75 лет;
мы послали ему поздравление прямо с плота. На следующий день снова связались
с Христианом Амундсеном. Он передал нам  ответную  телеграмму  от  короля  -
пожелание успехов и удачи в нашем плавании.
     Приведу один  эпизод,  который  характеризует,  какие  контрасты  можно
былоoнаблюдать в нашей жизни на плоту. У нас  было  два  фотоаппарата,  и  у
Эрика были с собой все  необходимые  материалы,  для  того  чтобы  проявлять
пленку со снимками, сделанными во  время  путешествия.  Мы  могли  проявлять
пленку и видеть, какие кадры получились хорошо и какие надо переснять. После
визита китовой акулы Эрик не вытерпел, взял химикалии и  воду,  смешал,  как
указывалось в инструкции, и проявил две пленки. Негатив был похож на снимок,
переданный по телетайпу*, - он состоял из неясных точек и черточек.
     *Телетайп-буквопечатающий телеграфный аппарат,
     на котором передаваемая телеграмма отпечатывается буквами.

     Пленка была испорчена. Мы связались с нашими радиодрузьями и  попросили
совета. Наша телеграмма была перехвачена радиолюбителем в Голливуде, который
немедленно позвонил в лабораторию и затем сообщил нам, что пленки  испорчены
потому,  что  температура  проявителя  была  слишком  высокой.   Температура
проявителя не должна превышать 16 градусов, иначе негатив будет испорчен.
     Мы поблагодарили за  совет,  сообщив  одновременно,  что  самую  низкую
температуру в нашем полушарии имела вода морского течения, но  она  была  не
ниже 27  градусов.  Герман  был  инженером  и  специалистом  по  холодильной
технике, поэтому я в виде  шутки  предложил  ему  добыть  воду,  температура
которой не превышала бы 16 градусов.  Он  попросил  разрешения  использовать
маленький пузырек с углекислотой, входившей в инвентарь  надувной  резиновой
лодки, и проделал какие-то махинации в ведре,  накрытом  спальным  мешком  и
нижней рубашкой. В результате всего  этого  у  Германа  в  бороде  появились
снежинки, а в ведре оказался кусок льда.
     Эрик принялся за проявление пленки, и результаты были блестящими.
     Но если короткие волны, которые Турстейн и Кнут посылали в  эфир,  были
неизвестной роскошью в давнишние времена Кон-Тики, то морские волны,  упорно
уносившие наш плот на запад, были и сейчас такими же, как  пятнадцать  веков
назад.
     Погода стала более непостоянной, когда  мы  подошли  ближе  к  островам
Южных морей.  Начались  шквальные  дожди.  Пассат  изменил  направление.  Он
постоянно и уверенно дул с юго-востока, пока мы  порядочно  не  продвинулись
вперед вместе с экваториальным течением. Тогда он начал все больше и  больше
менять направление к востоку. 10 июня мы  достигли  крайней  северной  точки
своего путешествия -  6019'  южной  широты.  Мы  были  тогда  так  близко  к
экватору, что нам казалось - мы пройдем севернее группы Маркизских  островов
и исчезнем в открытом океане, не встретив земли на  своем  пути.  Но  пассат
изменил направление с востока на северо-восток, и мы, описав дугу, повернули
к островам. Часто случалось, что  ветер  и  море  были  спокойны  в  течение
нескольких дней подряд, и тогда мы совершенно забывали,  чья  была  вахта  у
руля, и только по ночам по-прежнему несли вахту. Кормовое весло, когда ветер
на море устойчивый, было накрепко  привязано,  парус  "Кон-Тики"  все  время
наполнен, и наше участие было излишним. Ночной вахтенный  спокойно  сидел  в
дверях хижины и смотрел на звезды, и только в том  случае,  когда  созвездия
меняли  свое  положение  на  небе,  он  выходил  на  корму  и  смотрел,  что
изменилось: положение кормового весла или направление ветра.
     Просто невероятно, до чего легко оказалось управлять по звездам,  после
того как мы неделями наблюдали их движение по небу. Впрочем, по ночам больше
не на что было смотреть. По опыту многих  ночей  мы  знали,  в  каком  месте
должно появиться то или другое созвездие. А когда  подошли  к  экватору,  то
Большая Медведица появилась так ясно над горизонтом в северном  направлении,
что мы опасались  увидеть  и  Полярную  звезду,  которая  появляется,  когда
пересекаешь экватор с юга на север. Но начали дуть северо-восточные пассаты,
и Большая Медведица исчезла.
