хника, Васина
забота. А для нее нужно  было  горючее,  и  мы  сварганили  мастерские  по
изготовлению литых баллонов для  сжатого  водорода,  который  поступал  от
титанических медных  электродов  по  каналам,  выходящим  на  поверхность.
Понадобились и мастерские по переделке местных двигателей  под  водородное
горючее, по заправке баллонов водородом, по ремонту техники и  так  далее.
Возникло  целое   хозяйство,   с   учебными   комбинатами,   строительными
подразделениями и десятками заведений, о необходимости которых мы даже  не
подозревали, начиная все это дело. Под конец у нас  трудились  уже  четыре
тысячи незаконников, и гидропонные террасы на кое-как расчищенных холмах и
парники под прозрачными куполами работали с полной  нагрузкой.  Все  равно
продуктов не  хватало,  и  пришлось  остеклять  лазерами  стенки  и  днища
выработанных котлованов, чтобы выращивать в них  местные  пищевые  дрожжи.
Это  позволило  как-то  решить  продовольственную  проблему,  и  тогда  мы
передали управление всеми делами выборному совету уполномоченных. У совета
было много дел: распределение работы и продуктов и не в последнюю  очередь
защита от посягательств Эвдианема. Дня не проходило без диверсий, и  мы  с
удивлением разглядывали из милости живущих и даже незаконников,  пойманных
на месте преступления.
   - Мы ж для вас стараемся, - говорил Лев. - Чтоб вам было чем дышать.  А
ты с бомбой. Как же так?
   Проведя такую беседу, мы отпускали диверсанта,  не  скальп  же  с  него
снимать. Когда пустили первую кислородную станцию, Эвдианем  напросился  в
гости. Он долго ходил пешком по камням и щебенке,  осматривал  сооружения,
косился на пробегающие мимо экипажи, не дающие выхлопов, и милостиво кивал
незаконникам, которые корчились, завидев нашу экскурсионную группу.  Битый
улыбался всякий раз, когда ловил на себе Васин взгляд,  при  этом  у  него
дергалась плохо зажившая губа.
   - Все это уже было,  -  резюмировал  Эвдианем,  когда  они  остались  с
капитаном вдвоем. - И много еды, и экипажи.  И  много  незаконно  живущих.
Зачем? Это не нужно.
   - Эвдианем опасен. Опасен тем, что никогда не  сомневается  в  себе.  -
Капитан улыбался. - Тебе не нужны люди, верю. Но каждый вправе спросить: а
нужен ли ты людям?
   Эвдианем долго смотрел в переносицу капитану, потом сказал тускло,  без
выражения:
   - Не спросят.
   Он задержался у сопла, из которого со свистом выходил чистый  кислород.
Заглядывал в его трехметровое жерло, прикрытое частой сеткой.
   - Ваши люди уже дважды пытались взорвать это сооружение, полагаю,  одно
из самых полезных на планете, - проговорил капитан. - Зачем?
   Любой деспот, будь он трижды кретин, отлично разбирается во  всем,  что
может угрожать его власти.
   - Мой лес, - сказал Эвдианем, - был единственным источником дыхания  на
Эколе.
   - Наши установки  уже  сейчас  дают  кислорода  больше,  чем  все  леса
планеты. И мы не дадим  их  уничтожить.  Ты  ведь  это  хорошо  понимаешь,
Эвдианем.
   Капитан знал, что говорил: мы уже заканчивали монтаж генераторов защиты
и в любой момент могли накрыть кислородные станции  непроницаемым  силовым
полем. Мы думали, что это решит проблему сохранности, - и ошиблись.
   Эвдианем понял,  что  станции  лишь  увеличивают  процент  кислорода  в
атмосфере Эколы, главное же - воздушные фильтры, не обогащающие атмосферу,
а делающие ее  чище,  здоровей.  Фильтр  -  это  цилиндрический  резервуар
диаметром десять и высотой пятьдесят метров, наполненный  дистиллированной
водой с растворенными в ней смолами. В нижнюю часть резервуара  по  трубам
от заборника поступает воздух и, пройдя, распыленный,  через  столб  воды,
уже сравнительно чистый собирается в  верхней  части.  Отсюда  компрессоры
гонят его в следующий резервуар, и так далее. После пятой очистки это  уже
вполне пригодный для дыхания воздух. Каждый из десятка смонтированных нами
фильтров представлял собой комплекс  сооружений,  работающих  в  полностью
автоматическом режиме. Мы почему-то были  уверены,  что  такие  комплексы,
разбросанные по самым пустынным местам  планеты,  останутся  вне  внимания
Эвдианема. И, - как уже было сказано, ошиблись.
