некой силы, одновременно
враждебной и причудливо прекрасной.
     К тому времени, когда в обычных условиях можно было бы ожидать
угасания видений, предварительно принятая доза ЛСД подбросила меня
еще выше. Подпрыгивающие орды механических эльфов слились в
неразличимый рев - толпа эльфов наступала. Внезапно я обнаружил, что
лечу над землей на высоте в несколько сотен миль в сопровождении
серебристых дисков. Сколько их было, сказать не могу. Я был
сосредоточен на виде простирающейся внизу земли и скоро понял, что
лечу над Сибирью, по-видимому, по полярной орбите, направляясь на
юг. Впереди виднелись величавое Шанское нагорье и массив Гималаев,
вздымающийся перед желтовато-красной пустыней Индии, Солнце должно
было взойти часа через два. Сделав несколько последовательных
рывков, я сошел с орбиты и выбрал место, откуда смог отчетливо
различить круглую впадину - долину Катманду. Еще один рывок - и
долина заполнила все поле зрения. Похоже, я снижался на огромной
скорости. Вот индуистский храм и дома Катманду к западу от города,
вот храм Сваямбхунатх, а в нескольких милях к востоку - ступа в
Боднатхе, сверкающая свежей побелкой. Потом Боднатх стал
стремительно надвигаться, превращаясь в мандалу из домов и
концентрических улиц. Среди сотен крыш я отыскал свою. И в следующий
же миг, влетев в свое тело, вновь узрел плоскость крыши и женщину
прямо перед собой.
     Она явилась на эту встречу наряженная, совершенно неуместно
одетая в длинное серебристое вечернее платье из атласа, словно
извлеченное из чьего-то фамильного сундука, - такие можно встретить
в лавке старинной одежды в Ноттинг Хилл Гейт. Я упал ничком, и мне
показалось, что моя ладонь попала в какую-то прохладную белую
жидкость - то была ткань ее платья. До этого мгновения ни один из
нас не рассматривал другого в качестве потенциального любовника.
Наши взаимоотношения строились на совершенно иной основе. И вдруг
все обычные нормы отношений перестали существовать. Мы бросились
друг к другу, и у меня возникло отчетливое ощущение, что я прошел
сквозь ее тело и оказался у нее за спиной. Одним движением она
стянула платье через голову. Я сделал то же самое со своей рубашкой,
которая превратилась у меня в руках в изодранную тряпку, когда я
стаскивал ее с себя. Я слышал, как разлетелись во все стороны
пуговицы, как неудачно приземлившись, разбились мои очки.
     Мы занялись любовью. Или, скорее, пережили нечто, имеющее
весьма отдаленное отношение к этому занятию, но совершенно
своеобразное. Мы оба пели и вопили, захваченные глоссолалией ДМТ,
катались по крыше, качаясь на волнах набегающих геометрических
галлюцинаций. Она преобразилась: трудно описать словами, какой она
стала, - женское начало в чистом виде, Кали, Левкотея , нечто
эротическое, но нечеловеческое, нечто обращенное к виду, но не
индивидууму, излучающее угрозу людоедства, безумие, простор и
уничтожение. Казалось, она вот-вот сожрет меня.
     Реальность разбилась вдребезги. То был секс на самой границе
возможного. Все преобразилось в оргазм и зримый лепечущий океан
эльфской речи. Потом я увидел в том месте, где склеились наши тела,
из нее на меня, на крышу струится, растекаясь повсюду, какая-то
стеклянистая жидкость, что-то темное, блестящее, вспыхивающее
изнутри разноцветными лучами. После видений, вызванных ДМТ, после
приступов оргазма, после всего, что было, это новое наваждение
потрясло меня до глубины души. Что это за жидкость и что вообще
происходит? Я взглянул на нее. Я заглянул прямо в нее -- и передо
мной возникло отражение поверхности моего же собственного разума.
