лечами  Бон  Жуан  и
отправился вон из комнаты.
     -- Чертовщина  какая-то,  --  вслух подумал Петропавел. --
Бон Жуан, Шармен, Всадник-с-Двумя-Головами... По-моему, тут все
сумасшедшие.

     Глава 2. Засекреченный старик

     Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся  в  том  же
самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил,
что  комната  плавно переходит в лес: сначала на полу появились
отдельные травинки, потом -- пучки, низкие кустики, деревья  --
и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый
какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие:
     Двенадцать человек на сундук холодца -
     йо-хо-хо! -
     и ботинки гнома.

     Петропавел  пошел  на  песнь  и  увидел  сидевшего на суку
небольшого бескрылого  старичка,  ее  распевавшего.  Петропавел
сразу решил быть с ним строгим и спросил:
     -- Вы кто такой?
     -- Не  твое  дело!  -- старичок оказался грубым. -- Ты так
спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник  в
него  без твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто
такой... Никто такой, вот тебе! -- и он запустил  в  Петропавла
шишкой.  Тот  поднял  шишку  и  удивился ей: дерево, на котором
сидел старичок, было березой.
     -- Откуда у Вас шишка?
     -- От сердца оторвал, -- нашелся старичок в этой, казалось
бы, безвыходной ситуации. -- Любопытной Барбаре  нос  в  походе
оторвали!
     -- В комоде, -- поправил Петропавел.
     -- Барбара смущена, -- диковато отреагировал старичок.
     Петропавел не понял и остолбенел.
     -- Не  надо  столбенеть,  как  будто  ты  услышал чушь, --
посоветовал старичок. -- Ты ведь не можешь гарантировать, что в
настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится
какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А  если  это  так,  то  не
исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это
тоже не твое дело.
     Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла
-- и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно
и незаметно,  как  кисель.  Петропавел  поднял  голову на треск
сучьев: старичок, оказывается, крался за ним.
     -- Вы все еще тут? -- холодно спросил он его.
     -- Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? -- заорал
старичок, а Петропавел от возмущения такой постановкой  вопроса
в  сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился
вбок, подминая под себя другие  деревья.  Одно  из  них  задело
грубого  старичка,  и  тот  неожиданно  неуклюже  --  мешком --
свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел  подождал  с
минуту:  может,  звук  запоздал?  Но звук так и не раздался. "Я
убил его!" -- ужаснулся Петропавел и бросился к  пострадавшему.
Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил:
     -- Я не убился, а рассмеялся!
     -- Давайте  все-таки познакомимся, -- смягчился Петропавел
при виде такого добродушия.
     -- Обойдешься,  не  велика  пицца!   --   без   любезности
откликнулся  старичок  и  белкой  взлетел  на  сук. "Ну и шут с
тобой!" -- сказал Петропавел в сердце  своем  и  снова  зашагал
один.  Идти  становилось все труднее: похоже, он забрел в самые
дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от  скуки,  должно
быть,  вдруг  громко,  но  довольно вяло исполнил бессмысленный
какой-то вокальный номер:
     Из-за мыса, мыса Горн
     едет дедушка Легорн...

     Не  дождавшись  поощрения,  старичок  попытался   завязать
беседу.
     -- Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?
     -- Предлог  "в"  -- лишний, -- подумав, сказал Петропавел.
-- Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"!
     -- То есть почему же дурацкое? Вокруг  нас  --  чаща.  Она
называется  ЧАЩА  ВСЕГО,  ибо  здесь  всего  хватает. И если мы
находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.
     -- Ерунда какая! -- восхитился Петропавел.
     -- Не тебе судить, -- оборвал старичок.
     Петропавел промолчал, ломясь сквозь  сучья.  На  несколько
следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.
     -- Сколько  волка  ни  кори...  --  начал было тот, однако
продолжать не стал, а объяснил ситуацию: -- Ты  идешь  прямо  в
лапы  к  Муравью-разбойнику! -- Ответа опять не последовало. --
Чего ты надулся?  --  взвился  старичок.  --  Ну,  отказался  я
знакомиться  --  так  это  только  потому,  что  не  знаю  я --
понимаешь, не знаю! -- кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли
-- устраивает  тебя?  Меня,  например,  не  устраивает!  Я   бы
предпочел  что-нибудь  типа  Зевеса, если уж обязательно как-то
называться.