   Вскоре после визита Эвдианема ночью нас по тревоге поднял диспетчер  из
незаконников: разом половина фильтров вышла  из  строя.  Технически  этого
быть не могло, система обладала максимальной надежностью...
   До сих пор у меня перед глазами стоит эта картина разрушения и смерти.
   Судя по всему, взорваны были  перегонные  устройства.  И  когда  тысячи
кубометров кипятка,  находившегося  под  давлением,  разом  были  выпущены
наружу, они испарились почти мгновенно. Не  берусь  оценивать  силу  этого
пароводяного взрыва, скажу только, что от сооружений практически ничего не
осталось. По периметру зоны разрушения мы находили обваренных диверсантов.
Спасти никого не удалось...
   А потом мы приземлились на знакомой лужайке у дворца и  пошли  в  покои
Эвдианема, чтобы раз и навсегда покончить с диверсиями и  убийствами.  Нас
пытались не пустить, и я помню остановившийся взгляд  капитана,  когда  мы
прокладывали себе дорогу через беспорядочную толпу солдат и слуг.  Они  не
поднимали упавших... Ударом ноги капитан вышиб двери в парадный  зал,  где
царил разгром и хаос. Повсюду валялись свитские,  и,  ушибленный  дверьми,
стонал на полу Битый. Увидев Васю, он слабо задергался.  Посередине  зала,
вытянувшись в струнку, стоял Эвдианем. Руки его были привязаны к туловищу,
а  шею  опоясывала  удавка  из  тонкого  троса,  перекинутого  через  крюк
сорванной люстры. Другой  конец  троса  был  закручен  вокруг  талии  Льва
Матюшина, который, чернея от злости, сидел на узкой банкетке, поставленной
на обеденный стол. Трос был натянут. Дико оглядевшись, Лев прохрипел:
   - Я не могу утверждать, что не хотел этого скандала. В глубине  души  я
его хотел и был рад, когда они скопом навалились на меня, едва я предложил
Эвдианему подождать вас. Он надумал сбежать. А теперь, если я раненый  или
убитый свалюсь со стола, этот миробль повиснет. Но он ценит свою  жизнь  и
потому  запретил  стрелять  в  меня.  -  Лев  слегка  наклонился  назад  и
посмотрел, как Эвдианем встал на цыпочки. - Я болен ненавистью, капитан. Я
заразился здесь, во дворце, от общения с ним и с Битым. Как  же  я  теперь
буду жить? Мне ж еще на Землю надо!
   Он отвязал от пояса тросик, и Эвдианем плашмя свалился у наших ног. Лев
слез, поднял с пола  сумку,  достал  из  нее  сплющенную  колючку  и  стал
разглаживать.
   И вовсе они не хранители, - бормотал он. - Их самих охранять надо,  кто
ж это на нее наступил...
   - Это не болезнь. - Капитан смотрел на колючку, оживающую под  пальцами
Льва. - Доброта к живому и ненависть к тому, что мешает жить, неразделимы.
- Он перевернул ногой Эвдианема, тот приоткрыл  налитые  кровью  глаза.  -
Поди ж ты, какой невзрачный поганец, а готов всю планету задушить,  только
б власть не потерять. Я шел сюда, чтоб его убить. - Капитан  посмотрел  на
нас, и никто не опустил глаз. - Но мы поступим по-другому.
   И мы погнали перед собой Эвдианема и Битого, и слышали, как  шарахались
в закоулки дворца слуги и солдаты. Больше никто не пытался остановить нас.
После часа лета мы высадили их у взорванной станции-фильтра, дали  в  руки
лопаты и заставили похоронить погибших. Пусть осудят меня потомки  за  то,
что я такой, какой есть, но скажу, что с незнакомым чувством злорадства  я
прислушивался к хриплому дыханию Эвдианема, неумело работающего лопатой.
   - Великие и могучие пусть будут милостивы ко мне. На Эколе мало  людей,
зачем вам рубить мое дерево, - бормотал он. - Будут милостивы...
   - Будут, еще как  будут.  Мы  не  станем  рубить  твое  дерево.  Но  ты
разделишь судьбу незаконно живущих. - Капитан поднялся на трап  дисколета,
он непривычно для нас сутулился. - Отсюда  до  столицы  десять  дней  пути
пешком. Воды здесь с избытком, а дышать будете, чем все дышат.  Тебе  ведь
не  нужны  люди,  Эвдианем,  так  мы  позаботились,  чтобы  никто  вам  не
встретился.
