юдьми  в  моменты раздумий  о
смерти, коренится в  страхе потерять контроль  над своим телом и окружением.
Принятие  факта и  неизбежное подчинение такому ходу вещей, имеющее место во
время и после введения ЛСД, по мнению Каста, указывают на то,  что препарат,
возможно,  смягчает   удар,  который   неизбежная  кончина  наносит  детским
фантазиям о всемогуществе.
     Кроме того, Каст подчеркивает важность уменьшения значения ожидания как
важного фактора,  облегчающего ощущение боли и  снижающего страх смерти. При
обычных обстоятельствах  ожидание представляет собой весьма важный механизм,
полезный для ориентации, самозащиты и добывания пищи. Согласно ученому, оно,
однако,  ничего  не  предлагает для благосостояния умирающего, и  может лишь
обострить   чувство   беспомощности.   Ожидание  является   надстройкой  над
способностью значимо употреблять  слова,  образовывать символы и оперировать
ими. Каст рассматривает ослабление  силы воздействия слов  и  вытекающую  из
этого  факта  утрату,  способности  ожидать  чего-то,  вместе   с  усилением
сиюминутного,  сенсорного  восприятия  жизни  в   качестве  наиболее  важных
факторов, меняющих отношение умирающих к смерти.
     Приведенные  выше  объяснения, безусловно, указывая на  важные  стороны
действия  ЛСД,  не объясняют  всех  серьезных  перемен, наблюдаемых у многих
смертельно больных, проходящих  курс  психоделической терапии. В  отличие от
изменений в ощущении боли, которое может случиться после любого вида


