тнейшую
херувимов и  без  сравнения  славнейшую  серафимов,  которая  ныне,  как
царица, предстала одесную Сына, и, приняв под Свое  покровительство  род
человеческий, ходатайствует за него к благосердию Владыки. Вместе с  тем
событием У. Богоматери церковь учит нас, что смерть не есть  уничтожение
нашего бытия, а только переход от земли на небо, от тления и  разрушения
к вечному бессмертию. К этой основной цели  с  IV  в.  присоединяется  и
другая - обличить заблуждение еретиков,  которые  отрицали  человеческую
природу Пресвятой Девы и утверждали, поэтому, что о смерти Богоматери не
может быть и речи. Таково было заблуждение коллиридиан, еретиков IV в.
   Успенский (Глеб Иванович) - известный писатель. Род. 14  ноября  1840
г. в Туле, где его отец, сын сельского дьячка, служил секретарем  палаты
государственных имуществ. Учился в тульской  и  черниговской  гимназиях;
поступил сначала в  петербургский  унив.,  по  юридическому  факультету,
потом перешел в московский, но по недостатку  средств  не  мог  окончить
курса и вышел из университета в 1863 г. В это время  умер  его  отец,  и
семья осталась без всяких средств. У. был вынужден  усиленно  заниматься
литературной работой,  к  которой  он  обратился  еще  в  бытность  свою
студентом, сотрудничая в журнале  Колошина  "Зритель",  где  в  1862  г.
напечатан был его первый рассказ: "Старьевщик". В  1864  -  1865  гг.  в
"Русском Слове" появилось, за подписью У., несколько рассказов  из  быта
мелкого чиновничества, не попавших ни в  одно  собрание  его  сочинений;
только немногие из них перепечатаны в изданной В. Е. Генкелем книжке: "В
будни  и  в  праздник.  Московские  нравы"  (СПб.,  1867).  Литературная
известность У. начинается с 1866 г., когда в "Современнике" явились  его
очерки: "Нравы Растеряевой улицы". Продолжение этих очерков печаталось в
"Женском Вестнике" 1867 г. В том же году несколько очерков У.  появилось
в "Деле", а начиная с 1868 г. он стал печатать свои  произведения  почти
исключительно в "Отеч. Записках", лишь изредка  помещая  мелкие  вещи  в
других изданиях, напр. ("СПб.  Ведомости",  1876  -  письма  из  Сербии,
"Pyccкие Ведом.", 1885 - письма  с  дороги).  После  прекращения  "Отеч.
Записок" У.  был  сотрудником  сначала  "Сев.  Вестн.",  затем  "Русской
Мысли". В начале 1893 г. его постигла душевная болезнь, положившая конец
его литературной деятельности. Последнее его  произведение  -  небольшая
сказка - напечатано в "Русском Богатстве"  того  же  года.  Отдельно  из
сочинений У. в первый раз изданы были  Печаткиным  "Очерки  и  Рассказы"
(СПб., 1866). Это издание, с дополнениями, повторено в 1871 г. В том  же
году явилось "Разоренье", а в следующем  -  "Нравы  Растеряевой  улицы".
"Наблюдения одного лентяя" и "Про одну старуху" напечатаны были  в  1873
г. в виде отдельного томика "Библиотеки  современных  писателей".  После
того явились еще: "Глушь.  Провинциальные  и  столичные  очерки"  (Cпб.,
1875) и "Из памятной книжки. Очерки и рассказы Г. Иванова" (СПб., 1879).
В 1885 г. вышло собрание сочинений У. в  8-ми  тт.,  за  которым  вскоре
последовали три издания Павленкова - два первые в двух,  третье  в  трех
тт. В этом последнем издании собрано все напечатанное У. с 1866  г.,  за
исключением указанных выше очерков, двух небольших рассказов, помещенных
в "Иллюстрированной Газете" В. Р. Зотова, 1873 г. (там же,  1873,  ј  1,
впервые напечатан и портрет У.), рассказа "Злые новости" ("Отеч. Зап. ",
1875, ј 3) и "Воспоминания о Некрасове" ("Пчела" М. О.  Мивешина,  1878,
янв.). Литературную деятельность У. можно разделить на  два  периода.  В
первом  -  приблизительно  до   конца   70-х   годов   -   У.   является
преимущественно  бытописателем  разного  мелкого   городского   люда   -
мастеровых, мещан,  маленьких  чиновников  и  т.п.  "обывателей",  с  их
ежедневными нуждами и  тревогами  в  борьбе  за  существование  и  с  их
смутными порываниями к лучшей жизни. Сюда же примыкают картинки из жизни
провинциального и столичного "мыслящего пролетариата", с его  идеальными
стремлениями, надеждами и тяжелыми разочарованиями, и путевые очерки  из
заграничных поездок У., побывавшего во Франции (после коммуны), затем  в
Лондоне и, наконец, в Сербии, вместе с русскими добровольцами 1876 г. Во
втором периоде своей деятельности У. является представителем так  назыв.