   А Вася, оглядев мускулистого Битого и рыхлую, с пузом фигуру диктатора,
молвил:
   - Пустыня не дворец. Полагаю, Битый его в два счета наизнанку вывернет.
   И мы отправились к себе в лагерь. Мы больше никого из них не видели  и,
что сталось с диктатором и его главным прихлебателем, понятия не имеем. Да
и не до  них  нам  было.  Приближалось  время  отлета,  а  дел  оставалось
невпроворот. Мы восстановили регенераторы  воздуха,  бросив  на  сварочные
работы и киберов, и доставленные со звездолета специальные автоматы. Потом
накрыли их защитным  полем,  а  кислородные  станции  защищать  не  стали,
поскольку именно возле них и располагались наши главные центры  и  поселки
незаконников.
   - Мы сделали что смогли. Для этого поколения фильтры будут  недоступны,
а следующее умнее будет... - так говорил  Вася,  когда  мы  с  ним  делали
последние облеты планеты  и  разбрасывали  над  городами  маленькие  елки,
готовые к посадке. Для этого нам пришлось почти  опустошить  питомник.  Мы
разбрасывали саженцы, сотрясая окрестности призывом:
   - Люди! Пусть каждый посадит дерево! И да  не  будет  больше  незаконно
живущих!
   Это, наверно, было здорово, когда с неба сыпались тысячи маленьких елок
и у каждой в мешочке с землей корни...
   Потом  мы  всем  коллективом  переключились  на   реализацию   Васиного
предложения.  Помните,  я  говорил,  что  после  покушения  на   Васю   мы
скорректировали, вернее, дополнили программу. Пожалуй, это  была  для  нас
самая приятная работа на Эколе, хотя мы и  израсходовали  все  корабельные
запасы стимуляторов роста растений, весь семенной фонд, все яйца, взятые с
Земли, и всех насекомых, обитающих в корабельной оранжерее. Не на подарках
же экономить, в самом деле...
   Это была небольшая, километра в два, долина, расположенная среди гор. А
в долину в тумане и радугах спадал водопад, и  текла  из  него  извилистая
речка, омывая замшелые валуны, разливаясь широкими и тихими заводями.  Ивы
смотрелись в воду, и  под  их  ветвями  плавали  утки  с  выводками  утят.
Холмистые берега были зелены, а там, где подальше на скалах почвенный слой
был тонок, тянулись к  небу  красные  сосны  в  серебряных  иголках,  а  у
подножий холмов были высажены вишни, и Вася так устроил, чтобы они зацвели
в день отлета.
   - Хочу успеть посозерцать, а то еще когда придется.
   Мы их подняли в конце ночи, своих незаконников.  Мы  просили  тех,  кто
захочет, поехать с нами или пойти пешком. И почти все захотели,  и,  когда
пришли на холмы, взошло  раннее  солнце  и  осветило  долину,  и  речку  в
прозрачном тумане утра, и вишни, которые цвели.
   Мы тоже смотрели со всеми вместе, а потом тихо, не привлекая  внимания,
отошли в сторону, где лежал наш с вечера доставленный дисколет.



        ЧУЖИЕ ОБЫЧАИ

   - Пути эволюции неисповедимы. Вот так. А  хочешь  выполнить  программу,
уважай чужие обычаи. - Сказав это, Вася выпил стакан соку, хрупнул огурцом
и ретроспективно передернулся. Вообще, после нашего  возвращения  с  Нимзы
Вася часто говорил об уважении чужих  обычаев,  это  у  него  конек  такой
появился, у нашего коренастого Васи. Надо сказать, у него были  основания,
Еще бы, каждый будет рад, если его недостаток, скажу сильнее, порок  вдруг
обернется  достоинством.  Но  мало  ли  что  может  случиться  в   дальнем
космосе... Мы, конечно, знали, что если Вася в конце концов помрет, то  не
от скромности. Однако и полагать не могли, что в экипаже взрастет - с чего
бы? - столь нескромный член. Мы терпели, а куда денешься?  И  до  сих  пор
терпим.
   Сегодня   Вася   вернулся   с    еженедельного    обзора    памятников,
понавоздвигнутых ему, и нам заодно, в разных краях Земли. Вася  пришел  ко
мне, когда мы все были в сборе, и доложил,  что  результатами  ревизии  он
доволен, облагодетельствованные земляне монументы содержат  в  порядке.  В
этот раз Вася даже на голубей не  жаловался,  хотя  по  мне  монумент  без
живого голубя на голове - это и не монумент вовсе, а так, сооружение...
   - Я вот думаю: посмотрит прохожий на  монумент,  -  сказал  Вася,  -  и
потеплеет у него на душе, ибо он подумает: а вот и Вася Рамодин!
