апа про шубу мне стало  легко.  Захотелось  открыть
окно, высунуться по пояс, смотреть, как  поезд  огибает  плавно  изогнутую
сопку, а за ней стоит такая же махина. Я уже взялся за поручни, забыв, что
окно не открывается, но вертолетчик сказал:
   - Нельзя, выбросит: скорость.
   И тоже вспомнил, что окно не  открывается,  улыбнулся  своей  промашке,
включил  видеообзор.  И  закружились  там  столетние  сосны,  промелькнула
длинная ровная платформа со змеями эскалаторов, ползущими прямо из леса, а
потом вдали, за деревьями, заголубело таежное море. И кап сказал:
   - Когда-то ходил я по рекам  на  старых  теплоходах.  Чудно  вспомнить:
только и глядишь - где мель? А управляешь пальцем. Вот так грозишь пальцем
механику: полпальца вправо, полпальца  влево,  а  не  поймет  -  так  и  с
добавлением слов. Глотка-то у меня хорошая, по всей  реке  слышно.  Так  и
говорили: Грамофоныч приближается. А теперь  хоть  всю  ночь  спи,  однако
речная ракета идет  себе.  Мели  как  были  -  на  своих  местах,  а  она,
голубушка, танцует поверх. Пусти, в блюдце с водой - пройдет. Осердиться и
то не на кого.
   - Иди, отец, к нам, - пожалел его Зюбр.  -  Мы  в  такие  чертовы  дыры
забираемся, что нормальному человеку, живущему, например, в небоскребе,  и
не приснится.
   - А ты что, хочешь в небоскреб? - прицепился к слову Грамофоныч.
   - Да жил я там. - Зюбр махнул рукой. - Пока не сбежал сюда.
   - Однако у твоего дяди свой небоскреб. - Кап, видимо, хотел преподнести
мне, горожанину, приятный сюрприз.
   Но я равнодушно сказал:
   - Вот как.
   - Да, городской дом, большой такой кубик. Из серого камня.
   - Старая типовая постройка?
   - Лаборатория, -  подтвердил  кап.  -  А  в  ней  машины.  Какие  -  не
показывает. Ворота на замке. Серьезный профессор.
   - На замке?
   - Ага. Прежде этих  замков  было  больше,  чем  людей,  а  теперь  хоть
экскурсии води к Гарге. - Кап остался доволен своим выводом и  пустил  три
клуба подряд, держа в ладони свою широкую,  как  чашка,  трубку.  -  Очень
серьезный изобретатель, - добавил он.
   Динамик вкрадчиво об®явил, что через три минуты остановка. Зюбр  больше
не спросил меня ни о чем,  хотя  глаза  его  сверлили  меня  насквозь.  На
прощание он сказал:
   - В случае чего дай знать о себе. Порт Айхал, командиру.
   - Спасибо, командир.
   Кап одел уже свою мохнатую меховую шубу, такую же шапку  и  двинулся  к
дверям. На платформу вышли только  мы  двое.  Махнули  в  окно  командиру,
махнули  еще  раз  сверкнувшим  уже  вдалеке  крыльям   поезда   и   стали
осматриваться.
   Все было почти так, как я и  представлял.  Белый,  рваный  клык  скалы,
только не справа от меня, а  слева.  Ровная,  закруглявшаяся  у  горизонта
черта, делящая весь мир на  зеленое  и  белое:  здесь  кончался  невидимый
защитный купол, прикрывший Байкал; по одну его сторону - лето, по другую -
зима. А там, где поднялись два голубых  луча,  указующих  проход  в  поле,
чернеет гладкий дежурный мобиль почти музейной конструкции. Значит, едем.
   Кап, раскуривая трубку, молча  показал  вдаль,  и  я  увидел  в  чистой
голубизне маленькое серебристое пятнышко. Неужели это  и  есть  облако?  Я
ловко влез в свой комбинезон и не стал застегиваться, чтоб не вспотеть.
