неоднократно являл миру примеры подобной демократии, которые обнажали его истинную сущность, - успокаивающе заметил Янчи. - И без обиды, доктор Дженнингс, разоблачение было сделано людьми, страдавшими от него годами, десятилетиями, а не короткий отрезок времени, равный уик-энду, как, скажем, в вашем случае.
     - Вы призываете меня вернуться в Лондон и сидеть сложа руки? - Дженнингс помолчал, потом продолжал более спокойным тоном: - Это долг каждого, я поздно прозрел, но теперь, повторяю, это долг каждого честного человека - в какой бы ни было форме, в любой период времени оказывать сопротивление, остановить распространение проклятой коммунистической заразы.
     - Слишком поздно, - еще раз сухо возразил Граф.
     - Вы должны знать, что в других странах теоретики коммунизма и так уже терпят крах, - торопливо объяснил Янчи. - Не надо останавливать коммунизм, профессор, он и так уже остановился. О, конечно, в некоторых странах идеи коммунизма еще срабатывают, но в весьма ограниченных пределах и в странах, где уровень развития производства невысок, таких, как, например, Монголия. Они еще верят громким фразам и чудесным обещаниям о безбедной свободной жизни, но у венгров, чехов, поляков давно уже открылись глаза на истинное положение вещей. Так же и в других странах, где люди более активны политически, чем сами русские. К примеру, эта страна. Кому проще всего что-то внушить?
     - Полагаю, молодежи. - Дженнингс с трудом сдерживался. - Умы молодежи всегда были наиболее чувствительны и податливы к...
     - Верно. - Янчи кивнул. - И выкормленным с заботой любимцам коммунизма - писателям, интеллигенции. А кто участвовал в Венгрии в бунте против русских? Именно они - молодежь, интеллигенция. Тот факт, что восстание с самого начала было обречено на неудачу, в данный момент не играет роли. Важно, что идеи коммунизма потерпели поражение именно там, где у него были максимальные шансы на успех.
     - Побывайте в церквях моей страны, - пробормотал Граф. - По воскресеньям полно народа, очень много детей. Тогда вы имели бы более полное представление насчет распространения коммунизма. Фактически, - продолжал он, - неудача идеологов коммунизма в наших странах может сравниться с их успехом в таких странах, как Италия и Франция, народ которых ничего не знает о коммунистах и не видел вот этого. - Он с отвращением махнул рукой, указывая на свою форму. - Человеческая натура поистине достойна удивления во все времена.
     - Так что же мне делать? - ядовито осведомился Дженнингс. - Забыть этот печальный эпизод моей жизни, сидеть сложа руки и созерцать?
     - Нет. - Янчи укоризненно качнул головой. - Вы меня не поняли. Этого я не пожелал бы никому забыть. Поезжайте на родину, доктор Дженнингс, расскажите своим соотечественникам, всем людям, и люди Центральной Европы не исключение, Богом дана только одна маленькая жизнь, и время быстротечно. Скажите, что нам тоже хотелось бы вдохнуть глоток свежего воздуха свободы, хоть бы глоток перед тем, как уйти. Скажите, что наше поколение ждет уже семнадцать долгих лет, а надежда не может существовать вечно. И мы не хотим, чтобы наши дети и наши внуки брели по темной и бесконечной дороге рабства, не видя света в конце. Скажите, что мы хотим немного: чтобы были мир, зеленые поля и чистый звон колоколов церквей.
     Янчи, забыв про стакан, сидя на стуле, наклонился вперед, его лицо, скрываемое гривой белых волос, освещалось мигающим пламенем печи, оно было вдохновенным и отрешенным, в таком состоянии Рейнольдс его не видел еще никогда.
     - Скажите вашим соотечественникам, что судьба нынешнего и будущего поколений - в их руках. Скажите, что на нашей Земле лишь одна истина имеет ценность - мир. Планета невелика, и мы должны жить на ней в мире и гармонии.
     - Значит, вы призываете к сосуществованию? - уточнил Дженнингс.
     - Да. Пожалуй, так. Сосуществование. Но что может предложить взамен разумный человек? Ужас термоядерной войны? Нет, сосуществование, если человечество хочет выжить.
     Янчи говорил долго, иногда его прерывали Граф или Рейнольдс.