Что это было - транслингвистическая материя, живой, переливающийся
вырост алхимической бездны гиперпространства или порождение полового
акта, совершенного в полном безумии? Я снова заглянул в темную
глубину и на этот раз увидел ламу, который обучал меня тибетскому
языку, - в это время он, должно быть, спал на расстоянии мили
отсюда. Но в жидкости я увидел его в обществе незнакомого мне
монаха; они оба глядели в отполированную до зеркального блеска
пластину. И тут я понял, что они наблюдают за мной! Это было выше
моего разумения; Я отвел взгляд от жидкости и от моей партнерши:
настолько сильна была окружающая ее аура нечеловечности.
     И тут до меня дошло, что мы, находясь на моей крыше, в течение
нескольких минут пели, горланили и издавали дикие оргаистические
вопли! Это означало, что весь Боднатх проснулся и сейчас разбуженные
жители откроют окна и двери и потребуют у нас ответа, что
происходит. И что же, собственно, происходило? Мне пришла на память
любимая дедушкина присказка: "Боже милосердный! - промолвил
вальдшнеп, когда его закогтил ястреб". Это абсурдно неуместное
воспоминание вызвало у меня взрыв неудержимого хохота.
     Но вскоре мысль о том, что нас могут увидеть, отрезвила меня до
такой степени, что я понял: нужно срочно убираться с этого открытого
места. Мы оба были совершенно голые, а вокруг нас царил полнейший и
необъяснимый хаос. Девушка лежала не в силах подняться. Тогда я взял
ее на руки и стал пробираться по узкой лестнице мимо кладовых с
зерном к себе в комнату. Помню, что при этом я все время твердил,
обращаясь к себе и к ней: "Я человек, человек". Мне было необходимо
уверять себя, поскольку в тот миг я был в этом совершенно не уверен.
     Мы выждали в моей комнате несколько минут. Постепенно я понял,
что каким-то чудом - это было не менее странно, чем все остальное,
что с нами произошло, - никто не проснулся и не призывает нас к
ответу, желая узнать, что случилось. Похоже, никто ничего не
услышал! Чтобы как-то успокоиться, я приготовил чай, и пока я им
занимался, мне удалось понять состояние моей партнерши. Казалось,
она находится в бреду и совершенно не способна говорить со мной о
том, что только что произошло между нами на крыше. Именно так обычно
и бывает после дурмана - очень трудно, а порой и просто невозможно
припомнить, что же с тобой приключилось. Похоже, несмотря на то что
случившееся включало самое сокровенное, что только может произойти
между мужчиной и женщиной, я был единственным свидетелем, способным
хоть что-то припомнить.
     Размышляя об этом, я выполз обратно на крышу и нашел свои очки.
Невероятно, но они были целы и невредимы, хотя я ясно слышал, как
они разбились. Натеков стеклянистой жидкости - эктоплазматических
выростов нашего тантрического действа - нигде не было видно.
Подобрав свои очки и нашу одежду, я вернулся в комнату, где спала
моя партнерша. Курнув гашиша, я забрался под противомоскитную сетку
и улегся рядом с ней. Несмотря на все возбуждение и полученную
организмом стимуляцию, я сразу же заснул.
     Не знаю, сколько времени я проспал. Внезапно я очнулся от
глубокого сна. Было еще темно. Моей подруги и след простыл. Я
изрядно встревожился: если она по-прежнему не в себе, ей опасно
бродить ночью по деревне одной. Я вскочил, набросил на себя халебу и
отправился на поиски. Ни на крыше, ни около кладовых ее не
оказалось.
     Обнаружил я ее на первом этаже дома. Она сидела на земляном
полу, уставившись на свое отражение в бензобаке мотоцикла,
принадлежавшего зятю мельника. Все еще не ориентируясь в окружающей
обстановке - явление, типичное для дурмана, - она продолжала
находиться во власти галлюцинаций и не могла понять, кто перед ней.
"Вы мой портной? - все спрашивала она меня, пока я вел ее в комнату.
- Вы мой портной?"
     Когда мы снова оказались наверху в моей комнате, я снял халебу,
и мы оба обнаружили, что на мне надет некий предмет туалета, который
она деликатно назвала своими "штанишками". Мне они были явно малы, и
ни один из нас не знал, как они на мне оказались. Этот маленький
эпизод достойно увенчал изумительный вечер, и я оглушительно
расхохотался. Я возвратил ей трусики, и мы снова улеглись спать,
озадаченные, успокоенные, усталые и довольные.
