ро
за лодкой образовался длинный белый след.

***

   Этой ночью сон Криспина прервал слабый клекот, раздававшийся в  небе  над
его головой. Проснувшись, он продолжал лежать  в  своей  тесной  капитанской
каюте, прислушиваясь к птице, которая кружилась возле мачты, издавая хриплые
крики.
   Криспин осторожно поднялся с койки, взял винтовку  и  босиком,  чтобы  не
шуметь, поднялся по лестнице на мостик. Вступив  на  палубу,  он  заметил  в
ярком лунном свете гигантскую белую тень, парящую над водой.
   Криспин оперся на перила, стараясь как можно тщательнее навести  винтовку
на птицу. Он уже был готов к выстрелу, когда  силуэт  птицы  погас  на  фоне
утеса. Криспин помедлил. Однажды вспугнутая птица уже никогда не вернется  к
кораблю. Видимо, она отстала от стаи и решила устроить гнездо  где-то  среди
хитросплетения мачт и снастей.
   После нескольких минут, в течение которых Криспин  непрерывно  осматривал
побережье, он решил пересесть на катер. Он  был  уверен,  что  видел  птицу,
кружащую над домом. Может быть, она сквозь неприкрытые окна  увидела  спящую
Катерину Йорк?
   Гулкое эхо работающего двигателя разнеслось  над  водой  и  затихло  лишь
среди  птичьих  трупов.  Криспин,  стоя  на  носу  с  винтовкой   в   руках,
пришвартовал лодку у пляжа. Выскочив из лодки, он побежал через темный  луг,
огибая мертвых птиц, которые серебристыми тенями лежали на траве. Он  вбежал
в вымощенный булыжником  двор  и  прислонился  к  кухонной  двери,  стараясь
услышать дыхание спящей женщины.
   Около часа Криспин ходил вокруг дома.  Птицы  не  было  видно.  Но  когда
рассвет коснулся вершины утеса, он  неожиданно  наткнулся  на  кучу  перьев,
возведенную на обломках беседки. Криспин решил, что он  вспугнул  голубя  во
время строительства гнезда.
   Осторожно,  стараясь  не  разбудить  женщину,  спящую  где-то  вверху  за
разбитыми стеклами, он  расшвырял  перья  и  прикладом  разрушил  деревянную
основу гнезда. Счастливый, что он  спас  Катерину  Йорк  от  опасности  быть
атакованной птицей, он пробрался к лодке и вернулся на корабль.

***

   За следующие два  дня,  несмотря  на  постоянное  дежурство  на  мостике,
Криспин не видел больше ни одной птицы. Катерина Йорк не выходила  из  дома,
даже не подозревая об опасности,  от  которой  ее  спас  Криспин.  По  ночам
Криспин патрулировал вокруг ее дома.
   Погода начала меняться. Первые признаки изменили пейзаж, обесцветили его.
   Однажды, во время ночного шторма, Криспин опять увидел птицу.
   После полудня с моря  стали  появляться  темные  тучи,  и  к  вечеру  все
побережье, включая и утес, и дом, было скрыто завесой дождя, Криспин сидел в
рубке, прислушиваясь к ударам волн,  которые  ветер  обрушивал  на  корабль.
Молнии вспыхивали над рекой, освещая призрачным светом сотни  мертвых  птиц.
Криспин стоял, облокотившись на руль, и смотрел на свое отражение  в  темном
стекле, когда перед ним возникло гигантское белое лицо. Он в ужасе отпрянул,
а по стеклу ударила пара крупных крыльев. Затем  голубь,  едва  видимый  при
вспышках молний, исчез и появился среди металлических тросов.
   Он все еще парил там, когда Криспин с винтовкой в руках вышел на  палубу.
Пуля попала птице в сердце.