   Мы переступили невидимую черту, у которой росла трава и  медленно  таял
снег, и направились к мобилю.
   Шофер знал Грамофоныча,  почтительно  с  ним  поздоровался,  а  у  меня
спросил:
   - Вы к кому?
   - К дяде! - резко ответил за меня кап. -  Что-то  раньше,  Смирнов,  вы
почтительней встречали гостей и не задавали бестолковых вопросов.
   - Раньше по морю летом ездили на катерах, - уклончиво ответил шофер.
   - Свои порядки заводите, - проворчал  кап.  -  А  лов  как?  Подледный?
(Шофер кивнул.) Верно говорят: вам, ольхонцам, лишь бы как потруднее.
   Мобиль осторожно сполз с берега на лед, и сначала под колесами тонко  и
жалобно звенели торосы,  словно  мы  пробирались  по  столу,  уставленному
фарфоровыми чашками, а потом машина выбралась на ровное место и  покатила,
набирая скорость. Что это был за лед! Я глаз не мог  оторвать  от  дороги:
голубые, светло-зеленые, молочно-белые, матовые,  серебристые  плиты  были
уложены одна к одной в  затейливый  узор.  Пожалуй,  ни  один  художник  и
архитектор не могли похвастать такой сумасшедшей красоты мозаикой, а  ведь
это были всего-навсего остекленевшие волны, фантазия  мороза  и  ветра.  И
весь Байкал в оправе скал  и  сопок  сверкал,  светился,  как  драгоценный
камень, выставлял себя напоказ, понимая, что он виден сквозь лед до самого
дна. А мои спутники знали все это и деловито  обсуждали,  какая  под  нами
сейчас глубина и где расставлены сети, а чуть позже  показали  мне  место,
где  ни  одна  сеть  не  достанет  до  дна:  гам  очень  глубокая  морщина
старушки-земли.
   Все же я решился спросить, почему Байкал - море, хоть и не впадает ни в
какой океан. И кап сурово сказал:
   - Слишком много рыбаков утонуло тут в свое время.
   Теперь я другими  глазами  смотрел  на  сверкавший  Байкал,  на  ровный
узорчатый его щит: я подмечал парок над черными  пятнами  пропарин  -  там
били со дна теплые ключи,  видел  змеившиеся  трещины  -  следы  подледных
течений и, когда издалека прилетел  пушечный  выстрел,  догадался,  что  с
такой силой лопнул где-то лед.
   Длинный остров вмерз в ледяные поля, словно попавший в беду  дрейфующий
корабль. Ветер сдул с него весь снег, и он предстал  перед  нами  в  своем
естественном желто-красном виде, а там, где полагается  быть  пассажирским
каютам, стоял золотистый  поселок.  Стекло,  металл,  желтые  доски  сосны
отражали солнечные лучи прямо в лицо, и мы, щурясь, рассматривали  легкие,
устремленные ввысь постройки, стоявшие, казалось, как попало, вперемежку с
соснами. Но зоркий глаз капа моментально  установил  здесь  свой  порядок.
"Пятый дом на улице Обручева видишь? Я туда", - довольно произнес кап.
   А за улицей Обручева, которая, как я  заметил,  хитроумно  петляла  меж
песчаных холмов, туда дальше, за лесом или парком низких, пригнутых ветром
сосен, возвышалась лаборатория старой типовой постройки.  Нельзя  сказать,
что серый куб выглядел мрачным и  старомодным:  в  его  контур  вплетались
ажурная радиомачта, лопасти локаторов, солнечные зеркала, купол  маленькой
обсерватории, - и все же он казался тяжелым каменным чужаком в  золотистом
рыбацком городке. Над пикой радиомачты в вышине застыло облако,  тень  его
падала на крышу лаборатории. Мне показалось  это  символичным.  Впервые  я
видел облако все целиком и на таком близком расстоянии: идеально  круглое,
торжественно блестящее, похожее скорее на большой, чудом висящий в воздухе
металлический шар, чем на наше земное, лохматое,  неторопливо  плывущее  в
дальние страны облако. Я  смотрел  на  него  одну-две  секунды,  но  очень
внимательно. И ничего ему не сказал.