     Потом в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сосновых дров в печи и бульканьем закипающей воды в чайнике. Казалось, огонь зачаровал всех сидящих в комнате. Они пристально смотрели на пламя, как бы пытаясь увидеть в нем картины будущего, как рисовало их воображение Янчи. Но заворожило их не пламя, а проникающий, гипнотический голос Янчи, и то, что он говорил, задевало за живое, за самые чувствительные струны души, просто оседало в памяти. Даже профессор умерил свою запальчивость, и Рейнольдсу вдруг в голову пришла сумасшедшая мысль: если в его мысли мог прочитать полковник Макинтош, то сразу же по прибытии в Англию он остался бы без работы. Через какое-то время нарушил тишину Граф, он встал, подошел и налил всем в стаканы еще бренди, затем снова сел. И снова тишина. Никто не посмотрел на него, казалось, никто не хотел нарушать эту торжественную тишину. Каждый думал о своем. Рейнольдс - о словах давно умершего английского поэта, который несколько веков назад говорил примерно то же, что и Янчи. Внезапно резкий звонок телефона нарушил тишину и заставил всех вздрогнуть, а для Рейнольдса он прозвучал как звон колокола.
     Выражение лица Янчи переменилось. Он стряхнул с себя глубокую задумчивость и поднял трубку: из трубки донесся тонкий, долгий вопль боли, перешедший в шепот, когда Янчи прижал трубку к уху. Шепот сменился резкими словами, затем донеслись всхлипывающие звуки, но слов никто не мог разобрать. Рука Янчи с побелевшими суставами так плотно прижимала трубку к уху, что доносились лишь неразборчивые звуки. Все с тревогой наблюдали за лицом Янчи, и на их глазах оно превращалось в застывшую маску, бледнело, пока не побелело и не стало таким же, как его волосы. Прошло секунд двадцать - тридцать, Янчи не произнес ни слова, затем раздался резкий звук: стакан лопнул в руке Янчи, и осколки со звоном упали на каменный пол, а кровь из пораненной руки закапала вниз. Янчи будто и не заметил этого: он был в момент разговора не в комнате, а там, откуда звонили. Потом, сказав: "Я перезвоню вам", подержал несколько секунд трубку и придушенным голосом прошептал: "Нет, нет", потом швырнул ее на рычаг, но все опять услышали стон, ясный стон боли, и тот же крик, что и в первый раз.
     - Как глупо, а? - проговорил Янчи, глядя на свою руку, тон его голоса был вялым и безжизненным. Он вытащил платок и приложил к кровоточащей руке. - И к тому же пропало хорошее бренди. Мои извинения, Владимир. - Первый раз все услышали, как он назвал Графа настоящим именем.
     - Рассказывайте, что это был за звонок? Откуда? Кто звонил? - Руки старого Дженнингса тряслись, бренди выплескивалось через край стакана, голос перешел в дрожащий шепот.
     - Теперь я знаю ответ на многие загадки. - Янчи обернул руку платком и сжал пальцы в кулак, затем, пристально глядя на пылающий огонь, продолжил: - Теперь я знаю, почему пропал Имре, знаю, кем и как был предан Граф. Они выследили Имре, схватили, отвезли на улицу Сталина, пытали, и, перед тем как умереть, он заговорил.
     - Имре! - прошептал Граф. - Перед смертью!.. О Господи!.. - Он с ужасом смотрел на телефон. - Вы имеете в виду, что...
     - Имре умер вчера, - пробормотал Янчи. - Одинокий и покинутый всеми. Мне сказала Юлия. Имре выдал и ее, мою дочь арестовали, как раз когда она уже направлялась сюда. Ей пришлось назвать место нашего убежища.
     Стул Рейнольдса скрипнул. Он поднялся и неприятно оскалился, его зубы сверкнули, словно это были волчьи клыки.
     - Это кричала Юлия?! - Голос его стал хриплым. - Они пытали ее, пытали?!
     - Да. Говорила Юлия. Гидаш хотел показать, что они не шутят. - Янчи закрыл лицо руками, слова звучали приглушенно, безжизненно. - Но они не пытали Юлию, они пытали Катерину на глазах Юлии, и поэтому Юлия сказала им, где мы.
     Рейнольдс непонимающе уставился на него: ведь Янчи говорил, что Катерину убили, Дженнингс выглядел огорошенным и испуганным. Граф ругался. Рейнольдс понимал, что до Графа дошел смысл происшедшего, и когда опять заговорил Янчи, то и Рейнольдс тоже все понял и почувствовал головокружение. Он рукой нащупал стул, рухнул на сиденье, казалось, ноги его настолько ослабели, что он начисто лишился способности стоять.
