал.  Но  как  и
почему ты очутился в моей темнице?
     - Ко мне в темницу приходил важный  человек  и  сказал,  что  я  должен
помочь в беде своему собрату. Себя он не назвал, но даже если  и  назвал,  я
забыл его имя, как мы, братья Общины, забываем многое. Не сказал  он  мне  и
кому я должен  помочь,  но  я  догадался  -  мы,  братья  Общины,  о  многом
догадываемся. Я вижу на твоей руке царский перстень,  писец  Раса.  И  этого
достаточно.
     - Вполне достаточно, жрец Тему. Но скажи, с чем ты  послан  ко  мне?  В
таком месте, как это, даже самому фараону вряд ли понадобился бы слуга.
     - Не слуга, брат, но товарищ и... спаситель.
     - О да, они бы очень пригодились, в особенности последний. Только,  мне
кажется, даже сам Рои не сумел бы отворить эту дверь или пробить эти стены.
     - Сумел бы, и без  особого  труда,  писец  Раса,  только  теми  путями,
которые нам неведомы. Вера  должна  владеть  нами,  и  тогда  даже  я  сумею
сделать то же самое, хотя мне это будет куда  труднее,  и  я  изберу  другой
путь. Выслушай же меня. В течение многих  дней,  что  я  провел  в  темнице,
укрепляя свою душу молитвами и размышлениями, я время от  времени  наставлял
моего тюремщика, скромнейшего человека, направляя его на путь  истины.  Так,
в конце концов умом и сердцем он обратился к нашей вере, и  я  пообещал  ему
приобщить  его  к  ней,  как  только   настанет   благоприятное   время.   В
благодарность он открыл мне один секрет, и поскольку ни он и ни  кто  другой
не войдут сегодня в нашу темницу, я кое-что покажу тебе сейчас,  брат  Раса.
Прошу тебя, помоги мне сдвинуть с места этот стол.
     С большим трудом  они  отодвинули  в  сторону  тяжелый,  вытесанный  из
цельной каменной глыбы стол. Затем Тему  достал  из  складок  плаща  кусочек
папируса, на котором были начертаны какие-то знаки и линии. С  помощью  этих
знаков брат Тему сделал несколько замеров и  наконец  отыскал  на  неровном,
грубо вымощенном  полу  нужный  камень.  Уперев  ладонь  в  его  шероховатую
поверхность, он стал  раскачивать  его  вправо  и  влево,  как  видно  чтобы
освободить какую-то пружину или болт.  И  вдруг  камень  наклонился,  открыв
прорубленный в скале лаз;  на  стенках  его  через  равные  промежутки  были
выбиты  уступы,  по  которым  ловкий  и  сильный  человек  вполне   мог   бы
спуститься; лаз уходил далеко вниз, так что дна даже не было видно.
     - Это колодец? - спросил Хиан.
     - Да, брат, колодец смерти или что-то вроде, - это мы  узнаем  позднее.
Одно могу сказать: все оказалось так, как описал мне  тот  важный  господин,
чье лицо было скрыто покрывалом, ибо это он дал мне план,  сказав,  чтобы  я
доверился тюремщику и поступил так, как он велит мне.
     - А как же наставлял тебя тюремщик, Тему?
     - Он сказал, что надо спуститься по этим зарубкам, брат, до самого  дна
лаза, а оттуда в сторону ответвится дренажный туннель; дальше надо  идти  по
этому туннелю до самого выхода в каменной дамбе, ограждающей Нил.  Под  этим
выходом или, скорее, устьем дренажного туннеля будет ждать  нас  лодка  и  в
ней рыбак - ведь ночью ловится самая крупная рыба. Мы  должны  спуститься  в
эту лодку и уплыть поскорее и как можно дальше, прежде  чем  откроется,  что
темница пуста.
     - Мы отправимся в путь сейчас же? - спросил Хиан.