"народничества",  избирая  предметом  своих  изучений  и  очерков  почти
исключительно различные стороны деревенской жизни. Развитие и содержание
этой деятельности У. вполне  отвечало  характеру  и  интересам  русского
общества 60-х и 70-х гг. В эпоху реформ, когда молодой писатель  впервые
выступил на литературном поприще, внимание  нашей  передовой  литературы
поглощено было  "разночинцами"  той  общественной  среды,  мимо  которой
прежде обыкновенно проходили без внимания и которая  в  эту  пору  сразу
выдвинула в литературу нескольких крупных представителей.  Успенский  по
своему происхождению сам принадлежал к этой среде, сам жил ее жизнью и с
детства вынес на себе все ее горести и  лишения.  Одаренный  от  природы
отзывчивым сердцем, он уже в ранней  юности  глубоко  прочувствовал  всю
тяжесть,  а  нередко  и   безвыходность   этих   темных   существований,
изобразителем которых он явился в первых своих произведениях.  "Вся  моя
личная жизнь" - говорит он в своей автобиографической  записке,  -  "вся
обстановка моей личной жизни  до  20-ти  лет  обрекала  меня  на  полное
затмение   ума,   полную   погибель,   глубочайшую   дикость    понятий,
неразвитость, и вообще отделяла от жизни  белого  света  на  неизмеримое
расстояние. Я помню, что я плакал беспрестанно, но не знал,  отчего  это
происходит. Не помню, чтобы до 20ти лет сердце у меня было  когда-нибудь
на  месте.  Начало  моей  жизни  началось  только  после  забвения  моей
собственной биографии, а затем и  личная  жизнь,  и  жизнь  литературная
стали созидаться во мне одновременно собственными средствами". В  первом
своем более крупном произведении: "Нравы Растеряевой  улицы"  У.  явился
правдивым изобразителем жизни того мелкого серого люда,  к  которому  он
присмотрелся у себя на родине - его нравов и понятий, дикого  невежества
и горького пьянства, ничтожества, бессилия и почитания  "кулака",  того,
"что изуродовало нас и заставило нутром чтить руку бьющего паче ближнего
и паче самого себя..." - "Вот какие феи", говорит У.,  "стояли  у  нашей
колыбели. И ведь такие феи стояли решительно над каждым  движением,  чем
бы и кем бы оно ни возбуждалось. Не мудрено, что дети наши пришли в ужас
от нашего унизительного положения, что они  ушли  от  нас,  разорвали  с
нами,  отцами,  всякую  связь..."  От  этого  статического   изображения
общества У. переходит к динамическому -  к  изображению  того  движения,
которое началось в пору перелома русской жизни, "когда  в  наших  местах
объявились новые времена" и одни стали подниматься снизу вверх,  другие,
наоборот, падать сверху на самое дно, так как старый, питавший их  склад
жизни, уже отошел в историю, а к новому приспособиться  они  были  не  в
силах. Это перемещение центра тяжести - все в той же общественной среде,
которую У. изображал и ранее - составляет содержание ряда новых очерков:
"Разоренье", "Новые времена - новые заботы" и др. Рассчитавшись в первых
своих произведениях с  той  "биографией,  которую  ему  необходимо  было
забыть, чтобы начать новую жизнь "собственными средствами", У. обратился
к этой новой жизни. "Все; что накоплено мною собственными  средствами  в
опустошенную забвением прошлого совесть", говорит  он  в  автобиографии,
"все это пересказано в моих книгах, пересказано поспешно, как  пришлось,
но пересказано все, чем я  жил  лично.  Таким  образом,  вся  моя  новая
биография, после забвения старой, пересказана почти изо  дня  в  день  в
моих книгах. Больше у меня в жизни личной не было и нет". Эти слова  как
нельзя точнее обрисовывают и отношение самого писателя к изображаемой им
жизни: он - не посторонний,  более  или  менее  равнодушный  наблюдатель
проходящих мимо него явлений; он переживает их на самом себе,  отзываясь
на них всем своим существом, глубоко чувствуя своим  отзывчивым  сердцем
весь трагизм захватывающих его положений, пробивающийся  наружу  нередко
из-под комической внешности. "На дне каждого его рассказа",  говорит  Н.