     переживания, вызванного ЛСД, изменение отношения  к смерти и  умиранию,
судя по всему,  связано со специфическим содержанием сеанса. Согласно нашему
опыту, резкие перемены в представлениях о смерти и отношении к ней случаются
лишь  после сеансов  приема препарата,  сопровождавшихся перинатальными либо
трансперсональными переживаниями.  У тех, кто пережил феномен смерти  это  с
последующим  переживанием  возрождения   и  космического  единства,  видимо,
проявляются радикальные и устойчивые изменения в фундаментальных взглядах на
человеческую  природу и  ее отношения с миром.  Кончина,  вместо того, чтобы
быть абсолютным  концом всего,  неожиданно  предстает в  качестве перехода в
иную  форму жизни.  Идея  возможного продолжения существования  сознания  за
пределами  смерти   тела  представляется  гораздо  более  вероятной,  нежели
противоположная  ей.  У   умирающих,   переживших  трансцендентальный  опыт,
развивается  глубокая вера  в  конечное  единство всего живого.  Они нередко
воспринимают себя как  его составную  часть, не исключая заболевания и часто
горькую долю, ожидающую их.
     Яркие  случаи столкновения  в ходе  переживаний  с  элементами глубоких
слоев подсознания в форме перинатальных или трансперсональных феноменов дали
умирающим возможность соприкоснуться в весьма ощутимой  и убедительной форме
с духовными и психическими параметрами,  ранее находившимися за пределами их
концептуалистики.  В  результате  психоделического  опыта  эти  лица  обрели
осознанную  уверенность  в  своей   связи  с  миром  архетипов,  а  также  в
существовании родовых, расовых, коллективных, филогенетических и кармических
элементов  в собственном подсознании. Резкая граница между  "эго" и "не-эго"
проявила тенденцию  к  исчезновению,  а  привычное различие между внутренним
миром сознания  человека и внешней реальностью стало гораздо менее ощутимым.
Раскрытие  безбрежной  космической панорамы  создало  новые  критерии такого
масштаба,  что факт индивидуальной бренности, вероятно, теряет свое пугающее
воздействие.
     На данном  этапе  дебаты  о  том, имеют ли  изменения, происхо-дящие  в
сознании  в  ходе психоделических  сеансов, какой-либо онтологический смысл,
позволяя  глубоко проникать в природу  че-ловеческого  существования и мира,
являются чисто академиче-скими. Каким  бы ни был окончательный ответ на этот
вопрос космические видения, пережитые в ходе психоделических сеансов, представляются умирающим совершенно  реальными.  Они позволяют  им
сделать  свое,  во  всех других  смыслах  мрачное  положение,  гораздо более
сносным*
     Поразительные изменения  в иерархии  жизненных  ценностей  в результате
таких   сеансов,  как  правило,   непосредственно   связаны  с  прозрениями,
возникающими в связи с перинатальными и трансперсональными переживаниями.
     Психологическое  принятие  факта   бренности  и  смерти  проявляется  в
понимании  абсурдности  и  тщетности  непомерных  амбиций,  привязанности  к
деньгам, положению, славе, власти или гонке за преходящими ценностями. Такое
понимание  облегчает  осознание  крушения своей  профессиональной карьеры  и
неизбежности утраты всего  земного  достояния.  Отношение  ко  времени также
типично изменяется: значение  прошлого  и  будущего  падает  в сравнении  со
значением переживаемого мгновенья.  В психике проявляется тенденция к сдвигу
от  оперирования  крупномасштабными  периодами времени  к  существованию  по
принципу  "жить  сегодняшним днем".  Все  это касается повышения способности
наслаждаться жизнью  и получать  удовольствие от  простых вещей.  Отмечается
также  явный рост интереса к религиозной проблематике, связанной, скорее,  с
космической  духовностью, нежели  с представлениями, обусловленными каким-то
определенным вероисповеданием. С другой стороны,  наблюдалось много случаев,
когда  издавна  присущий  умирающему  взгляд  на  мир углублялся  и  обретал
дополнительные параметры.
     Важность психоделической терапии умирающих  превосходит своим значением
узкие  рамки простой  помощи  больному.  Время смерти является критическим в
любой семье. Хотя  большая часть страданий  приходится на  долю  умирающего,
перспектива неизбежной разлуки оказывает глубокое эмоциональное  воздействие
на  многих других  вовлеченных в  этот  круг  людей. Близкие  родственники и
друзья зачастую остро реагируют на создавшееся положение;  кроме  того,  многим  из  них  придется  долго  избавляться  от
неблагоприятных  последствий.  Практикующим психиатрам  хорошо известно, что
смерть родителей и других близких  родственников играет существенную роль  в
развитии  многих  эмоциональных  расстройств.  Такое   событие  может  стать
исходной психотравмой  для подобного  рода расстройств  в случае,  если  оно
произошло  в  детстве;  позже  оно  также  может  спровоцировать  проявление
различного рода симптомов.
     ______________________
     *  В  данном контексте  следует  отметить,  что  все возрастающее число
ученых, похоже,  находит  глубокие параллели между мистическим  взглядом  на
жизнь и  революционными открытиями науки XX века, особенно в области физики.
Дополнительная информация по этому поводу  содержится,  например,  в  книгах
Фритьофа Капры *Дао физики" и Боба Тоубена *Пространство-время и далее".

