отца,
который (так рассказывала мать), недолго пожив с ней в Джибути, оставил ее и
ушел в море..
   В  основном  повествование  Анри  полностью  совпадало  с  тем,  что   он
рассказывал Дану Орлиффу два дня назад. Элан  слушал  его  с  неослабевающим
вниманием, помогая иногда Анри найти  нужное  слово,  вставляя  вопросы  или
возвращаясь к какому-нибудь  эпизоду,  казавшемуся  непонятным.  Но  главным
образом он пристально следил за лицом Анри Дюваля. Его лицо убеждало  -  оно
то вспыхивало радостью,  то  омрачалось  отчаянием  по  мере  того,  как  он
вспоминал подробности своей жизни. Иногда оно искажалось болью и страданием,
а в один момент на глазах Анри заблестели слезы - когда юноша рассказывал  о
смерти матери. "Если бы он выступал свидетелем  в  суде,  -  признался  себе
Элан, - я бы поверил каждому его слову".
   Наконец Элан задал последний вопрос:
   - Почему вы хотите остаться здесь? Почему именно в Канаде?
   "Сейчас он сфальшивит, - мелькнула у Элана мысль, - скорее всего  заявит,
что Канада - самая чудесная страна в мире и он  всегда  мечтал  жить  только
здесь".
   Анри Дюваль задумался. Потом медленно произнес:
   - Все другие говорить нет. Канада - последнее место я пытаться.  Если  не
здесь, то я думать, больше нигде не найти дом для Анри Дюваль никогда.
   - Что ж, - сказал Элан, - я считаю, что получил честный ответ.
   Он с удивлением для себя  самого  обнаружил,  что  странно  взволнован  и
тронут; таких чувств он даже не ожидал. Пришел он сюда в весьма скептическом
настроении  -  хотя  и  готовым,  если  нужно,  предпринять  все   возможные
юридические шаги, но  не  рассчитывая  на  успех.  Теперь  же  ему  хотелось
большего. Он искренне хотел сделать для Анри Дюваля что-нибудь реальное и  с
положительным результатом; помочь ему сойти с судна на  землю  и  дать  шанс
начать жить по своему усмотрению, в чем судьба ему до сих пор отказывала.
   Но можно ли этого добиться? Найдется ли в законе об  иммиграции  хотя  бы
какая-нибудь лазейка, которая позволила бы этому человеку остаться в Канаде?
Может быть, и отыщется, но в таком случае нельзя терять времени.
   В конце их беседы капитан Яабек несколько раз выходил из каюты. Когда  он
в последний раз присоединился к ним, Элан спросил:
   - Сколько времени вы еще простоите в Ванкувере?
   - Намечали  пять  дней.  К  несчастью,  нам  пришлось  заняться  ремонтом
двигателя, так что теперь задержимся на две-три недели.
   Элан удовлетворенно кивнул. Две-три недели в общем-то  довольно  короткий
срок, но лучше, чем пять дней.
   - Если я буду представлять  интересы  Дюваля,  мне  потребуется  от  него
письменное согласие, - сообщил он капитану.
   - Тогда вам придется написать нужный  текст  самому,  -  ответил  капитан
Яабек. - Он может написать свое имя, но не более.
   Элан достал из кармана блокнот. Подумав секунду, стал писать:
   "Я, Анри Дюваль, в настоящее время задержан на теплоходе  "Вастервик"  на
причале Пуант, Ванкувер, Б. К. .  Настоящим  обращаюсь  за   разрешением   сойти   на   землю   в
вышеупомянутом порту захода и поручаю Элану Мэйтлэнду, представляющему фирму
"Льюис и Мэйтлэнд", действовать в качестве моего  адвоката  во  всех  делах,
касающихся этого обращения".
   Капитан внимательно  вслушивался  в  каждое  слово  текста,  прочитанного
Эланом вслух, и кивнул Дювалю.
   - Все в порядке. Если хочешь, чтобы мистер Мэйтлэнд тебе  помог,  подпиши
эту бумагу.
   Взяв предложенную  капитаном  ручку,  Анри  Дюваль  медленно  и  неуклюже
расписался на листке детскими расползающимися каракулями. С нетерпением Элан
наблюдал за его усилиями. Сейчас единственным его желанием  было  как  можно
скорее покинуть судно и тщательно со всех сторон обдумать ускользавшую идею,
которая пришла ему до начала беседы. Он ощущал в себе растущее  возбуждение.
Конечно, это было смелое предположение.