К. Михайловский, "лежит глубокая драма"; впечатления,  для  него  самого
мучительные, "льются как жидкость из переполненного сосуда". Чаще  всего
жизнь дает ему ряд положений внешне комических, под которыми чувствуется
глубокий внутренний трагизм; впечатление усиливается и обостряется  этою
противоположностью  внешности  с  внутренним   содержанием   наблюдаемых
фактов. Самый  мелкий,  повседневный  случай,  виденный,  слышанный  или
просто вычитанный из газет, случай, мимо которого  большинство  проходит
совершенно равнодушно, ничего не замечая, ни о  чем  не  думая,  для  У.
получает серьезное и общее значение, глубоко западает в его ум и душу  и
"сверлит" их  до  тех  пор,  пока  не  найдет  себе  исхода  в  простом,
безыскусственном, но проникнутом страстною силою  рассказе,  где  каждое
слово пережито написавшим его. Повествуя о том, как  новое  общественное
движение 60-х гг. отозвалось в низших слоях городского  населения,  куда
постепенно стали проникать новые,  неведомые  ранее  мысли,  разъедающие
прежний строй жизни и  по-видимому  прочно  установившихся  понятий,  У.
характеризует этот процесс названием "болезни совести" или стремления  к
"сущей  правде".  Правда  настойчиво  предъявляет   свои   права   среди
насыщенной всевозможною тяготою действительности: "никогда  еще  так  не
болели сердцем, как теперь",  говорит  У.  Эта  болезнь  наблюдается  им
повсюду - и среди людей темных, инстинктивно порывающихся осмыслить свое
существование, и среди "интеллигентных неплательщиков": всех гложет  тот
же "червяк", у всех "душа не  на  месте"  и  тревожно  ищет  равновесия,
утраченной цельности. Всего сильнее  и  мучительнее  болел  сердцем  сам
писатель, чутко подмечавший и отражавший в своих произведениях это общее
беспокойное состояние. Во всей русской литературе еще не было и  до  сих
пор нет другого писателя, у которого это беспокойное искание  "грядущего
града" сказалось  бы  с  такой  захватывающей  искренностью  и  с  такой
глубокой скорбью. Вторая половина  70-х  гг.,  когда  У.  возвратился  в
Россию из заграничной поездки, также оставившей свой след в том, что  он
называл своей "душевной родословной", характеризуется в нашей литературе
развитием так назыв. "народничества".  Это  было  время,  когда  впервые
получило ясную формулировку сознание "неоплатного  долга"  интеллигенции
народу, послышались призывы "в деревню" и началось "хождение  в  народ",
отразившееся в литературе, на  первых  же  порах,  расцветом  "мужицкой"
беллетристики. Это общее веяние той поры не могло не захватить и  У.,  в
глазах которого  мужик  рисовался  тогда  "источником  искомой  правды".
Случай  доставил  Успенскому  возможность  стать  с  этим  источником  в
непосредственные отношения: он  приглашен  был  заведывать  крестьянской
ссудо-сберегательной кассой в одном из уездов Самарской  губ.  и,  таким
образом, мог проверить  на  опыте  свои  теоретические  представления  о
деревне. Эта проверка, результатом  которой  явился  ряд  новых  очерков
деревенской жизни, произвела на самого У. крайне удручающее впечатление:
она разрушила те кабинетные иллюзии,  которым  предавались  народолюбцы,
идеализировавшие  мужика,  как   носителя   всевозможных   добродетелей.