     Древние полинезийцы были великими мореходами.  Днем  они  управляли  по
солнцу,  а  ночью  -  по  звездам.  Их  знания  в  области  астрономии  были
поразительными. Они знали, что  земля  круглая,  употребляли  такие  сложные
термины, как экватор, эклиптика, южные  и  северные  тропики.  На  Гавайских
островах они вырезали морские карты на корке круглых бутылочных тыкв,  а  на
некоторых других островах они сплетали подробные морские карты  из  прутьев,
на  которых  ветки  обозначали  морские  течения,  а  перламутр  -  острова.
Полинезийцы знали пять планет, которые они  называли  холодными  блуждающими
звездами и отличали их от неподвижных звезд, для которых они имели не  менее
трехсот названий. Хороший мореплаватель в древней Полинезии прекрасно  знал,
в каком месте на небосводе должна появиться та или иная  звезда  и  где  эти
звезды находятся в различные часы ночи и в разное время года. Он знал также,
какие звезды достигали наивысшего положения над определенными  островами,  и
часто бывали случаи, что остров носил имя той звезды, которая кульминировала
над ним каждую ночь из года в год.
     Звездное небо было, кроме того, для полинезийцев  гигантским  мерцающим
компасом,  вращающимся  с  востока  на  запад.  Они  знали  также,  что   по
находящимся над их головами звездам можно определить, как далеко они ушли на
север или на юг. Когда  полинезийцы  исследовали  и  покорили  все  острова,
ближайшие к Америке, они в течение многих поколений поддерживали между  ними
связь. Из преданий известно,  что  когда  вожди  с  острова  Таити  посещали
Гавайские острова, расположенные свыше 2 тысяч миль к северу и на  несколько
градусов дальше к западу, рулевые держали прямо на север по солнцу и звездам
до тех пор, пока звезды, стоявшие над их головой, не говорили им о том,  что
они находятся на широте Гавайских островов. Тогда  они  делали  поворот  под
прямым углом и плыли точно на запад до тех пор, пока не узнавали по птицам и
облакам, в какой стороне находятся острова.
     Откуда же у полинезийцев были такие основательные познания в астрономии
и откуда  они  взяли  точный  календарь?  Конечно,  не  от  меланезийских  и
малайских  народностей  на  западе.  Нельзя   забывать,   что   у   старого,
исчезнувшего  культурного  народа,  "бородатых  белых  людей",   оставившего
ацтекам, майя*, инкам в Америке  свою  замечательную  культуру,  существовал
такой календарь и они имели такие основательные  познания  в  астрономии,  о
каких тогдашние народы Европы не могли и мечтать.
     *Майя- группа индейских племен и народов Центральной Америки,
     создавшая высокоразвитую культуру.

     В Перу, там, где Анды отлого спускаются  к  Тихому  океану,  до  нашего
времени сохранилась древняя астрономическая обсерватория, засыпанная песками
пустыни, - ее  оставили  те  самые  таинственные  культурные  люди,  которые
вырубали из камня колоссальные статуи, воздвигали пирамиды, выращивали батат
и бутылочную тыкву.
     2 июля ночному вахтенному не пришлось сидеть в дверях и изучать звезды.
После  многих  дней  слабого  северо-восточного  бриза   поднялся   сильный,
порывистый ветер, и море заволновалось. Ночью мы наслаждались  ярким  лунным
светом и свежим попутным ветром. Скорость движения плота мы измерили обычным
способом, выбросив за борт в носовой части деревянную палочку  и  подсчитав,
за сколько секунд плот проплывет мимо  нее.  Оказалось,  что  мы  установили
новый рекорд. Обычно наша  средняя  скорость  исчислялась,  согласно  нашему
бортовому жаргону на плоту. в 12-18 "палочек", а сейчас скорость достигла  6
"палочек". Мы видели, как фосфоресцирует за кормой встававшая волна.
     Турстейн стучал ключом Морзе, я стоял на  вахте  у  руля,  а  остальные
четверо храпели в каюте. Незадолго до полуночи я увидел необычайно  огромную
волну, надвигавшуюся на корму, а за ней, шипя и пенясь, следовали  по  пятам
еще две гигантские волны. Если бы мы сами всего  несколько  минут  назад  не
прошли  мимо  этого  места,  я  подумал  бы,  что   вижу   большой   прибой,
разбивающийся об опасную мель. Я закричал,  предостерегая  товарищей,  когда
первая волна длинной стеной, залитой лунным  светом,  понеслась  на  нас,  и
сделал попытку повернуть плот навстречу волнам.