     После этого совместного переживания мы с девушкой особенно
подружились. Любовью мы больше никогда не занимались - нас вполне
устраивала дружба. О событиях на крыше она не помнила абсолютно
ничего. Через неделю или около того я поведал ей о своих
впечатлениях относительно произошедшего. Она изумилась, но отнеслась
к случившемуся благосклонно. А что случилось, я и сам не знал. Я
окрестил стеклянистую жидкость, которую мы вырабатывали, "лювь". Это
нечто большее, чем любовь, нечто меньшее, чем любовь, может быть, и
вовсе не любовь, а некое пока непознанное до конца потенциальное
человеческое переживание, о котором известно так мало.
     Вот эту историю я и рассказал Дейву и Ив той ночью в Ла
Чоррере, в "доме на пригорке", под раскачивание наших гамаков в
свете фонаря да под то стихающий, то возобновляющийся стук дождя по
крыше из пальмовых листьев. Именно тот случай и заронил во мне
интерес к фиолетовой жидкости, которую, если верить слухам,
шаманы-аяхуаскеро выделяют из кожи и используют для гадания и
целительства. И каждый раз, рассказывая эту историю, я обращаю
главное внимание именно на феномене жидкости. И в ту туманную ночь,
стараясь успокоить Денниса, я тоже сделал основной акцент на нем,
умолчав о том дурацком моменте, когда я проснулся в женских
трусиках. Он только чертовски смущал, ничего не прибавляя к смыслу
истории. Тогда я никому не рассказал об этом эпизоде, он остался
моим личным воспоминанием. И сейчас я упоминаю о нем только потому,
что позже этому нелепому инциденту суждено было оказаться
центральным моментом проявления телепатии, убедительнее которого мне
наблюдать не доводилось.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ФИОЛЕТОВАЯ ПСИХОЖИДКОСТЬ
    В которой Деннис начинает обрисовывать свой подход к алхимическому
опусу, а психожидкость -была она транслингвистической материей или
нет - становится предметом спора.
     Мой рассказ закончился, и все мы на несколько часов забылись
беспокойным сном. В тусклом свете зари мы с Ив добрались до группы
хижин, лепившихся по берегу Игара-Параны, повыше чорро, на
расстоянии трех четвертей мили от нашего приюта. Мы знали, что
витото, которые спускаются по реке, чтобы привезти детей в школу,
останавливаются в этих обычно пустующих домах. Мы надеялись
прикупить яиц, папайи или тыквы, чтобы внести разнообразие в наше
меню, состоящее из неочищенного риса, юкки и бананов.
     Мы нашли там только маленькую горстку людей; единственным
товаром, которые был у них на продажу, оказались плоды сердцевидной
формы размером с грейпфрут, полные скользких сладковатых зерен,
плавающих в прозрачном красноватом сиропе. В те времена этот плод
еще не был известен ботанической науке, лишь через несколько лет
Шульц опишет его и назовет Macoubea witotorum. Мне же предстояло
снова встретиться с этим плодом. Он оказался очень дешевым, и
поскольку мы пришли в надежде хоть что-то купить, то потратили
пятнадцать песо, получив взамен фунтов пятьдесят этих диковинных
фруктов. Несмотря на то что я почти всю ночь напролет носился по
океану мысленных галлюцинаций, я ощущал себя бодрым и здоровым.
Взвалив на спину битком набитый мешок - это и была вся наша покупка,
- я быстрым шагом направился обратно к миссии.