     Судя  по  всему,  характер периода траура  и  переживания утраты  тесно
связаны со степенью и природой конфликтов во  взаимоотношениях  умирающего с
остающимися жить. Свыкание  со смертью члена семьи может стать более трудным
процессом,  если  родственники  испытывают  двойственные чувства  касательно
правильности   своего   поведения  по   отношению  к  уходящему.  Отсутствие
возможности выразить ему сочувствие, высказать благодарность за прошлое либо
найти способ попрощаться, приводит к тому, что оставшиеся в живых испытывают
чувство неудовлетворения,  горечи и  зачастую глубокой вины.  Если же врач в
состоянии  включиться  в  существующие  отношения  и побудить  возникновение
эффективного эмоционального  взаимного общения,  процесс  кончины  и  смерть
могут стать  событием,  наполненным глубоким  смыслом для всех,  связанных с
ним.   Оно  может  привести   к  возникновению  ощущения  соприкосновения  с
вечно-действующими  силами Вселенной,  которым  подчиняются все живущие. При
таких условиях  люди почти не испытывают вины за  человеческое  страдание  и
смерть, отчего период горя и траура, видимо, значительно сокращается.  Кроме
того,   участие  в  происходящем  вместе   с  умирающим  может  повлиять  на
представления  о смерти остающихся в живых детей и даже взрослых и помочь им
сформировать  образ  собственной  смерти,  а  также,  возможно,  благотворно
повлиять  на  их  поведение,  когда   придет  время   последнего   перехода.
Соответствующее терапевтическое вмешательство часто позволяет облегчить муки
умирающего  и в  то  же время помочь  тем,  кому  предстоит  жить  дальше  и
свыкаться с травмой.
     Психоделическая   терапия  не  является  химиотерапией,  равно   как  и
волшебной  медициной.  Здесь  решающее  значение  имеют  стиль человеческого
поведения,    деликатное    психотерапевтическое    управление    умирающим,
индивидуальная работа с семьей, а также оптимизм врача, становящиеся могучим
фактором при многих формах психотерапии. Драматичные переживания, происходящие в ходе  психоделических  сеансов,  вызванные  ими  благотворные
перемены в чувствах, отношении и поведении пациента -- всего этого более чем
достаточно, чтобы поддерживать воодушевление врача  на высоком  уровне, даже
перед лицом зачастую суровой действительности.
     Но одних  энтузиазма и оптимизма  недостаточно для проведения программы
психотерапии с использованием ЛСД. Тех, кто, возможно, попытается  повторить
программу "Спринг  Гроув"  либо  ее  модифицированный  вариант  собственного
изобретения,  следует  предупредить о необходимости специальной  подготовки.
Согласно  нашему  опыту,  ее оптимальный  метод включает в  себя  не  только
знакомство с существующей литературой, просмотр видеозаписей  сеансов приема
ЛСД  и  личное присутствие  на таких сеансах,  проводимых  под  руководством
опытного врача, но  и участие будущего врача в тренировочных психоделических
сеансах.  Так,  в  рамках тренировочной  ЛСД-программы  для  профессионалов,
проводимой   в   больнице  "Спринг  Гроув",  психиатры   и  психологи  имели
возможность  лично   пережить   вызванные  препаратом  измененные  состояния
сознания и оценить параметры переживания, возникающие вследствие приема ЛСД.
Такое  непосредственное  знание  совершенно  необходимо  для эффективного  и
тонкого   проведения  психотерапии  с  использованием  ЛСД.  Как  уже  часто
подчеркивалось,  психоделические состояния,  судя  по  всему,  не  поддаются
адекватному  описанию, и потому их  невозможно серьезно постичь путем чтения
книг и статей в научных журналах.
     Другим важным  аспектом  личного  участия в  тренировочных  сеансах ЛСД
является необходимость дать будущему  наблюдателю возможность  столкнуться с
собственным страхом  смерти  и  другими  эмоциональными проблемами,  которые
возникнут  у  него  позже,  при  работе  с  умирающими,  и  проработать  их.
Самообладание  и  сосредоточенность  врача  при  соприкосновении с  подобным
материалом являются едва ли не важнейшими факторами, влияющими на успешность
психотерапии   с   использованием   ЛСД.   В   ходе    работы   в   Пражском
научно-исследовательском институте психиатрии, а также в Мэрилендском центре
психиатрических  исследований,  расположенном в  Балтиморе,  С. Гроф  собрал
много  доказательств того, что для  успеха  работы необычайно полезно, когда
медицинский персонал группы  из числа лиц,  контактирующих либо работающих с
проходящими курс психоделической


     терапии, могут лично испытать состояния, вызываемые приемом ЛСД.
     На   основании   своего   лечебного   опыта,  мы   полагаем,   что  при
соответствующем   обучении,   сходном  с  описанными  выше,  психотерапия  с
применением  ЛСД  может  стать  относительно  безопасным   и  многообещающим
направлением  в области,  состояние дел в  которой до недавнего времени было
малоутешительным.  Хотя  лица,  специальностью   которых  является  оказание
помощи, наряду с общественностью обратили внимание на необходимость срочного
содействия  умирающим,  в  настоящее  время  в  этой сфере  существует  мало
эффективных  программ. Большинство  умирающих  все  еще находятся  в  крайне
печальном положении, так описанном Олдосом Хаксли в  "Острове": "Нарастающая
боль,  нарастающая  тревога, нарастающее  потребление  морфина,  нарастающая
требовательность,   сопровождаемые   полнейшим    разрушением   личности   и
невозможностью умереть с достоинством".