   - Возьмем, к примеру, кота, - ни с того ни с сего сказал Лев Матюшин.
   -  Н-да.  Сейчас  редко  услышишь  связное  высказывание.  Особенно  от
человека, ушибленного яйцом по голове.
   -  А  чего.  -  Капитан  словно  и  не  заметил  Васиной   шпильки.   -
Действительно, возьмем, к примеру, кота. Хитрое, говорю,  животное.  И  мы
осуждаем его.
   - Все кошачьи хитрости, - стал развивать тему Лев, - направлены на  то,
чтобы в доме ничего не делать, а вот так лежать, вывернувшись пузом вбок.
   Теорианский кот светло глянул на Льва и снова  смежил  очи  свои.  Этот
подаренный экипажу двухголосый кот жил не тужил по очереди  у  каждого  из
нас, и не было заметно, чтобы он скучал по родной Теоре. Во всяком случае,
лапы он по этому поводу не заламывал.
   - Бибинела токата, - пробормотал Вася.
   - А чего ему, - вступился я за кота. - За все в доме отвечают Клемма  и
впечатленец.
   Действительно, впечатленец возился в горшке на  полу,  похоже,  задался
целью, чтобы розы круглый год цвели. Клемма гремела на кухне посудой.
   - Если быть об®ективным, то надо признать, что кот  несет  определенную
нагрузку, которая многим из нас не под силу.  Он  собой  дом  украшает,  -
примирительно сказал капитан.
   Коренастый Вася засопел.
   Мы готовы были говорить о котах весь вечер  непрерывно,  ибо,  прервись
мы, Вася снова начнет о своих похождениях на Нимзе и об уважении  к  чужим
обычаям...
   По моему колену впечатленец залез на стол, обмакнул коготь в вазочку  с
медом и заспешил на подоконник. Мы замолчали и следили, что дальше  будет.
Впечатленец постучал лапой, и тут приползла козявка, поела  меду  и  снова
уползла за подоконник. Мы вздохнули и по-другому взглянули на Васю. А что,
Вася вообще всегда отличался деликатностью и тонкостью обхождения -  этого
у него не отнимешь,  правда,  в  последние  годы  он  раздался  в  животе,
именуемом грудью, но никто из нас с годами  не  похудел,  кроме  капитана,
который утверждает, что если полгода  побегать  за  рюкзаком,  то  станешь
тощим навсегда. Я вам скажу, наесть брюхо легко и просто,  а  вот  согнать
его... Но Васю полнота не портит, а после Нимзы мы вообще  не  знаем,  что
нашего Васю может испортить.
   Поскольку Вася все равно найдет случай сказать длинное слово, то  я  уж
лучше сам перескажу, как оно было на Нимзе.  В  моем  распоряжении  записи
событий и диалогов на памятных кристаллах. Всего и обо всех  рассказать  -
бумаги не хватит. Я только о Льве и Васе, по одному эпизоду...
   Нимза - одна из  планет  голубого  солнца.  Координаты  я  не  сообщаю,
поскольку никто из вас туда не собирается. В свое время  я  открыл  закон,
согласно которому каждая звезда имеет систему планет и в ней хотя бы  одна
планета пригодна для жизни и потому заселена. Этот  закон  сразу  облегчил
поиски братьев по разуму: главное - добраться до незнакомой звезды,  а  уж
там...
   Нам везло. На Нимзе, несмотря на наличие разума, войн пока не  было.  А
было социальное благорастворение, поскольку местные  жители  находились  в
диком состоянии, в состоянии  первобытного  коммунизма.  Волосатенькие,  в
передничках из плохо выделанных  шкур,  немногочисленные  жители  пещер  и
высоких деревьев, крепенькие такие мужички. О женщинах я не говорю  -  это
Васина область. Но в целом женщины как женщины, они что на Нимзе,  что  на
Земле - одна природа. Я этим  ничего  плохого  сказать  не  хочу,  скорее,
наоборот.


   Когда высаживаешься на незнакомую планету, то первое дело  -  поставить
базовый лагерь, чтоб было где передохнуть и привести себя в порядок  после
блужданий по планете. И в  первую  же  ночь  нашу  базу  осадили  какие-то
ужасные хищники. Они пытались преодолеть  защиту,  дико  ревели,  сверкали
глазами и  скрипели  то  ли  зубами,  то  ли  суставами.  Хорошо,  капитан
догадался включить светильники. Мы  видели,  как  эти  огромные  хвостатые
твари метнулись в лесную тень, подальше от нашей сияющей поляны.