Деревенская жизнь повернулась к У. своей оборотной стороной; он увидел в
ней  господствующее  стремление  -  "жрать",   которое   разрушает   все
нравственные понятия, сводя всю жизнь к измышлению способов добычи денег
и отдавая деревню во  власть  "кулакам".  Этот  вывод,  сделанный  У.  с
обычною для него полною искренностью, для многих явился неожиданным,  но
едва ли не более всех - для самого У. "Я в течение полутора года не знал
ни дня, ни ночи покоя", писал он. "Тогда меня ругали за  то,  что  я  не
люблю народ. Я писал о том, какая он свинья, потому что он действительно
творил преподлейшие вещи...  "  С  этим  безотрадным  выводом  он  не  в
состоянии был помириться. "Мне нужно было знать", говорит он,  "источник
всей этой хитроумной  механики  народной  жизни,  о  которой  я  не  мог
доискаться  никакого  простого  слова  и  нигде.  И  вот,   из   шумной,
полупьяной, развратной деревни забрался я в  лес  Новгородской  губ.,  в
усадьбу, где жила только одна крестьянская семья. На моих  глазах  дикое
место стало оживать под сохой пахаря, и вот, я  тогда  в  первый  раз  в
жизни увидел действительно одну подлинную,  важную  черту  в  основе  их
жизни русского народа, именно -  власть  земли.  Таким  образом,  поиски
идеала в деревне привели У. к заключению,  что  "воля,  свобода,  легкое
житье, обилие денег, т. е. все то, что  необходимо  человеку  для  того,
чтобы устроиться, мужику причиняет только крайнее расстройство, до того,
что он делается вроде свиньи"; спасти его от  этого  расстройства  может
только "власть земли", т. е. полная зависимость всего строя крестьянской
жизни от ее основной цели - земледельческого труда, который дает  мужику
хлеб, но зато и создает для всей его деятельности строгие  рамки.  Земля
нужна народу не только как обеспечение его хозяйственного положения,  но
и как ручательство его нравственного равновесия; от этой  власти  он  не
может уйти не только потому, что рухнет все его хозяйство, но и  потому,
что жизнь его потеряет  тогда  всякий  смысл.  Исходя  из  этого  общего
начала, У. является решительным защитником власти крестьянского "мира" и
схода, как единственно нормальной для деревни; в  установившемся  веками
общинном  укладе  сельской  жизни  он   видит   корень   всей   народной
нравственности, а  вторжение  в  общинный  быт  индивидуализма  признает
гибельным и разрушительным. В этом духе написаны  им  "Власть  земли"  и
другие позднейшие очерки из народного быта. - Внешняя форма произведений
У.  отличается  недостаточностью  литературной  отделки:   он   не   мог
заботиться о слоге и художественности не  только  потому,  что  не  имел
времени этим заниматься, но в особенности потому, что это  противоречило
бы его нервной, страстной  натуре,  побуждавшей  его  как  можно  скорее
передавать свои впечатления в том самом виде, как они  ложились  ему  на
душу.  Он  дает  читателю  обрывки,  недосказанные  рассказы,  торопливо
набросанные  мысли,  которые  он  и   сам   называет   "черной   работой
литературы", в широкой мере примешивая к изображению  типов  и  сцен  из
жизни  публицистические  рассуждения.  Все,  им  написанное,  производит
впечатление  возбужденной  речи  нервного   человека,   который   спешит
поделиться с другими тем, от чего в данную минуту болит его сердце.  Эти
произведения даже как-то странно назвать обычным  словом  беллетристика,
Н. К. Михайловский недаром видит в них скорее "оскорбление беллетристики
действием", - до такой степени У. нарушает общепринятые  манеры  повести
или рассказа.  Несмотря  на  это,  У.  обладает  большим  художественным
талантом: при полном отсутствии каких-либо украшений  речи,  картинность
его изображений большею частью очень сильна, благодаря способности метко
уловить и наглядно передать виденное и  слышанное.  Самое  выдающееся  и
самое ценное свойство У. - его безусловная и всегдашняя искренность.  Он
всегда прямо высказывает свои мысли и смело договаривает  их  до  конца,
хотя бы они шли в разрез с понятиями, установившимися  в  том  кругу,  к
которому  он  сам  принадлежит.  По  справедливому   замечанию   Н.   К.
Михайловского, У. нередко открыто "делает дерзости  духу  времени".  Эта
прямота и независимость убеждений У., вместе  с  его  горячей  сердечной
отзывчивостью и неустанным исканием правды, делают его  одним  из  самых
замечательных и привлекательных писателей своего  поколения  и  времени.