     - Я чувствовал, что она не умерла, - пробормотал Янчи. - Пожалуй, я всегда это знал, никогда не переставал надеяться, правда, Владимир? Я знал, что она не умерла... Боже, почему ты не дал ей умереть, не заставил ее умереть?
     Рейнольдс наконец-то осознал, что жена Янчи жива. Юлия говорила, что, должно быть, она умерла в один из дней, когда ее увезли в АВО, но это оказалось не так; и та же надежда, которая помогала Янчи разыскивать ее, удерживала в Катерине искру жизни, придавая веру в то, что Янчи обязательно найдет ее. Теперь она была в руках АВО. Теперь в их руках и Юлия. Непрошеные воспоминания о встречах с Юлией ворвались в мозг Рейнольдса: озорная улыбка Юлии, когда поцеловала его на прощанье у острова Святой Маргариты, глубокое сочувствие в ее глазах, когда она увидела, что с ним сделал Коко, взгляд, который она бросила на него, когда он проснулся: затуманенные глаза, мертвый взгляд, в нем читалось предчувствие трагедии... Еще до конца не сознавая, что будет делать, Рейнольдс поднялся на ноги.
     - Откуда звонили, Янчи? - Голос его был обычным, будничным, без каких бы то ни было следов ярости.
     - Из Андраши Ут. Какое это имеет значение, Майкл?
     - Мы должны спасти их. Надо ехать прямо сейчас. Только Граф и я. Мы сможем это сделать.
     - Если и найдутся двое таких, которые взялись бы за это, то я вижу их сейчас. Нет, друзья мои, даже вам не под силу это. - Янчи печально улыбнулся, улыбка едва-едва скользнула по его губам. - Долг и только долг, и ничего иного. Это мое кредо, по которому я живу. Ты свою работу, Майкл, сделал. Что подумает о твоем поступке полковник Макинтош?
     - Не знаю, Янчи, - медленно ответил Рейнольдс. - Не знаю, и не хочу знать, Бог тому свидетель, теперь мне это безразлично. Я выдохся. Это была последняя работа для Макинтоша, я последний раз выполнял задание Интеллидженс Сервис, так что, с вашего разрешения, Граф и я...
     - Минутку. - Янчи поднял руку. - Есть еще кое-какие обстоятельства, о которых вы не знаете, вы даже не можете себе представить... Что вы сказали, доктор Дженнингс?
     - Катерина, - бормотал профессор. - Какое странное совпадение, имя моей жены тоже Катерина.
     - Боюсь, что совпадение не только в этом, профессор. - Янчи отвернулся от него и, глядя на пылающий в печи огонь, продолжил: - Британия также использовала вашу жену, чтобы оказывать на вас давление, а теперь...
     - Ну да, конечно, - прервал его Дженнингс. Он был спокоен. - Это так очевидно, иначе зачем им было бы звонить? Я отправляюсь на Андраши Ут. Немедленно.
     - Отправляетесь? - Рейнольдс впился в него взглядом. - Что он имеет в виду?
     - Если бы вы знали Гидаша так же хорошо, как я, - сказал Граф, - вы не задали бы этого вопроса. Профессор хочет предложить сделку - Катерина и Юлия в обмен на профессора.
     - Да, так полковник и сказал. Они отпустят Катерину и Юлию, если профессор вернется. - Янчи решительно продолжил: - Этого не произойдет. Я не выдам вас, не могу. Бог знает, что ждет вас, когда вы снова окажетесь в их руках.
     - Нет. Вы должны, должны согласиться на их условия. - Дженнингс воинственно смотрел на Янчи. - Мне они не причинят вреда, я им нужен. Ваша жена, Янчи, дочь - моя свобода ничто в сравнении с их жизнями! Никакого другого решения не может быть. Я поеду.
     - Ваше самопожертвование не вернет мне семью, а вы никогда не увидите своих родных. Вы понимаете, что хотите сделать, доктор Дженнингс?
     - Да, - ответил Дженнингс спокойно. - Я знаю, что делаю. Сейчас имеет значение не то, что мы больше не увидимся, а то, что наши близкие останутся жить, и не надо терять надежды, свобода может прийти другими путями. Если я не сдамся Гидашу, ваши жена и дочь погибнут. Вы понимаете это?