   Та самая попытка, пусть и рискованная, которая только  и  могла  принести
успех.

ДОСТОПОЧТЕННЫЙ ХАРВИ УОРРЕНДЕР

Глава 1

   Короткая рождественская передышка пролетела так стремительно, словно ее и
не было.
   На  Рождество  Хаудены  пошли  к  заутрене   и   приняли   причастие,   а
возвратившись домой, вплоть  до  ленча  общались  с  гостями  -  в  основном
официальными визитерами, а также несколькими близкими  друзьями.  Во  второй
половине  дня  их  навестили  Лексингтоны,  и  премьер-министр   с   Артуром
Лексингтоном уединились на целых два часа, посвятив  их  обсуждению  деталей
предстоящей поездки в Вашингтон. Затем Маргарет и Джеймс Хаудены говорили по
междугородному телефону со своими дочерьми, зятьями  и  внуками  в  Лондоне,
которые вместе отмечали рождественский праздник. Пока все переговорили  друг
с другом, прошло довольно много времени, и, взглянув в  какой-то  момент  на
часы, Джеймс Хауден в душе порадовался,  что  счет  от  телефонной  компании
получит не  он,  а  его  состоятельный  зять-промышленник.  Вечером  Хаудены
скромно отобедали вдвоем,  после  чего  премьер-министр  работал  у  себя  в
кабинете, а Маргарет коротала время у телевизора. Показывали старый грустный
и нежный фильм Джеймса  Хилтона  "До  свидания,  мистер  Чипе",  и  Маргарет
ощутила острый приступ ностальгии, вспомнив, что она  смотрела  эту  картину
вместе с мужем еще в 30-е годы. И автора фильма, и исполнителя главной  роли
Роберта Доунэта давно уже не было в живых, а Хаудены теперь уже не ходили  в
кино... В половине двенадцатого, попрощавшись с мужем, Маргарет  отправилась
спать, а Джеймс Хауден продолжал работать до часу ночи.
   Для Милли Фридмэн праздничный день выдался менее напряженным, но и  менее
интересным. Проснулась она поздно и, преодолев душевные колебания, пошла все
же в церковь, но причащаться не стала. Днем она отправилась на такси к своей
подруге еще со времен Торонто, которая, выйдя замуж, переселилась в  Оттаву.
Званый рождественский обед был подпорчен  присутствием  малолетних  детишек,
которые, почти сразу стали действовать ей на  нервы,  а  потом  торжество  и
вовсе обратилось  невероятной  скукой,  вылившись  в  неизбежное  обсуждение
проблем воспитания детей, сложных отношений с прислугой и дороговизны жизни.
И вновь Милли - как ей уже не раз доводилось - подумала, что она  отнюдь  не
обманывает себя, когда в мыслях  признается,  что  так  называемое  семейное
счастье ее никак  не  привлекает.  Ей  действительно  были  больше  по  душе
собственная комфортабельная квартира, независимость, работа  и  связанное  с
нею чувство ответственности. "А может быть, я  просто  становлюсь  старой  и
занудливой", - мелькнула у нее мысль; тем не  менее  она  ощутила  настоящее
облегчение, когда настало время прощаться. Муж подруги  отвез  Милли  домой,
попытавшись  по  дороге  облагодетельствовать   ее   довольно   откровенными
поползновениями, которые Милли решительно пресекла.
   В течение всего дня она часто и много думала о Брайане Ричардсоне, гадая,
чем он сейчас занимается и собирается ли ей звонить. Когда же он  так  и  не
позвонил, разочарование ее было глубоким и острым.
   Здравый смысл предостерегал Милли  от  опасностей  крепкой  эмоциональной
привязанности. Раз за разом она  напоминала  себе,  что  Ричардсон  женат  и
что-либо  постоянное  между   ними   маловероятно,   о   своей   собственной
уязвимости... Однако образ его продолжал стоять перед ее  мысленным  взором,
грезы брали верх над всеми разумными доводами, в ушах эхом звучал его шепот:
"Я хочу тебя, Милли. Не знаю других слов, чтобы выразить иначе,  но  я  хочу
тебя..." И в конце концов только  эти  слова  и  остались  в  ней  последним
воспоминанием, щемящим и сладостным, о прошедшем дне.
   Брайан Ричардсон в праздник много и хорошо поработал. Он уехал  от  Милли
ранним утром, проспал четыре часа и поднялся по звонку  будильника.  Элоиза,
как он заметил,  дома  не  ночевала,  что  в  общем-то  его  и  не  удивило.