     Первая волна настигла нас. Плот развернуло  кормой  на  гребень  волны,
которая разбилась под ним, и мы проплыли сквозь бушевавшую по обеим сторонам
плота пену и почувствовали, что волна прошла под  нами.  Волна  прошла,  нос
опустился, и  мы  соскользнули  в  широкий  провал  между  волнами.  Но  уже
следующая стена была готова броситься на нас. Но мы так же изящно  поднялись
на гребень волны, и, как и в первый раз, масса  воды  обрушилась  на  корму.
Плот стал против волны. Я отчаянно боролся,  чтобы  повернуть  его,  но  уже
следом шла третья гигантская волна. Ее гребень навис над плотом, и  огромная
стена воды обрушилась на нас. В последнюю минуту я уцепился  за  выступающий
на крыше хижины бамбуковый шест и, сдерживая дыхание, почувствовал, что  нас
подбросило вверх и  все  вокруг  исчезло  в  круговороте  бушующей  пены.  В
следующее мгновенье мы и "Кон-Тики"  вынырнули  снова  из  воды  и  медленно
соскользнули в провал между волнами. После этого море приняло  обычный  вид.
Три гигантские волны понеслись дальше, впереди нас, а за кормой, покачиваясь
на волнах, плыли освещенные лунным светом кокосовые орехи.
     Последняя волна с такой силой ударила по хижине, что  Турстейн  полетел
кувырком и приземлился в радиоуголке, а остальные  проснулись  в  испуге  от
шума, когда вода ворвалась между бревнами и через стены. В бамбуковой палубе
слева была большая пробоина, похожая на маленький кратер, водолазная корзина
сплющилась о носовую часть, но  в  остальном  все  было  в  порядке.  Откуда
взялись эти три волны, осталось для нас навсегда загадкой. Возможно, что они
явились следствием сдвигов морского дна, которые случаются  нередко  в  этом
районе Тихого океана.
     Через два дня нам  пришлось  пережить  первый  шторм.  Пассат  внезапно
перестал дуть, а легкие перистые облака, плывшие над нашими головами  высоко
в голубом небе, внезапно сменились грядой темных, тяжелых туч. которые очень
быстро заволокли с юга  весь  горизонт.  Затем  появился  порывистый  ветер,
дувший попеременно с самых неожиданных направлений, и вахтенный  просто  был
не в состоянии справиться с рулем.  Только  мы  успевали  с  большим  трудом
поставить  корму  навстречу  новому  направлению  ветра  и   парус   успевал
наполниться, как ветер снова менялся, сжимал надутый парус, вывертывал его и
бил им так, что мы могли ожидать самого худшего и для груза и  для  команды.
Затем ветер вдруг принялся дуть прямо с юга, на нас  поползли  черные  тучи,
свежий бриз сменился сильным ветром, который перешел в настоящий шторм.
     В невероятно короткое время волны около нас достигли высоты  5  метров.
Были гребни, которые возвышались на 6-7  метров  над  бороздой  между  двумя
волнами. Они были на одном уровне с верхушкой  мачты,  когда  мы  находились
между волнами. Все мы цеплялись за палубу,  став  на  четвереньки,  а  ветер
потрясал бамбуковые  стены,  выл  и  свистел  во  всех  штагах.  Для  защиты
радиоуголка мы накрыли снаружи парусиной заднюю и левую стены  хижины.  Весь
груз был накрепко привязан к палубе, парус снят и обернут вокруг  бамбуковой
реи. Облака скоро скрыли все небо, море стало темным  и  грозным.  Насколько
хватал глаз. оно было покрыто вздымающимися волнами с белыми гребнями.  Пена
лежала полосами с наветренной стороны длинных  гряд  волн,  и  повсюду,  где
гребни разбивались и  рассеивались,  долго  оставались  в  черно-синем  море
зеленые пятна, похожие на раны. Ветер сносил верхушки волн,  и  брызги  пены
разлетались над морем соленым дождем. Затем на нас полил бурный  тропический
ливень, падавший косыми полосами и, как кнутом, хлеставший по  морю.  Кругом
ничего не было видно;  вода,  струившаяся  с  наших  волос  и  бород,  имела
солоноватый  вкус,  и  мы,  голые  и  замерзшие,  передвигались  по  палубе,
согнувшись пополам, следя за тем, чтобы все  на  плоту  было  в  порядке.  С
честью мы выдержали надвигающийся шторм. Когда он перевалил через горизонт и
впервые налетел на  нас,  наши  глаза  были  полны  напряжения,  ожидания  и
тревоги. Но когда он вовсю разбушевался над нами, а "Кон-Тики", несмотря  ни
на что, весело и легко продолжал свой путь,  шторм  превратился  для  нас  в
волнующий вид спорта. Мы стали восхищаться неистовством стихий,  с  которыми
так мастерски справлялся бальзовый  плот,  старавшийся  вес  время,  подобно
пробке,  быть  на  верхушке  волны,  оставляя  все  беснующиеся  массы  воды
несколько ниже себя. В такую погоду  океан  имеет  много  общего  с  горами.