     Янчи кивнул, и Рейнольдс, глядя на них, чувствовал жалость к людям, поставленным перед таким жестоким выбором. Особую жалость вызывал Янчи, только что вдохновенно рисовавший картину будущего, говоривший о необходимости взаимопонимания, наблюдать и слышать все это было невыносимо. А когда Янчи прокашлялся и заговорил, Рейнольдс уже знал, что он скажет.
     - Я тем более рад, доктор Дженнингс, что участвовал в вашем освобождении. Вы смелый и честный человек, но я не позволю вам погибнуть из-за меня. Я скажу полковнику Гидашу...
     - Нет, это я скажу полковнику, - внезапно прервал их Граф. Он подошел к телефону, снял трубку и назвал телефонистке номер. - Полковник Гидаш всегда бывает очень доволен, если ему рапортует младший офицер. Нет, Янчи, предоставьте это дело мне. До сих пор вы не подвергали сомнениям мои решения: прошу и сейчас поступить так же. - Он замолчал, едва заметно напрягся, затем расслабился и улыбнулся. - Полковник Гидаш? Говорит экс-майор Говарт... Здоровье великолепно, рад доложить вам... Да, мы обдумали ваше предложение, и у нас появилось встречное. Знаю, как вам не хватает сейчас меня, самого эффективного и смелого офицера АВО, о чем вы сказали, осмелюсь напомнить, несколько дней назад, поэтому и теперь я желаю вам помочь. Если я дам гарантии, что доктор Дженнингс будет молчать, когда вернется в Британию, не примете ли вы мою недостойную персону в обмен на жену и дочь генерал-майора Иллюрина... Да, конечно, подумайте, я подожду. - Он обернулся к профессору и Янчи, держа трубку в руке и вытянув другую, пресекая их протесты и слабую попытку Дженнингса отнять трубку. - Отдохните, джентльмены. Мне приятна мысль о благородном самопожертвовании: не надо мне мешать, это... А, полковник Гидаш... Вот как, я этого и боялся... вы задели мое самолюбие, да, я действительно рыбешка мелкая... да... значит, только сам профессор... да, он горит желанием... но он не поедет, о Будапеште не может быть и речи, полковник... Считаете нас глупее, чем мы есть на самом деле, или сумасшедшими? В Будапеште каждый наш шаг будет под контролем агентов АВО. Не настаивайте, я вас уверяю, сегодня ночью доктор Дженнингс пересечет границу, и никто в Венгрии не сможет ему помешать это сделать. Так что... ага, я так и думал... вы всегда умели трезво оценивать ситуацию... Теперь слушайте меня внимательно. Обмен будет происходить на наших условиях. Примерно в трех километрах к северу от дома Янчи, дочь генерала покажет вам дорогу, есть развилка налево. Поезжайте по ней, она ведет, это километров восемь, к паромной переправе через приток Рааба, остановите
сь там. Севернее, в трех километрах, есть деревянный мост через реку. Мы проедем, уничтожим его, чтобы не вызывать у вас искушения отправиться следом, затем подойдем к дому паромщика, вы будете на другом берегу напротив его дома. У паромщика есть маленькая лодка, вот мы и используем ее для честного обмена. Все ясно?
     После продолжительной паузы послышался слабый звук голоса Гидаша. Никто не разобрал, что говорил полковник, поэтому Граф, сказав:
     - Минутку, - прикрыл трубку рукой и обратился к ним: - Он говорит, что не может решить этого в ближайший час, - должен получить разрешение руководства АВО. Это вполне вероятно, но так же вероятно и то, что полковник использует этот час для того, чтобы поднять на ноги воинские части и окружить дом или дать приказ сбросить с самолета несколько бомб в нашу дымовую трубу. Но последнее сомнительно. Ближайшие летные базы у чешской границы. - Граф выглянул в окно: бушевала метель, создавая стену из беспрерывно падающего снега. - В такую погоду дом практически невозможно найти. Рискнем?
     - Рискнем, - эхом отозвался Янчи.