***

   С первыми лучами солнца Криспин вышел  на  мостик  и  забрался  на  крышу
рубки. Мертвая птица, беспомощно раскинув  крылья,  лежала  возле  смотровой
площадки. У птицы было лицо, почти как у человека... Чье лицо? Теперь, когда
ветер утих, Криспин впервые за последние сутки посмотрел на дом возле утеса.
Далеко над лугом, словно белый крест, парила гигантская птица.
   - Проклятье!
   Он понадеялся, что Катерина Йорк может подойти к окну и  увидеть  голубя.
Но в любой момент неожиданный порыв ветра мог развернуть  птицу  к  кораблю.
Когда через два часа  на  своей  утлой  рыбацкой  лодочке  появился  Квимби,
Криспин послал его на мачту прикрепить мертвую птицу к салингу. Карлик,  как
загипнотизированный, безропотно кинулся выполнять приказание.
   Но вскоре он увидел вторую птицу.
   - Ну выстрели же в нее, Крисп! - убеждал он Криспина, который в  раздумье
стоял у перил. - Над домом! Это отпугнет ее!
   - Ты так думаешь? - Криспин взял винтовку, выбросил  стреляную  гильзу  и
вставил новый патрон. Его глаза бегали по сверкающей поверхности воды.
   - Я не знаю.., это может испугать ее, но не прогнать. Я лучше  переберусь
туда на лодке.
   - Это выход, Крисп! - Квимби огляделся. - Принеси ее  сюда,  и  я  сделаю
тебе отличное чучело!
   - Постараюсь.
   Вытащив лодку на берег, Криспин  посмотрел  на  корабль  и  заметил,  что
мертвый голубь хорошо виден издалека. В ярком  солнечном  свете  белый  пух,
словно снег, лежал среди тросов и мачт.
   Приблизившись к дому, он увидел Катерину Йорк, стоящую в дверном  проеме.
Ее волосы наполовину  скрывали  лицо,  отчего  глаза  женщины  казались  еще
больше.
   Он был в десяти ярдах  от  дома,  когда  она  отступила  назад  и  быстро
прикрыла дверь. Криспин бросился к ней, но женщина закричала:
   - Убирайтесь! Убирайтесь на свой корабль и возьмите с собой  этих  дохлых
птиц, которых вы так любите!
   - Миссис Катерина... - Он остановился  перед  дверью.  -  Я  спас  вас...
Миссис Йорк!
   - Спасли?! Спасайте лучше птиц, капитан! Он попытался что-то сказать,  но
она захлопнула дверь. Криспин повернулся, быстро пересек луг, сел в лодку  и
со злостью стал  грести  к  кораблю.  Когда  он  забрался  на  борт,  Квимби
испытующе посмотрел на него.
   - Крисп...  В  чем  дело?  -  Карлик  был  необыкновенно  вежлив.  -  Что
случилось?
   Криспин покачал головой и посмотрел на мертвого голубя,  стараясь  понять
последнюю реплику женщины.
   - Квимби... - мягко сказал он. - Квимби, она считает себя птицей.

***

   В течение следующей недели Криспин все больше и больше убеждался в  своей
правоте.
   Одно портило его жизнь: казалось, что мертвая птица  преследует  его.  Ее
глаза, как глаза ангела смерти, следовали за  Криспином  по  всему  кораблю,
напоминая  о  первом  своем  появлении,  когда  чудовищная  голова  внезапно
возникла за стеклом рубки вместо отражения его лица.
   Именно это неприятное  чувство  подтолкнуло  Криспина  на  его  последнюю
?военную хитрость?.
   Он забрался на мачту и с помощью кусачек, сдерживая тошноту и стараясь не
глядеть на голубя, перерезал металлические тросы, опутывающие птицу.  Порывы
ветра закачали  белое  тело,  гигантские  крылья,  дрогнув,  едва  не  сбили
Криспина с ног.
   Начавшийся дождь помог ему отмыть кровь и налипшие перья от ржавой крыши.
Затем Криспин стащил птицу на палубу и положил  ее  на  крышку  люка,  возле
трубы.
   Впервые за много  дней  Криспин  спал  спокойно.  А  утром,  вооружившись
мачете, он принялся потрошить птицу.