   Кап пригласил меня вечером на  уху  и  пошел  к  бурундучатам,  как  он
называл внуков (сын его  был  на  промысле  в  Малом  море,  где-то  между
островом и материком). Он шагал по песчаной дороге, прямой  и  огромный  в
своей мохнатой шубе, радуясь веселому визгу бурундучат, которых он посадит
на плечи, а я под®ехал к воротам. Створки вползли в пазы, мобиль  очутился
во дворе. Медленно-медленно поднялся я по ступеням, дверь распахнулась.  Я
вошел в вестибюль и  долго  жмурился,  привыкая  после  сверкания  льда  к
полумраку, потом вылез из комбинезона, постучал в первую дверь.
   - Войдите, - услышал я голос дяди.
   Он сидел за разложенными бумагами. Я шагнул ему навстречу и выпалил то,
что давно приготовил:
   - Я приехал не для того, чтоб стать бессмертным.
   - Знаю, - усмехнулся дядя. - Второго Килоу пока не нашлось. Ты  приехал
работать, не так ли? Я верил в это. Ну, здравствуй.
   Я пожал сухую крепкую руку, оглядывая кабинет Гарги.
   Он понравился мне своей простотой. Просторный, неправильной формы  ящик
из светло-золотистой сосны, грубо сколоченный деревянный  стол  посредине.
Здесь же, под рукой, счетная машина, доска с  мелками,  телеэкран.  Стулья
вдоль стен, складная кровать в нише, шкаф. В окне мягко светится Байкал.
   - Обитель отшельника, - иронически сказал дядя.
   Я еще не верил  себе:  вот  он  -  тот  единственный  человек,  который
договорился с облаком. Имя его известно всем  и  вызывает  то  улыбку,  то
чувство тревоги, то  раздражение.  Когда-то  он  качал  меня  на  коленях.
Сейчас, смахнув на край стола разбросанные бумаги, угощает кофе.  Человек,
обещавший  людям  бессмертие,  наливает  из  обыкновенного   кофейника   в
обыкновенные стаканы.
   Потом он включает экран, знакомит меня с лабораториями:
   - Химическая.
   Во весь экран смуглое узкое лицо.
   - Доктор Наг, заведующий, - представляет  Гарга.  -  Март  Снегов,  наш
новый работник. Программист.
   Доктор Наг кивает, отходит от экрана, открывая прекрасно  оборудованную
лабораторию: достаточно беглого взгляда, чтобы убедиться в этом. Дальше  я
вижу подземный ускоритель, физическую лабораторию, мастерские,  наконец  -
пустой машинный зал. Три новые машины. Здесь мне предстоит работать.
   - Я обхожусь собственной  головой  и  вот  этим  арифмометром.  -  Дядя
показывает на свой счетный автомат. - Но  работы  очень  много.  Пользуйся
всеми машинами.
   - А ваш программист?
   - Сбежал. Ему, видишь ли, не нравилось жить в глухом углу.  Я  надеюсь,
ты серьезный человек.
   Я дернул плечом: откуда я знаю?
   - Работы много, - повторил Гарга. - Но она окупится с избытком.
   Экран показал комнату, уставленную приборами.
   - Биомашины.
   Я  смотрю  на  приборы,  стараясь  уловить   в   их   контурах   что-то
необыкновенное. С виду приборы такие же, как во всякой лаборатории.
   - Музейные экспонаты, - говорит Гарга.
   Я не скрываю своего удивления, и дядя поясняет:
   - Теперь, когда найден принцип, можно ставить опыты с продлением  жизни
прямо на человеке. К сожалению, в эти  часы  Килоу  отдыхает.  Но  вы  еще
познакомитесь.