Приготовив себе завтрак, он отправился в штаб-квартиру на Спаркс-стрит,  где
оставался до вечера, разрабатывая детали  кампании,  план  которой  в  общих
чертах они обсуждали с  премьер-министром.  Поскольку  в  здании  находились
только он и сторож, Ричардсона никто  не  отрывал,  и  ему  удалось  сделать
весьма много, так что вернулся он в свою все еще пустую квартиру с  чувством
удовлетворения хорошо потрудившегося человека. Пару раз, правда,  он  поймал
себя на том, что его отвлекают воспоминания о Милли, какой она открылась ему
вчера  ночью.  Дважды  Ричардсон  почти  снимал  телефонную  трубку,   чтобы
позвонить ей, но оба раза осторожность и осмотрительность останавливали его.
В конце концов все это  мимолетный  романчик,  не  надо  принимать  его  так
всерьез. Вечером он немного почитал и рано улегся спать.
   Так прошло Рождество.
   Было одиннадцать часов вечера 26 декабря.

Глава 2

   - Если мистер Уоррендер вам нужен, он на месте, - сообщила Милли Фридмэн.
   Она проскользнула в кабинет премьер-министра с кофейным подносом, выждав,
когда  оттуда  выйдет   помощник   Хаудена.   Помощник,   очень   серьезный,
честолюбивый молодой человек по  имени  Эллиот  Прауз,  все  утро  сновал  в
кабинет  и  обратно,   вклиниваясь   между   идущими   непрерывным   потоком
посетителями, чтобы получить распоряжения и доложить Джеймсу Хаудену  об  их
исполнении. Такая повышенная активность, как поняла Милли,  была  связана  с
предстоящими переговорами в Вашингтоне.
   - С чего бы вдруг мне  понадобился  Уоррендер?  -  Джеймс  Хауден  слегка
раздраженно взглянул на Милли, оторвав глаза от лежавшей перед ним  папки  -
одной  из  многих  на  столе,  помеченных  грифом  "совершенно  секретно"  и
содержащих сведения о межконтинентальной обороне. Военные дела никогда особо
не  интересовали  Джеймса  Хаудена,  и  даже  сейчас   он   заставлял   себя
сосредоточиться, чтобы вникнуть в факты. Порой он огорчался тем, что у  него
теперь остается так  мало  времени,  которое  он  мог  бы  уделять  вопросам
социального обеспечения, некогда представлявшим для него главный  интерес  в
политической деятельности.
   Наливая кофе из алюминиевого термоса, Милли спокойно ответила:
   -  Насколько  мне  известно,  вы  звонили  мистеру  Уоррендеру   накануне
праздника, но он был в отъезде.
   Она положила в чашку неизменные четыре  кусочка  сахара,  щедро  добавила
сливок и осторожно поставила ее на  стол  перед  премьер-министром  рядом  с
тарелочкой шоколадного печенья.
   Джеймс Хауден отодвинул папку и взял  печенье.  Попробовав,  одобрительно
заявил:
   - Вот это намного вкуснее, чем в прошлый раз. Хоть шоколад чувствуется.
   Милли улыбнулась. Будь Хауден не столь занят своими мыслями,  он  мог  бы
заметить, что в  это  утро  она  так  и  сияет,  да  и  выглядит  в  костюме
коричневого с голубой искрой твида  и  палево-голубой  блузке  необыкновенно
привлекательно.
   - А, вспоминаю. Действительно, звонил, - подтвердил премьер-министр после
некоторой паузы. - Какие-то там  неприятности  с  иммиграционной  службой  в
Ванкувере. - Помолчав, добавил с явной надеждой в голосе:
   - Может, все уже само собой уладилось.
   - Боюсь, что нет, - безжалостно разочаровала его Милли.  -  Утром  звонил
мистер Ричардсон, просил вам напомнить, - она заглянула в  свой  блокнот.  -
Просил передать вам, что на Западе вопрос обсуждается весьма оживленно и что
газеты на Востоке также проявляют растущий интерес.
   Она не стала говорить Хаудену, что,  помимо  этого,  Брайан  Ричардсон  с
необычной для него теплотой признался:  "Вы  изумительно  чудесный  человек,
Милли. Все время об этом думаю. Очень скоро мы с вами еще потолкуем".
   Джеймс Хауден вздохнул.
   - Похоже, мне лучше повидаться с Харви Уоррендером. Вам  придется  как-то
это устроить, Милли, попробуйте выкроить минут десять, нам, думаю, хватит.