     -- Ой  ли-Лукой  ли...  это,  кажется,  из  Андерсена?  --
вспомнил Петропавел.
     -- Да  бог меня знает, откуда... Может, конечно, и оттуда,
но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я  такой,
убей  --  не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь
мои особенности, вытекающие из того обстоятельства,  что  я  Ой
ли-Лукой  ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или,
скажем, перечислить события,  которые  в  твоих  представлениях
были бы связаны со мной... У тебя что-нибудь со мной связано?
     -- Ничего, -- честно сказал Петропавел.
     -- Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я
бы квалифицировал  этот твой вопрос как праздный, а тебя -- как
болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только
до себя!.. Вот живу я, -- доверительно сообщил  он,  --  и  все
время думаю: что ж это я за старик такой, а?
     -- Нормальный  старик...  только  грубый  очень,  -- помог
Петропавел.
     -- Ума я к себе не приложу, -- не  воспользовался  помощью
Ой ли-Лукой ли. -- Знаю только, что таких, как я, нету больше.
     -- Каждый  по-своему неповторим, -- Петропавел беспардонно
улыбнулся.
     -- Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, --  навалом:
имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю
жизнь  бьюсь  над  собой,  да бестолку. Иной раз спросишь себя:
"Старик! Чего ты хочешь?" -- и сам  себе  ответишь:  "Не  знаю,
старик".
     Петропавлу  не  понравилось,  что  Ой  ли-Лукой ли на ходу
растоптал  его  индивидуальность,  и   он   не   без   сарказма
поинтересовался:
     -- Да что же в Вас такого необычного?
     -- В том-то и вопрос! -- оживился старик. -- Я вот каждого
вижу насквозь,  в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность -- и
нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого:  тут  я
-- пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни
разу  --  обрати  внимание: ни разу! -- не встретил никого, кто
был бы точно таким же, как я? Вот уж  создала  природа  --  так
создала...
     -- Давайте  о  чем-нибудь  другом  поговорим, -- предложил
Петропавел. -- Про Вас  я  уже,  кажется,  все  понял.  И  если
попробовать... ну, истолковать...
     -- Не  смей  меня  истолковывать!  --  завизжал старик. --
Понимаешь -- и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать,
хотя бы отчасти, -- дело всех и каждого; истолковывать --  дело
избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого
дела  себя  избрал.  Есть  такой принцип: познай себя. А такого
принципа, как познай меня, -- нету. Между тем, познать -- это и
значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону...  И  там
заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую.
     -- Ну  и пожалуйста, -- сказал Петропавел. -- Уж лучше я к
Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут...
     -- К  Муравью!  --  перебил   Ой   ли-Лукой   ли.   --   К
Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то
СолоВий...  СолоВий,  а не соловей! -- он не тут живет. СолоВий
-- это птичка такая страшная, у которой веки до земли,  --  она
там  живет,  --  и  он махнул рукой влево, -- возле ГИПЕРБОЛОТА
ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.
     -- Возле... чего? -- обалдел Петропавел.
     -- Возле ГИПЕРБОЛОТА...  ну,  это  такое  сверх-болото  --
жуткое,  туда  всех  затягивает!  Болото  болот,  в  общем... А
названо оно в честь инженера Гарина -- я не знаю, кто это, но в
его честь.
     -- Понятно, -- ухмыльнулся Петропавел.
     -- Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут  живет.  А
Муравей-разбойник  --  гроза  лесов  и  полей. Его вообще никто
никогда не видел, но все ужасно боятся.
     Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался:
     -- Как же это он -- гроза лесов и полей, когда  его  никто
не видел никогда?
     -- Ну   как-как...   Плод  народного  суеверия,  следствие
неразвитости науки...  мифологическое  сознание  и  все  такое.
Познать не можем -- и обожествляем, что ты прямо как маленький!
Это  и  Ежу  понятно.  Эй, Ёж! -- крикнул он в пространство. --
Тебе понятно?
     -- Мне все понятно, -- отозвался из пространства некто Ёж.
     -- Вы же каждого видите насквозь, -- не  оценив  заявления
Ежа, напомнил старику Петропавел. -- Почему бы тогда Вам самому
не познать вашего муравья?