См. ст. Н. К. Михайловского при Павленковских  изд.  сочинения  У.  и  в
"Соч. " Михайловского (т. VI); Скабичевский,  "Беллетристы-народники"  и
"История нов. русской лит. "; Протопопов, в "Русской Мысли" (1890, јј  8
и 9); Ср. Миллер, "Г. И. Успенский. Опыт объяснительного  изложении  его
сочинений" (СПб., 1889); А. Н. Пыпин, "История русской  этнографии"  (т.
II, гл. XII).
   П. Морозов.
   Уссури - р. Приморской  обл.,  правый  приток  Aмуpa,  образуется  из
слияния р. Даубихэ и Улахэ (Сандогу-Улахэ), в 4  вер.  ниже  телеграфной
станции Бельцовой; течет первоначально по довольно открытой долине, имея
ширину в среднюю воду от 50 до 100 саж., и в некоторых местах разбиваясь
на протоки, образующие острова. В 135 вер. от  слияния  упомянутых  двух
pp. У., после впадения в нее с левой стороны р. Сунгачи,  расширяется  и
течет с Ю на С более  спокойно,  местами  разделяясь  на  протоки.  Ниже
впадения притоков: справа Иман, Бикин и Хор, а слева
   - Мурень, Сихулин и Нор, Уссури делается многоводной  рекой,  образуя
многочисленные протоки с островами. При устье Уссури достигает 2 вер.  в
ширину и впадает в протоку Амура близ станицы Казакевича  под  48ё16'27"
с. ш. и 134ё42'51" в. д. на абсол. выс. 456 фт. Длина течения У. до  850
вер., если принимать за начало ее Улахэ. Из них 500  вер.  приходится  в
Сев. Уссурийском крае, а остальные в Южноуссурийском; ширина от  5  саж.
до 2 вер., меньшая глуб. 3 фт., средняя скорость течения  1,  68  фт.  в
сек. В верхнем течении У.  преобладают  равнины  с  обширными  лугами  и
болотистыми низменностями, в среднем, особенно между  устьями  Мурени  и
Бикина, к берегам  реки  подходят  горы,  спускающиеся  местами  крутыми
уступами к самой воде. В нижнем течении опять появляются  равнины,  хотя
на правом берегу, вер. 50 от устья, поднимается хребет Хехцыр. Как самая
долина У., так и окружающие ее  горы  покрыты  разнообразной  и  богатой
растительностью. В лесах водятся медведи, кабаны, изюбры,  лоси,  тигры,
лисы, соболя и проч., а сама река и ее притоки богаты  рыбой:  сазанами,
тайменями, осетрами, калугой и  проч.  Долина  У.  была  бы  удобна  для
колонизации, если бы не периодически повторяющиеся наводнения, во  время
которых вода поднимается на 5 саж.  выше  межени  и  затопляет  огромные
площади берегового пространства. У. судоходна на  протяжении  почти  700
вер. Препятствия к плаванию встречаются  только  на  перекатах,  которых
считается до 28, но они обнаруживаются  только  во  время  мелководья  в
половине июня недели на 2-3, и с конца августа до конца навигации. В это
время на некоторых перекатах воды остается не более 1 фт. У. покрывается
льдом в  начале  ноября,  а  вскрывается  в  первой  половине  апр.  Ср.
Пржевальский, "Пут. в Уссур. край" (1870); Маак, "Пут. по долине р.  У."
(1861).
   Устав (в Московском государстве) - так стал  называться  в  XVII  в.,
после издания  Уложения,  законодательный  акт,  установляющий  что-либо
новое, по теоретическому усмотрению законодателя. У. представляли  собой
новую форму закона, преимущественно учредительного характера, и являлись
предвестием  петровских  регламентов.  Таковы  У.  финансовые:  уставная
грамота 1654 г. ("Полн. Собр. Зак.", ј 122) и новоторговый  У.  1667  г.
("Полн. Собр. Зак.", ј 408). Первая имеет характер церковного поучения и
старается искоренить "злодейство", вошедшее в обычаи; второй, хотя издан
"по всенародному  слезному  челобитью",  но  заключает  в  себе  реформу
торгового права и управления торговым классом в духе меркантилизма.  Ср.
М. Ф. Владимирский-Буданов, "Обзор истории русского права".
   Устрицы  (Ostrea)  -  род  моллюсков  из  класса  пластинчатожаберных
(Lamellibranchiata), относящийся к семейству устрицевых  (Ostreidae).  У
рода У. раковина более  или  менее  толстостенная  и  состоит  из  более
крупной  выпуклой  (большей  частью  левой)  створки,  которая  является
прирос