***

   Через три дня Криспин стоял на вершине утеса, вдалеке от своего  корабля,
который серебристой черточкой блестел посреди реки. Оболочка голубя, надетая
на его голову и плечи, казалась немногим тяжелее пуховой подушки.  Пригретый
теплыми лучами солнца, Криспин широко раскинул крылья, чувствуя,  как  ветер
овевает каждое перышко. Еще несколько порывов взъерошили перья на голове,  и
Криспин отступил в тень большого дуба, скрывавшего его от дома.
   Его грудь опоясывали патронташные  ленты,  а  одно  из  крыльев  скрывало
винтовку.  Криспин  сложил  крылья  и  взглянул  на  небо,   опасаясь,   что
какой-нибудь шальной сокол или пилигрим парит над его головой.
   Перед ним каменистая тропа вела вниз, прямо к дому. Криспин вспомнил, что
с палубы патрульного корабля склон казался отвесным. Вблизи же он был не так
уж и крут...
   Криспин спускался очень медленно, хотя ему хотелось сорваться с  места  и
бегом броситься вниз.
   Ожидая, когда появится  Катерина  Йорк,  он  высвободил  правую  руку  из
металлической скобы, прикрепленной к кости крыла. Он это сделал, чтобы можно
было без помех взяться за винтовку.
   То, что он задумал, должно было навсегда защитить его и Катерину Йорк  от
птичьих чар.
   Открылась дверь дома, и солнечные  блики,  отраженные  остатками  стекла,
мотнулись по зеленой траве. Криспин замер. Во дворе появилась Катерина Йорк.
Она что-то несла в  руках.  Остановившись  перед  разрушенным  гнездом,  она
наклонилась и подняла несколько перьев.
   Криспин вышел из-за дерева и направился к дому.  Через  десять  ярдов  он
достиг утрамбованной земли и бросился бежать, в  то  время  как  его  крылья
беспомощно хлопали по бокам. Криспин набирал скорость, и  его  ноги  уже  не
касались земли. В это время его крылья расправились, поймав поток  ветра,  и
он почувствовал, что сможет планировать долго и далеко.
   Он был в ста ярдах от дома, когда женщина заметила его.  Через  несколько
секунд она появилась из кухни с ружьем в руках, а Криспин уже не  мог  из-за
большой скорости остановиться. Он  попытался  закричать,  но  пух,  пахнущий
кровью, забил его рот. Когда Криспин достиг края  луга,  опоясывающего  дом,
его ноги были уже в нескольких футах над землей.  Он  судорожно  вцепился  в
металлический каркас, с трудом поворачивая головой в тесном  черепе  голубя.
Женщина дважды нажала на спуск. Первый выстрел срезал  мелкие  перья  крыла.
Вторая пуля поразила Криспина в грудь, и он какое-то время  еще  планировал,
пока не замер среди мертвых птиц.
   Через полчаса, убедившись, что Криспин умер, Катерина Йорк подошла к нему
и стала выдергивать из каркаса голубя лучшие перья.
   Она собирала их для постройки гнезда, к  которому  когда-нибудь  прилетит
гигантская птица и принесет обратно ее сына...

МИСТЕР Ф. ЕСТЬ МИСТЕР Ф.

   ...Одиннадцать часов. Хэнсон  с  минуты  на  минуту  должен  быть  здесь.
Проклятье Элизабет. Ну  почему  она  появляется  так  внезапно?  Соскочив  с
подоконника, Фримэн бросился к кровати  и  быстро  лег,  натянув  одеяло  до
пояса. Когда жена зашла в комнату, он приветливо улыбнулся ей и притворился,
что читает журнал.
   - Все в порядке? - Элизабет внимательно смотрела на него.
   - Да, дорогая, все нормально.
   Она принялась поправлять постель. Фримэн  беспокойно  заерзал.  Когда  же
Элизабет протянула руку, чтобы  поправить  подушку,  на  которой  он  сидел,
Фримэн резко оттолкнул жену.
   - Послушай, дорогая, я уже не ребенок! - он с трудом скрывал раздражение.
- Что случилось с Хэнсоном? Он должен был быть здесь полчаса назад.
   Элизабет пожала плечами и подошла к окну.  Несмотря  на  просторное,  как
халат, шелковое платье, было заметно, что она беременна.
   - Должно быть, он опоздал на поезд. - Элизабет закрыла форточку. -  Я  не
хочу, чтобы ты простудится.
   Фримэн молча ждал, когда она уйдет, постоянно поглядывая на часы.
   - Я купила для ребенка пеленки, - сказала она. - Сейчас, глядя на тебя, я
подумала, что надо бы купить тебе новый халат. Этот уже совсем износился.
   - Я уже давно ношу этот халат и не хочу с ним  расставаться.  Я  не  хочу
новой одежды. - Фримэна раздражало то, что Элизабет обращалась с ним, как  с
ребенком. Но он прощал жену, так как у них долго не было детей.  К  тому  же
последний месяц он  был  болен,  и  Элизабет  очень  бережно  и  внимательно
ухаживала за ним.
   - Дорогая, извини меня, я не хотел на тебя кричать. Спасибо, что  ты  так
ухаживаешь за мной. Может быть, вызвать доктора?
   Фримэн  сказал  это  автоматически,  и  секунду  спустя  в  его  сознании
вспыхнуло:  Нет!  Словно  почувствовав  это,  Элизабет  покачала  головой  и
сказала:
   - Не надо. Ты скоро уже будешь здоров. Я думаю, тебе уже не надо видеться
с врачом.
   Уже?
   Элизабет вышла. Фримэн слышал, как  она  спускалась  по  лестнице.  Через
несколько минут внизу заработала стиральная машина.
   Уже?
   Фримэн быстро встал и  подкрался  к  ванной.  Шкаф  был  увешан  сохнущей
детской одеждой. Сквозь марлю, накрывающую чистые стопки,  он  заметил,  что
большая часть пеленок была голубого и синего цвета.
   "Наверное, наш ребенок будет одет лучше всех на свете?, - подумал он.
   Выйдя из ванной, Фримэн зашел  в  свой  кабинет  и  вытащил  из-за  шкафа
маленькие весы. Скинув халат, он встал на платформу.  В  зеркале  отразилось
его бледное, костлявое тело, длинные кривые ноги.
   Вчера было 42 килограмма. Он не отрывал  глаз  от  стрелки,  одновременно
прислушиваясь к шуму стиральной машины. Наконец стрелка замерла.
   39 килограммов!
   Запахнувшись в халат, он поставил весы на место. 39  килограммов!  За  24
часа я потерял 3 килограмма. Фримэн попытался унять  охватившую  его  дрожь.
Чтобы успокоиться, он вернулся в кровать и взял какой-то журнал. Но в голову
ему все время лезли беспокойные  мысли.  Два  месяца  назад  он  весил  65,5
килограмма. 3,1 килограмма в день! Если  так  пойдет  дальше,  то...  Фримэн
содрогнулся.