     -- Насквозь   вижу,   ты   прав.  Но  это  если  видно.  А
Муравья-разбойника не видно. Впрочем, я бы, может быть, его все
равно познал... Ан -- такого принципа, как познай его, --  тоже
нету:  я  же  тебе говорил, есть один принцип -- познай себя. И
потом... он злой как собака. Тут вот кто-то из наших  гулял  по
ЧАЩЕ ВСЕГО -- в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть
-- прямо  к  логову!..  Ну, понятно: чем дальше влез, тем ближе
вылез! Слышит -- богатырский пописк... Он возьми да  и  крикни:
"Муравей-разбойник,  разрешите  я  Вас  познаю!"  Так тот -- ни
слова в ответ. Молчит и злится -- представляешь?
     Петропавел изо всех сил старался сохранить серьезность:
     -- Да как он хоть выглядит, этот Муравей-- разбойник?
     Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал:
     -- Народное воображение рисует его могучим и громадным  --
о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми
лапами,  по-- крытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под
панцирем  пятисот  восьмидесяти  семи  черепах,   левое   брюхо
обтянуто кожей бронтозавтра, а правое...
     -- Довольно-довольно,    --    остановил   лавину   ужасов
Петропавел. --  С  народным  воображением  все  понятно.  А  на
самом-то деле он какой?
     -- Да  ты  что,  муравьев никогда не видел? -- удивился Ой
ли-Лукой ли и, как показалось  Петропавлу,  поскучнел.  --  Ну,
черненький,  должно  быть, невзрачный такой, мелкий... Букашка,
одним словом. Но суть не в том, каков он на самом деле, -- суть
в том, каким мы его себе представляем. -- Ой ли-Лукой ли набрал
в легкие воздуха, чтобы продолжить повествование, но Петропавлу
удалось встрять:
     -- Какой же смысл приписывать кому бы то ни было признаки,
которыми он не обладает? В ответ Ой ли-Лукой  ли  произнес  вот
что:
     -- Все-таки  ты  зануда.  И  ханжа. Можно подумать, сам ты
никогда  не  приписывал  никому  признаков,  которыми  тот   не
обладает!  В  этом  же  вся  прелесть -- видеть нечто не таким,
каково оно на самом деле!
     -- Что-то не нахожу тут особенной  прелести,  --  сознался
Петропавел.  --  Во  всяком  случае,  сам  я  стараюсь этого не
делать.
     -- Но ведь делаешь? -- с надеждой спросил Ой ли-Лукой  ли.
-- Или  ты  никогда  не  был влюблен? Каждый ведь в кого-нибудь
влюблен. Я даже знаю одного, который влюблен в Спящую  Уродину,
так вот он...
     -- Боже  мой,  кто это? -- Петропавла ужаснула подробность
имени.
     -- Неважно!  --  отмахнулся  Ой   ли-Лукой   ли,   --   он
утверждает, что красивей ее нет никого на свете -- полный бред!
Но,  кроме  того,  он  готов поклясться, что она самая чистая и
светлая душа в мире. Не-- понятно, когда он успел это выяснить:
на моей памяти -- а я старше его лет на... несколько! -- Спящая
Уродина ни разу не проявляла вообще никаких  качеств,  ибо  все
время  спала  как  убитая.  Теперь  подумай о той, в которую ты
влюблен!.. Петропавел проницательно улыбнулся:
     -- Той, в которую я влюблен, я  ничего  не  приписываю.  Я
прекрасно отдаю себе отчет в том, что внешность у нее не фонтан
и ума особенного нет, и вообще...
     -- Ты  или не влюблен, или дурак. Петропавел даже не успел
оскорбиться -- так быстро, с ветки на ветку, исчез Ой  ли-Лукой
ли  в ЧАЩЕ ВСЕГО, оставив после себя в воздухе обрывок странным
образом видоизмененной "Песенки герцога":

     Серьги красавицы -
     словно пельмени...

     Глава 3. Сон с препятствиями

     Петропавел  долго  тряс  головой:  дурацкая  песенка   про
пельмени  не  вытряхивалась.  Кажется, это она завела его сюда,
откуда  вообще  уже  не  было  выхода.  Он   сделал   несколько
проверочных  бросков  в  разные  стороны и обнаружил, что ветви
деревьев со всех сторон сплелись намертво. Но хуже  всего  было
другое:  Петропавел  давно уже не понимал, что такое "вперед" и
что такое "назад". Чувство пространства исчезло полностью. Да и
чувство времени -- тоже.