7. СОЗНАНИЕ И ПОРОГ СМЕРТИ







     Люди, соприкоснувшиеся со смертью в ходе психоделических сеансов, часто
сообщают, что испытанные ими переживания были в высшей степени реалистичны и
убедительны: они  неотличимы от  действительного умирания. В  воспоминаниях,
романах, поэтических  произведениях  существует множество описаний изменения
сознания у лиц, находящихся в критическом положении с угрозой для жизни  или
переживших клиническую смерть.
     Однако  психиатры  и   психологи  относились  к  ним   с  поразительным
пренебрежением.   Существует    лишь   ограниченное   число    исследований,
систематически  изучавших эту  интереснейшую  область.  Мы вкратце суммируем
проделанную работу, проиллюстрируем  ее личными отчетами людей, спасшихся от
смерти,  и соотнесем  с нашими  наблюдениями,  полученными  в  ходе изучения
действия психоделиков.
     Первое исследование  в этой  области было проведено  не психиатром и не
психологом. Основополагающую работу выполнил в Швейцарии цюрихский профессор
геологии Альберт  Хейм, который прославился  исследованиями  Альп,  а  также
книгой, посвященной процессам горообразования.  Пережив несколько несчастных
случаев, едва не окончившихся трагически, Хейм заинтересовался субъективными
переживаниями  умирания.  В  течение  нескольких  десятилетий   он   собирал
наблюдения и  отчеты людей, прошедших  через  ситуации, угрожавшие их жизни:
солдат, раненых в бою; каменщиков и кровельщиков, падавших с высоты;
     рабочих,  переживших  катастрофы  во  время  строительства  в  горах  и
несчастные  случаи на  железной  дороге,  а  также  одного почти  утонувшего
рыбака.  Однако  наиболее  важная  часть  исследования  Хейма базируется  на
многочисленных   отчетах  альпийских  скалолазов,  сорвавшихся  с   гор,  но
спасенных, среди которых были и



     трое его коллег*.
     Хейм пришел к выводу о  поразительном сходстве субъективных переживании
состояния,  близкого  к смерти,  приблизительно у 95%  жертв. Незначительные
различия  отмечены лишь в  деталях.  Судя  по всему,  практически  не  имело
значения, откуда -- со скалы или с ледника -- и куда -- в ущелье или водопад
-- падал  человек.  Даже субъективные ощущения людей,  попавших  под  колеса
повозки, ставших жертвой производственной аварии, угодивших под пулю на поле
сражения или почти утонувших были подобны в своей основе. Практически у всех
лиц, соприкоснувшихся со  смертью, развивалось похожее ментальное состояние.
Они не  испытывали боли, отчаяния,  горя или  всепоглощающей тревоги, обычно
поражающих людей в минуты менее острой опасности, прямо не угрожающей жизни.
Напротив, сначала усиливалась активность сознания, повышая  интенсивность  и
скорость  мышления в  сотни  раз.  Затем приходило  ощущение  спокойствия  и
принятия ситуации на  глубинном  уровне. Восприятие событий и предвидение их
результата  были  необычайно  ясными.  Судя  по  всему,  не  наблюдалось  ни
дезориентации, ни замешательства.  Течение времени резко замедлялось, и люди
действовали с поразительной быстротой на основе четкой и реалистичной оценки
ситуации. Все  это часто  сопровождалось неожиданным мысленным проигрыванием
всей  прошлой  жизни  жертвы.  Наконец,  человек,  находящийся  в  условиях,
угрожающих  его  жизни,  слышал  божественную  музыку  неземной  красоты.  В
качестве примера описания  подобных ситуаций,  собранных Хеймом, мы приведем
два свидетельства из числа включенных в его незаурядную статью. Ниже следует
отчет самого Хейма о происшедшем  с ним  несчастном случае во  время занятий
альпинизмом  в   Швейцарских  Альпах,  когда,  поскользнувшись,  он  упал  с
двадцатиметровой высоты в снежный вал у основания скалы.