   - Надо бы разбудить Василия, - сказал  капитан,  заглядывая  каждому  в
глаза. Вася в своем боксе с тройной звукоизоляцией давил сурка и  животных
воплей слышать не мог.
   Возникла заполненная инопланетным ревом пауза.
   -  Ладно,  пусть  спит,  -  вздохнул  капитан.  -  В  данном  случае  я
приказывать не могу.
   - Тэк-с, - сказал корабельный биолог,  то  есть  я.  -  Хищники  боятся
света, следовательно, они ведут ночной  образ  жизни.  Днем  спят,  и  вот
тут-то мы их и прищучим.
   Я ошибся, что в общем меня не порочит как специалиста, ибо вся биология
состоит из сплошных ошибок: мы думаем, что знаем что-то о жизни, а  мы  ни
черта не знаем.
   Утром мы сняли защиту, умылись, поели. Вдруг капитан говорит:
   - Где мой рюкзак? Он вот тут с вечера лежал! Из непрокусимой кожи.
   Нет рюкзака. Ну нет, и все!
   Тут видим, на краю поляны хищник стоит, в зубах рюкзак  держит.  Не  из
тех, что ночью были, но зубов несчетно,  глаза  красным  огнем  горят,  на
боках мозолистые наросты, и сам  с  теленка.  Серый,  как  волк.  Имя  ему
карчикалой - это я так назвал.
   Капитан - а какой  хищник  его  устрашит?  -  кинулся  забрать  рюкзак.
Карчикалой подождал маленько  и  неспешной  рысью  двинулся  по  периметру
поляны. Капитан наподдал, хищник тоже, держа расстояние метров пять.
   - Не, - сказал Вася, доедая оранжерейный огурец. - Не догонит.
   - Это капитан-то, да он еще даже не разогрелся.
   - Натощак еще, может, и догнал бы. - Вася хрупнул огурцом. - А  поевши,
ни  в  жизнь.  Ставлю  банку   малосольных   против   твоего   справочника
нейрохирурга-любителя.
   На пятом круге капитан сделал неожиданный бросок, в  падении  ухватился
за лямку рюкзака и  еще  проволокся  немного  по  мокрой  от  росы  траве.
Карчикалой бросил рюкзак и залез  в  ближние  кусты.  Оттуда  он  рычал  и
сверкал глазами. Справочник остался  у  меня.  И  осознание  моей  ошибки:
дневные хищники тоже есть, причем упитанные и зубастые.
   Капитан, сосредоточиваясь  перед  началом  дня  и  выполняя  через  нос
дыхательные упражнения, сидел  в  позе  чурчхелы,  а  напротив  карчикалой
облизывал себя, где мог достать. Потом он растирал  когтистыми  лапами  за
ушами, мурлы и вокруг носа. При его размерах и внешности картина эта  была
дико смешной, и мы радостно ржали.
   Обсудив план действий, мы решили не забывать про джефердар. Хищник даже
если  ночной,  а  вдруг  днем  проснется...  Если  ведь  и  Васю  неурочно
разбудить... тоже не всякий решится. И, кроме того, ночью среди зверья мне
померещился тираннозавр.
   Дисколет удобен всем, безавариен, устойчив, вместителен. Но  главное  -
бесшумность. Холмистая долина простиралась под нами, а в холмах  и  скалах
темнели входы в пещеры, и, как мы  потом  убедились,  достаточно  широкие,
чтобы Вася пролез. У горизонта  голубели  сглаженные  далью  горы,  порывы
легкого  ветра  шевелили  нетронутые  ботинком  травы.  Приятный   пейзаж,
навевающий  ностальгические  воспоминания.  Небольшое  синее   солнце   не
обжигало, а лишь ласкало наши полуобнаженные тела. Хорошо было. Не  поиск,
а сплошное удовольствие. Короче, такое сочетание факторов, которое  делает
работу приятной. А к этому должен стремиться всякий разумный.
   Мы зависли над холмом и увидели внизу массивную тушу  какого-то  зверя.
Размеры скрадывались  расстоянием,  но  зверь  прыжками  двигался  в  нашу
сторону и, мы поняли, не по  своей  воле:  его  с  воплями  и  воем  гнали
волосатые мужички. А в сторонке трусили карчикалои и другие хищники.  Чуть
повыше дисколета планировали пернатые и перепончатокрылые стервятники.
   - Травоядный, - сказал Лев.  -  Похоже,  они  его  на  пастбище  гонят.
Видишь, туловище округлое, хвоста нет, так, поросячье подобие.  Шеи  вроде
тоже нет, но рога  ветвистые,  в