Казалось, что шторм застал нас на голой скале в высоких горах.  Несмотря  на
то что мы находились в  центре  тропиков  и  плот  нырял  вверх  и  вниз  по
волнующемуся океану, наши мысли все время возвращались к тем дням, когда  мы
скатывались на санках со снежных склонов между скалами.
     В такую погоду рулевой был все время  настороже.  Когда  гребень  волны
приходился как раз под серединой плота, бревна кормы полностью  высовывались
из воды, но  в  следующее  мгновенье  они  проваливались  во  впадину  между
волнами, чтобы затем снова взобраться на следующий гребень. Волны все  время
набегали так быстро одна за другой, что нос плота  еще  торчал  из  воды,  а
следующая волна уже с грохотом обрушивалась на корму, и  рулевой  исчезал  в
бурлящем потоке воды. Но в следующую минуту корма вновь поднималась, и  вода
быстро исчезала, как в решете.
     Мы высчитали, что период между двумя волнами  в  обычную  тихую  погоду
равнялся приблизительно семи секундам, и тогда на корму  обрушивалось  около
200 тонн воды в сутки -  это  происходило  почти  незаметно,  вода  спокойно
проходила под ногами у рулевого и  исчезала  между  бревнами.  Но  во  время
шторма на корму обрушивалось свыше 10 тысяч тонн воды в сутки, и каждые пять
секунд на нас выливалось от нескольких литров до 2-3 кубических метров воды.
Когда же волны с грохотом ударялись о борт, рулевому приходилось  стоять  по
пояс в воде, напрягать все силы так, как. будто он  шел  против  течения  по
большой бурной реке; и пока тяжелый груз не исчезал, разбрасывая вокруг себя
каскады воды, плот, весь дрожа, на несколько секунд замирал.
     Герман был все время  на  палубе  и  измерял  своим  анемометром*  силу
порывов шторма, продолжавшегося двадцать четыре часа.
     *Анемометр- прибор для определения скорости ветра.

     Шторм затих, и за ним поднялся ветер с порывами  шквального  дождя,  от
которого бурлило все море. Попутный ветер быстро понес  нас  на  запад.  Для
более точного определения силы ветра  в  непогоду  Герман,  когда  это  было
возможно, взбирался со своим прибором  на  верхушку  раскачивающейся  мачты,
прилагая все усилия, чтобы удержаться.
     Погода наконец стала потише. Но крупная  рыба,  сновавшая  вокруг  нас,
совершенно взбесилась. Вода кишела  акулами,  тунцами,  золотыми  макрелями,
ошалевшими бонито. Все они теснились к бревнам или плавали вокруг плота. Шла
непрерывная борьба за существование, спины крупных рыб изгибались дугой  под
водой, и они выскакивали, как ракеты, преследуя друг друга,  а  вода  вокруг
плота в море снова и снова окрашивалась густой кровью. Сражения  происходили
главным  образом  между  тунцами  и  золотыми  макрелями.  Золотые   макрели
подходили большими косяками, передвигались быстрее и  были  бдительнее,  чем
обычно. Тунцы нападали, и, несмотря на  свои  70-80  килограммов  веса,  они
подпрыгивали высоко в воздух  с  окровавленной  головой  золотой  макрели  в
пасти. Однако, хотя на некоторых золотых макрелей набрасывалось по несколько
тунцов и многие  сильно  пострадали  и  плавали  с  открытыми  ранами,  стая
макрелей не покидала поле боя и храбро оказывала сопротивление. То  тут,  то
там появлялись акулы,  совершенно  слепые  от  ярости;  они  схватывались  с
крупными тунцами,  и  тем  приходилось  признавать  в  акуле  превосходящего
противника.