   - Значит, это вполне серьезно - ваше обращение?
   - Гораздо серьезнее, чем  там  сказано.  Увидишь...  Что,  на  материке
смеются?
   - Кто как, - сказал я уклончиво.
   - Естественная реакция.  Люди  всегда  смеются,  пока  не  увидят,  что
вовлечены против воли  в  новую  орбиту.  -  Меж  его  бровей  прорезалась
глубокая складка. - Против воли, - повторил он и вдруг улыбнулся.
   Эта улыбка не обещала ничего хорошего, но я молча проглотил  ее,  решив
стать спокойным наблюдателем: мне  надо  было  во  всем  разобраться,  все
понять, только тогда я мог добиться своей цели.
   Я  нарочно  не  спрашивал  про  облако,  и  когда  увидел   на   экране
радиостудию, долго не верил, что дядя держит связь с облаком по радио.
   - Неужели это так просто?  -  твердил  я,  оглядывая  обитые  изоляцией
стены, дикторский столик, висящие головки микрофонов.
   - Примерно так же, как я говорю с тобой. Местное радиовещание оказалось
берегом Вселенной, - улыбнулся дядя.
   - И оно отвечает голосом?
   -  Буквами.  Дает  свои  резолюции.  Как  видно,  в  созвездии   Ориона
процветает бюрократизм.
   - Ориона? - Я присвистнул от удивления.
   - Как пишут в газетах, - пояснил дядя, -  первый  контакт  между  двумя
далекими мирами.
   - Это робот?
   - Название не имеет значения. Оно могущественнее нас.
   - А как вам удалось, дядя... - Я не закончил фразу: Гарга устало махнул
рукой.
   - Об®ясню как-нибудь в другой раз.
   - А мы-то...
   Я расхохотался, вспомнив, как самые  тонкие  инструменты,  изобретенные
человечеством, атаковали молчащее облако. Достаточно было бы и  переносной
рации, чтоб договориться с ним. Но нам оно не отвечало!
   И я стал рассказывать,  как  мы  гонялись  за  облаком,  пропуская  все
события через увеличительное стекло юмора,  выдумывая  нелепые  положения,
подтрунивая над собой и над товарищами. Подобие улыбки мелькало на дядином
лице, но вряд ли он был настолько наивен, чтобы выложить  сразу  все  свои
козыри. Попутно я сочинил почти правдоподобную историю,  как  надоела  мне
эта бесполезная гонка и как я тайком удрал из  экспедиции,  вспомнив  его,
дядино, предложение. Я видел, что Гарга доволен моим рассказом, но,  чтобы
он особенно не возносился и не представлял себя сверхчеловеком,  мимоходом
упомянул, что вокруг Байкала строятся мощные установки и неизвестно еще, к
чему все это приведет.
   - Знаю! - резко сказал Гарга. - Надеюсь, они никому не понадобятся.
   - Да, - вспомнил я, - ваше  исчезновение  с  космодрома  всех  удивило.
Ученые говорят, что вы первый человек, использовавший энергию  П-поля  для
передачи изображений и звука.
   Дядя рассмеялся.
   - Теперь начнут писать, - сказал он, - что еще раньше  кто-то  наблюдал
многократное отражение далеких галактик. Следовательно, я не первый.
   - Значит, таким образом облако изучало нас из космоса?
   - Вероятно.
   - Скажите, Сингаевский у вас?
   - Это кто?
   - Гриша Сингаевский. Пилот, который попал в облако.
   - А-а... Нет, он по-прежнему там. Насколько я знаю, оно его  исследует.
Но не волнуйся, он будет возвращен.
   Возвращен. Он говорил о человеке, как о предмете... Невидимая  черта  в
одно мгновение раз®единила нас. По эту сторону  был  я,  мой  Рыж,  ровная
челка Карички, маленькая Соня в золотых кружочках, хмурый Аксель,  кап  со
своей смешной трубкой, бурундуки,  которых  я  никогда  не  видел;  по  ту
сторону - облако и Гарга. Но я должен был сделать шаг и переступить черту.