***

   Шесть недель назад Фримэн понял, что начинает странным образом меняться.
   Собираясь утром на работу, он  заметил,  что  его  усы  поредели.  Обычно
черная и колючая щетина теперь стала мягкой  и  приобрела  грязно-коричневый
оттенок. То же самое произошло  с  его  бородой.  Сначала  он  связывал  эти
изменения с ожиданием ребенка: когда он женился на Элизабет, ему было сорок,
а она была моложе на два-три года. Он уже не  надеялся  стать  отцом.  Когда
Элизабет забеременела, он поздравил себя со вступлением в новую эру жизни  и
решил полностью отдаться роли чуткого отца. Он даже придумал песенку:

   Лиззи со мною,
   Да с ребенком - нас трое.

   И напевал ее весь день.
   Постепенно на месте его белокурых волос стала появляться лысина. Тогда он
впервые забеспокоился, стал читать  литературу  о  чувствительности  будущих
отцов. Элизабет ему помогала, но они не нашли описания того, что происходило
с ним. Каждое утро, просыпаясь  намного  раньше  жены,  Фримэн  брал  старую
теннисную ракетку и долго играл на лужайке,  наслаждаясь  кристально  чистым
утренним воздухом. После завтрака они с Элизабет часами катались на лодке по
реке. Все эти занятия доставляли ему такое же удовольствие,  как  и  раньше,
когда он был  двадцатилетним.  Но  только  теперь,  когда  ему  пошел  пятый
десяток, он начал понимать, что такое настоящее счастье.
   Элизабет была немного выше его, но когда он обнаружил, что  едва  достает
ей до плеча, то стал  еще  тщательнее  присматриваться  к  себе.  Однажды  в
магазине (а Элизабет всегда брала мужа с собой, когда ходила  за  покупками)
продавщица обратилась к Элизабет как  к  матери  Фримэна.  И  неудивительно:
беременность увеличила и без того внушительные размеры жены,  а  Фримэн  все
худел и становился меньше ростом.
   Когда в тот день они вернулись домой, Фримэн заметил, что шкафы и книжные
полки стали больше и выше. Взвесившись, он  обнаружил,  что  потерял  девять
килограммов.
   Элизабет заметила складки и морщинки на его  брюках  и  пиджаке,  но  ему
ничего не сказала.

***

   С ним стали  происходить  странные  изменения:  его  усы,  волосы,  мышцы
трансформировались. Изменялись даже черты  лица.  Рассматривая  свой  рот  в
зеркале, он заметил, что на месте старых, вставных стали  появляться  новые,
молодые зубы. Сначала он продолжал ходить на работу, не обращая внимания  на
удивленные взгляды коллег. Но в тот день, когда он обнаружил, что  не  может
дотянуться до книжной полки, он остался дома,  пораженный  острым  приступом
тоски.
   Чтобы выглядеть выше и крупнее,  он  надел  старый  халат  и  тапочки  на
толстой подошве и обмотал вокруг шеи пестрый вязаный  шарф.  Когда  Элизабет
входила в комнату, он старался сесть  или  лечь  в  постель,  чтобы  она  не
видела, какого он роста, какой он маленький. Фримэн боялся,  что  если  жена
узнает правду, то она будет очень волноваться, а это в ее положении было  бы
вредно.
   Через неделю он уже не доставал ногами до пола, когда  сидел  за  столом.
Фримэн решил вести лежачий образ жизни.  Теперь  он  сутками  не  вставал  с
постели.