     Нигде не было видно ни одной миролюбивой рыбки-лоцмана. Или их  сожрали
бешеные тунцы, или же они попрятались в  щели  под  плотом,  а  может  быть,
просто-напросто заблаговременно покинули поле битвы, Во всяком случае, мы не
отваживались сунуть голову в воду, чтобы посмотреть, что с ними случилось.
     Мне пришлось пережить однажды сильное потрясение, хотя затем  я  немало
посмеялся над собственной незадачливостью. Дело было  так.  Я  находился  на
корме в укромном местечке для известной надобности. Мы, конечно, привыкли  к
тому, что в нашем гальюне немного  продувает,  но  я  совершенно  неожиданно
неизвестно от кого получил сильный удар чем-то  большим,  холодным  и  очень
тяжелым, словно в меня ткнулась головой акулаВообразив, что я  действительно
имею дело с акулой, я мигом бросился к мачте и взобрался  уже  до  половины,
когда наконец пришел в себя. Герман  от  хохота  лежал  на  кормовом  весле;
кое-как ему все-таки удалось  рассказать,  что  на  меня  налетел  огромный,
70-килограммовый тунец, и эта рыбина со всего размаха нанесла  мне  удар  по
обнаженному телу. Позже, во время вахты Германа и Турстейна, этот  же  тунец
дважды пытался прыгнуть на корму, но оба раза  эта  громадина  соскальзывала
обратно в море, прежде чем  мы  успевали  схватить  ее  скользкое  туловище.
Однажды волна выбросила  нам  на  палубу  совершенно  ошалевшего  бонито,  а
накануне мы поймали тунца и  тогда  решили  заняться  рыбной  ловлей,  чтобы
навести порядок в окружавшем нас кровавом хаосе.
     В нашем вахтенном журнале записано:
     "Первой попалась на крючок 6-футовая акула, которая  была  вытащена  на
палубу. Мы снова закинули крючок, и попалась  8-футовая  акула,  которую  мы
тоже втащили на борт.  Забросив  крючок  в  третий  раз,  мы  поймали  опять
6-футовую акулу, но подняли ее лишь до края плота, так как она  сорвалась  и
исчезла. Снова забросили крючок, на него попалась 8-футовая  акула,  которая
затеяла с нами настоящую драку. Мы втащили уже на бревна  ее  голову,  когда
она перекусила леску из  четырех  стальных  тросиков  и  исчезла  в  морских
глубинах. Снова закинули, и снова акула на палубе. Стало  опасно  продолжать
ловлю на скользких бревнах, потому что три лежавшие на них акулы  вскидывали
головы и норовили цапнуть нас за ногу еще долгое время после  того,  как  мы
сочли их мертвыми. Поэтому мы стащили, их за хвосты на бак и сложили  там  в
кучу. Сразу же после этого мы поймали большого тунца, и он задал нам  работы
больше, чем любая акула, прежде чем нам удалось втащить его  на  палубу.  Он
был такой жирный и тяжелый, что никто из нас не смог поднять его за хвост.
     Море по-прежнему кишит взбесившейся рыбой. Поймалась еще одна акула, но
ей удалось вырваться, не попав на плот. Затем благополучно втащили  на  борт
еще одну 6-футовую акулу. После этого поймали 5-футовую акулу. Забросив  еще
раз крючок, поймали еще одну 7-футовую акулу".
     Представьте себе палубу, на которой валяются под ногами огромные акулы;
они судорожно колотят хвостами о бревна или бьются о стены бамбуковой хижины
и хватают все вокруг. Мы принялись за ловлю рыбы после штормовых  ночей  уже
достаточно усталыми и измотанными. Теперь же совершенно выбились из сил и не
разбирали,  какие  акулы  были  уже  мертвы,  какие  лежали  в  предсмертных
судорогах, все  еще  норовя  нас  цапнуть,  а  какие  были  совсем  живые  и
выслеживали нас своими зелеными, кошачьими глазами. И  вот  по  всему  плоту
было разбросано девять больших акул,  а  мы  так  умаялись  от  бесконечного
вытаскивания тяжелых тросиков и борьбы  с  непокорными  акулами,