     Ходьба доставляла мне радость. Мешок казался легким, нести его
было одно удовольствие. Не останавливаясь на отдых ни на минуту, мы
с Ив вернулись в миссию и пошли в расположенную на берегу обитель
Ванессы и Дейва, чтобы вместе позавтракать. Когда мы выходили из
хижины на поиски пропитания, Деннис крепко спал. Теперь его не было
- очевидно, проснувшись, он сразу же помчался будить Ванессу, чтобы
поведать ей о том, что он пережил несколько часов назад. Доносящийся
изнутри жужжащий звук, чувство одержимости - обо всем этом он
возбужденно рассказывал, когда мы вошли в "речной дом" и я опустил
на пол свою ношу. Пока все возились с завтраком, события минувшего
вечера обсуждались и тщательно анализировались. На Ванессу и Дейва
не произвело впечатления взволнованное заявление Денниса о том, что
нам удалось уловить и некое в высшей степени своеобразное
энергетическое поле. Я предложил Деннису не спорить о природе
пережитого, а просто уединиться после завтрака и записать все, что
придет в голову, о том странном звуке, который он издавал. Брат
послушался моего совета и полез на холм к нашему дому, чтобы там
побыть одному и сделать следующую запись:
    28 февраля 1971 года
        Берусь за эти страницы со странным чувством ответственности,
    которое может возникнуть у человека, который столкнулся с
    каким-то необъяснимым феноменом: невероятным порождением сна или
    непонятным явлением природы. Задача, стоящая перед таким
    человеком, была бы весьма тонкой: описать феномен как можно
    точнее. Моя задача осложняется тем, что феномен, который я
    должен постараться описать, сам по себе имеет отношение к
    средствам описания, то есть к языку. Это довольно странное
    утверждение станет более осмысленным по мере исследования.
        Что-то подсказывает мне, что, перед тем как двинуться
    дальше, необходимо упомянуть, кто же я такой. Еще двадцать
    четыре часа назад я считал, что знаю это, теперь же этот вопрос
    стал самым сложным из тех, которые когда-нибудь вставали передо
    мной. Вопросы, вытекающие из него, дадут ответы, которые
    позволят нам понять и использовать феномен, так трудно
    поддающийся описанию. Может статься, что это последние буквы
    грубого языка, которые я использую для того, чтобы что-то
    описать: поскольку данный феномен начинается на той грани языка,
    где наша способность создавать понятия пытается нащупать слова,
    но не находит их, я должен соблюдать осторожность, дабы. не
    смешивать язык - символ - метафору и реальность, с которой я
    пытаюсь их соотнести.

     Когда я позже прочитал этот пролог, он показался мне
одновременно и грандиозным, и пугающим, но Денниса окружала аура
спокойной уверенности, которая поневоле внушала уважение. Я ощущал,
что Логос борется со словарем своего новейшего средства выражения.
Похоже, ему все лучше удавалось достичь своей цели. Я стал читать
дальше:
     Поскольку любое явление возможно до какой-то степени описать
эмпирически, наше тоже не является исключением. Проблема заключается
в том, чтобы, воздействуя на химические процессы человеческого
организма, вызвать совершенно особый звуковой и слуховой феномен.
Такое состояние становится возможным, если ввести в организм
растительные алкалоиды, обладающие высокими биодинамическими
свойствами, а именно триптамины и МАО-ингибиторы (химические
вещества, которые замедляют действие моноаминоксидазы - ферментной
системы, окисляющей многие компоненты пищевых продуктов и
психоактивных веществ до состояния безвредных побочных продуктов,
или препятствуют ему. В присутствии МАО-ингибиторов вещества,
которые при обычных условиях в процессе метаболизма превратились бы
в пассивные побочные продукты, напротив, приобретают большую
длительность физиологического и психологического действия), очень
тщательно контролируя их параметры. По-видимому, данный феномен
возможен в присутствии одних триптаминов, хотя торможение МАО
определенно способствует его возбуждению, облегчая абсорбцию
триптаминов. Непосредственно в нашей группе этот феномен удалось
вызвать двоим:
     Теренс уже несколько лет экспериментирует со звуковым
феноменом, возникающим под воздействием ДМТ. (Мои эксперименты
заключались в следующем наблюдении: спонтанная глоссолалия, которую
у меня вызывает ДМТ, иногда возбуждает нечто вроде приступа
синестезии, при котором синтаксические конструкции, разговорная речь
действительно становятся зримыми. Возможно, подобный эффект
скрывался и за пережитым На крыше в Непале. Очевидно, столь
необычные речевые и голосовые проявления характерны для состояний,
вызываемых ДМТ)
        До вчерашнего вечера, когда, приняв девятнадцать грибов
    строфария, я возбудил эту звуковую волну и в течение нескольких
    секунд испытывал на себе ее действие, Теренс был единственным
    известным мне человеком, который утверждал, что способен
    издавать этот звук. Прошлой ночью, съев грибы, мы легли в гамаки
    и стали ждать. К этому времени неприятная тяжесть, которая
    обычно ненадолго разливается по телу в начале вызванных
    строфарией видений, совершенно прошла. Она сменилась, по крайней
    мере у меня, теплым приливом удовлетворения и приятного
    самочувствия, который, казалось, постепенно затухает где-то
    внутри. Такие ощущения бывали у меня и раньше - и после грибов,
    и сразу же после кайфа от приема ДМТ. Потом мы заговорили о
    людях, которые находятся на большом расстоянии от нас, и о том,
    можно ли попробовать связаться с ними через четвертое измерение:
    поскольку для шаманизма магическая связь на расстоянии,
    по-видимому, вполне обычное дело, такой поворот разговора не был
    для нас чем-то странным. Одно могу сказать совершенно
    определенно: в какой-то миг, близкий по времени к этой теме, я
    услышал безмерно далекий- и слабый звук. Он раздавался где-то
    между ушами и доносился не снаружи, а изнутри - это совершенно
    точно, каким бы невероятным это ни казалось, - причем на
    редкость отчетливо, хотя и на самом пределе человеческого слуха.