     Последние силы ушли на то, чтобы вскарабкаться на  дерево.
Оказалось,  что  слева  от  него -- всего в каких-нибудь метрах
десяти -- ЧАЩА ВСЕГО  кончалась  поляной  подозрительно  синего
цвета.  Сразу за поляной был горный массив. Его цвет не вызывал
подозрений. По примеру Ой ли-Лукой ли прыгая с ветки на  ветку,
весь исцарапанный, Петропавел благополучно приземлился на синюю
поляну.
     Посередине  поляны  на  пне  сидело  человеческое существо
женского или мужского пола -- больше о существе этом по причине
полной  его  неправдоподобности  сказать  было   нечего.   Лицо
существа,  выкрашенное белилами, смотрело в сторону Петропавла,
но уловимого выражения не  имело.  Существо  было  завернуто  в
какую-то густую, -- скорее всего, рыболовную -- сеть, спадавшую
до земли.
     -- Здравствуйте,   --   осторожно  произнес  Петропавел  и
получил в ответ хриплое: "Прикройтесь". Решив,  что  сейчас  на
него  набросятся,  он  принял  боксерскую,  как ему показалось,
стойку, но существо не двигалось. Тогда Петропавел, все поняв и
смутясь, опустил глаза и увидел, что одежда его состояла теперь
сплошь из прорех, сквозь которые светилось худое интеллигентное
тело. Оставшиеся после  скитаний  по  лесу  лохмотья  мало  что
прикрывали.   Петропавел   отвернулся  и  попробовал  разложить
лохмотья  на  теле  так,  чтобы  было  прилично.  Прилично   не
получилось.
     -- Где Вы взяли сеть? -- спросил он не оборачиваясь.
     -- На побережье, -- ответили ему странно.
     -- А побережье где?
     -- У моря, -- ответили еще более странно.
     Продолжая  манипуляции  с  лохмотьями,  Петропавел,  чтобы
выиграть время, придрался:
     -- Почему поляна такого дикого цвета?
     -- Нипочему. Это ЧАСТНАЯ ПОЛЯНА. В какой цвет  хочу  --  в
такой и крашу.
     По  голосу собеседник мог быть либо женщиной с басом, либо
мужчиной с тенором.  Решив,  что  во  втором  случае  можно  не
церемониться, Петропавел спросил напрямик:
     -- Вы, простите за нескромный вопрос, какого пола?
     -- Скорее  всего, женского, -- с сомнением ответили сзади,
окончательно сбив Петропавла с толку.
     -- Нельзя ли поточнее? --  не  очень  вежливо  переспросил
Петропавел. -- В нашем положении это все-таки важно.
     -- В вашем положении -- важно, а в моем нет, -- заметили в
ответ.
     "Оно право", -- подумал Петропавел и сказал:
     -- Может  быть,  если  у Вас нет полной уверенности в том,
что Вы женского пола, и остается пусть даже маленькая  надежда,
что  Вы  мужчина,  я  перестану  смущаться  хотя  бы на время и
повернусь к Вам лицом?
     -- Валяйте.
      Петропавел осторожно и не полностью повернулся и стыдливо
представился. То, как представились ему, потрясло Петропавла.
     -- Белое Безмозглое, -- отрекомендовалось существо.
     -- Вы это серьезно? -- спросил он.
     -- Не деликатный вопрос, -- заметило Белое Безмозглое.
     -- Извините... Мне просто стало интересно, почему Вас  так
назвали.
     Белое Безмозглое пожало плечами:
     -- Можно  подумать,  что  называют  обязательно почему-то!
Обычно называют нипочему -- просто так, от нечего делать.
     -- Белое Безмозглое... -- с ужасом повторил Петропавел.
     -- Да, это имя собственное. То есть мое собственное. Но не
подумайте, что у меня нет мозгов: у меня мозгов  полон  рот!  А
имя...  что ж, имя -- только имя: от него не требуется каким-то
образом представлять своего носителя...  Асимметричный  дуализм
языкового знака.
     -- Что-о-о?  -- Петропавел во все глаза уставился на Белое
Безмозглое. Оно зевнуло.