   - Хорошо, - ответила Милли. - Попробую прямо сегодня утром.
   Прихлебывая кофе, Хауден поинтересовался:
   - Как у нас там, дел еще много осталось? Милли качнула головой.
   - Ничего такого, что не  могло  бы  подождать.  Ряд  срочных  вопросов  я
передала мистеру Праузу.
   - Отлично, - премьер-министр кивнул в знак одобрения. - В  эти  ближайшие
несколько недель, Милли, продолжайте в том же духе.
   Временами, даже сейчас, он испытывал странное ностальгическое  чувство  к
Милли, несмотря на то что физическое желание уже давно  исчезло.  Иногда  он
спрашивал себя, как это все могло случиться.., их связь, глубина и сила  его
собственного чувства в то время.  Конечно,  сказалось  одиночество,  которое
"заднескамеечники"   неизбежно
переживают в Оттаве, ощущение пустоты, когда нечем занять себя в долгие часы
работы парламента. К тому же  и  Маргарет  по  большей  части  в  Оттаве  не
бывала... Но все это сейчас казалось таким невероятно далеким...
   - Мне не хотелось бы вас беспокоить, но тут есть  еще  кое-что.  -  Милли
заколебалась. - Письмо из банка. Предупреждение  о  том,  что  вы  превысили
счет.
   С трудом оторвавшись от своих мыслей, Хауден мрачно заметил:
   - Так я и знал.
   Как и во время обсуждения этой же темы  с  Маргарет  три  дня  назад,  он
поймал себя на том, что его возмущает необходимость - в  такое-то  время!  -
заниматься подобными вещами. С другой  стороны,  он  некоторым  образом  сам
виноват. Хауден знал, что стоит ему якобы ненароком  обронить  только  слово
среди некоторых  состоятельных  сторонников  партии  и  щедрых  американских
друзей, как ему незамедлительно широким  потоком  потекут  денежные  дары  -
притом без всяких с его стороны  обязательств.  Другие  премьер-министры  до
него так и поступали, но Хауден никак не  мог  принудить  себя  к  подобному
шагу, главным образом из  гордости.  Жизнь  для  него,  напоминал  он  себе,
началась с благотворительности в сиротском приюте, и сама мысль о  том,  что
после всего достигнутого им за многие  годы  он  вновь  станет  зависеть  от
благотворительности, казалась ему отталкивающей.
   На память ему пришла тревога Маргарет по поводу того, как быстро тают  их
скромные сбережения.
   - Позвоните в "Монреаль траст", - попросил он ее. - Выясните,  сможет  ли
мистер Мэдцокс зайти ко мне поговорить.
   - Я предположила, что вы захотите с ним встретиться и уже договорилась, -
ответила Милли. - Вы будете свободны только завтра где-то во второй половине
дня, к этому времени он и подъедет.
   Хауден  благодарно  кивнул.  Он  всегда  был  признателен  Милли  за   ее
компетентность, которая позволяла экономить кучу времени.
   Он допил кофе - любил он его обжигающе  горячим,  много  сахара  и  много
сливок, - и Милли вновь наполнила его  чашку.  Хауден  откинулся  на  спинку
кожаного  кресла,  заставив  себя  расслабиться,   наслаждаясь   несколькими
мгновениями покоя. Через  десять  минут  он  опять  будет  полон  энергии  и
окунется в дела, задавая такой темп работы, который был едва  под  силу  его
подчиненным. Милли это было хорошо известно, и за многие  годы  она  и  сама
научилась давать себе отдых во время таких коротких передышек, что, как  она
знала, очень нравилось Джеймсу Хаудену. Сейчас он спросил ее:
   - Читали стенограмму?
   - Заседания комитета обороны? Взяв еще одно  шоколадное  печенье,  Хауден
молча подтвердил кивком головы.
   - Да, - ответила Милли. - Читала.
   - И что думаете?
   Высказывать свое мнение Милли не торопилась. Как бы  обыденно  ни  звучал
вопрос, она понимала, что от нее требуется откровенный ответ. Однажды Джеймс
Хауден пожаловался ей: "Я трачу массу времени, чтобы  выяснить,  что  думают
люди, но правду они мне так и не  говорят.  Твердят  лишь  то,  что,  по  их
мнению, мне бы хотелось от них услышать".
   - Я спрашивала себя, что от нас останется как от канадцев,  -  призналась
Милли. - Если это произойдет, я имею в виду союзный акт, возврата к прежнему
для нас уже не будет.
   - Мне тоже так кажется, - подтвердил Хауден.