     - Нет, брат, подожди еще час, так мне было сказано, хотя я и  не  знаю,
почему. Поэтому помоги мне прикрыть лаз, только не очень дави на  камень,  а
то сломается пружина; и давай поставим на место стол  в  точности  так,  как
стоял он прежде. Как бы какой-нибудь начальник  стражи  или  надзиратель  не
нанесли нам визит, хотя тюремщик и заверил меня, что никто не придет.
     - Так и сделаем, Тему. Кто знает, что кому взбредет в голову.
     Они поставили камень на место, выдернув из корзины с провизией  кусочек
тростника и воткнув его в оставленную щель между плитами,  чтобы  камень  не
лег слишком плотно, а затем подвинули на прежнее место стол.  И  возобновили
прерванную трапезу. Едва они принялись за еду, как Тему наступил под  столом
Хиану на ногу и глазами показал на дверь.
     Хиан  бросил  взгляд  на  дверь,  и  хотя  не  услышал  ни  звука,  ему
показалось, что он видит прильнувшее к решетке бескровное,  бледное  лицо  с
горящими глазами, уставившимися на них. Кровь заледенела у  Хиана  в  жилах.
Мгновение спустя лицо исчезло.
     - Это был человек? - шепотом спросил Хиан.
     - Быть может, человек, а может,  и  призрак,  брат,  потому  что  я  не
слышал шагов, а где еще призракам жить, как не тут?
     Затем он встал  и,  взяв  полотняную  салфетку,  которой  была  накрыта
корзина, заткнул ею решетку.
     - А это не опасно, брат? - спросил Хиан.
     - Опасно-то опасно, да только еще опаснее, если кто-то  будет  за  нами
подглядывать.
     Хиану казалось, что час этот никогда не кончится. Каждое  мгновенье  он
ждал, что дверь откроется, кто-то войдет и  обнаружит  щель  между  камнями.
Однако никто не вошел, и они так  не  поняли,  померещилось  ли  им,  или  и
вправду кто-то смотрел на них сквозь решетку.
     - Куда ты направишься, брат? - спросил Тему.
     - Вверх по Нилу, - прошептал Хиан. - Братья наши в страшной  опасности,
и я должен их предупредить.
     - Я так и думал, - сказал Тему.
     Он поднялся из-за стола,  сложил  оставшуюся  еду  -  а  было  ее  куда
больше, чем они могли съесть - в две корзины,  в  которых  все  и  принесли;
корзины были сплетены из тростника и имели  ручки,  поэтому  их  можно  было
повесить на руку.
     - Пора, брат, - сказал Тему. - И да не покинет нас вера!
     С минуту они стояли молча,  мысленно  вознося  молитву  Духу,  которого
почитали, прося  его  о  помощи  и  указании;  таков  был  обычай  у  членов
Братства: возносить молитву Духу, прежде чем приняться за какое-то дело.
     - Я начну спускаться первым, брат Раса, а светильник зажму  в  зубах  -
второй нам надо оставить здесь горящим, - в руке же  понесу  корзину.  А  ты
возьми другую корзину и следуй за мной.
     Тему шагнул к двери,  вытянул  салфетку  из  решетки,  послушал,  потом
возвратился к столу и, взяв светильник поменьше, зажал в зубах  его  плоскую
ручку. Затем он подлез под стол, толкнул камень так, что край  его  поднялся
кверху,  нащупал  ногой  ступеньку  и,  протиснувшись  в  отверстие,   начал
спускаться вниз. Хиан последовал за ним.
     Едва он спустился на три ступеньки, как сделал неосторожное движение  и
задел угол нависшего над его головой  камня,  нарушив  тем  его  равновесие.
Камень качнулся, сдвинувшись с защелки и освободив пружину, и плотно  лег  в
свой паз. Теперь, даже если бы они захотели, вернуться  назад  невозможно  -
снизу камень нельзя было сдвинуть с  места.  Только  тогда  Хиану  открылось
страшное назначение ловушки.  Если  какого-то  несчастного  пленника  хотели
уничтожить, пружина или защелка незаметно для  него  смещались  с  упора,  а
стол сдвигался в сторону. И тогда  обреченный  узник,  в  мрачных  раздумиях
меря шагами темницу, рано или поздно ступал на  роковой  камень  и  летел  в
бездну. Если же  несчастного  хотели  уничтожить  поскорее,  тюремщики  сами
сталкивали его в шахту.  Хиан  содрогнулся  при  мысли,  что  так  могли  бы
поступить и с ним.