     - Согласны, полковник Гидаш. Считаю, что вопрос решен. Если позвоните через минуту позже определенного времени, то нас уже не застанете. И еще одно. Приезжайте со стороны деревни Вилок, мы не желаем, чтобы нам отрезали отходные пути. Вы же знаете способность руководства АВО менять свои решения буквально в последние минуты. К северу от Жомбатели мы будем наблюдать за всеми дорогами, и если на них появится хоть одна машина или грузовик, то мы сразу же исчезнем. Итак, до встречи, дорогой полковник... Так, так... примерно часа через три? Хорошо! - Он положил трубку и повернулся к остальным. - Вот так, джентльмены, я и на сей раз оправдал репутацию благородного рыцаря, идейного самопожертвователя, но у меня нет, как вы Должны заметить, тяготения к неоправданному риску. Гидашу нужны ракеты, то есть профессор, таким образом месть отодвигается на второй план. В нашем распоряжении три часа.
     Три часа уже почти истекли. Нужно немного поспать, усталость брала свое, но никто не мог даже и задремать. К радости Янчи от мысли, что скоро он встретится с Катериной, примешивались угрызения совести, хотя в душе он уверял себя, что все обойдется и профессор останется с ними. Козак посвятил оставшееся время упражнениям с хлыстом, готовясь к встрече с вымуштрованными солдатами АВО. Шандор тоже не думал о сне, он ходил вокруг дома вместе с Янчи, не желая оставлять его одного. А Граф пил, много и упорно, будто бутылка бренди - это самое дорогое, что у него есть в жизни, и он никогда больше не будет держать ее в руках. Рейнольдс в молчаливом изумлении наблюдал, как он открыл третью бутылку. По действию, оказываемому на него бренди, можно было предположить, что он пьет простую воду.
     - Считаете, что я пью слишком много, друг мой? - Он улыбнулся Рейнольдсу. - Ваши мысли написаны на лице. Но что поделать, друг мой, мне нравится эта штука.
     Рейнольдс возразил:
     - Вы пьете не потому, что вам нравится напиток.
     - Да? - Граф поднял бровь. - Вы полагаете, чтобы заглушить тревогу?
     - Чтобы заглушить тоску, я думаю, - медленно сказал Рейнольдс. К Рейнольдсу вдруг пришло озарение, необычайное по остроте. - Нет, не думаю, я уверен. Не знаю почему, но вы убеждены, что Янчи встретится с Катериной и Юлией! Его тоска останется в прошлом, а ваша тоска такая же, как и у него, но вам предстоит остаться с ней один на один, и вы уже сейчас чувствуете ее тяжесть.
     - Янчи рассказывал вам что-нибудь обо мне?
     - Нет. Ничего.
     - Я вам верю. - Граф внимательно посмотрел на него. - Знаете, а вы за эти несколько дней постарели, друг мой. И никогда уже не будете прежним. Вы, конечно, оставите службу в разведке?
     - Я уже сказал, что это было последнее задание Интеллидженс Сервис, моя последняя миссия. На этом все.
     - Женитесь на очаровательной Юлии?
     - Великий Боже! Это написано на моем лице?
     - Это совершенно ясно всем, кроме вас.
     - Что ж! Ну да, конечно! - Он нахмурился. - Правда, я еще не спросил ее согласия.
     - Я вам отвечу. Я знаю женщин. - Граф махнул рукой. - Надеюсь, вы не обманете ее надежду сделать из вас хорошего мужа.
     - Надеюсь. - Рейнольдс замолчал.
     Граф налил полстакана бренди, отпил, закурил очередную сигарету, потом резко сказал:
     - Янчи искал жену, а я своего мальчика. Ему исполнилось бы двадцать в следующем месяце. Я надеюсь, что он выжил.
     - Он был вашим единственным ребенком?
     - Нет, у меня было пятеро детей. Еще у них была мать, были дед и дяди.
     Рейнольдс ничего не сказал, да и что можно было сказать. От Янчи он знал, что Граф потерял все и всех.
     - Меня взяли, когда ему было три года, - с нежностью продолжал Граф. - Как сейчас его вижу: стоит на снегу, удивляется и ничего не понимает. Я думаю о нем каждую ночь, каждый день моей жизни. Выжил ли он? Кто вырастил его? Есть ли у него одежда, чтобы спастись от холода? А как он сейчас? Какой он - высокий, худой или наоборот? Может, никому он не был нужен, но, видит Бог, он был таким маленьким, мистер Рейнольдс. Я постоянно думаю, как он сейчас выглядит, я всегда об этом думаю. Какая у него улыбка, как он играет, бегает, я всю жизнь хотел оказаться рядом с ним, видеть, как он растет и развивается, - это чудо, но все это для меня, увы, потеряно. Он был всем, для чего я жил эти годы. Но к каждому человеку приходит озарение истины