     -- Фердинанд де Соссюр.
     Это заявление сразило  Петропавла  намертво.  Он  подождал
объяснений,  но  не  дождался. Белое Безмозглое тупо глядело на
него, все еще не имея никакого выражения лица.
     -- Что  это   значит?   --   пришлось   наконец   спросить
Петропавлу.
     -- А  зачем  Вам знать? -- опять зевнуло Белое Безмозглое.
-- Ведь  имена  узнают,  чтобы  употреблять  их.   Вы   же   не
собираетесь  употреблять  это  имя?  Стало  быть,  и  знать его
незачем. Язык... -- зевнув в очередной  раз.  Белое  Безмозглое
внезапно уснуло.
     Петропавел  выждал  приличное  время  и  наконец  тихонько
дотронулся до сети:
     -- Простите, Вы хотели что-то сказать?
     -- По поводу чего? -- поинтересовалось Белое Безмозглое.
     -- По поводу... кажется, по поводу языка.
     -- А-а,  язык...  Язык  страшно  несовершенен!   Как   это
говорят... -- тут Белое Безмозглое опять погрузилось в сон.
     -- Как это говорят? -- подтолкнул его Петропавел.
     -- Да   по-разному   говорят.   Говорят,   например,  так:
"Парадокс общения в том и состоит,  что  можно  высказаться  на
языке  и  тем  не менее быть понятым". Это очень смешно, -- без
тени улыбки закончило Белое Безмозглое, засыпая.
     "Вот наказание! -- с досадой подумал  Петропавел.  --  Оно
засыпает  каждую  минуту!"  Размышляя  о  том, как бы разбудить
Белое Безмозглое на более долгий  срок,  он  заметил  некоторую
несообразность  в  ее (или его) облике: казалось, что сеть была
просто скатана в какое-то подобие тюка и что при  этом  в  тюке
ничего  не  было.  Лицо Белого Безмозглого производило такое же
странное впечатление: лица, собственно, не имелось, а все,  что
имелось  в  качестве лица, было нарисовано -- непонятно только,
на чем... Петропавлу сделалось жутковато -- и он довольно грубо
толкнул Белое Безмозглое. Оно очнулось.
     -- Я что-то  начало  объяснять?..  Видите  ли,  я  засыпаю
исключительно  тогда,  когда  приходится что-нибудь кому-нибудь
объяснять или, наоборот, выслушивать чьи-нибудь объяснения. Мне
сразу  становится  страшно  скучно...   По-моему,   это   самое
бессмысленное  занятие  на  свете -- объяснять. Не говоря уже о
том, чтобы выслушивать объяснения.
     -- А вот я, -- заявил Петропавел, --  благодарен  каждому,
кто готов объяснить мне хоть что-то -- все равно что.
     Белое  Безмозглое с сожалением поглядело на него: это было
первое из уловимых выражение лица.
     -- Бедный! -- сказало оно. -- Наверное,  Вы  ничего-ничего
не  знаете, а стремитесь к тому, чтобы знать все. Я встречалось
с такими -- всегда хотелось надавать  им  каких-нибудь  детских
книжек...  или  по  морде. Мокрой сетью. Книжек у меня при себе
нет, а вот... Хотите по морде? Правда, сеть уже высохла --  так
что вряд ли будет убедительно.
     -- Зачем  это  --  по  морде?  --  решил  сначала все-таки
спросить Петропавел.
     -- Самый лучший способ объяснения.  Интересно,  что  потом
уже  человек  все  понимает  сам.  И  никогда больше не требует
объяснений -- ни по какому поводу!.. И не думает, будто словами
можно что-нибудь ^ объяснить. У Вас были учителя? -- неожиданно
спросило Белое Безмозглое.
     -- Конечно, -- смешался Петропавел. -- Были и...  и  есть.
Как у всех.
     -- Да-да...  --  рассеянно подхватило Белое Безмозглое. --
Терпеть не  могу  учителей.  Они  всегда  прикидываются,  будто
что-то объясняют, а на самом деле ничегошеньки не объясняют.
     -- Ну,   не  скажите!  --  вступился  Петропавел  за  всех
учителей сразу.
     -- А вот скажу! -- воскликнуло Белое Безмозглое. -- Я  еще
и  не такое скажу!.. -- Даже переживая какую-нибудь эмоцию, оно