     Все ниже и ниже спускался  Хиан  по  каменному  лазу,  еле  освещаемому
маленьким светильником, который брат Тему держал в зубах. Нелегкое это  было
путешествие; шахте, казалось, нет конца, но вот Тему крикнул, что ступил  на
дно.  Минутой  позже  рядом  с  ним  на  белой  колышущейся  груде,  которая
захрустела у них под ногами, был и Хиан. Он поглядел вниз и понял,  что  они
стоят на  пирамиде  из  костей  несчастных,  которые  упали  сами  или  были
сброшены в страшную шахту. Более того, некоторых, судя  по  всему,  сбросили
сюда не  так  давно  -  свидетельством  тому  был  тяжелый  тлетворный  дух,
наполнявший каменный колодец.  В  памяти  Хиана  всплыли  лица  его  прежних
друзей, которые навлекли на себя гнев  фараона  и,  как  было  сказано  ему,
Апепи изгнал их из своих владений. Теперь Хиан понял,  в  какую  страну  они
были изгнаны.
     - Уведи меня поскорее  отсюда,  Тему,  -  взмолился  Хиан,  -  иначе  я
задохнусь либо лишусь чувств.
     Тему  поспешно  повернул  направо,  следуя  данным  ему  указаниям,  и,
опустив светильник  пониже,  чтобы  не  угодить  в  какую-нибудь  яму,  стал
пробираться по такому  узкому  и  низкому  проходу,  что  приходилось  идти,
согнувшись вдвое, а плечи скребли стены.  Они  прошли  по  извилистому  ходу
шагов пятьдесят, и Тему  сообщил  шепотом,  что  видит  впереди  свет;  Хиан
посоветовал ему  загасить  светильник,  чтобы  никто  их  не  заметил.  Тему
потушил светильник, и они с  еще  большей  осторожностью  стали  пробираться
дальше,  пока  наконец  не  очутились  у  небольшого   круглого   отверстия,
пробитого  в  стене,  выложенной  из  массивных  плит,  выходившей  на  Нил;
наверху, на площади, мощенной такими же плитами,  стоял  дворец;  внизу,  на
расстоянии в два человеческих роста, поблескивали в  звездном  свете  темные
нильские воды.
     Высунув головы в отверстие, они посмотрели вниз, направо и налево.
     - Реку я вижу, но не вижу лодки, - сказал Хиан.
     - Если вся эта сказка оказалась правдой, появится  и  лодка,  можешь  в
том не сомневаться, брат. Да не покинет нас вера!  -  отозвался  Тему,  кого
боги наделили доверчивой душой, и повторил эти  слова,  когда  они  прождали
еще полчаса.
     - Всей душой надеюсь, что так и будет, -  сказал  Хиан,  -  иначе  нам,
пока не рассвело, придется пуститься  вплавь,  а  крокодилов  в  этом  месте
видимо-невидимо, они кормятся тут отбросами из дворца.
     Только он это сказал, как до их слуха донесся плеск весел, и  в  густой
тени, падающей на воду от  стены,  они  увидели  небольшую  парусную  лодку,
направлявшуюся  в  их   сторону.   Под   устьем   дренажного   стока   лодка
остановилась. Человек, сидевший в ней, забросил леску, потом глянул вверх  и
тихонько свистнул. Тему ответил ему  таким  же  тихим  свистом,  после  чего
человек в лодке  стал  тихонько  напевать  какую-то  песенку,  как  напевают
всегда рыбаки, а под конец негромко вывел:
     - Прыгай, рыба, в мою лодку!
     Хиан выбрался из отверстия и,  нащупывая  ногами  и  руками  неровности
стены, - уж это он умел! -  вскоре  благополучно  спустился  в  лодку.  Тему
сначала бросил в Нил светильник, чтобы никто не обнаружил  его,  затем  тоже
начал