***

   Проклятье? Уже 11.45, а Хэнсон еще не  появился.  Фримэн  листал  журнал,
каждые пять секунд поглядывая на часы. Он еще не знал, что сказать  Хэнсону,
так как его мучили сомнения. На самом деле: он терял  в  весе  до  3,5  -  4
килограммов в день, но оставался по-прежнему здоровым. Он  как  бы  молодел,
возвращаясь в свое детство.
   Его пугало то, что он в конце концов мог очутиться в сумасшедшем доме. Их
семейный доктор, ворчливый и несимпатичный человек, наверняка  счел  бы  его
симулянтом, желающим занять место сына  в  жизни  Элизабет.  Были  и  другие
мотивы, которые пугали Фримэна. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей,  он  стал
внимательней  вглядываться  в  журнал.  Это  оказался  детский   комикс.   С
проклятьем он отшвырнул  его  и  схватил  всю  остальную  стопку  заказанных
Элизабет журналов. Все это были журналы для детей.
   В это время тихо  вошла  Элизабет.  Она  принесла  маленький  поднос,  на
котором стоял стакан теплого молока и два пирожных. Несмотря  на  постоянную
потерю в весе, аппетит Фримэна возрастал, как у ребенка.
   - Я хочу купить кроватку для ребенка, - она устало взглянула на  него.  -
Ты мне не поможешь?
   - Я думаю, что они все на одно лицо. Выбери самую крепкую, вот и  все,  -
ответил Фримэн.
   Элизабет кивнула и вышла, чтобы продолжить гладить белье.
   За ужином они решили, что рожать Элизабет будет дома.

***

   25,5 килограмма.
   Фримэн взглянул на весы.  За  два  дня  он  потерял  девять  килограммов!
Стараясь не глядеть в зеркало, он понял, что теперь он не выше  шестилетнего
ребенка и с трудом будет доставать до дверных ручек. Полы халата  волочились
по полу, рукава свисали едва ли не до пяток.
   За завтраком Элизабет взглянула на него, отложила ложку, вышла в соседнюю
комнату и вернулась с маленькой спортивной курткой и домашними шортами.
   - Дорогой, может быть ты наденешь это? - Она протянула ему одежду.
   Сначала он хотел ответить вслух, но вспомнил, что  его  голос  напоминает
писк, и покачал головой. Однако, когда Элизабет ушла, он снял  осточертевший
халат и переоделся.
   Он стал думать, как бы  добраться  до  телефона,  не  привлекая  внимания
Элизабет. Он уже вряд ли доставал ей до пояса, и если  бы  она  увидела  его
стоящим, то наверняка умерла бы от шока. К счастью,  Элизабет  редко  видела
его, все время работая по дому: устанавливала кроватку,  стирала  пеленки  и
так далее.

***

   На следующее утро Фримэн решил рискнуть. Он весил уже 19,5 килограмма,  и
одежда, которую дала Элизабет, была размера на три  больше.  Из  зеркала  на
него смотрел маленький мальчик. Непроизвольно Фримэну  вспомнилось  детство.
После завтрака, когда Элизабет была в саду, он спустился вниз. Но в окно  он
увидел, что она сидит на скамейке возле  двери,  и  ему  пришлось  вернуться
обратно. Это отняло у него столько сил, что он не смог забраться на кровать.
   ...Даже если бы он добрался до госпиталя,  то  кто  бы  ему  поверил  без
Элизабет? Тут Фримэн понял, что с помощью ручки и бумаги он  мог  бы  внятно
рассказать, что с ним происходит. Теперь ему надо было всего лишь  добраться
до больницы или хотя  бы  до  полицейского  участка.  К  счастью,  это  было
несложно: четырехлетний ребенок, в одиночку гуляющий по  улице,  обязательно
привлечет внимание констебля.
   Неожиданно Фримэн услышал  шаги  Элизабет.  Он  попытался  взобраться  на
кровать, но обессиленно рухнул на пол. Элизабет вошла в комнату, неся  перед
собой стопку пеленок, и удивленно уставилась на него. He-сколько секунд  они
смотрели друг на друга, сердце Фримэна громко стучало, он думал,  поймет  ли
жена, что с ним случилось. Но она улыбнулась и пошла дальше.
   Обливаясь потом, Фримэн чувствовал себя, как на операционном столе.
   На обратном пути Элизабет помогла ему подняться, спросив,  не  ушибся  ли
он.
   До конца дня Фримэну больше не представилось удобного случая.

***

   Он проснулся в большой белой комнате. Сначала Фримэн не мог  понять,  где
очутился, и только позже сообразил, что он по-прежнему  в  спальне.  На  нем
была новая пижа