     Начав падать, я сразу же понял, что грохнусь о скалу, и представил силу
предстоящего удара.  В  попытке затормозить движение  я цеплялся скрюченными
пальцами за снег. Ногти покрылись кровью, но я не
     ___________________________
     *  Впервые  Хейм выступил  со  своими  открытиями перед  секцией  "Уто"
Швейцарского альпийского клуба  26  февраля 1882  г.  Позже  его  доклад был
опубликован под названием "Замечания по поводу падений, опасных для жизни" в
ежегоднике Швейцарского альпийского клуба.


     чувствовал боли. Я ясно  слышал  удары головы и спины по всем  выступам
скалы и глухой  удар снизу. Но  боль я почувствовал  несколько часов спустя.
Ранее упомянутый поток мыслей начался во  время падения. То, что я ощутил за
пять-десять секунд,  невозможно описать и  за десятикратно  превышающее этот
срок время. Все мои мысли и соображения были абсолютно  логичными и четкими.
Они ни в  коем случае  не  походили  на неудерживаемые  памятью  сновидения.
Прежде всего я оценил перспективу и сказал себе: "Та часть скалы, на которую
меня  вскоре швырнет,  уходит  вниз  отвесной стеной,  поскольку я  не  могу
увидеть  подножья. Очень важно, лежит ли у подножья снег. Если  да, то снег,
стаявший  со стены, окружает основание скалы  валом. Если я  упаду  на  этот
снежный  вал,  то, возможно, выживу, в  противном случае - ударюсь о камни и
при падении с такой скоростью смерть неминуема. Если  в  момент удара  я  не
погибну и не  потеряю сознание, то  должен тут же достать маленькую фляжку с
уксусным  спиртом  и капнуть  несколько  капель  на  язык.  Мне  не  следует
избавляться от альпенштока: может быть он еще пригодится". Поэтому я  крепко
держал его в руке. Я подумал, хорошо бы снять и отбросить очки, чтоб уберечь
глаза от осколков, но  меня  так  быстро  вращало, что я не мог набрать силы
поднять  для  этого   руки.  Затем  последовал  ряд  мыслей  и  соображений,
касавшихся  оставшихся  позади.  Я сказал себе, что как  только  приземлюсь,
следует, независимо от  тяжести полученных  ран,  тут же  позвать спутников,
чтобы успокоить их  и сказать, что со мной  все в порядке. Тогда брат и трое
друзей вполне смогут прийти в себя, чтобы осуществить довольно трудный спуск
ко   мне.  Следующей   мыслью  было,  что  я   не  смогу   прочитать  первую
университетскую лекцию, которая уже была  объявлена и должна была состояться
спустя пять дней. Я  представлял, как весть о моей  гибели достигнет любимых
мною людей, и утешал их  в  мыслях. Затем  я увидел всю прошлую жизнь в виде
многочисленных  картин,  как  бы  разыгрывающихся  на  сцене   на  некотором
расстоянии. Я был главным героем  представления. Все было преображено как бы
райским светом и было  прекрасно и свободно от горя, тревоги, боли. Память о
весьма  трагичных  событиях, пережитых в  прошлом, была четкой, но  лишенной
щемящей  печали,  а   мое  сердце   --  свободно  от  противоречий,  борьбы.
Противоречия  переродились   в  любовь.   Приподнятые  и  гармоничные  мысли
соединяли отдельные  образы и царили  над ними. Подобно великолепной музыке,
божественное   спокойствие   окутало   душу.   Прекрасные   голубые  небеса,
разукрашенные  изысканными крошечными розовыми  и фиалковыми  облачками,  на
вечные времена раскрывались вокруг меня. Мягко и безболезненно  я погрузился
в них и  увидел,  что  теперь  нахожусь  в свободном падении и подо мною  --
снежное   поле.   Объективные  наблюдения,  мысли  и  субъективные   чувства
развертывались   одновременно.  Затем   я  ощутил   тупой  удар,  и  паденье
закончилось.

     Другой  пример,  взятый  из  статьи  Хепма,  является,  по  его словам,
классическим  образцом  субъективных  переживании,   происходящих  во  время
неожиданных падений в результате несчастного  случая. Это отчет студента  теологии, ставшего в 1891  году жертвой
железнодорожной катастрофы, когда рухнул Моншен-стейнский мост.
     Когда мы подъезжали к мосту  через  Вире, я  неожиданно  ощутил