   - Я надеюсь, он вернется живой и здоровый, - сказал я.
   - Не волнуйся... Как отец с матерью? Что у них нового? - спросил дядя.
   - Все хорошо.
   - Сколько уже они там?
   - Шесть лет.
   - И ты не хочешь полететь к ним?
   - Не, - сказал я небрежно. - Пока погуляю, поброжу по свету. Как поется
в песенке, чудес на свете много. Кстати, дядя, когда у вас сеанс  связи  с
облаком?
   - В пять.
   - Я могу быть с вами?
   Гарга подошел ко мне вплотную, прямо  посмотрел  в  глаза.  Я  выдержал
пристальный взгляд.
   - Можешь.
   - Спасибо, мне будет интересно. Я иду работать?
   Он легко отодвинул часть деревянной стены. Под ней была железная дверь.
Мягко повернулся в замке ключ. Высокий,  в  рост  человека,  шкаф  доверху
забит бумагой. Взяв пачку исписанных листов,  Гарга  взвесил  ее  в  руке,
спросил:
   - Не много?
   - Постараюсь, - сказал я. Кажется, ему нравился тон послушания.
   - До пяти. Обед привезут прямо в зал.



        17

   Так я и  не  понял,  какие  делал  расчеты  для  Гарги.  Пачка  листов,
заполненных твердым почерком,  была  обычным  математическим  заданием.  Я
особенно не вдумывался в содержание: механически перестукивал на  клавишах
формулы, вертясь между тремя пультами,  и  все  поглядывал  на  часы,  все
думал, какие вопросы задать облаку. "Как зовут ваших жителей? Какой состав
вашей атмосферы? Мы состоим из углеродных соединений, а  вы?"  -  все  это
были важные для науки,  но  сейчас  глупейшие  вопросы.  Я  мог,  конечно,
поинтересоваться, сколько глаз на спине у тамошних жителей, но  из  ответа
не понял бы, почему облако явилось к нам и нападает на  людей.  Нет,  надо
было начинать с главного, с чужой истории, чтоб постепенно дойти  до  цели
этого космического пирата. А потом... Я не  знал,  что  будет  потом,  как
доберусь до сердцевины облака, до его логических сетей, но  предчувствовал
очень трудный момент. Если только оно соизволит отвечать мне.  Если  Гарга
не передумает. Если я сам выдержу... Десятки разных "если".
   В три молчаливый шофер принес обед. В половине четвертого  вернулся  за
подносом.  В  половине  пятого  я  кончил  работу  и  перевел  машины   на
самовыключение. Без трех минут на экране возник Гарга. Он  приглашал  меня
на десятый этаж.
   В студии я уселся за низкий стеклянный стол  рядом  с  дядей.  Пляшущие
цифры электрических часов с  каждой  секундой  приближали  важный  момент.
Гарга щелкнул черной ручкой  -  включил  эфир.  Я  почувствовал,  как  все
замерло у меня внутри и онемел мой язык. Будто миллионы звезд  -  там,  за
потолком студии, ждали моих слов.
   И  перед  самым  моим  носом  вдруг  заскользили  по  экрану  буквы.  Я
рассматривал их с изумлением, как невиданных букашек чужой планеты,  и  не
мог сразу сообразить, что  все  это  значит.  Только  потом,  когда  буквы
проплыли, смысл фразы стал мне понятен:
   ПРОШУ ПЕРЕДАТЬ ИНФОРМАЦИЮ О СТРОЕНИИ И ФУНКЦИЯХ ЖИВОЙ КЛЕТКИ
   -  Включаю  машину  с  подготовленной  программой.  -  Это  уже  звучал
человеческий голос, это говорил в  микрофон  Гарга.  -  Скорость  передачи
повышенная. Продолжительность - десять минут. Как поняли меня? Прием.