    То был звук, похожий на очень слабый сигнал радиоприемника,
    зудящего где-то вдали: сначала он напоминал перезвон колоколов,
    но, постепенно усиливаясь, превратился в электрическое
    пощелкивание, потрескивание, бульканье, шипение. Я попытался
    воспроизвести эти звуки голосом - просто эксперимента ради,
    издавая гортанное гудение и жужжание. И вдруг получилось, будто
    мой голос и этот звук намертво соединились: звук стал моим
    голосом, но он исходил из меня в таком искаженном виде, какой не
    способен принять ни один человеческий голос. Внезапно звук
    значительно усилился и теперь походил на стрекотанье гигантского
    насекомого.

     Пока Деннис писал, остальные лениво плавали в реке и занимались
стиркой под чистым, бездонно синим безоблачным амазонским небом.
Порой монотонный звон цикад вдруг вздымался слитной волной и,
перемахнув через теплую, сверкающую гладь ласково струящейся
Игара-Параны, как электрический разряд падал на землю, притихшую под
зноем тропического дня.
     Ближе к вечеру Деннис вернулся на берег - он искал меня. Застал
он меня за стиркой теннисных туфель - этим делом я занимался на
большом плоском камне, который благодаря неровности речного дна
удобно выступал из воды на фут или около того. И конечно, благодаря
этому удобству, он служил в округе излюбленным местом для стирки. А
место было волшебное, но его волшебство еще таилось в будущем, его
отделяли от сегодняшнего дня ровно две недели. Мы сидели на камне и
разговаривали. Со времени вчерашнего эпизода со странным звуком
прошло часов шестнадцать. Деннис сказал, что письменное упражнение
оказалось весьма полезным.
     - Вот и отлично! Ну, к чему же ты пришел?
     - Еще не уверен. Я очень волнуюсь, но какова бы ни была причина
моего волнения, она рождает мысли в мозгу едва ли не быстрее, чем я
успеваю их записывать.
     - Мысли? Что за мысли?
     - Забавные. Мысли о том, как можно использовать этот эффект,
эту штуку - словом, что бы это ни было. Интуиция мне подсказывает,
что это имеет отношение к психожидкостям, о которых писал Майкл
Харнер в июньском выпуске "Нейчерал xucmopu" за 1969 год, и к тому,
что случилось с тобой в Боднатхе. Помнишь, Харнер высказал
предположение, будто аяхуаскеро изрыгают некую волшебную жижу, на
которой и основана их способность предсказывать будущее? Вот и у нас
получилось что-то в этом роде - транслингвистический феномен,
издаваемый голосом.
     Так мы неторопливо беседовали на берегу реки, перебирая
возможности и случайности. Деннис непременно хотел связать то, что
произошло со мной в Непале, с весьма странным явлением, бытующим у
шаманов дживаро в Эквадоре. Эти шаманы принимают аяхуаску, после
чего они - и любой другой, кто ее примет, - получают способность
видеть некую субста