   - Тогда не станет ли это началом процесса нашего поглощения? До тех  пор,
пока мы не станем просто  еще  одной  частью  Соединенных  Штатов.  Пока  не
утратим всю нашу независимость полностью. - Уже произнося эти  слова,  Милли
подумала, а какое все это будет иметь значение, даже  если  случится  именно
так. Что есть в действительности независимость, как не  иллюзия,  о  которой
люди так много рассуждают? Ни один ведь человек на самом  деле  не  является
по-настоящему независимым и  никогда  не  будет,  и  это  в  равной  степени
справедливо и для всей нации в целом. Интересно, мелькнула у нее мысль,  что
думает об этом Брайан Ричардсон, ей вдруг захотелось прямо сейчас поговорить
именно с ним на эту тему.
   - Очень возможно, что мы будем поглощены или так  покажется  на  какое-то
время. - медленно проговорил Хауден. - Но также возможно,  что  после  войны
все окажется  совсем  иначе.  -  Он  помолчал  с  задумчивым  выражением  на
удлиненном лице, потом продолжил:
   - Знаете ли, Милли, войны имеют обыкновение порождать  перемены,  истощая
нации и ослабляя империи, и порой те, кто  думает,  что  выиграл  войну,  на
самом-то деле оказываются потерпевшими поражение. Такое неприятное  открытие
ждало Рим, в свое  время  такая  же  участь  постигла  филистимлян,  Грецию,
Испанию, Францию,  Британию.  То  же  самое  может  случиться  с  Россией  и
Соединенными Штатами, а возможно, и с обеими странами  сразу,  тогда  Канада
останется сильнейшей. - Он остановился, затем добавил:
   - Ошибка, которую  частенько  допускают,  заключается  в  том,  что  люди
считают, будто величайшие перемены в истории всегда  происходят  в  какие-то
иные времена, но не при их жизни.
   У Хаудена была еще одна мысль, высказывать которую он, однако,  не  стал.
Премьер-министр Канады в условиях союза  вполне  мог  обрести  куда  большее
влияние, нежели при полной независимости. Он мог бы стать связующим  звеном,
посредником, располагающим возможностью укреплять и расширять свою власть  и
могущество. И в конечном итоге, если Хаудену суждено обрести  такую  власть,
ее можно  употребить  на  благо  своей  собственной  страны.  Самое  важное,
фактически ключ к этой власти, - никогда не выпускать из рук самой последней
паутинки независимости Канады.
   - Мне понятна важность передислокации ракетных баз на  север,  -  сказала
Милли. - Я знаю, что вы  говорили  о  спасении  производящих  продовольствие
земель от осадков. Но тогда, значит, мы действительно идем к войне, так  что
ли?
   Нужно ли признаться ей, что лично он убежден в  неизбежности  войны  и  в
необходимости готовиться к ней с целью выживания? Хауден  решил,  что  этого
делать не следует. Это ведь тот  самый  вопрос,  от  которого  публично  ему
придется всячески  уклоняться,  так  почему  же  не  попрактиковаться  прямо
сейчас?
   - Мы стоим перед выбором, Милли, - объяснил он  ей,  тщательно  обдумывая
слова. - И должны сделать выбор, пока это еще имеет какой-то смысл.  Кстати,
зная то, что мы знаем, у нас это  единственный  выбор.  Но  есть  и  соблазн
повременить с ним,  увильнуть  от  решения,  сложить  руки  в  надежде,  что
неприятная правда как-нибудь рассосется сама собой. Нет у нас на это  больше
времени, - в подтверждение своих слов он энергично покачал головой.
   Она осторожно спросила:
   - Но ведь убедить людей будет нелегко?
   На лице премьер-министра промелькнула улыбка.
   - Думаю, что да. Возможно, у нас здесь, в конторе,  придется  попотеть  и
посуетиться.
   - В таком случае я попытаюсь навести здесь порядок. - Она ощутила, как на
нее нахлынули восхищение и любовь к этому человеку,  который  на  ее  глазах
достиг столь многого, но останавливаться на этом не  намеревался.  Нет,  это
было не то прежнее чувство, сейчас оно было  гораздо  глубже  -  она  хотела
оградить и защитить его. С радостной гордостью  она  осознавала,  что  нужна
ему.
   Джеймс Хауден почти вполголоса сказал:
   - У вас здесь всегда порядок, Милли. Поверьте, для меня это  очень  много
значит. - Он поставил чашку на стол - сигнал к окончанию передышки.
   Чере