   Экран мгновенно откликнулся:
   ПОНЯТНО ВКЛЮЧАЙТЕ
   Щелчок, удар по кнопке. Гарга повернулся:
   - Вопросы ко мне есть?
   - Есть.
   - Прошу. - Он сделал приглашающий жест.
   - Зачем вы передаете облаку эти сведения?
   Гаргу разозлил мой вопрос. Он сухо рассмеялся.
   - Ты должен знать, что создатели этого об®екта, - он показал  вверх,  -
преуспели в своем развитии гораздо больше нас. Облако за несколько месяцев
проделало такую работу, на которую нам  потребовались  столетия:  оно  уже
исследовало человеческий организм и сейчас только проверяет  свои  выводы.
Но главное даже не в этом.
   - А в чем?
   - Ты знаешь теорию эффекта обратной связи?
   - Кажется, нет.
   - Вполне естественно: она родилась в прошлом веке и не  имела  никакого
практического применения. Существование любой  цивилизации  ограничено  во
времени - это аксиома. Как бы мы ни цеплялись корнями,  руками,  ракетами,
мазерами за Землю,  за  Марс,  за  звезды,  за  пустоту,  в  конце  концов
неизбежно наступит катастрофа. В худшем случае полное уничтожение разумной
жизни, в лучшем - вырождение, превращение в  примитивных  амеб.  Утешители
говорят, что умершая цивилизация тоже приносит пользу; она  подобно  умной
книге, автор которой давно уже в могиле. Но что нам слова  -  человечество
хочет жить. И один из способов продолжения этой жизни - ценная  информация
от более развитой цивилизации. Если, конечно, такая цивилизация найдется.
   Гарга написал на бумаге формулы, где Л1, Л2, Л3 и т.д. обозначали время
существования цивилизации,  так  называемую  психозойскую  эру.  Он  лежал
передо мной  -  блестящий  математический  анализ  связи  с  инопланетными
мирами. В этих формулах постоянно удлинялось  время  жизни  цивилизаций  в
связи с увеличением межпланетных контактов.
   - И в этом, между прочим, принимает участие  твой  дядя,  -  иронически
заключил Гарга.
   Он мог торжествовать победу: формулы были на его стороне.
   - Можно мне задать свои вопросы облаку? - спросил я и получил согласие.
   Взял с полки лист бумаги, написал  вопросы,  молча  передал  Гарге.  Он
прочитал, хмыкнул, положил лист перед собой.
   По экрану пронеслась какая-то рябь. Гарга включил микрофон:
   - Непонятно. Повторите более медленно. Прием.
   Облако радировало:
   ИНФОРМАЦИЯ ПРИНЯТА ПЕРЕДАЙТЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ ПОДОПЫТНОГО
   - Включаю  машинную  запись,  -  произнес  Гарга.  -  Продолжительность
пятьдесят две секунды.
   Дядя постоянно отсылал облако к машинам. Неужели мне  придется  служить
облаку, этому всеядному роботу, готовя ему машинные расчеты,  вместо  того
чтобы бороться с ним?
   - Подопытный - это Килоу? - спросил я.
   - Да.
   И снова та же строка:
   ИНФОРМАЦИЯ ПРИНЯТА
   - Ответьте на четыре  вопроса,  -  торопливо  сказал  Гарга,  взяв  мой
листок. - Первый: почему вы при переговорах не пользуетесь своим  языковым
кодом? Второй: изложите коротко эволюцию жизни на вашей планете,  а  также
основные этапы развития разумных  существ.  Третий:  основная  цель  вашей
цивилизации? Четвертый: когда вы вернете пилота Сингаевского, захваченного
на соревнованиях гравилетов? Прием!
   Это был поистине королевский жест. Я с благодарностью смотрел на  дядю,
пока он читал, и потом впился в экран.
   Первые буквы, казалось, ползли  очень  медленно.  Но